Подвиг Подольских курсантов

5 октября 1941 года заместитель командующего МВО генерал-майор Н.П. Никольский передал по телефону исполняющему обязанности начальника Подольского пехотного училища майору С.А. Романову приказ поднять по боевой тревоге роту курсантов и направить ее в качестве передового отряда по маршруту Подольск-Малоярославец-Медынь-Мятлево с задачей войти в соприкосновение с противником для ведения сдерживающих боев до занятия главными силами училища Ильинского рубежа 37-го Малоярославецкого УРа.


Подольские курсанты

Комбат Романов поднял по тревоге 6-ю учебную роту. Погрузившись на грузовики, передовой отряд отправился в Подольское артиллерийское училище, которое располагалось на юго-западной окраине города на Варшавском шоссе. К вечеру артдивизион был сформирован, а к ночи того же дня весь отряд прибыл в Малоярославец, где был получен приказ следовать к реке Изверь на соединение с авиадесантным отрядом капитана И.Г. Старчака... И сразу был принят первый бой.

Далее будет цитироваться текст курсанта Батурлова. Надо пояснить, откуда этот текст. Дело в том, что осенью 1941 года командовать Подольским артиллерийским училищем был назначен полковник Иван Семенович Стрельбицкий. Пройдя войну, дослужившись до генерал-лейтенанта, он занялся военной историей и собирал документы о боях под Москвой, собирал свидетельства курсантов, уцелевших участников тех событий. Их письма к Стрельбицкому, к другим ветеранам с подробными рассказами теперь хранятся в архиве Московской области, в фонде Стрельбицкого.

5-го октября я получил увольнительную в Москву, оделся в парадную форму. Около проходной я узнал, что в клубе идет кинокартина, побежал посмотреть какая. Здесь меня и застала тревога. Когда я прибежал в батарею, курсанты уже стояли в строю, старшина раздавал патроны в подсумках, Патронов давал много и почти их не считал, что нас чрезвычайно удивило. Он объяснил, что мы едем на учебные стрельбы. У нас были ранцы с меховыми крышками, но ранцы и личные вещи никто не брал. Построились, погрузили в боепитании снаряды, выехали за ворота.


Капитан Базыленко, в батарее которого я был, назначил меня связным к командиру дивизиона капитану Россикову, который мне сказал, что я буду его адъютантом, посадил в первую машину справа около кабины, приказал мне иметь блокнот и карандаш и записывать его распоряжения...

Вооружены мы были карабинами, немного винтовок, ... два автомата, Один автомат был у Россикова. Во время остановок Россиков посылал меня выяснять, все ли в порядке в колонне. Происшествий никаких не было.

В Малоярославце на площади у церкви Россиков собрал командиров и поставил задачу: окружить и уничтожить высаженный через фронт немецкий десант, после чего вернуться в училище.

Стали попадаться повозки с ранеными красноармейцами. Когда их спросили, откуда они, раненые отвечали, что они с фронта, и что фронт не за Смоленском, как мы все считали, а рядом, и что мы столкнемся не с десантом, а попадем на фронт. Они также сказали, что регулярные части отступают, рассеяны по лесам, и впереди нас никого нет.



Андрей Смирнов (историк):

Второго октября 41 года началось генеральное наступление немцев против прикрывавших Москву Западного и Резервного фронтов. Резервный располагался в тылу Западного фронта. [...] Удар привел к прорыву фронта и к окружению почти всего личного состава Западного и Резервного фронтов в районе Вязьмы. Вместе с Брянским фронтом, который тоже попал в окружение, из миллиона 250 тысяч человек, находившихся в составе этих трех фронтов, вышло из окружения или не попало в него всего-навсего 250 тысяч, размазанных по огромному пространству от границ Украины до Волги в районе Калинина. Вот почему между окруженными войсками и собственно Москвой никого не осталось. И на пути 19 танковой дивизии немцев, которая двинулась от Юхнова в сторону Малоярославца, оказались одни подольские курсанты и ряд артиллерийских частей.



Из воспоминаний курсантов находившихся в передовом отряде, ушедшем в сторону Юхнова:

За Малоярославцем немцы сбросили на нас несколько бомб, но потерь не было. Проехали через горящую Медынь, которую немцы только что отбомбили. На рассвете встали на опушке леса слева от шоссе. Остановились и ждали, когда рассеется утренний туман, чтобы видеть, что делается впереди, и не натолкнуться на противника вслепую. Здесь, около деревни Стрекалово (ее все почему-то называли Стрелкалово) встретили ребят Старчака.

Россиков послал меня и еще двух курсантов, которые не входили в орудийные расчеты, в разведку вдоль шоссе - установить, где находятся немцы. С нами пошли трое десантников. Вскоре мы натолкнулись на танкетку, хотели ее подбить, но у нас не оказалось гранат. Когда подошли ближе, то узнали, что танкетка наша. Десантники легли на броню и поехали вперед, к Юхнову. Мы пошли пешком по кювету. Через несколько минут на шоссе стали рваться мины, и наша танкетка искореженная вернулась назад. Один был убит, двое десантников ранены. ...

Пехота и две “сорокопятки” пошли в атаку на деревню. Деревню взяли. Меня послали на связь к “сорокопяткам”. В каком-то доме я нашел свитер и надел его под гимнастерку - было ветрено и довольно прохладно, хотя для октября все же тепло. ... Убитых грузили в машины и отправляли в Подольск.



Владимир Тольц:

Следует еще пояснить, что в Подольске было два училища, пехотное - около 2 тысяч курсантов, и артиллерийское - полторы тысячи. Из них спешно сформировали сводный отряд, который должен был прикрыть Можайский участок обороны на Малоярославецком направлении и продержаться дней 5-7 до подхода резервов. Курсанты продержались почти три недели. Из трех с половиной тысяч уцелело около 500 человек. Самым первым, очень спешно, отправили передовой отряд. Курсантами-пехотинцами командовал лейтенант Мамич, двумя артиллерийскими батареями - капитан Россиков, о котором пишет Батурлов […] Россиков там погиб. А у деревни Стрекалово вместе с курсантами держал оборону еще отряд авиадесантников.

К вечеру немцы отбили деревню, и мы стали отходить к реке Изверь. Пехота ушла, а наши “сорокопятки” прикрывали отход перекатами. ..



Мостки на шоссе почти все были минированы, как мы предполагали, немцами, и однажды на мостике подорвались пехотинцы из 43-й армии. Россикова и меня легко контузило. Не слыша своего голоса, Россиков разговаривал так, словно объявлял пожарную тревогу. Курсанты быстро это подметили и стали отвечать ему голосами индейцев, снимающих скальпы. Чувство юмора пересилило минометный обстрел и автоматную трескотню. Всю эту забаву обратил в дело капитан Базыленко, который сказал, что, если мы хотим пошуметь, то лучше всего сходить на оставленную огневую позицию и забрать забытые там лотки со снарядами. А там мы можем орать любыми голосами. Идти пришлось мне, Каверину и Соболеву. Каверина Базыленко завернул обратно, так как он был наводчик. По нашим представлениям, лотки уже были у немцев, и шли мы без особого энтузиазма. Но лотки оказались на месте, а немцев было не видно.

Решили немного переждать, пока остынет капитан Базыленко. Стали шуметь - открыли беспричинную пальбу по опушке леса. И вдруг вокруг нас стали рваться снаряды. Нас, видимо, засекли с немецкого артиллерийского наблюдательного пункта. Лотки мы принесли и доложили, откуда стреляет немецкая батарея. ...

Стрекалово они удерживали 5 суток, подбили два десятка танков, немцев там погибло около тысячи. Сводный отряд курсантов поддерживали еще две стрелковые дивизии и две танковые бригады.



Первые двое суток наш передовой отряд не получал никаких продуктов, и с собой у нас не было ничего съестного. На второй день ребята Старчака где-то изловили свинью, приволокли откуда-то котел и сварили ее не то с картошкой, не то с рисом, добытыми в деревне. Навалившись с голода на свинину (я ее съел не менее килограмма), я заработал себе температуру и течь во все шлюзы. Старчак уложил меня в землянку на бугре и накрыл своей летной курткой. Но возиться со мной было некогда, и меня отправили в санчасть.

Это было около Воронков, где нам на подкрепление подошла пехота в касках, плащ-палатках и с вещмешками. Мы ее после прозвали “стальная пехота” за то, что она к вечеру разбежалась, побросав каски и свое барахло. Тут мы разжились касками и плащ-палатками.

Помню, как вместе со мной в санчасть полз на коленях раненый пехотинец с оторванными ступнями, из которых по песку растекалась кровь. На локте за ремень он волоком тащил винтовку и почему-то как-то застенчиво улыбался, еще сгоряча не чувствуя боли. В санчасти мне промыли нутро, дали какую-то пилюлю и посоветовали не обжираться. Утром я вернулся на КП Старчака. Представьте себе то дикое чувство огромного жгучего позора, которое я испытал, оставляя куски не признанной организмом свинины рядом с полосками крови раненого пехотинца.



Весь день я совал нос куда меня меньше всего просили, бегал под огнем между орудиями, демонстративно вылезал из щели, когда близко рвались мины, “помогал” всем: орудийным номерам, подносчикам. Больше всего я “помогал” Базыленко, за что наконец получил от него взбучку.

В это время Россиков заметил в поле метрах в 500-х какие-то темные фигуры, которые копошились на самом открытом месте. Посмотрев в бинокль, он увидел, что они устанавливают пулемет. Видя мой кипучий энтузиазм, Россиков приказал мне сбегать выяснить, кто это такие, и сказал, что, если начнут стрелять, то немедленно ложиться и отползать назад, а сзади меня откроют огонь. Я пошел в рост по полю с твердым намерением вступить в победный бой с неизвестным пулеметом, который устанавливают нам в спину. Меня подпустили близко. Какие-то люди в засаленных костюмах и гражданских кепках лежали у пулемета, который направили на меня. Окликнули по-русски, но не по-уставному. Я крикнул, что, если они не отойдут от пулемета, то их сейчас же расстреляют артиллерийские орудия. Это оказались бойцы истребительного рабочего батальона. Я представился как “адъютант начальника артиллерии участка обороны” (так учил меня Россиков) и посоветовал им убрать пулемет хотя бы на опушку леса, что они и сделали при нашей помощи...



Ольга Эдельман, историк:

Бойцов истребительных батальонов спешно обучали держать в руках оружие, каким-то элементарным азам военного дела. Они не фронт должны были держать, это не ополчение. Они должны были выполнять разведывательно-диверсионные задания, перебираться через линию фронта, а также стать ядром партизанского движения на оккупированных территориях. А на не оккупированных - предполагалось, что эти отряды смогут компенсировать нехватку сил правопорядка, стать вроде рабочей милиции.

В Ильинском мы располагались около КП на опушке леса. Немцы из противотанкового рва несколько раз врывались на опушку леса и один раз захватили два наших 76-мм орудия. Майор Загоскин, комендант КП, водил нас в атаку отбивать наши орудия. Левое орудие немцы уже наполовину успели повернуть, а правое - нет. Отбив орудия, мы открыли из них огонь. ...


бортовой 234, вдали - похоже, 372. Скан из книги Рольфа Хинзе.

Перевод с немецкого подписи: "Так как размер клина ограничивался только шириной шоссе, со стороны леса позиции оказывались занятами врагом." Имеется ввиду, что противотанковые рвы и заграждения принуждали наступать по шоссе, лес рядом был занят нашими бойцами и при попытке вьехать в него танки также подбивались. Торчащая голова - это, похоже, немец залез и позирует.

В районе КП мне досталось особенно трудно. Когда другие находились в щелях или дотах, мне приходилось непрерывно бегать по обороне с приказами штаба. А как немцы тогда бомбили, и какой был почти непрерывный минометный площадной огонь, вы хорошо помните. ... Тихого места не было нигде. Особенно трудно было пройти в сторону моста. А там за шоссе стояли орудия, с которыми никакой связи, кроме как через посыльных, не было.

Приказ на отход этому дальнему орудию дал Суходолов, который меня с этим приказом послал, а я побоялся пройти напрямую и сказал ему, что там через такой огонь не пройти. Он не стал на меня кричать, а сказал, что идти все-таки надо. Тогда на артиллеристов 31-го дивизиона пошли танки, и я к ним прошел с приказом переменить позиции, иначе их орудия подавило бы танками, так как в молодняке им не было видно, куда стрелять. Танки побила батарея Базыленко и наши арткурсанты - по-пехотному: они закидали их гранатами.


Мост на основном рубеже обороны. Хорошо видны остатки взорванного моста и видно, почему укрепленные берега были не проходимы для танков. Скан из книги.

Перевод с немецкого подписи: "Временный мост через Выпрейку, оказался проходимым даже для тяжелых машин с боеприпасами."

Из воспоминания Ивана Васильевича Аверина

Нас отправляют примерно 200-250 человек в первой группе, которая должна принять первый бой на свои плечи. И ехали, как будто разобьем немца за несколько часов, и он дальше не сделает шагу...

И когда готовились к бою, были чувства и желание скорее вступить в бой, а о смерти и в голову не приходило мысли.

Было решение выбить немцев из деревни и гнать за реку. Для немца было неожиданно, как ураган. И немцы не знали, что за войска. Ворвавшись в расположение противника, пошли в ход штыки, приклады, гранаты и просто физическая сила. Каждый курсант первый раз шел в атаку, до этого ходили мы на учебе. Во время самого боя страх пропадает, чувства делаются немыми, и видишь только врага. Я даже первый раз в атаке не слышал, стреляют или нет, только видишь - падают люди. После первого боя я себя не видел в лицо, но Виноградов /выглядел/ так, что трудно описать: глаза горели каким-то страшным огнем, винтовку из рук трудно было выпустить - они не разжимались, и добиться слова несколько минут /было/ нельзя.

И в этом бою мы поняли, что можно бить немцев, хотя они вооружены до зубов.


Позиция нашего зенитного орудия. Скан из книги Рольфа Хинзе.

Перевод с немецкого подписи: "Советский "Ratsch-bumm" на оборонительном рубеже около Ильинского. Впереди перед опушкой леса проходили по шоссе на восток танки дивизии."

Из воспоминаний Авдышева Ишу Аврамовича

Когда немцы перешли в атаку, мы их отбивали несколько раз. Здесь пошел слух, что мы окружены, и Малоярославец уже взят. Это было 14 октября. С позиции нас сняли - один политрук сказал, что есть только одна дорога на Москву, и по ней нас повел. Шли один день и одну ночь. В одной деревне остановились посушиться. Ночью в деревню вошла немецкая стрелковая дивизия. Политрука они расстреляли, а нас забрали в плен.

Нас погнали в Малоярославец - из взвода нас оставалось человек 16. Меня погнали в еврейский лагерь. Около площади был большой лагерь в доме, а еврейский лагерь был маленький тоже в доме. Конвоир поставил меня к забору и хотел меня застрелить за то, что я не хотел идти в еврейский лагерь. Подошел переводчик и спросил: “Кто ты по национальности?” Я сказал, что я армянин. Переводчик сказал солдату, чтобы тот не стрелял, и меня повели в штаб. Там стали спрашивать: “Кто ты?”. Я сказал, что я ассириец и добровольно перешел в русское подданство. - “Что же ты врешь, что ты то армянин, то ассириец?” - Я сказал, что по-армянски говорю плохо, приведете армянина и меня расстреляете. И меня направили в общий лагерь.


Общий вид той же позиции. Скан из книги Рольфа Хинзе.

Перевод с немецкого подписи: "Вид с позиции советской зенитной пушки на немецкую колонну с подбитыми танками."

Погнали от Малоярославца на Рославль пешком (380 км). Через каждые 100 метров немцы расстреливали одного человека, тех, кто отставал.

Из лагеря я попал не в Германию, а в Брянскую область. В лагере за ночь умирало по 450 человек. ... Работали на восстановлении дорог.

Вот снова из воспоминаний Ивана Васильевича Аверина.

Через несколько дней уже было совсем туго: снарядов не хватало, пушки вышли из строя, и людей осталась кучка. И вот вдруг вечером, но уже темно, нам на Троицу сообщили новость, какой-то солдат, что курсанты все ушли, их повели в Подольск. Мы не поверили. Першин сходил на КП группы и никого не нашел. Кругом было пусто. Мы взяли оружие и пошли в лес и шли на зарево пожаров ночью, а днем сидели. Нас было пять человек: трое артиллеристов и два пехотинца. Станковый пулемет тащить не было сил по лесу, его потом пришлось спрятать. Из пятерых нормальным /был/ только Першин - Савоськин ранен в руку, я контужен ... не слышал и заикался, и два пехотинца ранены один в руку, а другой в голову.


Подбитое 76.2 мм орудие в деревне Ильинское. Видно, что колеса сняты (либо одно было подбито, либо чтобы орудие стояло ниже), орудие установлено на два бревна. Получило повреждение - разрыв снаряда в стволе (скорее всего изношенность, курсанты стреляли из учебных орудий)

Когда мы вышли и попали в Подольск, нас можно было принять за кого угодно, только не /за/ курсантов... В городе нас забрали: у нас не было документов, кроме комсомольских билетов. Мы доказывали, что мы курсанты, а нам говорят: вы бежали с фронта. И только помогло, что, на наше счастье, комендант был из нашей школы майор. Он /нас/ расспросил, как случилось, и сказал, что это уже третья группа выходит. Приказал вымыть, если возможно, и мы вымылись, переодели белье. Дал ботинки, шинели солдатские и шапки. Выспались, - как мертвецы, сутки спали. Потом /майор/ сказал: училище уехало в Горький или Куйбышев, ищите там. Дал документы, и мы догнали своих...

https://matveychev-oleg.livejo...