Вечный драйв

Как-то в час досуга, двадцати лет ещё не минуло, я припомнил некоторые моменты былой жизни морской и кое-что из того записал. На память. Да и забыл о записях тех.

А тут наткнулся на них. Перечитал. Местами понравилось. Почему и решил некоторые строки на суд добрых людей вынести.

Справка: Зыбь — 1) волны, образующиеся из ветровых волн после прекращения действия ветра... 2) слабо связанные с ветром относительно длинные волны. Примечание: волны зыби имеют другие параметры, чем ветровые.

НОЧНАЯ ЗЫБЬ

Моря без ветра нет. И без волн тоже. Лишь на экваторе в так называемой "внутритропической зоне конвергенции пассатов" ветер и волны не шалят. Там круглый год штиль или лёгкий ветерок. Там моряку ‒ отдушина. Там будто в вагоне поезда едешь, на малой скорости. Там ветры южного и северного полушарий, пассатами именуемые, взаимно нивелируют друг друга. До нуля. А чем дальше от экватора и ближе к полюсам, тем море веселее, веселее и веселее, а морского драйва всё больше, больше и больше. Буржуйский "Титаник" или родимые "Механик Тарасов" с "Комсомольцем Киргизии" ‒ тому, увы, пример. Ибо в море недопустимо расслабляться. Вышел в море ‒ будь готов к драйву с самого начала рейса. Чтоб вернуться, откуда вышел.

Ибо море и есть драйв! Точнее ‒ вечный драйв!

Море ‒ это непредсказуемая вечная стихия, которая и ласковой бывает, и прекрасной и загадочной. И которая в свой час обязательно становится ужасной, дабы испытать собой прочность того, кто набрался смелости или дерзости поближе познакомится с ней. Вот и знакомит. Да так, что каждая клеточка тела дерзновенного входит в резонанс с ужасом её, а душа смельчака того инстинктивно стремится укрыться в каком-либо месте укромном, где можно будет не видеть этих волн выше мачт, не слышать этого режущего барабанные перепонки свиста ветра, проникающего даже сквозь герметичные двери и иллюминаторы, не чувствовать дрожи судна, воткнувшегося в очередную глыбу океанской зыби. Но некуда бежать душе естествоиспытателя того с вахты его. Остаётся лишь ещё сильнее сжимать вспотевшими ладонями штурвал и стараться не обращать внимание на то, как личный градус личного ужаса постепенно приближается к критическому градусу на судовом кренометре. И не паниковать. Особенно ‒ ночью, когда глазу не видно ни зги ужаса этого. А тот, с трёх сторон окружив твой старый лесовоз, демонстративно и настойчиво проверяет борта судна на прочность, а заодно пытается понять причину дерзости твоей. То справа. То слева. То сзади. А то и с трёх сторон сразу... Ужас! И чем дольше испытываешь его, тем чётче понимаешь, что этот ужас ‒ это твоё личное испытание. Ну и пугаешься его. И теряешься. На миг или два. Пока не пропустишь удара зыби в корму, в результате которого стрелка кренометра мчится к критическому градусу, за пределами которого находится нечто, которое так и называется Нечто. Ибо никто не знает точно, что Там. Но слава богу, не пересекает стрелка та безвозвратного рубежа. И ты чертыхаешься в который раз, на себя уже, ибо кто-то из экипажа наверняка вывалился из своей кровати и теперь на чём свет стоит клянёт того, кто на руле стоит. То есть ‒ тебя. Вот и стыдишься промашки своей. Отчего и забываешь о страхах тех. И пытаешься угадать направление, откуда тебя вот-вот атакует очередная зыбина, и тупо вертишь штурвалом от "право на борт" до "лево на борт". А в это время из глубин твоего юного и малоопытного сердца спасательным кругом всплывает понимание, что в руках твоих и не штурвал уже, но колесо жизни твоего экипажа, от поварёнка-практиканта и до матёрого капитана, и что всю вахту свою ты в ответе за свой экипаж перед их сородичами, и что права не имеешь подвести тех, кто вверил свои жизни в руки твои и ныне спят, привычно покачиваясь на койках их, да радуясь во сне кто мамке-с-папкой, а кто жене-с-детьми. Вот и упираешься ногами в палубу, что Святогор в Землю-Матушку, и нет-нет да и подмигнёшь барографу, мол, не пора ли тому из противника в союзники перебираться. А тот отвечает тебе, почти по-дружески: "Не дрейфь, воин!", мол, не надо на произвол стихии в дрейф ложиться, мол, и не то ещё будет, мол, тренируйся! И дальше в бездну валится. А ты кричишь ему, молча, с недоумением: "Издеваешься, гад?". И в отчаянии поднимаешь голову к ночному небу, и выдыхаешь, опять же молча: "Ма-амо, выручай"! И нет-нет да и прислушаешься к тишине в ответ. И снова глазами ищешь дверь ту, чтоб сбежать от страха своего. Да только двери той мало того что не видно во тьме, так ещё и не существует в природе. А коль и существует, то не про твою честь, ибо твоё место там, где ты есть. Тут-то и приходит понимание, что от страха своего не сбежать. Что страх на то и существует, чтоб его побеждать. Всегда. Что кто не победит свой очередной страх, тот следом и сам перестанет существовать. Ну, и серчаешь от мыслей подобных, и продолжаешь бой ночной, и сам в атаку кидаешься, чуйкой своей ощущая, с какой из трёх сторон и в какой миг враг твой кинется на тебя и судно твоё. И резко перекладываешь руль право на борт, и направляешь невидимый во тьме нос судна на ближайшую зыбь, и режешь её надвое, и топчешь её всем весом своего многотысячника. Но добить ту времени нет. Ибо две других уже подкрались слева и сзади. А ты и не думаешь уже. Руки сами перекладываю руль туда, куда всем надо, ракетой направляя нос судно на ближайшую волну, всей массой лесовоза своего утюжа её. А потом уходишь в циркуляцию, дабы догоняющая тебя не в зад пнула, а в кость лобную, да и отбила пальцы свои.

А так всю вахту свою во тьме ночной ужом на сковородке и вертишься, когда даже кренометра не видно, а три системы океанская зыби змием трёхголовым настойчиво пытаются опрокинуть тебя вместе с судном твоим и экипажем спящим. На!.. На!.. На!.. А до кучи и копытом поддых. Два раза.

‒ Так что, коллега, ужас испытывал любой моряк. И потому-то моряки, бороздящие океан своей стезёй, любят род человеческий чуть сильнее и чуть глубже, нежели сухопутный люд. И в том же причина того, что они как правило не боятся ни живых, ни мёртвых. Ибо они видели стихию в её натуральном виде. Они на себе прочувствовали её вечные силу и мощь. Они знают что такое ужас. Они могут противостоять ему. Она их научила. Теперь они знают. И теперь они могут не только свой страх побеждать, но и помогать в том менее опытным. И в том знании ‒ суть. Иначе ‒ не выжить. Иначе ‒ потоп...

***