Август на Большой земле.
В годы холодной войны экипажи 675 проекта почти не бывали дома. Наплаванность доходила до 150-160 суток в год. Северный флот нес дежурство в Атлантике и Средиземном море, а лодки Тихоокеанского флота ходили в Тихий и Индийский океаны (Сюжет программы "Смотр" НТВ, март 2007г.)
Они сидели с мороженым и бокалами шампанского в летнем кафе на открытом воздухе под акациями. Бульвар большого южного города был наполнен деловитыми прохожими и беззаботыми курортниками. Мимо, шелестя шинами, бежали городские троллейбусы с веселыми пассажирами. Звеня, проносились трамваи. Солнце блестело в витринах магазинов и лужах недавнего скоротечного летнего дождя. Южный Буг плескался теплой, нагретой еще жарким солнцем, водой. Веяло ласковым ветром близкой бархатной осени и на душе было спокойно и умиротворенно.
— Настя, ты хорошо подумай, я тебя умоляю! Я остался прежний и отношение у меня к тебе то же, что и раньше. Даже несмотря на то, что ты уже шесть лет замужем. И мое предложение — в силе! Я пока не устал ждать и надеюсь, что с тебя спадет этот розовый романтический туман. Зачем тебе все это?
— Что – это, Борис? У меня сын!
— Ну, я имею в виду этот Север и твое там пребывание. Бесконечные тревоги, какая-то лихорадочная жизнь, беспокойство за мужа, за свое будущее, за будущее своего ребенка… Ты ведь фактически не живешь, ты вечно ждешь! В конце концов, там для тебя и работы-то нет. Ты деградируешь как специалист. А ведь ты закончила институт! Еще пару лет и на тебе, как инженере можно будет поставить крест!
— Уже сейчас можно! — грустно отозвалась Настя.
— Ну вот, я и говорю – зачем это все тебе?
— Все не так просто, Борис, разве ты не понимаешь!
— Понимаю и знаю, что не просто. В жизни мало что бывает просто, но если захотеть… Ты же молодая женщина! Зачем запирать себя в четырех стенах, отказыватьcя от нормальной жизни, интересной работы, большого города с театрами. Даже просто от этого кафе, где мы сидим, в конце концов… От всех этих простых…
– Но ведь Андрей?…
— А что Андрей? Ты же видишь, как он к тебе относится. Для него вся жизнь в службе, а ты с Алешкой — бесплатное приложение. Нужно было жениться, он и женился. А зачем им семья, скажи мне, Настя? Они же дома не бывают. Дома они в гостях! Зачем им жены, зачем им дети…
— Не бывают, но они же не виноваты. Такая у них служба!
— Это у них… А тебе это зачем?
— Убедительно, — подумала Настя. Бобровские доводы удивительно ловко ложились на собственные сомнения. И мама… А в Николаеве-то как хорошо, Настя любила родной город.
— Ну, сколько он бывает дома? У тебя сын растет без отца! Он его практически не видит и не знает, а мальчишке нужен мужчина. Что он там на службе-то делает, ты хоть знаешь?
— Ничего я не знаю и никто из жен этого не знает. Они служат на атомных лодках, но это так засекречено, что даже территория, где стоят их корабли, обнесена двумя рядами колючей проволоки с часовыми. Домой приходят редко, а когда приходят и собираются вместе — много пьют и говорят только о своей работе. А мы в ней ничего не понимаем. И что они делают там — знать нам не положено! Моряки, плавают в море…, — долго гуляли в парке и только под вечер Настя в задумчивости рассталась с Борисом.
— А может он прав? — и в душе снова пробежал холодок к Андрею.
Торпедная атака
Давненько шторма не было такого,
Не ходишь, а летаешь кувырком…
(Валерий Белозеров)
Четверо суток спать приходилось урывками. По 20-30 минут. Или в центральном посту — сидя, на всплытии на сеанс связи, когда непосредственно работой не занят, но вынужден быть на посту по боевой тревоге. Впрочем, ситуация типичная для начала плавания после длительной стоянки корабля. Техника застаивается в бездействии, и, пока налаживается в рабочем режиме, человеческую норму сна получить никогда не удается. Только уснул и уже опять слышно по корабельной трансляции:
— Механика в центральный пост! – это командир.
Где-то что-то не заладилось и Капанадзе требует быть. Иногда по мелочам.
Вошли в полигон учений и нащупали акустикой “врага” – крейсер, который нужно атаковать учебной торпедой. На флагмане — штаб учений и заместитель командующего флотом. Всплыли под перископ на сеанс связи. Подняли выдвижные устройства. Волны пятибалльного шторма Баренцевого моря ложили подводный корабль в крен с борта на борт до 30 градусов. Появились укачавшиеся. В отсеках посыпалось все, что не успели или забыли закрепить. Корабль ухал и стонал, как живое существо, и подводники передвигались в отсеках с трудом, цепляясь за трубопроводы и поручни.
Сизича сняли с вахты на вертикальных рулях, где он двигал манипуляторы своими забинтованными руками, патриотично отказавшись от замены. Теперь он позеленел и взгляд его стал беспомощно бессмысленным
Впрочем, не только у него. Сизича заменили вменяемым матросом Верховских. Командир Капанадзе крутился на перископе, визуально определяя элементы движения цели.
— Боевая тревога! Торпедная атака! Четвертый торпедный аппарат к выстрелу приготовить! Акустик, штурман! Докладывать пеленг на цель! Минер! Кулишин! Стреляем воздухом! В этой кутерьме они торпеду не найдут!
— Четвертый торпедный аппарат к выстрелу готов! – лодка выходила в точку залпа.
— Торпедный аппарат – товсь!… Пли! — упругий толчок и гигантский корпус вздрогнул.
Это означало, что залп воздухом произведен. Штурман нанес на карту координаты, время торпедной атаки и начал набрасывать отчетную кальку.
— Торпеда вышла! — привычно доложил минер Кулишин, хотя стреляли воздухом.
— Боцман! Ныряй на сорок метров! Опустить выдвижные! — боцман переложил горизонтальные рули на погружение и дифферент подводной лодки приближался к десяти градусам на нос, а стрелка глубиномера отсчитывала метры. 10, 15, 20, 25 м.
Турбины на малом ходу упрямо загоняли корабль в глубину. Качка начала стихать.
— Заклинило горизонтальные рули! – вдруг негромко и спокойно доложил боцман.
— Опять! – чертыхнулся Шарый.
Командир Капанадзе еще держался за ручки перископа, когда он начал опускаться, а глубина погружения стремительно нарастала. 30, 35, 40, 50 метров.
— Не могу держать глубину, горизонтальные рули заклинило, — опять послышался негромкий голос Гучкаса.
Давление в системе гидравлики 75 атмосфер.
— Что это? Мэханик! — 60, 65,70, 75 метров. Рули не управляются. На глубиномере 75 метров Капанадзе спохватился и энергично скомандовал:
— Продуть балласт! — в эти секунды еще никто ничего не понял. Шарый даже не слышал всех докладов боцмана, наблюдая за давлением в системе гидравлики.
— Продуть балласт! — мичман Гудимов на станции аварийного продувания балласта отчаянно кричал Андрею:
– Командир, помогите! — ему не хватало двух рук на четыре вентиля колонки аварийного продувания, чтобы выполнить команду.
Шарый прыжком, опрокинув механика, бросился к вентилям, отметив про себя показания глубиномера — 75 метров (!), и они с Гудимовым на раз, два, три — одновременно открыли быстродействующие клапана аварийного продувания главного балласта. Воздух высокого давления загудел в трубах, с натужным гулом выжимая воду из балластных цистерн. Инерция погружения нехотя стала замедляться и 90 метров были последней точкой аварийного провала подводной лодки.
— Горизонтальные рули работают! – вдруг доложил боцман.
На манометрах вновь было 100 атмосфер. Гучкас переложил рули на всплытие и пытался выполнить команду – держаться на сорока метрах. Поздно! Поздно! Огромный корпус субмарины с одновременным продуванием всех балластных цистерн получил положительную плавучесть и, набирая инерцию, летел к поверхности, подгоняемый винтами гребных валов на ходу обеих турбин.
— Куда мы летим? Что там наверху? — мысли вихрем несутся в голове.
Шарый с Гудимовым вцепились в маховики аварийного продувания до боли в руках, бисерины пота катились по их лицам, заливая глаза..
— Глубина места — сто сорок метров! — высунулся из штурманской рубки Петров.
Спохватился, едрена корень! Чуть не влепились в дно! У-у-у-х-х-х! – это громадный, в шесть тысяч тонн, подводный корабль вынырнул на поверхность Баренцева моря среди шестибалльных волн ветра.
— Пошел перископ! — в окуляры Капанадзе увидел отряд кораблей Северного флота, участвовавших в учении и флагмана учения, крейсер!
Они застопорили ход “все вдруг” и подняли на стеньгах черные шары*. Лодка всплыла, нет – вырвалась из глубины в середине конвоя кораблей, как пробка из бутылки шампанского.
— Стоп машина! — скомандовал командир. Турбины – на “стоп” и лодка отчаянно завалилась на правый борт, поскольку всплыла лагом к волне.
Опять все, что еще раньше не успело свалиться, с грохотом посыпалось на палубы отсеков.
— Почему он не применил противоаварийный маневр — пузырь в нос и реверс турбинами? А если бы мы всплыли под крейсер? Хана обоим! — подумал Шарый и лихорадочно пробежал глазами по манометрам — запас воздуха всего-то 25%. Это просто ничего!
Если сейчас погрузиться, то всплыть уже не удастся! Воздуха не хватит! Шарый приказал запустить компрессора на пополнение ВВД!
— Тыщ командир! Флагман учений запрашивает по УКВ – что случилось? — высунулся из рубки радистов Могилевич.
— Передай — неисправность горизонтальных рулей и гидравлики!
— Есть! – сообщение передали. В центральном посту появился заспанный, с землистым от качки лицом, заместитель командира по политической части Илин:
— А что здесь происходит? — ему никто не ответил.
Все были заняты своим делом и никто не стал докладывать обстановку любопытствующему заместителю. Покрутившись в центральном посту и не найдя себе применения, Илин снова исчез. Наверное во второй отсек, на койку.
— Флагман запрашивает – что с аппаратами и радиационной обстановкой? — из своей рубки возник Паша Могилевич.
Механик Малых выругался:
— В Бога, в душу! У них по любому поводу – что с радиационной обстановкой? Вам же русским языком, б…дям, говорят – что-то с гидравликой, причем здесь радиационная обстановка? Неучи, прости Господи!
— Могилевич! Перэдай – радиационная обстановка в нормэ!
— Тыщ командир! Замкомфлот приказал – следовать в базу в надводном положении! Конец связи!
Капанадзе выругался. Отдраили верхний рубочный люк и командир, вахтенный офицер Сапрыкин и боцман, одевшись по-штормовому, полезли наверх.
— Управление вертикальными рулями – на мостик!
Корабль падал в бездну штормовых волн и судорожно, с дрожью карабкался на их вершины. Потом снова ухал вниз. Эти качели вывели из строя многих неопытных, не бывавших в море матросов. И кое-кого из офицеров. Передвигаться внутри можно было с трудом и только с акробатическими приемами, цепляясь за поручни, трубопроводы и за все, что попадалось под руку.
Но это еще можно было пережить – обычное дело для моря! Хуже всего то, что не успокаивался шторм, и гигантские валы захлестывали корпус корабля, рубку и мостик. Через шахту рубочного люка сверху в центральный отсек скатывались водопадом потоки воды, и она уже гуляла по палубе, грозя залить электродвигатели, приборные щитки, аппаратуру…
В базу
В базу, в базу, в базу, шепчет море за кормой
Подмигнув зеленым глазом, в рубку плещется волной.
С берега по связи, получив приказ
Лодки возвращаются домой
(Н. Лактионов “В базу”)
С мостика спустился, согнутый пополам, боцман Гучкас. Его сломал налетевший на рубку водяной вал, а он не успел увернуться. Вацлава отвели во второй отсек к Ревеге.
Доктор осмотрел — как будто ничего страшного, позвоночник цел. В базе проверят. Боцмана уложили на койку и привязали, чтобы его с ушибленной спиной не шевелило в этой болтанке.
Командир Капанадзе, вахтенный офицер Кулишин и рулевой — сигнальщик Верховских надели прорезиненные химкомплекты и на мостике зацепились карабинами ремней за поручни. Шторм достиг уже семи баллов, и лодка зарывалась по самую рубку..
— Черт бы их побрал, — бормотал Пергамент, — дали переход надводным ходом, думали – безопаснее для нас, а нам разве легче? Нам бы на глубину и без этих качелей!
И он был прав. Подводникам привычнее на глубине. Они там лучше соображают.
— Центральный! — вызывал пятый отсек.
— В трюме полно воды, почти под самые под пайолы!
— Трюм! — Шарый включил тумблер связи с трюмом.
Никто не отозвался.
Не дождавшись ответа, Андрей спустился вниз. Приписной трюмный специалист матрос Билялетдинов, сын казахских степей, сидел на средней палубе, привалившись спиной к щиту, и дремал с закрытыми глазами.
— Ты почему не в трюме?
— Там крыса, товарища командир! Я боюс! — поежился матрос.
— А ну – марш вниз! Запустить помпу на осушение пятого!
Билялетдинов неохотно и боязливо спустился в трюм.
— Ну, прислали бойцов, мама моя родная! Повоюешь тут! — выругался Шарый.
Он передал вахту комдиву два Анисину и ушел во второй, чтобы подремать хотя бы полчаса. Едва голова коснулась подушки — вырубился. Но вздремнуть опять не удалось.
— Капитану 3 ранга Шарому прибыть в центральный пост! — раздалось из громкоговорителя и вахтенный второго отсека уже тряс Андрея за плечо.
Снова неприятности — в центральном подорвали цистерну пресной воды, как раз под рубкой радистов.
— Как же так? Я ведь приказал не ставить на расход эту цистерну, даже вентиль опломбировал! — возмутился Шарый.
— Понимаете, Андрей, в системе не было пресной воды и коки пожаловались. Старпом ругался, что на корабле вечно нет воды, приказал немедленно дать. Ну, я и… сказал Билялетдинову…, — оправдывался “черный Анис”, вахтенный механик.
— Все ясно! Цистерна с водой под завязку, а там нет редуктора, понижающего давление воздуха. Сын степей открыл маховик и дал туда воздух давлением 35 килограмм! Еще бы, мать вашу за ногу!
— Билялетдинов! Тебе же, морячок, сказали — эту цистерну на расход не ставить ни в коем случае! Говорили?
— Говорили мичмана Гудимова, да-а, — подтвердил Билялетдинов.
– Так почему ты дал туда воздух, сатана?
— Мне приказала товарища вахтенный механика! — ну вот что с ним делать? И с Анисом? Убить? Или учить казахский? Добраться бы до базы.
Радисты Могилевича хлопотали с передатчиком, замятым обшивкой цистерны.
— Хоть вообще не уходи из центрального поста, — сокрушался Шарый.
Спустившийся с мостика командир неприязненно покосился на Андрея, но ничего не сказал и полез смотреть разруху.
Передатчик, слава Богу, оказался цел, и Пашкины “маркони” через полчаса ввели его в строй. Цистерну придется заваривать в базе.
Время 19.30. В 20.00 Шарый заступил на вахту.
* — Черные шары – сигналы для показания хода корабля (в данном случае шары на стоп, чтобы не протаранить всплывшую подводную лодку)
Оценили 15 человек
26 кармы