Мы часто говорим, что Украина сама себя уничтожила. Однако многим это не очевидно.
В конце концов существует масса предельно коррумпированных государств, элиты которых давно разворовали свою собственную экономику, народы нищенствуют, "счастливчики" пытаются перебраться в более благополучные страны, но сами эти государства продолжают коптить небо, как ни в чём не бывало.
Украина от этих стран отличалась только тем, что находилась в Европе, а не где-то в Африке. Но почему бы компрадорским элитам не использовать на европейском континенте африканский опыт выживания экономически обнулённой и политически бесполезной государственности. В конце концов даже Сомали до сих присутствует на политической карте мира, хоть в реальности его территория представляет сложный конгломерат крупных и мелких военных владений с постоянно меняющейся зависимостью друг от друга и от внешних сил.
Критическим фактором, предопределившим неизбежность ликвидации Украины стала её элита. Точнее приверженность украинской элиты концепции "войны с Россией".
Многие граждане России недоумевают: почему, мол, государство российское десятилетиями спокойно смотрело, как на исторических русских землях русских людей переформатируют в неких украинцев, к тому же считающих себя "европейцами" и крайне недружелюбно относящихся к России? Почему даже после начала гражданской войны на Украине и даже после старта СВО, Россия пыталась по возможности максимально сохранить украинское государство и только к концу третьего года боевых действий стала признавать возможность его полной ликвидации, и то нехотя?
Потому что в Кремле и его окрестностях работают умные люди, осознающие простую истину: мы живём в очень дорогом мире. Дорогом в буквальном смысле этого слова – активная внешняя политика слишком дорого стоит. Особенно, если её приходится подкреплять военной силой. Поэтому нельзя вступать в конфронтацию со всеми, кто тебя не любит, на всех направлениях одновременно. Нельзя на каждый удар отвечать ударом, а на каждое поднятие ставок поднятием ставок. Невозможно всё время везде быть одинаково сильным. Для того, чтобы иметь возможность сосредоточиться на главном направлении, добиться на нём критического перевеса в силах и средствах, необходимо нейтрализовать направления второстепенные.
Отношение российского руководства к Украине было примерно таким же, как отношение Российской империи к Речи Посполитой в XVIIIвеке. От Петра Великого и практически до конца царствования Екатерины Великой далеко не дружественная (тоже на всю голову "европейская"), но слабая и зависимая от России Речь Посполитая надёжно прикрывала империю с Запада. Русские войска при необходимости легко и без проблем проходили через польско-литовское государство в Европу. А вот европейские армии, достаточно эффективно застревали на пространстве от Вислы до Днепра, слабо контролируемом центральной властью и раздираемом борьбой магнатских кланов.
Магнатская партизанщина, стимулируемая русским золотом и лишь на последнем этапе поддержанная относительно небольшим русским экспедиционным корпусом шесть лет бессмысленно продержала в Речи Посполитой лучшую европейскую армию начала XVIII века – шведов Карла XII. Пока Карл пытался совершить невозможное – привести панов к единому знаменателю, Пётр получил критически важные годы на реформирование армии, восстановление артиллерии и, в конечном итоге, организацию полтавской победы.
В целом роль "занавеса", легко проницаемого в западном направлении и трудно пробиваемого в восточном Речь Посполитая играла исправно. Поэтому Екатерина Великая и не желала её делить, пока Австрия и Пруссия не поймали момент занятости России турецким вопросом и не принудили Санкт-Петербург к разделу. С той поры Россия оказалась гораздо полнее и куда менее удачно вовлечена в европейскую политику. Возможность в случае необходимости отсидеться за прикрывающим западное направление польским буфером, концентрируя силы на юге и севере, как принципиально важных направлениях, исчезла.
Конец прошлого и начало нынешнего века (и тысячелетия) был периодом слабости России (вначале абсолютной, затем относительной, но от этого не менее критической). Москва не желала втягиваться в существенные кризисы с Западом, предпочитая экономить и наращивать силы. С этой точки зрения, даже не дружественная, но и не абсолютно враждебная Украина надёжно прикрывала своей территорией Юго-Западное направление, позволяя длительное время экономить на развёртывании там мощной военной группировки, бросая все свободные силы на Кавказ и для стабилизации бывшей среднеазиатской границы СССР.
Будучи после распада Союза занята массой своих проблем (элементарным выживанием) Россия была не в состоянии ставить и реализовывать амбициозные цели "собирания земель". На всех направлениях, не только на украинском, Москва по умолчанию проводила политику признания status quo – бывших административных границ как государственных, а также "права" новых политических образований создавать новые нации даже там, где они доселе не существовали и где они создавались из русских.
Концепция "ближнего зарубежья" (в последние годы этот термин практически вышел из употребления, так как Россия усилилась и вновь начала проводить глобальную политику) очерчивая сферу российских жизненных интересов де факто отводила всем бывшим республикам роль буфера, прикрывающего собственно российскую территорию и развязывающего Москве руки, а также обеспечивающего время, для решения внутренних проблем.
За невмешательство в националистическую внутреннюю политику местных элит Россия требовала только военно-политического нейтралитета (дружественные отношения приветствовались, но не являлись обязательными), а также прагматичного (взаимовыгодного) экономического взаимодействия. Главной задачей момента для Москвы было накопление ресурса, чтобы со временем восстановить свой статус великой державы (на сверхдержавность претензий не было).
При этом в Кремле не могли не понимать, что в рамках реализации этой концепции и так не бедная (получившая от СССР почти столько же промышленности сколько и РФ) Украина, не связанная необходимостью тратить ресурсы на оборону, практически не имеющая внутренних проблем, должна будет уйти по пути государственного и национального строительства достаточно далеко, чтобы безвозвратно превратиться в новое, отдельное государство, в котором за 50-70 (по мере вымирания поколений, помнящих единую страну) лет окончательно возникнет иная нация (ещё очень близкая к русской, но уже другая).
Это не очень тревожило Москву, так как в это время более чем реализуемыми казались (да и были) планы создания "единой Евразии от Атлантики до Тихого океана". В рамках такого проекта виделись три кластера: китайский (культурно и цивилизационно самостоятельный), а также европейский и российский (охватывавший это самое "ближнее зарубежье", которое Путин поначалу для удобства последующей интеграции двух союзов, даже предлагал организовать ЕАЭС по образцу и подобию ЕС). Причём изначально присутствовавшая и выпавшая потом буква "Э", означавшая экономический, была предназначена для того, чтобы успокоить постсоветские республиканские элиты относительно их политического суверенитета.
План был амбициозный, но реализуемый. Настолько реализуемый, что вызвал нешуточные опасения США относительно возможной цивилизационной потери Европы Америкой. Российское предложение вместе зарабатывать, абсолютно не интересуясь внутренними делами друг друга было слишком привлекательным. США потратили миллиарды долларов, убеждая Европу, что "ценности дороже денег", поэтому надо плюнуть на экономическую выгоду и требовать от России безоговорочного принятия "западных ценностей" в виде архитолерантности, мультигендерности и комплекса вины перед "третьим миром".
Понятно, что на таких условиях сотрудничество было невозможно. Россия пошла на максимально возможные уступки, не запрещая пропаганду "западных ценностей", но и не поощряя её, а также разрешая контрпропаганду. Но США настаивали на том, что этого недостаточно.
Тем не менее Европа колебалась и склонялась к постепенному ползучему принятию российской концепции. Слишком она была выгодна материально. О "ценностях" европейцы громко говорили, но тихо строили "Северные потоки" и развивали другие проекты с Россией. Твёрдо на страже американских интересов стояла только Прибалтика. Не менее русофобская политика Польши была связана не столько с национальной традицией (хоть и с ней тоже), сколько с тем, что Варшава не менее традиционно вступила в конкуренцию с Берлином за влияние в Европе.
Свою опору Польша видела в Центральной и Восточной Европе (постсоветских и постсоциалистических странах). Именно эту опору идея единой Евразии, которая на европейском направлении должна была базироваться в первую очередь на российско-германском экономическом союзе, и разрушала. Поэтому для Польши проамериканская, русофобская и антигерманская политика слились воедино. Однако, в отличие от Прибалтики, готовой умереть, чтобы поцарапать Россию, Польша хотела не просто жить, а процветать, поэтому проводила куда более осторожную русофобскую политику, предпочитая действовать чужими руками (например через продвижение идеи Восточного партнёрства).
Таким образом, Украина оказалась одновременно критически важна для США, желавших сорвать проект экономически единой Евразии и для Польши, рассматривавшей её как ключевое звено, разрыв которого обеспечит коллапс российско-германского взаимодействия, так как вместе с Прибалтикой и Польшей даст возможность тарифно ограничить рентабельность российского транзита в ЕС, а в ключевом вопросе (поставки энергоносителей) и вовсе сорвать его. Не случайно Польша громче всех в ЕС выступала против "Северных потоков", позволявших обойти сухопутный транзитный барьер.
Оставалась лишь одна проблема – экономическое сотрудничество ЕС и России зашло уже слишком далеко, чтобы его можно было обнулить при помощи заклинаний о "ценностях". Для разрыва отношений нужен был реальный военный конфликт. Большая часть украинских элит согласилась спровоцировать военный конфликт с Россией. Более осторожных "евроинтеграторов"-регионалов, воевать с Россией не желавших, убрали в ходе майдана. После этого Украина восемь лет делала всё, вплоть до гражданской войны со своими русскими гражданами и попыток геноцида русских, чтобы выйти на полноценный военный конфликт с Россией. И наконец вышла.
Но даже после начала в 2022 году полномасштабного военного кризиса на Украине, даже после того, как экономические связи с ЕС были практически полностью разорваны, а российская экономика и торговля начали переориентацию на Восток, Москва не оставила идею сохранения части Украины как буфера между ней и Западом. Условия для Киева ухудшились. Речь пошла не только о территориальных потерях Украины, но и о де факто отказе от части суверенитета (частичный контроль России над внутренней политикой – денацификация и защита интересов русских, международными связями – гарантированный нейтралитет и военной сферой – контролируемое сокращение ВСУ). Но до сих пор Кремль подчёркивает, что пока ещё не поздно договориться на условиях признания российскими шести регионов (Севастополя, Крыма, ДНР, ЛНР, Херсонской и Запорожской областей).
Российское руководство явно не в восторге от перспективы на десятилетия связать огромные ресурсы созданием новой украинской экономики взамен утраченной, переформатированием населения (которое помимо русофобской пропаганды связано теперь с врагами России гибелью родственников и друзей в ходе длящегося уже почти три с половиной года конфликта), а также проблемой международно-правовой легализации ликвидации государства члена-учредителя ООН. Но "не выходит каменный цветок" - никак не получается из Украины XXI века аналог Речи Посполитой XVIII века. В плоть и кровь так и не созданной "украинской нации" въелась идея необходимости быть не буфером, прикрывающим Россию, а плацдармом для нападения на Россию.
Компрадорское мышление первоначально (тридцать лет назад) поразившее лишь украинскую элиту, решившую, что торговать доставшимся ей имуществом бывшей УССР можно вечно, постепенно распространилось на широкие слои населения. Разрушение экономики привело к его дисквалификации, а одиннадцать лет гражданской войны и СВО сформировало целый слой людей, которые ничего, кроме как воевать или обслуживать войну не умеют и не хотят уметь. Поскольку Россия не собирается нападать на НАТО, воевать с Россией против НАТО они не могут (да и не хотят). Зато с НАТО против России и могут, и хотят.
Единственное, что их угнетает – осознание того, что эту войну они уже проиграли. Но они уже сейчас мечтают о реванше. Они считают, что им надо только передохнуть, перевооружиться, набрать новую армию и начать всё сначала. После чего Россия должна, по их мнению, наконец пасть (ведь Запад "учтёт ошибки").
Поэтому ни на какие соглашения, которые делали бы невозможным развязывание новой войны, они не идут и не пойдут. Новая война – их мечта. Так они пытаются "выковать нацию", не замечая, что уничтожают даже то, что было. Они буквально вынуждают Россию добить Украину, несмотря на все возможные издержки.
Мы имеем дело с редчайшим случаем полной неспособности государства осознать своё место на геополитической шахматной доске и соответствовать ему. Украинцы (что элиты, что народ), как капризные дети, желают всё и немедленно, даже не пытаясь соотносить свои желания со своими возможностями.
Но геополитика суровая штука. Состоялись те нации и государства, которые умели жить в историческом времени, идти к цели поколениями, столетиями, ибо божьи мельницы мелят медленно. Те же, кто хотел "уже вчера" поймать за хвост "птицу счастья", так и исчезали, не став ни нацией, ни государством. В рамках одного поколения такая проблема не решается, так же как династия, для того, чтобы состояться должна состоять хотя бы из двух последовательных правителей и чем их больше, тем династия успешнее.
Сколько ни пыталась Россия научить украинцев спускаться с 25-го этажа по лестнице или на лифте, а они всё равно норовят в окно выйти. И, в общем-то их уже и удерживать перестали.
Оценили 133 человека
178 кармы