Впереди облака пыли, урча и подвывая, катил «Пазик».
Грунтовая дорога тонула в море кукурузы, солнечная патока заливала мир.
В салоне автобуса было как в сухой бане, отворённые люки в потолке не добавили прохлады. Створки задних дверей дребезжали и постукивали, под днищем пискляво скрежетало.
Пассажиры с пятнами подмышек тупо выглядывали в грязные стёкла. Кто пил противную тёплую воду из трёхлитровой банки, кто щипал буханку и чистил варёное яйцо, оставляя следы на белке.
Нависая над верхней ступенькой двери, заднюю площадку занимал картонный зелёный чемодан с никелированными уголками и замками. На нём сидели два мальчика.
Малорослый Юра крутил крупной головой во всё стороны, Вася, без передних верхних зубов, сидел спокойнее. Стрижки у обоих были с сильно подобранными затылками и маленькими чубчиками.
Веселый Кот в сапогах выглядывал из Васиной книги. Уже третья с железнодорожного вокзала в Лубнах разложилась на коленях пятилетнего мальчика.
Вася смотрел на рисунок, быстро прочитывал страницу. Изредка морщил нос, поднимал затуманенные чтением глаза на окружающих, в окно, опять в книгу...
Одиннадцатилетнего Юру подмывало прыгнуть в проход между сиденьями. А ещё лучше – на помост мерно шумящего двигателя, под синей клеёнкой справа от шофёра. Выскочить и крикнуть:
- Смотрите, смотрите на моего братика, он читает с трёх лет! Это я научил!
Останавливало, что отец был почти рядом. Ремень со своих штанов он снимал очень быстро.
Отцу не нашлось свободного места, он стоял возле мамы. Чисто выбритое, худое лицо с резкими морщинами на высоком лбу было словно придавлено - устал с дороги, или болел желудок.
Мама Надя устроилась на седушке над задним колесом, повыше. Невысокая, крепкая, рядом с женщинами в салоне выглядела худенькой. Модная причёска густых каштановых волос и светлое серое платье с рябью эмблем спартакиады - плывущими, бегущими, стреляющими человечками по всей ткани - очень шли ей.
Карие глаза, легко прижмурившись, смотрели внутрь, словно вспоминала что-то хорошее.
Изредка ловила ладонь мужа, поднимала глаза. И его взгляд становился мягче, морщины словно разглаживались.
А слева развалил живот усач с водянистыми зрачками навыкате – готовый Тарас Бульба, если ещё «оселедец» на круглом лысом затылке добавить.
Поковырявшись задумчиво в носу, усач налил холодного кефира из термоса в крышку.
Она краснела дешёвой пластмассой, качалась перед мальчиком.
А на сбитую коленку в струпьях и пятнах йода села зелёная муха.
Юра вспомнил папину науку и - р-раз! - ловко поймал горстью, чутко просунул палец.
В ладони сухо хрустнуло, лапки перестали щекотаться.
Крышка же моталась рядом и будто дразнилась.
Воровато оглянулся, медленно вытянул зудящую руку. Комочек с крылышками мягко плюхнулся в кефир.
Весь в ленивых мыслях, сосед чапнул крышку толстыми губами. Задумчиво пожевал муху, как хлебную крошку, ещё хлебнул кефиру.
Юра прыснул и уткнулся в колени. Через минуту огляделся блестящими от возбуждения глазами.
Похоже, всё обошлось.
Однако, и старушка неподалёку не дремала.
Её птичья головка с жидкими седыми волосами и резинкой сзади дёрнулась в сторону родителей:
- А ваш старшенький бросил соседу муху в чашку!
Черты папиного лица вмиг заострились и стали чужими. Пальцы, с укороченным указательным на правой руке, сжались на никелированной трубе спинки так, что побелели костяшки.
Автобус высадил их у покосившейся таблички «Стряпши» и попылил дальше.
На изгибе дороги за грязными кукурузными початками серое облако исчезло. Лишь унылое завывание двигателя ещё долго было слышно.
Стоять на неподвижной земле было непривычно, немного пошатывало.
Рука отца упала на Юркино ухо, с детства растянутое и оттопыренное, как ручка кастрюли:
- Готовься!
Мама длинно посмотрела на мужа, старшего сына...
Понемногу разобрали вещи и потянулись цепочкой по узкой колее меж высоких кукурузных стен.
Самый несчастный на свете, позади всех, Юра поволок кошёлку с продуктами.
Через час впереди зазеленел деревьями, забелел низкими мазанками хутор.
Мама уже летела по улочке среди густой листвы.
Навстречу шла Юрина и Васина прабабушка Ольга. Вытирая руки о подол и качаясь на ходу, она искоса выглядывала на гостью.
Была старушка чуть грузная снизу, из белого платка выглядывало вытянутое, морщинистое лицо.
Прадед Фёдор, из-за её спины, несмело улыбался и едва заметно тряс головой. Острый подбородок в седой щетине был выпячен вперед, тёмная рубашка свободно покрывала будто подростковую грудь. И бечёвка держала на узких клубах широкие брюки.
Прадед родился в тысяча восемьсот девяносто каком-то году, прабабушка была на несколько лет моложе.
И, узнала. Хляпнула узкими сухими ладонями:
- Ой, На-дю! Нэвжэ!
Обнялись, заплакали...
Хутор был маленьким, на пяток дворов. Редкие камышовые, почерневшие крыши терялись среди роскошной зелени.
Узкая мазанка бабушки имела неровные, чисто белёные стены и словно игрушечные окна. Её задняя стена куталась от далёких зимних холодов вставшими под самый козырёк кровли сухими бунтами кукурузных бадылин.
Рядом диковинным чумом высилась клуня - сарай из вязанок камыша.
Подворье огораживал плетень из ивовых прутьев, на частых кольях разбрелись глиняные крынки.
И всё вокруг – яблони и груши, сливы и абрикосы, кусты картошки, густая высокая трава – ярко зеленело, как на глазах восставало из тучного чернозема.
За огородами озерцами виднелись копанки. Было их, сколько и дворов, отсюда хозяева брали глину для обмазывания стен. Хорошая глина залегала неглубоко, так что словно мыши погрызли ломоть луга.
Копанки расползались в ширину. Залитые дождевой водой, зарастали кувшинками и камышами, здесь было раздолье для ребятни, гусей и уток.
Крынки на плетне показались Юре не очень чистыми. Делом решил извиниться за муху в кефире.
Да ещё на глаза попалась деревянная тачка, белеющая новой доской на боку. Представив торжественный вывоз посуды, даже пискнул от возбуждения:
- Айда на копанку, помыемо бабушци горшкы!
Юра накладывал крынки, Вася потащил из сеней казан.
За чёрным чугунным брюханом видны были лишь худые коленки и большая голова.
Крынки тарахтели, гремели на ухабах, казан солидно бомкал.
Старший толкал тачку за ручки-оглобли, младший помогал сбоку. Вприпрыжку неслись к копанке:
- По дал-линам и по взгорьям шла дивиз-зия впер-рёд!
Мутно, глинисто заблестела вода. В ней купались лакированные листы кувшинок с жёлтыми бутонами цветков.
Толстые вутки у берега загалдели, защёлкали приплюснутыми на конце красными клювами. Покачиваясь, они быстро поплыли на другую сторону озерца.
Юре тёплая как чай вода была до колена, Вася подтянул шорты почти до пояса.
Босые ноги медленно тонули в иле, который приятно холодил ступни и щиколотки, продавливался меж пальцев.
Вася размазывал копоть от казана на животе, Юра взялся за посуду. Поболтал одну крынку, вторую…
Ничего в этом интересного не было. Крынки оказались тёмными от возраста, а не грязными. Да ещё левое колесо повело в скользкой глине.
Тачку перекосило, и бабушкино добро полетело в воду.
Дети сыпанули в стороны.
Юра попытался собрать посуду, но это надо каждую вылавливать!
Скоро он уже беззаботно прыгал с братом в прибрежной грязи.
Было очень весело, только Вася поскользнулся и упал на живот, в расколоченную, душно пахнущую жижу возле берега.
А тачка с поднятыми в небо ручками, как зенитка, обстреливала курчавые тучи.
Прячась за плетнями, Юра и Вася крались ко двору прабабушки.
Её крики слышались издалека:
- А трясця його матэри, куды глечыкы подивалыся, дэ казан?
Мамина тётя Варка из соседнего двора доложила:
- Наши хулиганы у копанку усэ повидвозылы!
Мокрый отец привез посуду обратно и кинулся в дом. Он выскочил из мазанки с очень знакомым Юре, старым венгерским ремнём с бойскаутовским трехлистником на круглой пряжке.
Что-то шепча злыми губами, отец забегал по двору в поисках старшего сына.
В конце огорода, среди широких листьев-лопат, развалились на солнце длинные туши тыкв, желтые с коричневыми полосками, и шоколадные мячики арбузов.
На жесткой выгоревшей щётке после скошенной травы присели три стожка с сеном.
Юра спрятался за последним.
Отец поискал-поискал, дал подзатыльник Васе и скрылся в клуне, где ремонтировал старый дедушкин велосипед.
А Юре хотелось реветь в голос от обиды на судьбу, за постоянные соблазны:
«Ну что я за дурак!»
А ведь он совсем большой, перешёл в четвёртый класс!
Вот хотя бы сентябрьское происшествие. Тогда они с соседом и одноклассником Фантой слепили из грязи «кремовый» торт. Который удался настолько, что шестилетняя соседка Люба захотела его отведать.
Юре и тогда что-то нашёптывало: «Не трусь!»
И тоже чувствовал - вылезет боком…
Сено терпко пахло клевером и щекотало лицо.
Что-то шерохнуло внутри, из-под сморщенного листа подорожника прямо перед Юриным носом высунулась серая мордочка и круглые черные глазки. И - р-раз! - мгновенно исчезли.
Мальчик с азартом дёрнул клок сена.
Мыши там уже не было.
Ещё один.
И ещё...
Прибежал Вася, уже вымытый, и весело присоединился.
О мышке забыли; со смехом и криками ребята бросались сеном во все стороны.
На шум прибежала мама.
Последний стожок в ряду, ещё недавно старательно уложенный прабабушкой и прадедушкой, исчез; сено теперь валялось по всему огороду.
Мама схватилась за голову и крикнула папе:
- Андрию, а иды сюда!
Юра бросился за защитой к прабабушке.
В мазанке никого не было. В потолке прихожей чернел узкий люк, в нем заканчивалась лестница с блестящими сучками на отполированных перекладинах.
Судорожно охватывая их, гладкие и прохладные, вылетел наверх.
На искривлённых дубовых досках пола тускло желтели кучи кукурузных початков, развалились охапки сухого зверобоя, тысячелистника, репяшка. Здесь было темно и загадочно, и немного страшно. В голову полезли привидения, разбойники с огромными ножами…
В таком интересном месте и полдня можно просидеть.
Вдруг кто-то закряхтел, завозился снизу.
Лестница скрипнула, начала мерно попискивать, скользя вверх-вниз по чердачной доске.
Медленно появился коротко остриженный седой затылок - в последнее время дед Фёдор едва ходил. Он подслеповато, настороженно всматривался в угол.
- Дедушка! - позвал правнук.
Глухой дед не отреагировал.
И тогда Юра обнял его сзади.
Тот сдавлено хрюкнул и исчез.
Бабушка Ольга и мама осматривали в прихожей банки с огурцами, вот ещё две оказались порчеными.
Испуганно поднимая головы на хриплый крик сверху, они увидели летящие кирзовые ботинки, штанины...
Тараща глаза и нелепо выставляя худой зад, дед Фёдор с грохотом ухнул по лестнице до самого низу.
А в тёмной дыре на потолке белым пятном проявилось испуганное лицо Юры.
На этот раз он получил за всё. Юра извивался, голосил под ремнём...
Мама убежала в комнату, прабабушка тоже исчезла со двора.
Только прадед грелся на солнышке, прижмурив впалые глаза и легко улыбаясь – он ничего не слышал.
...Юра бездумно сидел на траве в кустах чёрной смородины. Щёки были мокрые от слёз, вся кожа сзади - от лопаток и до щиколоток - горела, словно её кипятком окатили.
А вокруг всё было, как раньше.
На янтарно-зелёном клейком листике смородины шевелил усами плоский рыжий жук, по ветке деловито взбирались муравьи, нитка паутины танцевала на лёгком ветру.
Юра понемногу приходил в себя.
Отец же после экзекуции сына спрятался в комнате и не выходил целый день; не зажёгся там свет, и когда стемнело.
Обед и ужин в сухую погоду проходил под раскидистой яблоней с шелушащимися сучьями.
Ели молча, посматривая на пустой стул рядом с дедушкой.
На круглом столе из рассохшихся тёмных досок сначала остыла папина тарелка с супом на обед, потом полкурицы и гречнёвая каша на ужин.
Мама знала - звать отца бесполезно.
Он появился во дворе лишь утром. Небритый и какой-то неприкаянный, отец невпопад отвечал на бабушкины вопросы. Старшего сына он в упор не видел.
На следующий день Юра и Вася с криками носились по хутору.
С начала улицы послышалось треньканье велосипедного звонка, ко двору деда Панаса подъехал молодой толстощёкий почтальон Коля. Картинно махнул ногой над блестящим кожаным седлом, перекрутил рыжую брезентовую сумку со спины на живот и скрылся в доме.
Велосипед остался у плетня. Новый, с серебристо-серой рамой и никелированным рулем, он словно дрожал от нетерпения поехать.
А Коля привез пенсию, и наверняка не будет торопиться. У деда такая крепкая самогонка, что даже прабабушка Ольга закатывала глаза.
Разве можно тут удержаться!
Руки на чёрные резиновые ручки руля, оттолкнуться правой ногой, в седло...
Вася с криком толкает сзади, быстрее, быстрее, вот и крутая горка за копанками.
Если повезет, никто ничего не заметит. Когда почтальон выйдет на улицу, велосипед уже будет возле перелаза.
Н–н-нет!
Отворачиваясь от сверкающего солнечными зайчиками чуда, Юра безразлично проходит мимо.
Вася в удивлении раскрывает рот. Не замечая коряги в траве возле дороги, он во весь рост растягивается в пыли.
- Ги-ги, - заливается Юра, - ни дня без грязного и битого носа!
Сливовым прутом он стряхивает с синих штанишек Васи пыль, бьет всё сильнее и сильнее.
Подобрав клюку, тот начинает отмахиваться.
Скоро ребята с криками наскакивают друг на друга и стучат прутьями, как шпагами в фильмах.
А солнце весело льется с неба, под лёгким ветром шелестит листва, времени некуда торопиться...
Оценили 50 человек
258 кармы