Практикантка

Женщинам-оперативникам уголовного розыска посвящается.

Недавно друг и коллега, майор милиции на пенсии и питерский опер девяностых-нулевых, подивил меня таким вот монологом:

- Супруга у меня тоже в розыске работает, старший опер по особо важным делам, подполковник... ⎼ вздохнул, ⎼ Умная – страсть! Я на её фоне – просто дурак!

И засмеялся чему-то своему.

И я с ним.

А тот:

- Она землячка твоя, из городка вашего. Потому, наверное, смелая и умная.

- Ну, дык, ⎼ отвечаю, ⎼ сто первый километр по определению обязывает быть и смелым, и умным. Иначе не выжить было!

После чего рассказал ему, как в 90-х в нашем отделе ковались будущие «смелые и умные» кадры, и как сам двадцать лет назад был наставником девочки-студентки из юридического университета, и что та ныне доросла до полковничьих звёзд в Питере. О чём здесь и расскажу.

Итак, один день практикантки областного уголовного розыска конца 90-х.

ч. 1, Сейф

– Здрасьте, я к вам на практику!

– Привет! В курсе! Заходи, раздевайся!

И та вошла.

Ба, более красивого женского существа никогда не видел! Фигура и лицо идеальные; рост выше среднего; ноги от коренных зубов; сама как солнышко, яркая − страсть; форменный китель без единой складки; форменная юбка выше колен; на ногах туфельки на высоком каблуке; на погонах буковки «К», что значит «курсант».

– С такими внешними данными, − говорю, − не в розыске работать, а на подиуме блистать! На «Мисс мира» даже можно замахнуться!

– Вообще-то я следователь, – представилась практикантка, − Но начальник милиции меня почему-то в уголовный розыск на практику направил.

– Мудр потому что наш Валентин Фёдорович!

Накануне начальник предупредил, что закрепляет за мной практикантку, а на все мои отговорки так сказал: «Девочка – хорошая, дочь былого замначальника уголовного розыска, что на пенсии ныне. Но в универе повредили её немного, мол в розыске все сплошь пьянь, лентяи и неучи, не то что в следствии. И тому подобное. Почему и прошу, выбей ту дурь из неё; мне кажется, из неё толковый опер может получиться. И ещё прошу, не начинай практику с бутылки портвейна!»

«Угу!» ⎼ отвечаю. Мол просьба начальника – приказ для подчинённого.

– А ремень зачем? – спросила та, указав пальчиком на стенку, где я развесил вещдоки, по разным причинам не дошедшие до следствия. Среди которых особо пристальный взгляд посетителей кабинета вызывали несколько связок с сотнями отмычек на все случаи воровской жизни, плакатик с цитатой из 51-й статьи Конституции и солдатский ремень в центре композиции.

– Мы с напарником малолетними преступниками занимаемся; тот районными, а я городскими. Вот для них и висит.

– У вас тут что, детская комната милиции?

– Нет, та напротив. Называется ОППН. Там занимаются подростками, которые в силу возраста судимости не имеют и иметь не могут. Причём, максимально гуманно занимаются. Ну а мы теми, кто уже осуждён или вот-вот статью получит. И кому ещё восемнадцати нет. Самые, кстати говоря, отморозки из всего антисоциального элемента. Никого и ничего не боятся. Недавно шкет один тринадцатилетний меня даже зарезать пообещал, когда вырастет. А я в ответ пообещал пороть его, коль у отца руки не доходя. И пока не вырастет. Вот этим вот ремнём.

- А почему отец сыном не занимается!

- Сидит потому что! Воры у нас потомственные. Как и милиционеры. Ну да сама знаешь. В городке каждый встречный либо из семьи судимых, либо из милицейской семьи. Плюс, есть ещё немного военных из близлежащего гарнизона. Но и те – такие же. Иной ⎼ сам нормальный, а отпрыск бандитствует. Недавно, например, взяли банду подростков, где руководили два брата, отец которых – офицер-моряк, а мать – секретарь в милиции. Н-да... А так и сосуществуем. Пацаны у нас дерзкие – страсть! Своих, в отличие от взрослых, не сдают. Почему и линия наша среди оперов самая тяжёлая. И неблагодарная. Особо – в морально-этическом плане. Ибо бьют со всех сторон – мама не горюй! Недавно аж в ЮНИСЕФ жалоба полетела. Вот и ждём, как там отреагируют на раскрытие нами заминированной одним малолетним болваном его школы. По телефону, понятное дело, заминированной.

– Да ладно!

– Ей-бо! Чтоб школу ту раскрыть пришлось даже ремень со стенки взять и на кулак намотать. Только тогда тот шкет сознался. В присутствии, кстати говоря, папы. А вот мама его так и не поверила сознанке чада любимого. Ну и принялась на нас жалобы строчить. И до ЮНИСЕФа включительно.

– Что такое ЮНИСЕФ?

– Организация при ООН, занимающаяся охраной прав несовершеннолетних.

– Фига-се вы крутые!!!

– А то!

А про себя думаю: один ноль в пользу розыска.

– Чем заниматься сегодня будем?

– До обеда познакомлю тебя с оперской страстью под названием «сейф». Ну и с азами нашего делопроизводства на примере отказных материалов. Чем сейчас и займусь. А то пара на просрочке уже. Но сначала нужно добыть бумаги для отказников. Однако с писчей бумагой – проблема величайшая. Ибо её нет. От слова вообще. Зато есть рулон обёрточной бумаги из продуктового магазина, который наши сельские опера выцыганили у хозяина после благополучного раскрытия ими кражи оттуда. Так что, курсант, первым делом дуй в соседний кабинет, скажешь там, что ты за бумагой для отказников и тебя научат, как из рулона обёрточной бумаги делать формат А4. Вперёд!

Та выпучила глаза.

– Давай-давай! Ибо главное оружие опера это не пистолетик, а авторучка. Ну и лист бумаги.

Ушла.

Через полчаса возвращается с пачкой жёлтой обёрточной бумаги, кое-как вкривь и вкось нарезанной кухонным ножом.

– Пойдёт?

– Если в печатную машинку влезет, то, ясень-пень, пойдёт. А коль не влезет, то подрежем.

– А правда, что у каждого опера в сейфе бутылка водки стоит?

– Отчасти. У меня, например, не стоит. Точнее, позавчера ещё стояла, а сегодня вон в мусорном ведре валяется. А вот у соседей должна стоять. Вечером проверим.

Открываю сейф, демонстрирую его содержимое.

– Видишь гору наблюдательных дел? Одно из них аж с 79-го года тут пылится. По сию пору «наблюдаем». С него и начнём знакомство с нашим делопроизводством. На, читай!

Та открыла первый лист и выпучилась.

– Это что, мой папа заводил? Тут подпись «лейтенант Юрагин».

– Потому с него и начал. Отцу тогда было чуть больше, чем тебе сейчас. Читай неспешно и соображай, почему он тогда не смог раскрыть это дело.

А сам думаю: «Два – ноль!»

Через полчаса:

– Так тут ни одной зацепки! Вот глухарём и повисло.

– Формально – так. Но дело в другом. Преступление то отец твой раскрыл и даже готовился передать материал в следствие. Но, один из фигурантов был сыном шишки в исполкоме. Почему начальство решило не выносить мусор из избы нашей и заглухарить дело это, спалив протоколы и явки с повинной. Предварительно вставив каждому из фигурантов по первое число. И что интересно, никто из тех на криминальной стезе больше замечен не был. Чем, кстати говоря, опер от следака и отличается!

Та посмотрела на меня. Внимательно-внимательно. Мол о чём речь?

«Три – ноль!», − думаю в ответ.

– А теперь глянь, когда я там последний раз писал справки о проведённых мероприятиях по раскрытию дела этого.

– В прошлом году.

– Точно! Теперь смотришь на последнюю и по её образцу пишешь такую же, от моего, ясень-пень, имени. И так – за каждый месяц. А я потом распишусь. И так в каждом из сорока дел.

– Так это ж… до вечера?

– До обеда управимся. А после обеда пойдём землю, как у нас говорят, топтать. Может и раскроем что по горячим следам. Вчера вечером один пацан грабёж замолотил, а ночью там же ларёк бомбанули. Тоже, наверное, пацаны. Вот и познакомлю тебя с азами оперского, так скажем, искусства. Дабы операм двадцать первого века сейф не более пухлым передать.

ч. 2, Ларёк

– Итак, курсант Юрагина, вчера вечером один шкет, а может и не шкет совершил грабёж, вырвав пакет из рук женщины. Откуда и вопрос тебе: чем грабёж отличается от кражи и разбоя?

– Кража – это тайное хищение чужого имущества, а грабёж – открытое, когда потерпевший видит того, кто совершает противоправное деяние. Ну а разбой – тот же грабёж, но с использованием физической силы или какого-либо оружия.

– Именно! А кроме того тут, на этой самой улице ночью была совершена кража продуктов питания из ларька. С чего начнём?

– Грабёж – интереснее.

– Согласен. Да и более резонансен. Однако ларёк ближе. Вон он, в ста метрах от нас. С него начнём. Дабы шпильки твои излишне не истаптывать. Ну и ноги наши. Фабула же преступления такова. Утром ларёчник обнаружил взломанной дверь ларька и пропажу продуктов питания, а именно нескольких коробок шоколада, конфет и жвачки, трёх упаковок лимонада, фруктов по мелочи, коробки презервативов и бутылки шампанского. На основании чего наше с тобой начальство и решило, что кражу совершили несовершеннолетние. Почему и расписало материал нам, борцам с подростковой преступностью, а не оперу, за которым закреплён этот участок.

– Отпечатки имеются?

– Да. Но толку с них для нас − никакого. Во всяком случае, нам с тобой, как операм, стремящимся раскрыть преступление по горячим следам, они точно не помощник. Отпечатки нужны следакам, дабы закрепить уголовное дело в процессе его подготовки к передаче в прокуратуру и суд. И это в том случае, если мы с тобой раскроем это преступление. Вопросы есть по фабуле?

– Нет. Согласна, что тут поработали пацаны. Группой, примерно, три-четыре-пять человека. Один на стрёме был, другие выносили. Живут, скорее всего, где-то рядом.

– С первым – согласен, со вторым – не факт. В городе и около есть два детдома. Ребята там – огонь. Ночью сбегают, бомбят что хотят и где хотят, а под утро возвращаются тишком. Плюс могли и цыганята поработать, из трёх цыганских общин. Ну и местные тоже.

– Глухарь?

– Пока да! Однако, с учётом того что детдомовские и цыганята в этот район ранее не забирались, будем предполагать, что кражу совершили местные. Откуда и вопрос тебе: коль список похищенного весьма велик, то где всё то может находиться?

– По домам вряд ли понесли. И до частного сектора далековато. Значит… здесь где-то?

– Тоже так думаю. Более того, полагаю, что прямо здесь и находится, где стоим.

– Так мы ж − на улице, на открытом месте!

– Под ноги глянь!

– Смотрю, ничего подозрительного. Разве что… люк канализации?

– Да! Только там не канализация, а теплоцентраль. Трубы с водой. В том числе горячей. Бомжи и пацаны очень любят в подобных местах шхериться.

Поднимаю булыжник и несколько раз гремлю по крышке люка:

– А ну, по одному на выход!

И ещё несколько раз, посильнее.

Через полминуты крышка съезжает в сторону. Из лючка показалась чумазое лицо пацанёнка лет двенадцати.

– Молодец, – говорю тому, − что сам открыл. Вылазь без спеху! И прочих кликни! И выноси, что не съели и не выпили!

Практикантка замерла рядом в оцепенении и изумлении.

Протягиваю ей рацию:

– На, кричи дежурному, его позывной «Кудрово», твой – «Практикант», что находишься на улице Калинина возле ларька, ночью ограбленного, что кража та раскрыта и что тебе нужна следственно-оперативная группа. Ну и кто-либо из ОППН, поскольку тут малолетки до четырнадцати лет.

А сам думаю: «Четыре – ноль!»

ч.3, Торт

- Красиво мы с тобой, курсант Юрагина, ларёк раскрыли; даже самому понравилось. Надеюсь и с тортом также лихо управимся.

- Что за торт?

- Грабёж, о котором уже говорил, заключался в хищении неустановленным лицом полиэтиленового пакета с вафельным тортом из рук женщины.

- И что в следствии по поводу торта того сказали?

- Зависли. Хотя по закону должны были сразу же возбудить уголовное дело. По факту заявления о грабеже и на основании показаний, подтверждающих слова заявительницы.

- Зависли из-за малозначительности?

- Не знаю. Логика следователя для опера зачастую − тёмный лес. Те то тут же возбуждают двусмысленный глухарь, а то боятся возбудить уголовное дело по очевидному факту преступления и при наличии подозреваемого. Последнее происходит как правило из-за того, что дело теоретически может развалиться в суде. Короче, «палочная» система в действии. Ну да нас, курсант, логика следствия сильно волновать не должна. Ибо наша с тобой задача − найти зверёныша. Вне зависимости от того, возбуждено уголовное дело или нет. По факту заявления. Желательно обложив преступное деяние какой-никакой, но доказательной базой. Ну и направив полученную доказуху в следствие. Пусть даже та будет набита лишь косвенными уликами. Иной раз и они судом учитывались, когда их много. Однако в данном случае, трудно нам будет. Очень трудно.

- В чём затруднение?

- Потерпевшая лица его не видела. Он со спины к ней подбежал, вырвал пакет и дал дёру. Так что даже если найдём, опознать его она не сможет. Описывает же так: возраст − примерно 18, плюс-минус пару лет; рост − средний; одет в джинсы, короткую чёрную куртку и чёрную шапочку; на ногах − чёрные ботинки. И всё. И весь портрет. Лови как хочешь!

- Глухарь?

- Почти да!

- «Почти» – обнадёживает.

- Есть кое-что. Но очень сырое, лишь на чуйке оперской базирующееся.

- И что в данном случае даёт основание кого-то подозревать?

- Приказ «Два нуля пять», гласящий: опер, подозревай кого хочешь, но преступника сыщи! Итак, рассказываю фабулу, а ты, коллега, слушаешь и перебиваешь, когда захочешь.

Вчера около 18.00 женщина, работающая нянечкой в близлежащем детском саду, шла домой с работы. По дороге в близлежащем от садика ларьке купила детям на последние, как и водится в подобных случаях, деньги вафельный торт, типа «Балтийский». Не доходя до дома метров пятидесяти пакет с тортом у неё вырвал пацан лет 18-ти. Та ему кричала вслед, что в пакете кроме торта нет ничего, мол не позорься, оставь его, но грабитель пакет не бросил. То есть, от исполнения преступного замысла не отказался. За что и должен понести суровое, но справедливое наказание. По статье 161 УК РФ. В милицию она заявила сразу же. И оперативно-следственная группа выехала тут же. Ну и я с ней, ибо ещё не успел уйти домой. Поквартирный обход положительных результатов не дал, за исключением того, что несколько человек слышали крик потерпевшей. Плюс, эксперт сделал хорошие слепки отпечатков следов обуви грабителя. Однако, коль тот не идиот, то от обуви уже избавился. Больше на грабителя нет ничего, кроме сырой воды. Ибо в то же самое время на детской площадке, расположенной возле детсада и ларька, находилась группа подростков 8-9 классов, в количестве 12 человек. Откуда и предположение начальства: тот грабитель – один из этой тусовки. Которое мне ну совершенно не нравится. Поскольку опрашивая тех школьников, уже на квартирах их, случайно спросил одну девочку, не было ли кого постороннего среди них? И та замялась. А потом сказала «нет». И ещё в одном адресе случилась подобная заминка. Остальные же десять честно соврали, что посторонних среди них не было. И ещё все дружно соврали, что не слышали крика потерпевшей. Так что, курсант, наша с тобой задача − повторно переопросить некоторых школьников и получить от них имя постороннего. То есть грабителя. Ибо он с вероятностью в 100 процентов там был. А далее, упрёмся – разберёмся. Задача ясна?

- Так точно!

- Хорошо. Утром, пока ты с моим сейфом боролась, я сходил в паспортный стол и сделал подробную выписку о родителях тех школьников и небольшой её анализ. Потому все двенадцать семей мы топтать не станем, поскольку там есть и такие, куда без ордера на обыск лучше не соваться. И их ровно половина. А вот остальные шесть семей мы потеребим максимально тщательно. И максимально вежливо. Из тех шести в трёх семьях отцы − военные. Вот с них и начнём. Всё-таки большинство наших военных со словом честь дружат вне зависимости от общественно-политического строя за окном.

Та улыбнулась.

- Что, папу вспомнила?

Кивнула.

- Ну и славно. Итак, заходим в ближайший адрес, где я буду давить на совесть школьника в присутствии, надеюсь, отца. А вот если отца дома не случится, тогда даже не знаю, что делать. Допрашивать детей в присутствии их мам у меня как-то не очень получается. Мамы обычно серчают на меня уже на второй минуте допроса и нафиг тут же посылают. И жалобы следом строчат.

- И до ЮНИСЕФА включительно!

- Да. Пошли.

В квартире, как и предполагал, нас встретила мама, тут же накинувшаяся на меня с гневной отповедью, мол вчера вам всё сказали, мол добавить нечего, мол подите вон! Стерпел, и начал максимально вежливо пояснять, что покуда не услышу от её ребёнка имя постороннего не отстану. Причём, если у вас дома не услышу имени того, то потом буду уже вас допрашивать, и ни в своём кабинете, а на вашем рабочем месте, в присутствии коллег и начальства, да с ненавязчивым акцентом, что вы покрываете грабителя...

Та взъярилась и только что не с кулаками на меня набросилась.

Практикантка вклинилась между мной и мамой той, вытолкав меня за дверь, мол покурите немного на улице, а я тут сама поговорю.

- Повестку ей на завтра выпиши, на 10.00! – крикнул уже из подъезда, чтоб весь дом слышал.

Вышел на улицу. Присел на лавочку. Закурил. Поднял прутик. Начертил на промёрзшей земле: МАЛИНИН.

Жду.

Через пятнадцать минут является практикантка, сияя что прабабкин самовар, в руках лист бумаги, победно воздетый над головой.

«Молоток!» – думаю, − «Выбила всё же имя постороннего!»

Та подходит и взглядом упирается в надпись на земле. Улыбка сходит с лица. Хмурится.

- Так это что, провокация была?

- Нет, курсант, это был наглядный пример работы опера по одному из параграфов приказа «Два нуля пять», гласящего, что любую необходимую информацию можно добыть тремя путями: прямым, когда субъект понимает, что именно из него выуживает опер; скрытным, когда тот понимает, что опер из него что-то выуживает, но не понимает, что именно; и зашифрованным, когда никто ничего не понимает. Включая опера. Шутка. В данном случае мы с тобой разыграли любимую схему всех оперов под названием «хороший и плохой следователь». Я был плохой, ты – хороший. Мне не привыкать, а тебе – урок. Ты же ведь эту фамилию на бумаге принесла?

Та кивнула.

- Ну и славно. Грабёж раскрыт. Осталось лишь явку с повинной из грабителя вытянуть. Ну да это дело техники. Завтра им коллега Тюрин займётся. Поскольку лет ему уже за двадцать. Плюс судимость за угон. Не мой контингент. Да и подустал что-то я сегодня. Морально. Кражу и грабёж за один день, а точнее за полдня раньше не доводилось раскрывать. А тут ишь как попёрло! Солнышко ты наше!!!

Улыбаюсь.

Та сияет.

- Пять – ноль! – говорю.

- В чью пользу? – спрашивает та.

- В нашу!!!

ч.4, Притон

– Ну что, курсант Юрагина, поскольку день прожит не зря, так как от нашей с тобой сегодняшней деятельности мир стал чуть чище и справедливей, то с чувством исполненного долга можем отправляться в отдел и доложить начальству подробности раскрытий кражи и грабежа. По горячим, что немаловажно, следам. Там и расскажешь, как ты фамилию грабителя из мамы той сердитой выудила.

– Нам, женщинам, между собой общий язык проще найти.

– Согласен. Потому и спровоцировал ту конфликтную ситуацию.

– Вас, случаем, попом Гапоном коллеги не называют?

– Нет! Ибо все мы в розыске немного гапоны. Так сказать артисты больших и малых театров. Видела бы ты, как коллега Тюрин эти постановки устраивает. Вот где настоящий артист! У него и поднабрался.

– Это который меня учил из упаковочной бумаги формат А4 делать?

– Тот самый.

Улыбается.

– По дороге, однако, в один адрес нужно будет зайти, куда ныне два ушлёпка заскочили и которых всем розыском уже неделю догнать не можем. А тут начальнику нашему шепнули, где их час назад видели. И пока ты допрос вела он по рации попросил меня зайти в адрес этот и проверить, там они или нет. Ну и задержать, если что.

– Настоящее задержание?

– Самое что ни на есть!

– Бандиты?

– Да бог с тобой! Тех ещё в 93-м перевели. Эти − так, шушера и пьянь. Братья двоюродные. Отец одного из них пенсию получил и им на бутылку водки не дал. А те уже пьяные были. Ну и схватились на кухне. Дед осерчал и сыну в глаз заехал, мол иди заработай. А те в ответ избили его. Причём жестоко избили. До полусмерти. И пенсию забрали. Деду стало плохо. Пришёл в больницу, сказал врачу, что его неизвестные на улице избили и пенсию отобрали. И тут же в приёмном покое помер. Доктор о смерти сообщил в милицию. А я как раз дежурил. Выехал на сообщение. Поначалу было купился на слова деда об уличных грабителях, но поразмышляв начал с поквартирного обхода его дома. Где и вышел нечаянно на тех «грабителей» – сына покойного и его двоюродного брата. Сосед умершего деда подсказал, что только что видел сына с кузеном, пришедших из магазина с пакетом выпивки, и что сын со свежим фингалом под глазом был. А те как-то узнали, что их милиция ищет. И в бега и бросились, каждый день лежбища меняя. Но из города сбежать не могут. И не из-за того что пути перекрыты, а потому что денег нет. Вот и шхерятся. Понимая, что час расплаты неизбежен.

– А пистолет у вас с собой?

– Не, пистолетик я беру только на дежурство. А так без него обхожусь. Дабы не расслабляться.

– А вдруг сопротивление окажут?

– Не должны. Мы же знакомы немного. Кстати, придём в адрес, а точнее притон, приготовь авторучку. Писать там что-либо вряд ли придётся, а вот как оружие – может пригодиться.

– Это как?

– Тупой частью − и в глаз. Но не сильно. Чтоб не выбить. А коль нет авторучки, то можно использовать корочки, в смысле удостоверение. Удар ими в основание носа тоже надолго в аут противника уносит. А если нет ни того, ни этого, то можно туфельку свою использовать, точнее её каблук высокий. Тоже хорошее оружие. Особо если набойка железная.

Та смотрит на меня с недоумением.

– Вас что, на самбо не учили использовать подручные средства?

– Учили. Но про ручку и удостоверение не говорили.

– Вот и имей в виду. Пришли! Я вхожу в квартиру, а ты остаёшься в дверях, настежь распахнутых, прикрываешь мне спину от налёта сзади. В этом притоне я ещё не бывал, с его хозяйкой лично не знаком, что и кто там не знаю. Так что внимательность и чуйку врубаем на всю катушку.

Звоню. Из-за двери слышатся шаги и голос:

– Кто там?

– Розыск, фамилие – Жвирблюкас! Открывай!

– Тут тебя не вызывали!

– Я сам по себе гуляю, когда хочу, куда хочу и за кем хочу! Открывай!

– Иди нафиг, не открою!

– Дверь вынесу!

– Прокурору пожалуюсь!

– Телефон подсказать?

– Сама знаю. Пошла звонить!

– Иди! А я считаю до трёх. После чего вышибаю дверь. Два уже было!

– Пошёл нафиг!

– Два с половиной! Отходи!!!

– Пошёл нахрен!!!

Ба-бысь…

Двери я всегда вышибал красиво и без повреждений, обычно с первого же удара ногой под дверную ручку. И в этот раз дверь открылась после первого же удара...

Да и как ей не открыться? Ведь советские двери по ГОСТу специально были так устроены, чтоб открываться только лишь внутрь квартиры. Как раз на эти случаи. Ну и для облегчения работы пожарных. Плюс, язычок советского замка только внешне толстый. Внутри же – полтора миллиметра алюминия; от сильного удара алюминий сгибается пополам и дверь открывается без каких-либо повреждений и ей самой, и дверной коробке. Лишь отпечаток подошвы на память остаётся.

Ан, в этом случае вышло несколько иначе, нежели обычно. Вместо того чтоб распахнуться дверь… пала. Медленно-медленно рухнула на пол квартиры. Ба-бысь..! Вместе с дверной коробкой!!! Я ж не знал, что она на щеколду была закрыта. Грохоту – на все пять этажей. Плюс столб цементной пыли, разлетевшийся из коридора по всей квартире.

Хозяйка притона с криком «О-о-ой!» успела отскочить.

Делаю несколько шагов, останавливаюсь на погибшей двери, смотрю на хозяйку. Та, прижав руки к груди, во все глаза на меня пялится, что апостол на бредущего по водам Иисуса.

– Я же говорил, отходи!

Справа – кухня. Захожу. За столом с выпивкой и закуской около десятка человек бомжеватого вида.

– Можно не вставать! – приветствую тех.

Внимательно осматриваю каждое лицо. Моих нет.

– Знакомиться не буду! Пока что!

Разворачиваюсь. Делаю шаг. Оборачиваюсь:

– Можно не вставать! И это – не просьба!

Прохожу мимо хозяйки в ближайшую комнату. Краем глаза вижу практикантку в дверном проёме. Делаю жест рукой, мол стой где стоишь.

В комнате наблюдаю десяток тел, вповалку лежащих кто на диване, кто кровати, а кто и на полу. Осматриваю каждого. Моих нет.

Прохожу во вторую комнату. Там – столько же. Все влёжку. То ли спят, то ли обдолбанные. Моих нет.

Думаю, если и в последней комнате их не будет, то потом устану перед прокурором за дверь отписываться.

Захожу в третью комнату, большую. Там – человек пятнадцать. Тоже все лежащие. Среди них вижу и моих братьев-кузенов.

Потрепал сына умершего деда за плечо. Тот открыл глаза.

– Жив?

– А что мне будет?

– Согласен. Меня помнишь?

– Помню.

– Тогда – подъём, со мной пойдешь!

Тот встал.

Наклоняюсь над кузеном. Тормошу.

– Бесполезно! – говорит сын, − Его теперь до утра не поднять; выпил много.

– Упрёмся – разберёмся!

Сжимаю пальцами мочку уха. Потихоньку усиливая давление. Через полминуты очнётся. Не бывало такого, чтоб не очухивались.

И тут вдруг чуйка как завопит: «Аларм, твою мать!!!»

Не отпуская уха резко оборачиваюсь. Вижу как одно из тел поднимается с пола и делает шаг в мою сторону. Но медленно-медленно, как при замедленной съёмке. Взгляд безумный, злой. Сжимает кулак и посылает его мне в голову. Опять же медленно-медленно.

Благодарю, Чуечка! Отпускаю ухо кузена, переваливаюсь с ноги на ногу, отклоняю голову от кулака, приподнимаюсь и параллельно легонько подталкиваю безумца левой рукой в его правую лопатку. И время снова вошло в своё русло. А тот побежал. Можно даже сказать полетел. Вслед за вытянутым кулаком и злобой своею. Смешно семеня ногами и безуспешно пытаясь зацепиться левой распростёртой рукой за воздух. И так до стены и дивана возле той. Где и врезался со всей дури в другие три тела, что с дивана необдуманно привстали. На котором тут же и оказались, вчетвером уже. Бу-бу-бух… В следующую же секунду возвышаюсь над ними. Безумец оборачивается, смотрит с удивлением.

– Н-на! – говорю. И пальцем в глаз. Но не шибко сильно.

Тот взвыл. Теперь десять-пятнадцать минут ему будет не до меня.

Прочим грожу пальчиком:

- Ню-ню-ню! Бо-бо может быть!

Поворачиваюсь. В дверном проёме вижу практикантку. В руках – авторучка. Делаю запрещающий жест рукой, мол стой где стоишь. Возвращаюсь к кузену. Склоняюсь и снова жму мочку уха. Через полминуты у того открываются глаза.

– Ты кто?

– Дед Пыхто, фамилие − Жвирблюкас. За тобой пришёл и братом твоим. Встать можешь?

– Да.

– Тогда подъём и за мной! Начальство моё страсть как хочет с вами за жизнь потрепаться. Сам пойдёшь или «луноход» вызывать?

– Сам.

– Молодец! За мной оба! Курсант – в хвосте колонны!

Проходя мимо истуканом замершей хозяйки торможу на миг у павшей двери и говорю ей:

– Зато в следующий раз на счёт «один» откроешь!

На лестничной площадке видим толпу жильцов, заглядывающих в притон. Кто-то произносит:

– Оказывается есть власть в городке, но как тот кот, сама по себе гуляет.

Скромными кивком и улыбкой приветствую жильцов:

– Добрым людям – добрый вечер!

Оборачиваюсь. Практикантка – сама серьёзность, авторучка всё ещё в руках.

– Шесть – ноль! – говорю ей.

Та кивает головой, убирает ручку в сумочку и говорит жильцам:

– Здрасьте!

Вышли. Молча дошли до отдела. В полной темноте. В полнейшей. Из наружного городского освещения в 99-м лишь единственный на весь город светофор моргал да прожектор над милицией светил. Уркам – раздолье!

Сдали задержанных дежурному по ОВД. Поднялись к начальнику розыска. Вкратце доложил о проведённых за день мероприятиях.

– Ну как, курсант, впечатление от первого дня в розыске? − спрашивает тот практикантку.

– Это был, наверное, один из лучших дней в моей жизни! А может и самый лучший, − отвечает дрожащим голосом, − Столько эмоций… На работу вашу… нашу то есть… иными глазами посмотрела. После университета буду проситься в уголовный розыск. На линию малолеток!

Тут открывается дверь кабинета, входит Валентин Фёдорович, начальник милиции, и будто с самого начала присутствовал при разговоре говорит:

– Я знал, что тебе в розыске понравится. Недаром их лучшими называют. Пили бы поменьше – вообще цены не было бы!

И кивнул начальнику розыска головой.

Тот открыл сейф, достал бутылку коньяка, шоколад и лимон. Разлил.

– Ну, дочка, – с почином тебя!

Протянул ей стопку.

Мы взяли свои.

– За розыск! – говорит та.

– За достойную смену! – Фёдорыч.

Выпили.

– Ну а теперь идите к Тюрину в кабинет; там опера уже заждались вас!

Вышли. Молча дошли до кабинета Тюрина. Из-за двери слышим «Бу-бу-бу-бу-бу...»

– А вот сейчас, курсант Юрагина, и проверим, у каждого ли опера в сейфе бутылка водки стоит?

***