Геополитика Древней Руси. Укрепление.

Нихао, мои драгоценные читатели!

Прежде чем продолжить разговор о вехах развития Древнерусского государства с геополитической и политэкономической точек зрения, хотелось бы выразить вам мою сердечную благодарность за внимание и активное обсуждение предыдущей статьи цикла. По правде говоря, начиная работу над ней, я испытывал некоторые опасения, что выбранная тема, будучи в своем роде "общим местом" и "материалом из учебника", не привлечет к себе существенного внимания. Что же, я безмерно рад, что обманулся в этих ожиданиях.

Также, по горячим следам обсуждения, хотел бы заострить внимание на том, что как прошлая статья, так и нынешняя, и последующие материалы цикла ни в коем случае не замещают собой полного и исчерпывающего рассказа о рассматриваемых событиях и явлениях. Такой цели я перед собой и не ставил, вместо этого сделав акцент на едином непрерывном повествовании, в котором каждое последующее событие или явление логично вытекало бы из суммы результатов предыдущего и общего положения дел во всем обширном прилегающем регионе. Следствием такого подхода является несколько пониженное внимание к деталям происходивших процессов, обусловленное желанием воспрепятствовать отвлечению внимания от общего на частное. И, чего уж там, сильно отягощенное форматом цикла статей, а не множества пухлых печатных томов. На практике же, естественно, все было намного более многогранным и многофакторным, чем я это описываю. Образно выражаясь, мое повествование - это нить, на которую для получения общей картины еще необходимо нанизать полученные из других источников подробности.

При этом, если вы полагаете, что продиктованное подобными соображениями упрощение в описании того или иного явления неоправданно искажает общую картину, или же я напрямую ошибся в интерпретации того или иного явления, буду рад увидеть ваши уточнения и исправления в комментариях. Основанная на фактах критика только приветствуется. Хотя, конечно, не обещаю, что не буду спорить.

На этом закончим с предисловием и перейдем непосредственно к нашему повествованию.

Отправляясь в свой второй болгарский поход, Святослав предпринял шаги, которые можно расценить, как построение эскиза административного деления своей будущей империи. А именно, рассадил сыновей по "провинциям": Ярополка - в Киеве, Олега - в древлянской земле, Владимира - в Новгороде. Самому же Святославу должна была достаться Болгария, как, по его собственным оценкам, наиболее перспективная "провинция" и, что совсем не исключено, плацдарм для дальнейшей экспансии.

Этим планам, однако, было не суждено сбыться. Как мы уже знаем, из-за активного сопротивления византийцев Святослав был вынужден отказаться от своих планов, и вскоре погиб от рук не принявших такого решения союзников. В результате Русь осталась в прежних границах под управлением трех братьев, формальное главенство среди которых принадлежало Ярополку. Так продолжалось пять лет, с 972 по 977 год.

В научно-популярной публицистике причины разразившейся вслед за этим усобицы как правило не акцентируются. Мол, братья-князья изволили поиграть в престолы, эка невидаль. На практике все, однако, было вовсе не так просто, и у междоусобного конфликта Святославичей имелось по меньшей мере две предпосылки: внешнеполитическая и внутриполитическая.

Внешнеполитическая заключалась в том, что братья категорически расходились в том, с кем Руси следует налаживать отношения.

Олег Святославич, по ряду свидетельств, был настроен на союзные отношения с Чешским княжеством. Что выглядит достаточно реалистичным, поскольку в экономических интересах чехов и древлян прослеживалось много общего. Ключевой задачей чешских князей того времени был контроль над торговым путем между Киевом и Нюрнбергом, приносившим значительную прибыль. При этом, значительная часть русского отрезка этого пути проходила как раз через владения Олега. Как нетрудно заключить, союз с Чехией позволял выработать единую политику по отношению к этой торговой артерии к вящей выгоде обеих сторон. Кроме того, этот союз имел не только торговое измерение. Чехия того времени поддерживала весьма хорошие отношения с Польшей, чему способствовал как удачный династический брак (польский князь Мешко I был женат на сестре чешского князя Болеслава II), так и общие опасения насчет германской экспансии. Третьим логичным участником этого союза можно было по вышеуказанным причинам назвать Олега Древлянского. Четвертым явился Владимир, также как и Мешко заключивший династический брак с чешской княжной. По сути дела, не хватало только Ярополка, чтобы обрел законченный вид альянс восточно-славянских княжеств, население которых, на секундочку, в те времена еще говорило на взаимопонимаемых языках, разошедшихся, пожалуй, даже меньше, чем современные русский, белорусский и украинский. 

Вот только Ярополк в большей степени ориентировался на германского императора Оттона II, принимал папских легатов, отправлял послов на съезды князей Священной Римской Империи и сватался к императорской родственнице. Чему, если подумать, можно найти политэкономическое объяснение: князю Киева и императору Священной Римской Империи в равной степени были вредны излишне деятельные транзитеры на том самом пути Киев-Нюрнберг в лице чехов и древлян. 

Что до внутриполитической причины, то с ней все достаточно просто, поскольку у нее есть конкретное имя. И имя это - Свенельд. 

Воевода Свенельд начал свою карьеру при князе Игоре. Новгородская первая летопись упоминает его участие в покорении уличей и сборе дани с подвластных Киеву славянских племен - при коем процессе он себя, похоже, не обижал, поскольку был известен, как обладатель значительных богатств и владелец крупной личной дружины. И тех же уличей, по мнению ряда историков, подчинил не столько князю, сколько - неофициально - лично себе. После гибели Игоря именно Свенельд возглавил поход против древлян, которые по его результатам также предположительно пополнили число негласно зависимых от воеводы племен. Далее Свенельд фигурирует, как участник болгарского похода Святослава, а частности, его имя упоминается в мирном договоре с византийцами. При этом, согласно летописи, он отговаривал князя возвращаться в Киев речным путем. И, не сумев отговорить, покинул Святослава вместе со своей дружиной. Что, пожалуй, характеризует степень его независимости. При этом, поскольку Святослав попал в печенежскую засаду, дружина Свенельда и оказалась единственной частью русского войска, вернувшейся из Болгарии.

В годы юности Святославичей Свенельд благоденствовал и, фактически, был единовластным правителем Руси. Но по мере взросления князей у него стали появляться проблемы. Если при Ярополке он по прежнему сохранял значительное влияние, то подросший Олег представлял для него опасность тем, что стал магнитом для древлянских бояр, в зависимости от могущественного воеводы при собственном живом князе более не заинтересованных. Кроме того, древляне заключили политический союз с новгородскими коллегами и Владимиром. Из-за сложившейся опасности и для благосостояния Свенельда, и для его влияния стал назревать серьезный конфликт между ним и Олегом Древлянским, со временем только нараставший. И окончившийся тем, что Свенельд уговорил Ярополка выступить в поход на брата. 

После гибели Олега Владимир бежал к варягам, среди которых, надо сказать, в бытность князем Новгорода пользовался большим авторитетом - достаточно сказать, что в его дружине служили представители рода норвежских конунгов. Три года спустя он, собрав войско, вернулся и разгромил Ярополка, что для последнего окончилось гибелью. Сложно сказать, по воле Владимира, или против оной, но после истории с Олегом Древлянским смерти князю могли желать многие. 

Что до Свенельда... По мнению части историков, к тому моменту он, будучи глубоким стариком, уже умер. Те же, кто рассматривает его как отечественного "делателя королей", причастного к смерти Игоря и Святослава, выдвигают версию, что под летописным "боярином Блудом", предавшим Ярополка и казненным по приказу Владимира, подразумевался именно Свенельд. Что, впрочем, бездоказательно, и потому годится только для беллетристики.

Вокняжившись в Киеве, Владимир унаследовал державу, перед которой стояли те же вызовы, что и на начало правления Ярополка. Русь была сильна и держала под своим контролем стратегически важные торговые маршруты, но вместе с тем при сохранении текущего положения дел объективно стояла на пороге стагнации. Цели времен Вещего Олега были уже полностью достигнуты Святославом, и дальнейшее продвижение прежними методами более не представлялось возможным. Конечно, в числе соседей Древнерусского государства еще оставалось множество независимых племенных союзов, подчинение которых было тактически вполне осмысленно и полезно, однако, стратегической выгоды от этого было крайне немного. Их покорение не приводило к установлению контроля над чем-либо стратегически важным в европейских масштабах. К тому же, несмотря на реформы Ольги, Русь все еще в значительной мере оставалась конгломератом племенных союзов, связанных воедино, пожалуй, только фактом выплаты дани Киеву. Надежность же такой связи современники Владимира легко могли оценить по еще не покрывшимся налетом седой древности рассказам о том, как Вещий Олег уводил данников у хазар - и нужно было быть очень самонадеянным, чтобы исключать возможность аналогичных действий в адрес Руси со стороны кого-нибудь еще.

Кроме того, практически перед глазами в то время был и еще один пример того, что случалось с конгломератами племен. Речь о полабских славянах, которых в те времена увлеченно раздирали на части германцы, поляки и чехи.

В разговоре о полабских славянах в любительской публицистике бытуют полярные оценки: или упрямые косные варвары - или вольные языческие чудо-богатыри против всего мира. Без каких-либо полутонов. Но при этом, вне зависимости от эмоционального окраса, практически везде тиражируется, как нечто аксиоматическое, одна и та же ошибка. Венды практически везде и всегда, при разговоре о любом моменте их истории, рассматриваются именно в качестве россыпи независимых племен, объединенных в лучшем случае конфедеративными отношениями на манер эллинских городов-государств. Таковой их образ слишком удобен для сведения рассказа к некоторой обусловленной взглядами рассказчика морали. Либо "вот как надо свою волю упорно отстаивать" (романтическая версия), либо "вот что бывает, если вместе не держаться" (натуралистическая версия). На практике же под обтекаемой формулировкой  "Ободритский союз" скрывалось государство, чей политический уклад Русь от Рюрика до Святослава повторяла почти в точности. Вплоть до того, что у вендов был даже свой аналог Рюриковичей - великокняжеская династия неславянского происхождения, основанная последним королем вандалов Радегастом примерно за 200 лет до Рюрика.

При этом, взгляд на вендов, как на альтернативный вариант развития Древнерусского государства через два столетия после Владимира, хоть и может показаться привлекательным с точки зрения символизма и поучительности, все же некорректен. Вмещающий ландшафт и климат, конечно, слегка похожи, но имеют и ряд немаловажных отличий. Контекст возникновения государства - совсем не такой. Окружение - совсем другое. В общем, о тождественности здесь говорить нельзя.

Однако, из положения дел на Эльбе на конец X века все-таки можно было сделать вывод, что время подобных государств-племенных конгломератов стремительно проходит. Перед Древнерусским государством стоял выбор между началом направленных на большую централизацию власти реформ и медленным, но неуклонным увяданием - и его правители того времени, судя по их деятельности, вполне это понимали. То, что за время княжения Ярополка продвижение в этой сфере практически отсутствовало, объясняется отнюдь не тем, что вопросом не занимались. Проблема была в отсутствии консенсуса по части того, как именно им следует заниматься, в конфликте между условно "панславистским" вариантом Олега и Владимира и условно "западническим" - Ярополка.

После военного поражения последнего продолжение "западнической" германо-ориентированной политики становилось естественным образом невозможно. Победа Владимира неизбежно открывала дорогу реакционным силам, отрицавшим все нововведения Ярополка просто по умолчанию. Но вместе с тем по не зависевшим от Руси причинам стала намного менее перспективной и "панславистская" политика - пока братья-князья воевали между собой, отношения Чехии и Польши капитально испортились по причине возросших экспансионистских амбиций последней, и неофициальный союз практически перестал существовать. Дошло и до того, что уже на следующий год после вокняжения Владимир был вынужден предпринять поход на запад против занявшего "плохо лежавшую" Червонную Русь польского князя. Будущую Западенщину русское войско успешно отбило, и на этом открытый конфликт был исчерпан, но, как говорится, "осадочек остался".

В числе явлений, против которых восставали бояре-реакционеры, была и частичная христианизация киевских горожан. Сам Ярополк, во внутренней политике опиравшийся на остатки дружины Святослава во главе со Свенельдом, принимать христианство не торопился, поскольку в противном случае рисковал быть не понятым собственными сторонниками. Но в политике внешней, будучи союзником германского императора, он не мог противиться деятельности прибывавших из Рима миссионеров. В результате, христианская община Киева оказалась ассоциирована с ориентированной на Ярополка боярской партией - насквозь проязыческой в силу наследия Святослава. И результатом поражения этой насквозь проязыческой партии стало заметное усиление позиций язычников, как бы парадоксально это не звучало. Да, мои драгоценные читатели, политика была делом сложным и запутанным даже в те далекие времена.

Владимир усиление язычников попытался использовать в государственных интересах, введя в обращение единый языческий пантеон, относительно компактный (всего шесть богов, ср. с классическими античными пантеонами) и весьма синкретичный по своему составу. Целью данной реформы было сделать всех жителей Древнерусского государства единоверцами, дать им еще один объединяющий фактор, кроме языка, которому в те времена уделялось не так много внимания, и данничества по отношению к Киеву.

Это, откровенно говоря, был эрзац. История, конечно, знает множество случаев принятия религии по указанию сверху, увенчавшихся в конце концов успехом. Но примеров успешного возникновения религии по приказу властей предержащих - ни одного. Подобные верования попросту не переживали разработавших и внедривших их правителей. А в случае с реформами Владимира по части пантеона речь шла в значительной мере именно о создании религии, пусть и на основе уже имеющихся верований, а не просто о ее модернизации. Для севера Руси специфично-южные Хорс и Симаргл были чужими едва ли не в большей степени, чем скандинавские Один и Тор. Для земледельцев Перун был не более чем покровителем собиравшей с них дань дружины, и причин бить ему поклоны у них было немного. В общем, кому русичи и без того поклонялись - тем и продолжили, а к тем, кто шел к ним в составе пантеона "прицепом", они вряд ли испытывали особый религиозный энтузиазм. К тому же, подобное религиозное решение не обеспечивало само по себе выхода на международную арену, а силовой сценарий прорыва на нее несколько ранее уже провалился.

Не будем, впрочем, слишком строго судить Владимира и его окружение за эту попытку. Политика ведь - это искусство возможного, а с возможностями в тогдашней обстановке было не густо. Разрыв с германцами логично следовал из самого факта вокняжения Владимира. Отношения с Византией были капитально испорчены еще со времен Святослава, и, несмотря на наличие мирного договора, особой теплотой не отличались. Со славянским альянсом, построенным вопреки общей практике того времени не на основе вероисповедания, не сложилось из-за внутренних противоречий. Прочие же игроки были или сами по себе не особо значительны, или слишком удалены от Руси и обременены своими собственными заботами, зачастую - сходного характера. Таким образом, выбора особого и не было.

При этом, мониторинг международной ситуации в поисках возможностей велся непрерывно. Так, в 980-х хазары, получив на условии обращения в ислам помощь от Хорезма, возродили свое государство - после чего с учетом Булгарии практически все южное Поволжье стало мусульманским, что создало предпосылки для установления контроля Хорезмшахов над значительным участком Волжского торгового пути. Владимира наличия прецедента с оказанием поддержки за обращение в религию заинтересовало, и в Хорезм было отправлено посольство с целью прояснить обстановку, сведения о котором сохранились в арабских и персидских источниках. Посольство было встречено радушно, и Хорезмшах охотно отправил на Русь учителей исламского закона.

По легенде ислам был отвергнут Владимиром из-за запрета на алкоголь, поскольку "Руси есть веселие пити". На практике же это скорее всего не являлось основной причиной. Дело в том, что в 985 году Владимир предпринял походы на Волжскую Булгарию и Хазарию, последнюю еще и обложив данью. И от Хорезма ему за это ничего не было. Тем самым Хорезмшах, можно сказать, провалил тест на занятие вакансии ключевого стратегического союзника. Для Руси не было никакого смысла в том, чтобы усугублять отношения с западными соседями через принятие ислама ради союза с теми, кто в случае чего не стал бы утруждать себя помощью.

Прочие эпизоды "выбора вер" также носят скорее легендарный и отчасти аллегорический характер - априорных причин ответить отказом миссионерам из Рима и раввинам из Тьмутаракани было столько, что не было даже необходимости их предварительно выслушивать. В первом случае Владимира элементарно не поняло бы собственное окружение, настроенное антигермански и отчасти потому и поддержавшее его против германофила Ярополка. Во-втором же - ну, и какие выгоды Руси принесло бы принятие веры, от которой собственно хазары-то из политической целесообразности предпочли отказаться?

В общем, оставалась только Византия. Которая, конечно, как и Хорезм, не была особо замечена в оказании деятельной помощи своим союзникам, зато ориентирование на нее с одной стороны не портило отношений с западными соседями, и даже их немного улучшало (дело было, все-таки, до раскола Церкви на православных и католиков), а с другой - ни к чему неприемлемому во внешней политике не обязывало. Но это отнюдь не означало автоматического, безусловного и немедленного выбора в ее пользу. Как уже говорилось выше, отношения с Византией на тот момент оставляли желать лучшего. Но даже будь они получше, еще опыт княгини Ольги показывал, что вести переговоры с ромеями, не имея каких-либо весомых козырей, было делом неблагодарным, малополезным и сопряженным с серьезным ущербом для княжьего самоуважения. И Олег, и Игорь, и Святослав смогли договориться с современными им базилевсами лишь потому, что те были волею судеб приперты к стенке. Другое дело, в подобном положении византийцы оказывались с завидной регулярностью - и это при определенной доле терпения и хорошо развитом чувстве политического момента давало определенные шансы.

Политическая же обстановка в Византии в том время была во многом связана с именем полководца Варды Фоки Младшего. Чья, с позволения сказать, карьера вполне заслуживает того, чтобы привести ее описание с самого начала, пусть и в кратком изложении.

Начнем с того, что Варда Фока приходился племянником императору Никифору Фоке. Тому самому, за помощь в свержении которого, как мы помним из прошлой статьи цикла, Святославу была обещана Болгария. Никифора, однако, сверг другой претендент, Иоанн Цимисхий, который Святославу ничего не обещал, что и привело к войне между ними. В этой войне Цимисхий был вынужден торопиться, поскольку Варда Фока вполне предсказуемо восстал и предъявил претензии на престол. Восстание было подавлено, впрочем, без участия императора, тезкой восставшего, полководцем Вардой Склиром, после чего Фока отправился в длительную ссылку. Прошли годы, Цимисхий умер, и против сменившего его Василия II восстал уже Варда Склир. Фоку, по прежнему имевшего значительное влияние, и, что важнее, личные счеты к Склиру, вернули из ссылки и направили на подавление восстания - в чем он преуспел, получив в результате прощение, право на триумф и почетную должность при дворе. Вскоре он был отправлен в поход против арабов, где, судя по всему, воевал достаточно успешно, раз в 986 году был назначен наместником в пограничной Антиохии.

В 987 году в очередной раз взбунтовался Варда Склир, и против него был уже привычно отправлен Фока. Хитростью захватив Склира в плен, Фока без проблем подчинил себе его армию, но вместо того, чтобы отрапортовать в столицу об успехе, взбунтовался сам и двинулся на Константинополь. Отправленные ему на перехват войска были разбиты. Положение императора Василия становилось отчаянным, поскольку противопоставить мятежнику с внезапно удвоившейся армией ему было нечего.

И тут началось. Как по заказу, именно в этот момент Владимир захватывает Херсонес Таврический и требует в жены сестру императора Василия, угрожая в противном случае походом на Константинополь. Угроза в сложившихся обстоятельствах - более чем серьезная. Конечно, Константинополь - не Херсонес, и шансы на то, сможет ли русский князь его взять, пожалуй, были все-таки в пользу византийцев. Зато после отражения набега русичей шансы Варды Фоки на то же самое становились равны 100%, поскольку существенно ослабить и без того уступающую мятежникам армию базилевса Владимир мог даже без особенного напряжения. В общем, Владимир Василия крайне крепко взял за... кхм... императорские регалии. Но за то, чтобы их не сжимать, потребовал не выкупа, не земель, а женщину, пусть и императорских кровей. Что бы это значило?

Что бы не говорили пылкие романтики о целых кровопролитных войнах за благосклонность дамы, даже Елена Прекрасная была для Троянской войны не причиной, а лишь формальным поводом. Не так все просто и здесь. Владимир должен был отлично понимать, как будет звучать первый же вопрос, который ему зададут в ответ на такую претензию. "Сестру христианского императора - да за язычника?". А император Василий, в свою очередь, должен был прекрасно понимать, что Владимир это понимает. И что, услышав этот вопрос, русский князь не раздумывая ответит: "Уговорили, отправьте вместе с царевной и священника, чтобы меня покрестил". На что Василий, в его-то положении, не мог ответить иначе, чем при первой же оказии выслать все требуемое, сопроводив осторожной просьбой оказать посильную военную помощь. И это тоже отлично понимали все участники развернувшегося действа.

По сути дела, Владимир так обустроил свое крещение, явно спланированное заранее, что это византийцы ему по гроб жизни должны остались, а не он им.

На подмогу новоиспеченному княжьему шурину был отправлен корпус из шести тысяч русских ратников, с прибытием которого соотношение сил изменилось кардинально. В битве уже на подходах к Константинополю, у Абидоса, Василий разгромил мятежников. Которые, что примечательно, параллельно еще и играли в свои собственные игры. Так, прямо в разгаре сражения Варда Фока умер от яда, которым его опоили накануне. Вместо него армия мятежников провозгласила императором спешно освобожденного из заточения Варду Склира. Который посмотрел на свои войска, на войска Василия, отдельно - на бравых русоволосых ратников, их открытые добрые лица и дружелюбно выставленные вперед копья... И отправил законному императору весть, что он, в общем-то, в обмен на амнистию не против и сдаться.

После этого вес Древнерусского государства на международной арене значительно вырос. Русь вошла в состав европейского христианского мира, заполучив тем самым доступ к рычагам влияния на политику всего макрорегиона. При этом, вхождение в эту общность было осуществлено сразу на весьма высокие позиции: Владимир сразу поставил себя ровней императорам Византии и Священной Римской Империи, причем, сделал это так, что у прочей Европы просто не было иных вариантов, кроме как принять это за данность. Авторитет Руси стремительно взлетел вверх - что не могло не сказаться, выражаясь современным языком, и на ее инвестиционной привлекательности. В реалиях того времени христианский государь в принципе был более предсказуем, чем князь язычников с края ойкумены, а торговля любила предсказуемость во все века.

Но победами на международном поприще князь отнюдь не ограничился, запустив после крещения масштабную модернизацию государства. Особенно обращает на себя внимание состав княжьего совета. Если раньше поддержку принятия княжеских решений в основном обеспечивали дружина и двор, то есть, служилая аристократия, а остальные - как-нибудь сами, лишь бы дань вовремя поступала, то при Владимире к общегосударственному управлению стали активно привлекаться региональные кадры из всех входивших в его державу городов. Городские старейшины становятся неотъемлемыми участниками политического процесса и неизменно показываются рука об руку с князем и его боярами как в делах управления государством, так и при торжествах. Подобная институционализация земской аристократии с одной стороны делала управление подчиненными Киеву землями более гибким и эффективным, а с другой - способствовала внедрению в массовое сознание видения Руси, как единого целого, все части которого заняты общим делом. Именно к этому времени относится и массовая закладка новых городов в малоосвоенных прежде местах - действие бессмысленное для модели "вы нам дань, а мы вас не бьем", но крайне необходимое для единой державы.

Отдельного слова заслуживает и культурно-образовательная политика Владимира - хотя бы потому, что именно тогда она у Руси в принципе появилась. Этот факт в популярной публицистике нередко оказывается в тени принятия христианства и ломаемых вокруг него копий, но в этой сфере Владимир осуществил в точности то же самое, что много веков спустя проделал Петр Великий. А именно: в массовом порядке собрал у "лучших людей" (бояр и земской аристократии) их отпрысков и отдал "в обучение книжное" по византийским образцам - по тем временам наиболее передовым. Мнением родителей новоиспеченных школяров при этом ни капли не озаботившись, поскольку государственное дело.

В ряду прочих деяний Владимира этот шаг стоит поставить особняком, поскольку он был, пожалуй, наиболее значительным вкладом великого князя в будущее. Геополитический и политэкономический контекст, на котором было основано влияние Руси того времени, впоследствии неоднократно менялся. Однако, в течение всего Средневековья Русь демонстрировала аномально высокий для современной ей Европы уровень грамотности и общей образованности населения, отставая в этих показателях, пожалуй, только от Византии - что, учитывая непрерывную преемственность культуры последней от античной классики, вовсе не выглядело зазорным.

В целом же подытоживая разговор об эпохе Владимира, можно сказать что образ князя в массовом восприятии зачастую несправедливо затмевается его ролью в истории Церкви, также крайне важной, но описывающей его деятельность отнюдь не исчерпывающе. К сожалению, многим даже весьма образованным людям зачастую неизвестно, чем он отметился, кроме христианизации вверенного ему государства, почему разговор о нем как правило и сводится к обсуждению и эмоциональной оценке Крещения Руси вкупе с отдельными эпизодами войны с Ярополком. К еще большему сожалению, произведения массовой культуры повально эксплуатируют тему в тех же самых границах, тем самым способствуя закреплению в общественном мнении такого упрощенного, урезанного и нередко опошленного образа князя. Однако, Владимир оставил после себя не просто крещенную Русь, а Русь объединенную, могучую, богатую и уважаемую. Будучи во многом архитектором геополитического триумфа Руси при его сыне Ярославе, Владимир однозначно заслуживает места в истории, как хронологически первый представитель плеяды наших великих реформаторов.