К вопросу о пацификации Украины

Массовый поход украинцев на фронт и их далеко не массовая сдача в плен, несмотря даже на наплевательское отношение к мобилизованному пушечному мясу собственных командиров, свидетельствует о достаточно высокой общественной поддержке идеи сопротивления России. Об этом же говорит и устойчивость режима Зеленского. Его не любят, но стараются не критиковать, чтобы не подрывать позиции власти в условиях боевых действий.

Констатация данного факта приводит к единственно возможному решению судьбы послевоенной Украины. Она должна, по возможности, исчезнуть, ибо это государство всегда будет враждебно в отношении России, а в ближайшие годы враждебность будет сохранятся и в самых широких народных массах. Миллион мобилизованных — это значит, что примерно в трети из оставшихся на территории Украины семей кто-то обязательно воевал. А Зеленский не собирается ограничиваться миллионом. Не знаю удастся ли ему мобилизовать три миллиона, но два вполне по силам.

Будет ли у России возможность полностью и окончательно ликвидировать украинскую государственность или придётся смириться с каким-то промежуточным решением, мы узнаем по ходу развития событий. Слишком много неизвестных факторов оказывает влияние на процесс, чтобы можно было заранее исчислить его наиболее вероятный результат. Но вот в чём сомнений никаких не возникает, так это в том, что присоединённые к России территории не будут иметь никакой национально-культурной автономии (не говоря уже об автономии административной), а также что политика пацификации на годы будет первым приоритетом на данных территориях.

Это видно уже по ситуации в Херсонской и Запорожской областях. Дня не проходит без сообщений о нападениях на представителей или органы власти, на гуманитарные миссии, на обычных людей, взаимодействующих с российскими властями и не проявляющих в их отношении враждебность. Между тем, Херсон и Запорожье — далеко не самые проблемные (по отношению к России) регионы Украины. Уже в соседней Днепропетровской области дело обстоит куда хуже. Ну а с черниговской и сумской партизанщиной российские войска столкнулись на первом этапе СВО.

В России нет единого мнения по поводу того, как именно успокаивать присоединённые территории. Если народ более склонен к жёстким мерам (посадить, расстрелять), то отдельные политики и даже целые ведомства пытаются предложить сверхмягкую политику, сродни большевистской коренизации. Массово издать учебники украинского языка, начать преподавать «правильную» украинскую историю, поддерживать народные песни, пляски, промыслы и т. д. Тогда, мол, народ оценит и потянется к свету.

Не оценит. Опыт Российской и Австрийской империй, а также Второй и Третьей Речи Посполитой, свидетельствует о том, что любые уступки национал-автономистам, даже в области культуры, приводят к взрывному росту низового (бытового) национализма, служащего питательным бульоном для национализма политического (верхушечного), но равно питающего и «борьбу за независимость». Если враждебной идентичности создавать тепличные условия, она не перестанет быть враждебной, но её позиции в обществе резко усилятся.

В то же время пацификация не должна срываться в банальный террор. Террор плодит недовольных, обиженных, желающих отомстить. Причём стремление к мести легко пронизывает ткань всего общества: какие бы зверства ни творили «мстители», для своих они всегда «герои», которым следует помогать.

Каким же образом, не прибегая к массовому террору, разорвать союз боевиков и поддерживающего их местного населения. Ответ на этот вопрос был дан в СССР и в Польше в конце сороковых — начале пятидесятых годов прошлого века, в ходе борьбы с бандеровщиной. Наиболее эффективной показала себя политика выселений. Семьи и целые сёла, уличённые в связях с бандами, отправлялись на новое место жительства за тридевять земель. На Волге и в Сибири, в Казахстане и в Заполярье мирные крестьяне, сочувствовавшие бандеровщине, оказывались оторваны от лесных бандитов. Те, в свою очередь, лишались гарантированных мест для отдыха, регулярных поставок продуктов, глаз и ушей, собиравших для них разведывательную информацию.

Попытки бандеровцев привлечь к сотрудничеству изначально нелояльные им общины, упирались в вооружённый местный актив. Ломая сопротивление этого актива, бандеровцы сами переходили к политике массового террора, превращаясь из бандитов идейных в бандитов обычных — убийц и грабителей. Население, столкнувшись с бандеровским террором, видело во власти единственного защитника и начинало более активно с властью сотрудничать. У бандитов земля начинала гореть под ногами. Подозрительность начинала разъедать их собственные ряды. Эту тенденцию власть усиливала периодическими амнистиями добровольно сдавшимся. Испачканные кровью обычно не сдавались: им всё равно дома жизни не было — могли и сами крестьяне убить бывшего бандита (отомстить за былое).

Поляки в предвоенный период дополняли выселения осадничеством — расселением в проблемных регионах лояльного населения. Однако последующая практика показала, что осадничество не в силах резко изменить этнический состав населения и вместо стабилизации приносит дестабилизацию, ибо на одной территории поселяются две противостоящие общины. В результате даже замиренное население вновь начинает поддерживать идею сопротивления.

Раздор должен вноситься в лагерь врага. Именно подлежащее умиротворению население должно дробиться на десятки различных групп и группочек, часть из которых будет состоять с властями в привилегированных отношениях, а часть — подлежать преследованию и выселению. Чем сильнее будет раскол в местном населении, чем сильнее они будут ненавидеть друг друга, тем в большей степени власть будет восприниматься в качестве необходимого третейского судьи.

В конечном итоге власть должна начать ассоциироваться с безопасностью и благополучием у всех. Враг живёт в соседней хате, а власть от него защищает, не даёт ему разгуляться. Если на это наложить денацификацию (которая невозможна без деукраинизации), то через пару-тройку поколений получим обычную сельскую местность с соседними традиционно враждующими сёлами. Причины вражды никто уже не упомнит, но парни регулярно ходят к соседям драться и жён от соседей не берут. А ещё через пару поколений и драки эти превратятся в обычные развлечения выходного дня — кулачные бои местных команд.

Разумеется, не сложивший оружия актив должен отправиться в тюрьму, а лучше — в могилу, а его пособники на местах должны уехать тысячи за три (и больше) километров от родных мест, без права возвращения в первом поколении.

В общем, успешная пацификация стоит на четырёх китах:

1. Всемерная поддержка склонных к сотрудничеству.

2. Изъятие из поражённой партизанщиной местности сочувствующего бандитам населения.

3. Канализация бандеровского террора в направлении соседних сельских общин, для стимулирования союза последних с властью, как их единственным защитником.

4. Никаких уступок «национальным кадрам» ибо даже лучшие из них носят в себе вирус национализма и сепаратизма.

Тем же, кто считает такой подход жестоким и несправедливым хочу напомнить, что это самое «милое» украинство объявило своей задачей уничтожение русских. Всех русских, независимо от пола и возраста. Данная идея сегодня публично поддерживается подавляющим большинством носителей вируса украинства. Так что желающие быть мягкими в результате рискуют прийти к тому, что вместо высылки отдельных семей придётся в борьбе за собственную жизнь уничтожать враждебное население целых местностей.

Украинские сепаратисты трижды (в разные столетия) пытались создать собственные государства. И все три раза получались коррупционные, нежизнеспособные монстры, пытающиеся выжить за счёт торговли зашкаливающей русофобией. Если в ходе эксперимента каждый раз получается одно и то же, смешно ожидать, что в десятый или сотый раз вместо кровавого дерьма выйдет шоколадная конфета.

Ростислав Ищенко