С собой

Юрист был хотя и молодой, не старше сорока, но представительный. Чуток с брюшком, но это Митрофановне нравилось, значит не голодает со своих дел. Элегантные очки в золотой оправе, хороший галстук, костюм не затертый. Хорош был юрист, ничего не скажешь. И все же Митрофановна переживала, не обманет ли?

– Принес договор-то? – юрист поморщился едва заметно, а Митрофановна довольно осклабилась деснами.

Нечего из себя строить. Подумаешь, юрист. Сопляк еще, потерпит. С высоты своих восьмидесяти лет Митрофановна взирала на остальных как с царского трона.

– Принес, Ангелина Митрофановна, как Вы и просили.

Юрист вложил в требовательно протянутую ладонь несколько сшитых листков договора. Женщина даже не потянулась за очками с толстыми стеклами.

– Потом внимательно прочитаю, чтобы ты не отвлекал. Знаю я вас, шельмецов. Давай пока на словах объясни.

Юрист достал второй экземпляр договора и принялся зачитывать:

– Договор на распоряжение движимым и недвижимым имуществом в случае кончины Оболенской Ангелины Митрофановны….

– Шапку я и сама могу прочитать, – перебила его старуха, – давай по сути. Получится сделать как я хочу?

Юрист отложил договор на кейс и сел непринужденно, но не вульгарно. При этом он следил, чтобы не складывать кисти в замок, потому что открытые ладони были подсознательным сигналом к доверию.

– Да, все получится, как Вы хотели. Все принадлежащее Вам имущество и сбережения будут потрачены на Ваши похороны.

– Подробнее! – потребовала Митрофановна. – Чтобы ничего не упустить.

Юрист взял-таки договор и начал читать со второго листа:

– Трехкомнатная квартира будет оценена банком и передана на торги еще при жизни. Из вырученной суммы будет куплен гроб из красного дерева, с серебряными ручками и инкрустацией золотом. Обивка выполнена из китайского шелка. Подушечка набита лебяжьим пухом. Покрывало парчовое.

Дом в Грязовце будет продан при жизни, на вырученные средства наша фирма обязуется заказать молебны во всех церквях Вологды и поминальные службы в кафедральном соборе Рождества Святой Богородицы и Софийском соборе.

Оставшиеся средства передаются епархии на условиях еженедельного поминания в течение пяти лет.

– Хорошо, – кивнула набожная старуха, потом спохватилась, – а вещи?

– Все личное имущество будет описано и распродано через сеть комиссионных магазинов «секонд-хенд», включая бытовую технику.

– Ничего, – Митрофановна скривилась от ненависти, – ничего этим тварям не оставлю! Все с собой унесу!

Юрист прекрасно владел собой, потому не показывал, насколько его поразила ненависть старухи к собственному ребенку. В конце концов, он имел дело с банкирами и бизнесменами, а там и не такие отношения между людьми были в ходу.

– А я вот Ленке, – вскинулась старуха, – пальто покупала, когда она в училище училась. Можно за него с нее компенсацию получить?

– Если не сохранилось чека, то точно не получится, – покачал головой юрист, – к тому же она в это время была несовершеннолетней. Так что даже по чеку будет проблематично. Да и за давностью лет суд не будет рассматривать дело. Все-таки сорок лет прошло.

– Поганый из тебя юрист! – как плюнула, ответила Митрофановна. – Пошел вон, недоучка!

– Поправляйтесь, – невпопад ответил юрист и вышел из комнаты.

Митрофановна полезла за своими тетрадями, где годами высчитывала, кто и сколько ей должен. Тщательно записывая не только день, но даже время, когда кто-то съел кусок ее хлеба или спустил воду в туалете.

Мужчина аккуратно и тихо закрыл за собой дверь. Заплаканная полная женщина околопенсионного возраста с надеждой посмотрела на него. Рядом стоял мужчина примерно ее лет. Он был хмурым и неразговорчивым, видимо, муж.

– Как она?

– Порадовать вас не могу, – мягко и грустно ответил психиатр, – бабушка явно наш пациент, она вообще не поняла, кто я такой. Слишком далеко ушла в болезненное состояние. Давно у нее такое?

– Да, понимаете… Мама сложный человек… – женщине казалось, что она предает мать.

– Всю жизнь, – четко и грубовато ответил муж, тещу он не любил, но терпел ее выходки ради жены, – свернутая на почве жадности.

– Вася! – укоризненно воскликнула жена.

– А что Вася? – огрызнулся муж – Я тебя когда встретил, ты в голодные обмороки падала. На яблоки как на деликатесы набрасывалась. Знаете, чем она дочку кормила?

– Не надо при посторонних, – заплакала женщина.

– Я не посторонний, – успокоил ее психиатр, – я врач.

– Так вот, она буханку хлеба за шестнадцать копеек на день покупала и разжаривала ее на воде. Такая, млять, диета! И это, ети мать, всю жизнь.

Врач знал, как люди относятся к психиатрии. Но для формы задал вопрос:

– Почему раньше не обратились к нам? Ей необходим стационар и, похоже, уже давно.

– Родную мать в дурдом? – возмутилась Лена.

– Но сейчас-то обратились, – резонно заметил врач.

– У нее совсем крыша потекла, – муж говорил прямо, потому был куда более ценен для составления анамнеза. – Она принялась экономить на воде, когда поставили счетчики, и перестала смывать в сортире. А также на хозяйственном мыле. Впрочем, аромат квартиры Вы и сами ощущаете.

– А покупать ей моющие не пробовали? – психиатр видел много в этой жизни, включая ушлых потомков, которые доводят предков до дурдома, потому не исключал и такой возможности.

– Покупаем, а она экономит. Требует чеки, а потом все возвращает по закону о возврате в течение четырнадцати дней. Деньги на книжку. Всех продавцов города уже задолбала этим. Я даже пробовал упаковки открывать, чтобы вернуть не могла – она закатывает истерику и поднимает визг.

Видно было, что теща сидит у зятя в печенке. Врач дописал бланк, потом дал его дочери на подпись и, заглянув в комнату, сказал старухе:

– Все, бабушка, собирайтесь. Сейчас машина приедет.

Митрофановна, находясь в плену бреда, услышала совсем другое:

– Сейчас поедем в центральный офис, – сказал юрист, – и напишем заявление. Думаю, можно будет компенсацию за пальто получить.

С торжествующей улыбкой старуха прошла мимо дочери и зятя. Она-таки сумела все сделать так, чтобы забрать свое с собой в могилу.

© Роман Ударцев