Неформат - рассказ "За евреев"

Тёплая, мягкая осень в Закарпатье.

С телегами, доверху гружёными картошкой, ящиками, полными яблок, бутылями с молодым вином, садами после обрезки, сизыми дымками костров с хворостом в вечереющем воздухе.
И с уроками, такими утомительными после весёлого длинного лета.
В ноябре нагнали тоску дожди – серое небо, мутные лужи на улицах и грязь на штанинах…
В начале декабря выпал снег. Сонная земля приняла его и сохранила.
Зима началась.

Как и год назад, папа набрал из ящиков на чердаке красивых яблок в две большие сумки.И уехал - в областную больницу на обследование.
Широкий венгерский ремень с бойскаутовским трёхлистником повис без дела на крючке в кухонном шкафу - на радость Васе и особенно старшему, Юре.

Сегодня Юра пораньше прибежал из школы. Открыл ключом с плоскими бороздками дверь — гулкую, фанерную, пустую изнутри, а с виду — из цельного дерева. Отец мастер, он всё умеет! Не зря в школе учителем по труду работает. Всю столярку, всю мебель сделал, а дом какой построил!? Первый такой в посёлке — на два этажа, да с плоской крышей! Ещё и с картиной на фасаде из геометрических фигур. Папин друг и художник дядя Ян вырезал — из слоёв штукатурки разного цвета.
Как заправский форвард, Юра левой ногой в одно касание отправил тяжёлый мяч-портфель на кровать под стеной. Вот бы такой класс и на футбольном поле показывать!
На жестяной плите, спрятавшей за гремящей дверкой газовый баллон, подогрел суп. Наскоро пообедал, не отрываясь от «Астронавтов» Станислава Лема и подпрыгивая в нетерпении – здесь фантастика, там хоккей! На улице возле дома Марики-швеи её соседи уже наверняка слышат азартные крики пацанов. Да и опробовать новую клюшку, которую купил недавно, собирая копеечку по копеечке.С большой красной надписью Мукачево на рукояти, оклеенная снизу стеклотканью, классная такая!
Расхристанный, в ботинках на вырост, Юра выскочил на улицу. Понёсся, скользя по ледяным дорожкам-«ховзанкам*» и выбрасывая перед собой руку с клюшкой. Ему уже казалось, что он сильный, высокий,  он вровень с лучшими ребятами класса. Вот он уже бежит с олимпийским факелом, вот золотые медали, слава… Все одноклассницы, и даже Маша из шестого-Б, смотрят только на него, улыбаются только ему.
Игра получилась ничего. Две последние шайбы Юра забил мастерски, одну за другой. Заодно чуть не получил по лбу и шайбой, и клюшкой. И настолько раздухарился, что сбросил облезлую шапку-ушанку из кролика, а затем и куртку. Остался в шерстяном свитере под шею, растянутом почти до колен.
Небо понемногу серело. Родители товарищей Юры возвращались с работы. Тяжело спрыгивали с велосипедов, звали ребят домой, лязгали железными дверцами оград. Пока на хоккейной уличной площадке не остались только Юра и Иван Фанта.
Фанта жил за три хаты по соседству. Из-под нестриженых, торчащих во все стороны волос выглядывали хитрые глаза – Иван умел набедокурить, ещё почище Юры. Торт из грязи, которым они год назад угостили дочь соседки Немешки — это была только разминка!
Роста Иван был среднего, как Юра, и тоже худой. У него тоже был брат, тоже Вася, и тоже на шесть лет моложе. Из-за ошибки врачей в роддоме младший Фанта потерял слух. «Боже, почему!» — всегда читалось в серых, как у Ивана, глазах его худенькой мамы.
Иван был первым товарищем Юры по уличным играм. Хотя, в этом октябре дошло дело и до вражды.
В тот тёплый сухой день — октябрь в Закарпатье вполне себе ничего — все выбежали на большой перемене в школьный сад. Бродили по щиколотку в жёлтых и красных листьях, стряхивали с полуголых ветвей редкие уже яблоки. Девочки из класса собрались в стайку под большим дубом, и Юра задумался, как бы это подойти и выдать что-нибудь умное и смешное. Но неожиданно боковым зрением заметил — ребята, главные школьные хулиганы, что-то наперебой говорят Фанте, искоса посматривая на Юру. Юра был сыном очень строгого учителя, а ещё отличником и занудой, его недолюбливали.
Скоро, со странной улыбкой, Иван подошёл поближе. И вдруг… толкнул его в грудь.Юра покраснел, вытаращился, глаза в глаза, крикнул:
- Иване, ты здурив? Котрого чёрта хочеш?!
Но их уже взяли в плотное кольцо.
Фанта чувствовал себя в центре внимания. Совсем не так бывало с ним у школьной доски!
Теперь Иван, словно злодей из американского вестерна, горделиво осматривался, поводил плечами и скалил почти чёрные, испорченные зубы:
- Гы-ы-ы!
А толпа подбадривала:
- Давай! Прыбый го! Вриж му!
Юра тоскливо встал в стойку. Драться он не любил, да и не очень умел. Немного тренировки, и всё бы получилось – боевая левая рука хорошее преимущество. Но…
Первый хук Юра отбил локтем, мазнув в свою очередь Ивана по скуле. Очень внимательно следил, как тот прыгал перед ним. Фанта тоже не был умельцем в кулачном бою, но мало ли что. Да и при поддержке ребят, похоже, сейчас был в ударе.
Вот он ещё раз махнул правой, левой рукой и…
От жуткой боли в животе у Юры перехватило дыхание; словно изнутри выдрали желудок вместе с лёгкими. Иван ударил его ногой. Такое считалось подлостью.
Месяца два ребята не разговаривали, потом забылось. Вроде, забылось…
Какое-то время Юра и Фанта ещё перебрасывались шайбой, по очереди били издали по воротам, обводили друг друга. Уходить не хотелось, но пора было в детсад за Васей. Только сначала домой, оставить клюшку.
Возле входной двери Юра вдруг обнаружил, что нет ключа: «Ат-тас!»
Он суетливо похлопывал по карманам штанов и куртки, ощупывал, от испуга путаясь и забывая, проверял этот карман или нет. Поплакал, даже прочитал Отченаш, от начала и до конца, хотя в церковь не ходил. Вспоминая, куда бросал куртку, побежал на поле хоккейных баталий:
«Правда, найти его, серый, на грязном снегу… Тяжёлое дело!»

Надежда Ивановна ехала на велосипеде по улице Советской:
«Вроде и зима, уборка урожая давно кончилась, а сколько ещё работы! Агротехнические планы составлять на будущий год, в Новобарово удобрения на поля никак не вывезем, Вася вчера покашливал, померить температуру..»
И вдруг… Такой знакомый, коротко стриженный затылок с оттопыренными ушами - Юра! Её старшенький, да ещё без шапки, ползал на коленях под воротами Марики, разгребая пальцами снег.
Какое-то время мама пыталась помочь, внимательно вглядываясь в снежное крошево из-за плеча сына. Затем поехала за младшим в детсад. Крикнула, уже с велосипеда, чтобы через полчаса был дома.
Сосед Петя Турок, весельчак и балагур, долго не мудрил. Не один год работал он на тракторе Беларусь и привык к неожиданностям. Посмеиваясь в чёрные усы, Петя приставил лестницу к окну, узкому, под потолком ванной. Разбил стекло, протиснулся внутрь и открыл входную дверь.
Мама уже не ругалась — в доме было тепло и совсем не так, как на улице. Она нашла на чердаке большой лист стекла, Турок ушёл за стеклорезом.
Юра, переодев штаны на сухие, побежал за молоком в совхоз. Уже два часа оно его там дожидалось.
Во двое у Фанты было темно и тихо. Только похрюкивала на заднем дворе, в сарайчике под раскидистой сливой, их большая свинья с черным ухом.
За окном спальни, закрытом тяжелыми шторами, призрачно желтело сверху, голубовато мерцало в левом углу, двинулась тень.
Дома на улице неярко светились редкими уже окнами, в посёлке неторопливо готовились к ночи.
А у Юры еще дорога.
Но разве можно упустить случай прокатиться?!
И он снова и снова лихо скользил по ховзанкам, уже припорошенным вечерним снегом:
«Интересно, почему это со снежком ещё более скользко?»
Их трёхлитровая банка, с молоком под самую крышку, одиноко стояла на окне сторожки. Два пустых, больших алюминиевых бидона под окном ждали завтрашнюю машину на ферму. Чтобы к пяти вечера снова доставить свежее молоко для работников совхоза.
Из открывшейся двери вырвался прелый воздух, с запахом мокрых кирзовых сапог.
- Здоров, Юрий Андриёвыч! Як ся маеш?!
— ладошка Юры утонула в лапе сторожа дяди Миши, большого, похожего на карпатского медведя, только сильно прокуренного. Не по годам рассудительного сына "Нади-агрономки" сторож уважал. Если Юра приходил пораньше, они подолгу обо всём разговаривали: как там Америка со своими неграми, почему евреи воюют с арабами, когда совхозникам добавят зарплату… И о коммунизме, когда от тебя по возможностям, а тебе по потребностям.
Но сегодня болтать было недосуг. Да и у дяди Миши в комнатёнке уже голубовато мигал переносной телек, доносилось бормотанье вперемешку с выстрелами.
Теперь, подпрыгивая, по брусчатой улице Травнэва, мимо центральной конторы совхоза Верховина, мимо его большого жилого дома. Здесь в одной из квартир до замужества жила мама с подругой тётей Женей, сюда два года приходил к ней будущий Юрин папа.
На углу Советской и Травнэвой буквой «Г» одноэтажная вечерняя школа. Седьмые-восьмые классы занимаются здесь по утрам. А ещё здесь кабинет папиного друга художника дяди Лыврынца:
«Боже, сколько там натюрмортов, портретов, какие пейзажи!»
Когда Юра вырастет, он обязательно поедет за мольбертом в Москву, он нарисует много красивых картин!
Уже темно, а до дома ещё далеко.
Невесомый снег легонько сеет сверху, кружится в конусах уличных ламп под жестяными абажурами, щекочет лицо, оставляя капельки прохлады. А вдоль по улице тускло поблёскивают раскатанные ребятами ледяные дорожки.
Верёвочная сетка с тяжёлой банкой режет пальцы. Но если прижать к груди, можно хорошо разогнаться и скользить, скользить, скользить…
И опять вспомнился Фанта:
«Интересно, что он думал, когда пнул Юру в живот, и что думает сейчас? Нет, надо набрать мешок опилок, одеть ещё в целлофановый, чтобы не было пыли. Повесить на чердачную балку, и каждый день по часу отрабатывать удары. А весной, когда земля подсохнет, на большой перемене вызвать Ивана на дуэль. Так надавать, чтобы кровавой юшкой умылся. Или, прямо завтра взять кусок арматурины, что валяется в сарае, и шандарахнуть его по башке? И ногами, ногами!»
Словно и не было долгих лет дружбы, сочувствия из-за глухого брата Фанты…
Вот и дом маминой коллеги, Шваля её фамилия. Здесь хорошая, длинная ховзанка.
У-ух!
Юра с разгону прыгает на неё и скользит. Но вдруг наклоняется вперёд, назад, пытаясь удержать равновесие.
Сетка вместе с молоком выскальзывает из пальцев.
Банка хряпается, словно переспелый арбуз. Под ногами остается белая лужа почти во всю ширину улицы.
Юра долго стоит в оцепенении. Затем медленно собирает вылетевшие осколки стекла  обратно в сетку, волочит по земле.
Понемногу они теряются по дороге. Пока не остаётся только самый большой, что с голубоватой пластмассовой крышкой.
Утирая передником слезы, мама опускается на табуретку:
– Як же достало цэ життя, ци копийчани зарплаты, оцэ усэ…
Приходится идти в кладовку за НЗ. Изредка Андрей по большому блату покупал сгущёнку в двухсотграммовых жестянках. Их хранили на самый крайний случай, если не получится купить в совхозе свежее молоко.
Одна банка, вторая… Все почему-то пустые, с пробитыми шилом дырочками снизу у краешка.
Только до третьей, что пряталась за стеклянными литровыми с клубничным вареньем, Юра, этот малолетний вредитель, не добрался.
А где открывалка с деревянной ручкой, «росчиндон», как сказал недавно Вася?!
Пока нашла, пока с противным скрежетом вскрыла, пока разбавила кипятком, за окнами плотно сгустилась ночь.
Расставляя тарелки с ужином на столе, мама задумалась:
«И что с этими пустышками делать? Показать потом мужу, после чего Юра получит «по самое немогу»? Или — тихо выбросить? Если отец не поинтересуется, куда подевались дефицитные жестянки».
Набегавшийся, настрадавшийся, напереживавшийся за день Юра за обе щёки уплетал токан** – даже лучше получилось, не с молоком, а с любимой, сладкой сгущёнкой, пускай и разбавленной!
У Васи над столом торчала только большая голова с конопатым носом и широко распахнутыми, словно срисованными с Юриных, тёмными карими глазами. Да ещё летала над тарелкой рука с ложкой.
Вот Юра довольно ткнул братика локтем под бок, заулыбался, повернул к матери раскрасневшееся лицо:
- А правда, що арабы евреям нафту*** не дають?
- Так ты ще рассуждаеш?!» — не выдержала мама; заплакала, ухватила папин ремень с трехлистником на пряжке…
Не получил Юра за утерянный ключ, не получил за разбитую банку с молоком, не получил за сгущёнку...
Получил за евреев.
                                        *           *            *
*«Ховзанка» — по-русински, «ковзанка» — по-украински.
**«Токан» – очень густая, сваренная на воде каша из кукурузной муки. Токан подается горячим, но с холодным молоком, или брынзой, или с тёртым сыром, изначально твёрдым, а потом сразу расплавившимся.
*** «Нафта» - по-украински (и по-русински тоже, заимствование) значит «нефть».