Протоиерей А.Уминский: "Момент умирания, момент разлучения с жизнью и близкими, сам по себе бесконечно тяжел..."

Человек в этот момент становится крайне одиноким, несмотря на то, что его могут окружать очень близкие, самые дорогие люди: супруг, дети, родители, друзья. А человеку в этот момент предельно одиноко, и это, пожалуй, самое тяжелое, самое сложное переживание...

Если нет глубокого внутреннего переживания, рассуждения о том, что надо радоваться приближению кончины, что смерть побеждена воскресением Христовым, все равно будут декларацией. Утверждение нашей веры – чаяние воскресения мертвых и жизни будущего века.

К сожалению, наша догматика стала очень декларативной, девизной, догматы стали мыслиться как партийные лозунги. Так происходит, если мы догматы не переживаем, не погружаемся в них, не осознаем, не живем ими, а ими защищаемся или просто провозглашаем их для того, чтобы как-то себя успокаивать. Мол, раз у нас такие догматы, значит, с нами ничего произойти не может, значит, мы на правильном пути.

Но дело не в том, как звучат те слова, что мы декларируем в качестве истины, а в том, как эта истина отражается на нашей жизни, как церковная догматика способна человека чему-то научить. Прежде всего, научить видеть Бога, приблизиться к Нему, обратить догмат к себе самому. Это сложный момент христианской жизни…

Вначале человеку нужно получить какие-то внешние знания о Церкви, о ее вероучении. Но очень часто это внешнее знание таким и остается в течение жизни человека. Мы знаем догмат о воскресении Христовом, но это совсем не значит, что мы понимаем, о чем идет речь, что мы переживаем этот догмат в своей жизни, что в каком-то смысле у нас хоть раз получилось бы победить смерть.

Вечная Жизнь – что мы знаем о ней, у кого есть опыт Царствия Небесного, кто может знать о предстоящем и передать этот опыт?

Всякий нормальный человек боится смерти в смысле переживания умирания. Смерть для нас страшна именно этим страшным моментом непонимания, неосознавания, непринятия ее.

Я об этом сейчас очень много думаю, потому что в этот момент умирает мой товарищ, священник. Я знаю, что он умирает – и умирает в сознании: болезнь быстро развивалась в течение последних месяцев.

Когда мы с ним виделись последний раз, несколько месяцев назад, он – настоятель храма в одном итальянском городе, с одной стороны, хорошо понимал, что его ждет впереди, с другой стороны – его не оставляла надежда. Как раз тогда к нему приехала с родины мама, которая до сих пор не может принять происходящего, поскольку этот момент разлучения, момент умирания, сам по себе бесконечно тяжел.

И он, наверное, многому может научить человека, если он умеет его принять. Потому что принять это не каждый решится. Когда я думаю об этом, я переживаю очень сильно за моего товарища и, в том числе, ставлю себя на это место. Потому что когда-то это со мной тоже произойдет, когда-то и я буду в этом положении, и мне становится от этого очень тяжело, я начинаю по-настоящему трусить.

Человек в этот момент становится крайне одиноким, несмотря на то, что его могут окружать очень близкие, самые дорогие люди: супруг, дети, родители, друзья. А человеку в этот момент предельно одиноко, и это, пожалуй, самое тяжелое, самое сложное переживание.

Я сейчас уже нахожусь в таком возрасте, когда потеря друга, потеря близкого, потеря товарища становится привычной. Уходят мои друзья, и каждый раз я понимаю, что это глубоко касается меня.

Господь постоянно ведет нас через опыт потери близких людей, наших друзей или наших родственников – христиан, чтобы мы учились у них умирать.

Я видел настоящие христианские кончины, глубокие, просветленные, торжественные, победные. Этот опыт для меня бесконечно важен, я на него внутренне опираюсь, он меня вдохновляет. Но все равно чувствую свою неготовность и страх перед умиранием. Но сопричастие, соприкосновение с этими христианскими уходами – для меня как раз и есть догмат о том, что «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ».

ПРАВОСЛАВИЕ И МИР