Три гвоздики

За окном школьного кабинета цвёл май. Все мысли были только о предстоящих выходных и о том, что уже меньше, чем через месяц, можно будет выкинуть все тетрадки, порвать дневники и наслаждаться летом. Я смотрел в окно, когда наша классная руководительница, Светлана Владимировна, монотонным голосом говорила что-то про предстоящие праздники.

— Белов, ты идёшь сегодня поздравлять ветеранов.

Услышав свою фамилию, я оторвался от окна и попытался понять, что происходит.

— После урока возьмёшь у меня адреса и деньги, сходишь за цветами.

— Но…, — пытался было протестовать я, но это было бесполезно.

— Вот и отлично, — подытожила Светлана Владимировна, — так, кто хочет пойти с Беловым?

Класс замер. В этот момент дверь открылась и в кабинет, споткнувшись, влетел Юра — такой Юра есть в каждом классе, он тот самый парень, который прогуливает уроки, кидает остроумные шуточки с задних парт и постоянно задирает одноклассников. Сразу за ним в кабинет вошёл директор школы — лысый дядя в темном пиджаке.

— Ваш? — строгим голосом сказал Леонид Николаевич.

— Наш, — с грустью в голосе признала Светлана Владимировна, — что он опять натворил?

— Подрался с Вадимом из 10-ого «А», — сказал директор. Юра стоял в центре класса с таким беспечным видом, словно говорил учителям «Ну, вы тут пока разберитесь, а я подожду».

— Клыков, я тебя предупреждала?! — обратилась к нему классная руководительница.

Тот лишь кивнул, давая понять, что он нисколько не сожалеет о своём поступке.

— Вот ты и пойдёшь с Игорем поздравлять ветеранов.

Клыков заметно оживился.

— Что?! Светлана Владимировна, я…, — начал он, но учительница его перебила.

— Либо так, либо я звоню матери, вызываю родителей Вадима и мы вместе решаем, что с тобой делать.

— Ладно-ладно, — с неохотой согласился Юра и бросил на меня взгляд, будто я был виноват в том, что ему придётся терпеть моё общество. Да, я был тем самым парнем, над которым Юра нередко подшучивал.

Светлана Владимировна дала мне бумажку с адресами трёх ветеранов, живущих неподалеку. С Клыковым мы встретились сразу после школы. Наплевав на школьную форму, в расстёгнутой рубашке, под которой была надета футболка с логотипом музыкальной группы, и с растрёпанными волосами он выбежал из школы.

— Давай сделаем так, — затараторил он, — ты сходишь к своим ветеранам один, а классухе скажешь, что я был с тобой. Окей?

Я уж хотел было согласиться, как к Юре подошла Светлана Владимировна.

— И кстати, забыла сказать, потом зайдите ко мне, отчитайтесь. Ты меня понял, Клыков? — она посмотрела ему в глаза, — никаких прогулов.

Он с трудом сдержал злость и молча кивнул.

— Пошли, — бросил он мне и мы направились в ближайший магазин.

Мы купили гвоздики и две коробки дешевых зефирок.

— Сдачу поделим, — сказал Юра.

— Э-э-э, нет. Мы потом вернёмся и отдадим её Светлане Владими…

— Да какой же ты правильный, боже мой, — перебил меня он, — как скажешь.

Весна уже успела ударить в голову большинству людей. Все повылезали из своих нор, любуясь зеленью и солнышком, которое заливало красками этот город. По дороге мы увидели мужчину лет сорока. На нём был надет черный распахнутый пиджак, на котором висели множество орденов и наград. Он, шатаясь, стоял на остановке, докапываясь до людей и крича им в ухо что-то про свободную страну, независимость и грёбаных фашистов.

— Интересно, что он про это знает, — буркнул Юра с ненавистью посмотрев на пьяного мужчину.

Я промолчал, и мы пошли дальше, пока не услышали сзади отчетливые крики.

— Два шага назад!

Я решил не реагировать на провокации неадекватных людей и даже не обернулся.

— Ты что, не п-понял? — заплетающимся языком кричали сзади, — два шага назад я сказал, блять!

Юра, сжав кулаки и пыхтя от злости повернулся было к нему, как увидел, что тот обращается не к нам, а к какому-то мужчине, который старательно его игнорировал.

— Забей на него, пошли, — сказал я.

— Алкаш хренов, — Юра бросил взгляд в сторону мужчины, выдохнул и успокоился, — в войну он тут решил поиграть.

До девятиэтажки, расположенной в одном из спальных районов города, мы добрались без приключений. Домофонная дверь была открыта, и мы поднялись на нужный этаж. Я отдал конфеты Юре и позвонил в дверь. Никакого ответа не было. Я позвонил ещё раз. Потом постучал. Дверь не открывали, хотя мы знали, что надо просто подождать. Как только я собирался снова нажать на звонок, из соседней двери позади нас вышел мужчина с мусорным пакетом в руке.

— Чего долбите-то? — спросил он.

— Мы… э-э-э…, — начал я, быстро достал бумажку и посмотрел фамилию ветерана, — Смирнов Фёдор Михайлович тут проживает? — спросил я.

— Проживал, — с грустью в голосе ответил сосед, — умер он недавно. Так что извиняйте ребята, опоздали вы.

Мужчина выкинул мусор и вернулся в свою квартиру. Я замер с цветами в руках, обдумывая произошедшее.

— Ну и чего встал? — бросил Юра, — пойдём дальше, — для него это не значило абсолютно ничего. Вся эта затея для него была лишь заданием, которое надо выполнить. Не вникая в суть вещей, не проявляя никакой искренности.

Мы зашли в соседний подъезд. В этот раз дверь нам открыли после второго звонка. На пороге стояла пожилая бабушка в домашнем халате с цветным рисунком. У неё были короткие седые волосы. Всё её лицо было в морщинах, она прищурила глаза, рассматривая нас.

— Вам к-кого? — хриплым, тихим голосом спросила она.

— Вы Степнова Ирина Олеговна? — прочёл по бумажке я.

— Да… я, — через пару секунд ответила она.

— А Степнов Александр Максимович с вами проживает?

— Да, тута он. Саша! — настолько, насколько громко можно крикнуть в её возрасте, крикнула она, — иди сюда!

Через минуту, хромая на одну ногу, в дверях появился дедушка, который был чуть выше её ростом, в больших очках и тельняжке.

— Здравствуйте! — наконец поздоровались мы, — мы из десятой школы, пришли поздравить вас с наступающим праздником! Желаем вам счастья, здоровья и долгих лет жизни! — я громко произнёс свою тираду и протянул цветы бабушке. Юра протянул коробке конфет дедушке.

Те стояли в растерянности, не понимая, что происходит.

— Из школы? — тихо переспросила женщина, — ой, спасибо вам… спасибо большое.

Она трясущимися руками взяла цветы.

— Дед! — ткнула она мужа, — не стой столбом. Спасибо хоть скажи ребятам.

Мужчина стоял с совершенно пустым взглядом. Он медленно, словно робот, взял коробку конфет.

— Спа-спасибо, — тихо сказал он, опустив взгляд.

— Завтра в школе будет концерт, посвященный дню победы. Мы вас приглашаем, — сказал я, хоть и понимал, что вряд ли они смогут побывать на этом никому не нужном концерте.

— Концерт? — переспросила женщина, — ребят, вы уж извините нас. Мы не сможем прийти. Дед, он ведь совсем плохой последнее время стал. Он даже не знает день сейчас или ночь, — она посмотрела на него заботливым взглядом. На её глазах проступали слёзы, — да и я… еле хожу уже.

— Мы понимаем, — ответил я, — ничего страшного. Ещё раз с праздником вас! Спасибо вам!

— Вы, может, чай будете? — спросила бабушка, преисполненная надеждой, что мы еще останемся хоть ненадолго, — а то что же я… не вежливо это.

Я посмотрел на Юру, который ответил мне злым, но в то же время понимающим взглядом. «Это всё, конечно, круто. Но не смей соглашаться» — прочёл я по его лицу.

— Да нет, спасибо. Мы пойдём, — сказал я, — простите.

Женщина лишь кивнула с грустным выражением лица.

— Удачи вам. Берегите себя, — сказала нам вслед она.

— И вам тоже. Всего наилучшего. Ещё раз с праздником, — попрощался я и скрылся на лестничном пролёте.

— У меня к тебе вопрос, — сказал Клыков, когда мы оказались на улице, — какую смерть ты предпочтёшь?

— Что? — переспросил я, прекрасно услышав вопрос.

— Медленную и мучительную смерть в старости, доживая свои последние дни, лёжа в одиночестве на кровати, или быструю, внезапную смерть, когда ты ещё молод? Скажем, если бы сейчас тебя сбила машина или упал кирпич на голову.

Вот уж никак не ожидал от него размышлений на тему жизни и смерти.

— Не знаю, — ответил я, — наверное, второй вариант.

— Вот и я тоже. Я, конечно, всё понимаю, — сказал Юра, посмотрев на меня, — но я лучше умру, чем буду... чем буду как они.

— А что они…

— Они ветераны, — перебил меня Клыков, — я это ценю и уважаю. Но вот это, — он кивнул в сторону дома, из которого мы вышли, — это не жизнь. Я так не хочу. И не хочу допустить то же самого для своих детей или внуков. Даже страшно становится. Ты слышал, что она сказала про своего мужа?

Я кивнул.

— Представь, каково это каждый раз просыпаться и не понимать, что происходит. Не понимать, кто ты, что происходит вокруг.

— Но они-то в чём виноваты? — спросил я, — наверняка у них есть и дети и внуки.

— И где они?! — громко спросил он, — кинули их ради учёбы, работы, семьи? Кто у них остался? Школьники, которые приходят раз в год и дарят нахер никому не нужные зефирки? Через год, два, три, в эту дверь постучат другие школьники. И им уже не откроют. Выйдет какой-нибудь сосед и скажет, что их больше нет. И пойдет дальше смотреть новости спорта.

Я замолчал, понимая, что по большому счёту, Клыков прав.

— Останутся вот только эти, — он кивнул на пьяницу с орденами на груди, который всё еще бродил по улицам, играя в свою войнушку, - псевдоветераны, накупившие медалей. Патриоты хуевы.

— Да чего ты так завёлся? Я думал, тебе вообще неинтересна эта тема, да и со мной ты идти не хотел.

— Не хотел, — тихо ответил он, — но пошёл. Теперь пойдём со мной.

По дороге Юра зашёл в цветочной и купил ещё три гвоздики.

— Это кому? — спросил я.

— Пойдём.

Мы дошли до пятиэтажного обветшалого дома. Я молча шёл за Юрой, который открыл дверь и поднялся на третий этаж.

— Входи, можешь не разуваться, — он открыл передо мной дверь.

Я вошёл в квартиру. Это была обычная двухкомнатная квартира, которая явно нуждалась в ремонте.

— Юр? Это ты? — послышался хриплый голос из комнаты.

— Да, я с другом, — крикнул в ответ он.

Он снял обувь и прошёл в комнату с цветами в руках. Я последовал за ним. В небольшой комнате перед телевизором в инвалидном кресле сидела пожилая женщина. У неё были седые кудрявые волосы и множество морщин на лице. На её колени был накинут тёплый плед.

— Здравствуйте, — поприветствовал её я.

Юра подошёл к ней и протянул гвоздики:

— С наступающим праздником, бабуль. Это тебе, — он положил цветы ей в руки и крепко её обнял.

— Ой, милый, спасибо, — тихо ответила она, почти расплакавшись от внимания.

На гардеробе с внешней стороны висел пиджак, на который были прикреплены десятки наград и медалей. Теперь я понял, почему Юра так рассердился на какого-то алкаша, почему так торопился домой и почему никогда не поздравлял ветеранов от школы. Здесь его всегда ждала бабушка, которая сама прошла всю войну и которая была ближе и роднее всех остальных.

— Кстати, учти, — сказал он почти шёпотом, подойдя ко мне, — хоть слово кому-нибудь — и тебе крышка. И если что — мы с тобой не друзья. Ты меня понял?

Я послушно кивнул.

— Вот и отлично, — улыбнулся он, — чай будешь?

© Павел Ковезин