Имея архив собственных произведений, иногда наткнёшься на какую-нибудь из своих прошлых публикаций и не без удивления обнаруживаешь, что твое безобидное стихотворение не только устарело, а даже приобрело иной смысл. Происходящие, серьёзные события не могут не влиять на общественное сознание, и подчас в корне изменяют отношение, казалось бы, к привычным, обычным вещам. Ещё людям свойственно, не имея дополнительной информации, додумывать за других, оценивая по своему логику чужих поступков и “наклеивать ярлыки”, и вот читаешь собственное лирическое стихотворение, а про себя думаешь о том, что на сегодняшний день даже тема его покажется кому-то крамольной, потому, что в нынешних условиях, когда преданы “остракизму” все сбежавшие, а потому предавшие, может возникнуть подозрение, а не сочувствует ли автор “уехавшим”. Судите сами:
Отчего куда-то уезжают те, кому не надо уезжать...
Ветки с треском дымно догорают, но не в силах пламя удержать...
На душе торжественно и пусто, ведь случился новый поворот.
Что за ним? Не ведомо. И грустно ощущать “поток тебя несёт”.
Возвращайтесь чаще - где комфортно забывать о множестве разлук.
Близость воинов одной когорты это всё равно, что слово “друг”.
Лучших не сыскать на белом свете - дАдено кому-то лучше быть,
откровеннее.., за всё в ответе.., отдавать и этим дорожить.
Возвращайтесь снова! Дольше будьте... Может быть, не стоит уезжать
от людей, которых не забыть вам, потому что те умели ждать?
Copyright: Светлана Ливоки, 2020 Свидетельство №387440
Не объяснить ведь всем когда написан стих, и что является он посвящением своим друзьям, сменившим место жительства ещё в мирное время, которое кажется теперь удивительно беспечным. Возможно, кто-нибудь из авторов, обнаружив у себя подобное стихотворение, даже обрадовался бы и из конъюктурных соображений скоренько переписал бы по новой свой текст, после чего “перелицованный” стих зазвучал гордо и очень злободневно:
Почему оттуда приезжают те, кому не надо приезжать...
Ветки на ветру не догорают - не удастся пламя удержать...
На душе торжественно и пусто, нам не нужен новый поворот -
Неприятно было слушать, грустно, думая о том “что он несёт!!!?”...
Обломилось нынче вам с комфортом? Вспомнилось о множестве разлук?
Поняли, что стать одной когортой вновь не выйдет, коль уже не друг... и так далее.
Однако я не вижу смысла в переделке, тем более, что пословица гласит: “что написано пером того не вырубить топором”. И, конечно, мне хорошо известно - эта тема не нова: в поисках лучшей жизни, в связи с личными обстоятельствами, или из страха, который обуял - по разным причинам сбегали люди, как только в их стране начинали происходить события - революции, войны, смена строя. Во все времена мигрировали, а в эмиграции расселялись по всему земному шару. Из века в век происходило это и у нас и, безусловно, жадные до славы и денег, презиравшие народ те, кто был “поболее статусом” и богаче, считавшие себя достойными шикарной жизни, бежали из страны первыми. Эмиграционные волны.
О третьей волне двадцатого века, происходившей с 1965 по 1988 годы кто только не писал из наших современников, - я тоже не могла обойти эту тему в своих скромных произведениях. Вот, к примеру, краткий отрывок из моего давнего рассказа, который, вряд ли, можно найти в Интернете, поскольку автор, не имеющий притязаний занять своё место в литературе, давно уже заимел привычку вопреки пословице “что написано пером...” подчищать свои страницы, удаляя прочтённые произведения, когда интерес читателей к ним ослабевает.
“...Здравствуйте! Я - ваша новая заведующая тринадцатым отделением. Зовут меня Людмила Ивановна, можно просто Людмила... Пришла узнать, как вас обслуживают, есть ли у вас какие-нибудь жалобы, пожелания... Разрешите войти? Во что переобуться?”...
Новая заведующая около месяца обходила одиноких и престарелых граждан, числившихся в недавно сформированном отделении социальной службы на дому: знакомилась, составляла акт обследования жилищных условий, расспрашивала о том, как выполняют свои обязанности социальные работники, выслушивала жалобы и пожелания. Подопечных - пенсионеров и инвалидов в отделении было семьдесят человек, большинство из которых передали в новое отделение из предыдущих. Заведующие этих отделений, собственно, и не скрывали, что порой передают, практически избавляясь, сбрасывают в открывавшиеся отделения, самых недовольных и скандальных “пенсов”, но чтобы это не выглядело откровенной подлянкой с их стороны, в новое отделение бонусом иногда переводили неплохих и опытных соцработников. Вот новая заведующая и выясняла как обстоит дело с обслуживанием на местах.
Зная о том, что в её отделение передана одинокая пенсионерка Мира Львовна Бронштейн, Людмила не торопилась с нею познакомится, поскольку та была скандально известна всему районному центру социального обслуживания и “не ужилась” ни в одном отделении, сменив множество соцработников. Вредная старушенция так часто звонила в центр с жалобами на обслуживание, что Людмила решила сначала понаблюдать за ней, если удастся, то сначала “заработать очки”, и только потом выйти по адресу.
Видимо, это было изначально правильным решением. Однажды бабушка в очередной раз позвонила и, негодуя, стала кричать в трубку, что к ней прикрепили мужчину, которого она боится и стесняется, и Людмила, пообещав ей заменить соцработника, послала на замену Ольгу Ивановну - милейшую женщину, в недавнем прошлом учительницу. И вот, убедившись в том, что та нашла к пенсионерке подход, заведующая, наконец, решила пойти по адресу, познакомиться и взглянуть на обстановку своими глазами.
Конечно, Люда нисколько не обольщалась - не ждала, что бабушка встретит её гостеприимно - она наоборот была готова к тому, чтобы выслушать жалобы, замечания и очередные требования, однако мысль о том, чтобы после этого сделать обслуживание пенсионерки по принципу сменного дежурства, разделив обязанности между двумя-тремя работниками отделения, уже зародилась в её голове.
Маленькая ростом, сухонькая и морщинистая старушка с приличной шевелюрой из густых седых волос смотрела на Галину пристально и молча. Карие глаза, изучая, пришедшую в дом гостью буквально буравчиками впились в лицо посетительницы, а затем принялись изучать её фигуру.
“А вы - ничего, хоть и молодая, но симпатичная! Да ещё, похоже, воспитанная, - не то, что приходили до вас... Проходите - не разувайтесь! Я соседке плачу, она у меня убирает, ваших ведь - из отделений не допросишься, да, и брезгуют...”, - наконец, вымолвила хозяйка квартиры.
Антикварная мебель, множество фотографий и портретов в старинных рамах и рамочках, на которых Мира Львовна запечатлена юной черноволосой девицей и молодой женщиной. Цветной отечественный телевизор и старое немецкое пианино у стены рядом со входной дверью в комнату. Кружевная салфетка, лежавшая на крышке закрытой клавиатуры, стоявшая на ней вазочка, свидетельствовали о том, что инструментом давно не пользовались, не музицировали на нём.
Людмила на ходу оглядывала комнату, пока они с Мирой Львовной направлялись к кушетке, располагавшейся у круглого стола, покрытого бархатной скатертью с кистями шёлковой бахромы. На нём лежала развёрнутая газета, а рядом, видимо, остатки завтрака хозяйки - заварной чайник, чашка с блюдцем, сахарница и тарелки. Когда гостья присела, старушка вежливо, но без особого энтузиазма в голосе, предложила чаю, но Людмила вежливо, отказалась. Ей не хотелось распивать здесь чаи и задерживаться, поэтому она попросила хозяйку рассказать о себе, и та согласилась:
“...Я осталась в Москве совершенно одна, после того, как мой брат с семьёй эмигрировал. Говорила я этому дураку - не делай глупости! Кто ждёт тебя там, кому ты нужен со своим выводком, который ты тащишь за собой!? У него ведь четверо девок и жена проститутка... Так нет, продал всё - трёхкомнатную квартиру на Арбате, золото сбыл спекулянтам по дешёвой цене и фамильное, что дед берёг, бриллианты тоже продал за по дешёвке, а они - не нынешнее говно - те были старинные больших каратов, жёлтой воды, ведь отец мой был ювелир. Но брат поехал со своим выводком... Потом письма писал, что довольны. А что довольны-то? Я в это не верила никогда - живут в какой-то резервации на пособие, ждут, когда им там всё дадут... Правда, дали, но разве сравнить с тем, что было?
Деньги, что с собой привезли - быстро промотали и стали жить, как все, никакой тебе филармонии, как мечтал, ни работы в театре. Опять пишет мне, что доволен, что девки обучились и пристроились: одна в Америку уехала, другая в Германию, а две с ними в Израиле остались. Та что постарше, правда, замуж вышла за тамошнего еврея и отдельно живёт, а младшая в армию собралась. Она у них самая страшная, так лучше в армию, а не в Америку, куда поехала самая старшая из племянниц - красавица. Он мне говорил - банковскому делу обучилась, стала там зарабатывать большие деньги, будто поверю я этому! Незамужняя, под сорок лет и большие деньги? Банковское дело? Нашёл кому рассказывать! Проституцией она там подрабатывает на радость своей матери, точно с богатыми банкирами спит...”
Людмила слушала Миру Львовну и порой не могла сдержать смеха, а бабушка при виде того, что гостье весело, тоже сидела довольная и рассказывала дальше - одну историю за другой, так что обследование заведующей тринадцатым отделением затянулось часа на полтора. Она покинула эту квартиру и, выходя из подъезда, продолжала улыбаться, а, пройдя по Можайскому шоссе до автобусной остановки, думала о том, что пенсионерка Бронштейн, прослывшая невыносимой скандалисткой, державшая в страхе всех работников и руководство центра, добиваясь уважительного отношения к себе, просто нуждалась в общении.
Людмила решила не менять Ольгу: “Пусть интеллигентная учительница продолжает обслуживать старушку, поскольку у неё это получается, ведь Мира ни разу не пожаловалась на своего соцработника за то время, пока я там была”.
После этого визита к старушке довольно часто по вечерам у Людмилы дома звонил телефон и, если она не успевала поднять трубку, подоспевший вовремя сын, как заправский секретарь, уже докладывал спустя минуту: “Мама - это тебя! Звонит тётя... Брон...штейн...”
А мать отмечала про себя, что, благодаря звонкам Миры Львовны, ребёнок лучше стал выговаривать букву “ш” и логопед Ирина Анатольевна, которая занималась с ним коррекцией звуков, наверняка, это заметит...”
Copyright: Светлана Ливоки, 2019 Свидетельство о публикации №384578 "Тринадцатое отделение"
Мне немного известно об обустройстве чужой жизни вдали от Родины и мало интересно то, что ждёт в местах “новой родины” людей, с которыми я лично не знакома, поскольку и так понятно, что на всё Божий Промысел, и когда кого-то Господь берётся вразумлять и править, - остальным лучше не вмешиваться, лучше держаться подальше, чтобы самому не перепало за осуждение...
А закончу я это повествование стихотворным текстом комментария, который написал мне, ещё тогда - три года тому назад, под моим “Отчего куда-то уезжают...” коллега по литорталу. На мой взгляд, лучше не скажешь...
Д.В. Дмитриевъ:
“Уезжают .., уходят , прощаются ...
Исчезают за кромкою дня ...
Будьте Счастливы ... так получается
Где-то там ... далеко от меня ...
Отпустить человека не сложно, - сложно позвать обратно...”
19 июля 2023
Светлана Ливоки
Иллюстрации: Интернет в свободном доступе.
Оценили 17 человек
40 кармы