Кабы я была царица...

Здесь совсем темно, я ничего не вижу, не могу разглядеть даже собственных пальцев, когда подношу руку к лицу, чтобы вытереть слёзы.

Не успеваю я додумать эту мысль до конца, как становится светлее. Лежащий рядом со мной свёрток, закутанный в несколько слоев полотна, разгорается ровным, голубоватым сиянием, словно там, внутри, внезапно вспыхнул огонь.

Не надо, шепчу я, слышишь? Перестань, всё в порядке, это даже хорошо, что здесь нет света, так и должно быть, всё в порядке.

В темноте мне будет легче сделать то, что нужно.

Снаружи плещется вода, а мы с тобой здесь, внутри, словно птенцы в скорлупе, словно нам – вернее, тебе – только предстоит родиться. Будем считать, так оно и есть. Будем считать, то, что произошло неделю назад – первая попытка, не слишком удачная, первый блин, как говорится, комом, мы с тобой попробуем снова. На этот раз у нас всё получится, правда?

Никто, кроме меня, не смог к тебе прикоснуться. Повитуха упала в обморок. Твой отец долго смотрел на тебя, а ты под его взглядом менялся, перетекал из одного состояния в другое, похожий на что угодно, только не на человеческого ребёнка. Какое-то мгновение ты напоминал лягушонка, потом отрастил длинные, покрытые шерстью лапки, мелькнул хвост, похожий на крысиный. Потом всё втянулось обратно в тельце, ты превратился в огромного головастика, в следующий момент головастик открыл глаза, и на царя глянуло его собственное лицо, словно он смотрелся в зеркало, улыбнулось и растворилось, провалившись внутрь аморфной массы, покрывшейся смесью чешуи и перьев.

Не бойся, сказала наша мать, твоя бабушка. Скоро он обретёт постоянную форму.

Но и пять дней спустя ты продолжал меняться, не оставаясь в одном образе дольше нескольких секунд.

Слишком много сил мы задействовали для того, чтобы ты родился именно таким, как хотел твой отец. Слишком сложным было наложенное на меня заклятие. Чересчур много способностей мы дали младенцу, и твой разум попросту не справился, каким-то образом запустив процесс неконтролируемой трансформации – откуда бы тебе, при всех твоих врождённых талантах, быть способным вернуться к исходному облику? Для этого нужна память о том, как ты выглядел до начала превращений, а ты только что родился и не имел вовсе никакой памяти.

Царь больше не заходил к нам. Никто не заходил, кроме твоих тёток и бабки, которые, разговаривая со мной, отводили глаза.

Зато на седьмой день в мою спальню явилась целая толпа. Мне сказали, что царь отрекается от меня и от тебя. Нас объявили неудачной попыткой. Насколько я поняла – хотя никто не говорил мне об этом – теперь царь попробует выиграть войну и навести порядок в стране одним из двух других способов, которые мы с матерью и сёстрами предложили ему на выбор год назад, когда он пришёл к нам за помощью. Обладающий волшебными способностями сын, который должен был очень быстро повзрослеть, стать героем и прочее, и прочее – этот сын оказался ни на что не способным бесформенным комком плоти, не оправдавшим ни одной из возложенных на него надежд.

Мне сказали, что я останусь в живых, если откажусь от тебя, хотя, конечно, с этого момента я уже больше не царица. Я не воспользовалась царской милостью. И не только потому, что не хотела оставлять тебя одного.

Ещё и потому, что тем самым утром, незадолго до того, как за нами пришли, я поняла, что для нас с тобой не всё потеряно. Я заметила: твои метаморфозы, при всей их хаотичности и неконтролируемости, время от времени откликаются на мои невысказанные просьбы.

Ты читаешь мои мысли.

Возможно, ты делал это с самого начала: ведь ты отразил лицо своего отца в тот момент, когда он смотрел на тебя, пытаясь, должно быть, убедить себя в том, что перед ним его ребёнок, родное ему существо. А, может быть, ты начал делать это только сейчас, в последний день или два – как-никак, ты успел немного повзрослеть, шесть дней не так уж мало, обычные младенцы успевают научиться фокусировать на матери взгляд, а ты научился фокусировать разум и волю.

Это всего лишь надежда, но я попробую, что мне ещё остаётся? Я закрываю глаза – действие, совершенно лишнее в кромешной тьме, но необходимое для внутреннего сосредоточения – и представляю, что рядом со мной ребёнок. Я отчётливо вижу этого ребёнка, концентрируюсь на его лице, воображая себе во всех подробностях его руки, ноги, живот и плечи, локти и коленки, каждую деталь внешности.

Ты меня слушаешь? Ты видишь то, что я вижу внутренним взглядом?

У нас много времени. Я буду думать о тебе, я буду долго-долго думать о том тебе, каким ты должен был родиться. У меня получится. У нас с тобой всё получится.

Наша деревянная скорлупа трещит под ударами волн. Должно быть, там, снаружи, начинается буря.

Я протягиваю руку, задерживая её над свёртком, хочу и боюсь к тебе прикоснуться. И когда моей руки вдруг касаются твои пальцы – настоящие пальцы, я чувствую в темноте, как они сжимают мои собственные! – я опять начинаю плакать.

© silver_mew