- Новый год для меня был не из лучших, — признался мне знакомый фельдшер со «скорой». – Работать 31 декабря сутки, когда все вокруг празднуют — занятие невеселое. Но график есть график.
С первого же вызова начались неприятности. Изрядно подвыпивший гражданин, начавший справлять Новый Год задолго до боя Кремлевских курантов, очевидно, принял мой медицинский автомобиль за общественную уборную. Что он там натворил, мне и сейчас вспоминать не хочется. Пришлось мне просить у диспетчеров мойку и приводить машину в порядок. На эту процедуру мне выделили лишь десять минут. Я пытался спорить, доказывая, что и за час не отмою салон от физиологических оправлений недавнего пациента. «Ничего. Управишься», — заверила меня диспетчер с нехорошей ухмылкой садиста.
Я совершил невозможное. Когда через 15 минут мне дали следующий вызов, мой автомобиль блестел, как новогодняя игрушка. Правда, уже через полчаса он вновь представлял неприглядное зрелище. Тамбовский бандит (он сам не скрывал своей принадлежности к криминальному миру), подвывая от боли, рассказывал мне, как повздорил в автобусе с московским собратом по профессии. И тот, выйдя из автобуса, хладнокровно разрядил ему в лицо всю обойму пневматического пистолета. Раны на шее ужасно кровоточили, и потерпевший постоянно хватался за них руками, после чего брезгливо вытирал кровавые ладони о стены моего автомобиля. Я старательно бинтовал его шею, одновременно читая лекцию об аккуратности и правилах пребывания больных в медицинском транспорте. Очевидно, я его не убедил, ибо он сорвал повязку и еще интенсивнее принялся пачкать старательно вымытые до него стены. Когда я, наконец, сдал этого неряху в больницу, то обнаружил, что мой голос осип, а колени неприятно дрожат.
Потом я приехал к несчастной бабушке, чей озорной внучок взорвал у нее над ухом петарду. От неожиданности бабушка упала на пол и сломала шейку бедра. Все соседи на ее лестничной клетке были пьяны и помочь мне были не в состоянии. Когда мы вдвоем с водителем снесли старушку с пятого этажа, то долгое время не могли отдышаться.
Вызов следовал за вызовом. К двенадцати часам я представлял жалкое зрелище. Спецовка грязная, волосы всклокочены, ботинки промокли насквозь, рубашка на спине порвалась (когда я успел ее порвать, не помню), брюки в пятнах крови, в глазах отчаяние и безнадежность.
Следующий повод к вызову был констатация смерти. Вот, наконец, простой вызов решил я. Спокойно посижу в квартире, напишу карту, заполню бланк констатации и хоть малость передохну.
Дверь мне открыла заплаканная женщина. Она жестом указала на маленькую комнатку, где на стареньком диванчике лежала мертвая старушка. Худенькая, с желтым морщинистым личиком, в застиранном голубом халате. Я осмотрел труп и отправился на кухню заполнять бумаги. Усталость давала о себе знать. Глаза мои закрывались сами собой, и я с трудом боролся со сном. Руки от пережитых волнений дрожали, и буквы на бланке выходили корявые, неровные.
На кухню кто-то вошел. Я услышал тихий старческий голос: «Как же я теперь буду жить, сынок?». Я поднял голову и обомлел. Передо мной стояла умершая старушка. Желтое личико исказила мука отчаяния, руки нервно теребили оборки голубого халата. Сонливость моя мгновенно улетучилась, а рот раскрылся в немом вопле. Так я и сидел, тупо уставившись на труп, а труп смотрел на меня и сокрушенно качал головой.
От вероятного помешательства меня спасла женщина, недавно открывавшая мне дверь. Она погладила мертвеца по голове и сказала: «Они ведь сестры, близняшки. Всегда вместе жили, а теперь вот такая беда…». Я закрыл рот, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Выдавил какие-то слова соболезнования и стал прощаться. Уходя, я бросил взгляд на маленькую комнатку и окончательно успокоился. Мертвая старушка была на месте. Выйдя на улицу, я несколько минут стоял и жадно глотал морозный воздух. Мне было жарко. Как я доработал тогда, вспоминаю с трудом. Нет, этот Новый Год для меня был не из лучших…
Оценили 35 человек
63 кармы