«О профилактике семейно-бытового насилия в Российской Федерации» (24.12.19)
В настоящем заключении[1] изложены результаты исследования содержания и направленности проекта федерального закона «О профилактике семейно-бытового насилия в Российской Федерации», текст которого (без пояснительной записки) был размещён для общественного обсуждения на официальном интернет-сайте Совета Федерации с 29.11.2019[2] (далее – законопроект). Законопроект ещё не внесён в Государственную Думу. Анализ законопроекта «О профилактике семейно-бытового насилия в Российской Федерации» даёт необходимые и достаточные основания для выводов о том, что этот законопроект, по существу, направлен не на профилактику семейно-бытового насилия, он лишь риторически прикрыт декларациями такого содержания, а в реальности направлен на достижение совершенно иных целей, и в случае его принятия будет нанесён значительный ущерб конституционным правам граждан Российской Федерации и институту семьи в целом.
В отличие от ранее представленного российскому обществу схожего по своей направленности проекта федерального закона «Об основах системы профилактики семейно-бытового насилия в Российской Федерации» (в редакции от 09.10.2019[3]), который был проанализирован нами в заключении от 07.11.2019[4], данный законопроект «О профилактике семейно-бытового насилия в Российской Федерации» лишён некоторых критических недостатков указанного более раннего законопроекта. Тем не менее, рассматриваемый законопроект «наследует» основные критические недостатки указанной более ранней вариации законопроекта (что вполне ожидаемо, так как их авторами и публично выступающими лоббистами является практически одна и та же группа лиц), обладает многочисленными существенными (нередко – критическими) правовыми дефектами[5], прогнозируемыми последствиями которых (при принятии этого законопроекта) явятся масштабные негативные правовые и социальные последствия, совершенно отличающиеся по сути от тех, которые публично заявляются разработчиками и сторонниками законопроекта.
Исследование законопроекта свидетельствует о выраженных «токсичности» и субверсивности (подрывном характере) этого законопроекта по отношению к публичному порядку Российской Федерации, традиционным российским духовно-нравственным ценностям, в том числе традиционным нравственным основам семьи и семейному укладу российского общества, всей действующей системе обеспечения правовой охраны и защиты семей и несовершеннолетних детей, о противоречии этого законопроекта конституционно-гарантированным правам российских граждан и семей (прежде всего – семей с детьми).
Ниже эти реферативно обозначенные здесь выводы развёрнуто изложены и обоснованы.
1. Дефектный понятийный аппарат законопроекта
Исследуемый законопроект характеризуется высокой степенью дефектности определений (дефиниций) основных использованных в нём понятий, и это грубо нарушает требования законодательной и, в целом, юридической техники, прежде всего – требование обеспечения максимально-возможной определённости и ясности правового содержания и пределов действия правовых норм.
Анализ таких понятия и их определений показывает, что причиной их дефектности является прямой сознательный замысел их авторов в навязывании именно таких, юридически недостаточно определённых по содержанию и границам применения, основных используемых в законопроекте понятий.
Законодательное закрепление одних только таких дефиниций, предлагаемых статьёй 2 законопроекта, уже повлекло бы разрушительное воздействие на институт семьи в Российской Федерации.
1.1. Определение понятия «семейно-бытовое насилие» (статья 2 законопроекта)
Ключевым и системообразующим понятием законопроекта является понятие «семейно-бытовое насилие», под которым в законопроекте понимается: «семейно-бытовое насилие – умышленное деяние, причиняющее или содержащее угрозу причинения физического и (или) психического страдания и (или) имущественного вреда, не содержащее признаки административного правонарушения или уголовного преступления» (статья 2).
Употребление лексической конструкции «содержащее угрозу причинения… вреда» (при крайне неопределённом содержании понятия «вред» в законопроекте) превращает понятие «семейно-бытовое насилие» в «резиновое», дающее возможность при реализации закона (в случае его принятия) произвольно наполнять его очень широкими значениями, чёткие границы которых практически отсутствуют.
Формулировка «имущественный вред» в законопроекте не конкретизирована. Какой именно вред (какого рода) и какому имуществу – телевизору, автомобилю или воздушному шарику, пачке одноразовых салфеток? Если речь идёт о правовых основаниях принятия действий, которые могут оказать разрушительное воздействие на семьи, то подобные отношения должны быть достаточно детально, чётко и ясно прописаны в положениях законопроекта, но этого нет.
Формулировка дефиниции понятия «семейно-бытовое насилие» в статье 2 законопроекта исключает из квалифицирующего состава (совокупности признаков) названного понятия, отражающего деяния, обозначаемые как «семейно-бытовое насилие», из объёма этого понятия административно-наказуемые правонарушения и уголовно-наказуемые деяния (преступления).
Поскольку охватываемые данным определением деяния не относятся к частным (гражданско-правовым) деликтам (исключая из их объёма всё подпадающее под Уголовный кодекс Российской Федерации и Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях), к дисциплинарным проступкам и к процессуальным нарушениям, любым нарушениям иных известных видов, отражённым в нормах законов, то, следовательно, законопроектом вводится новый с точки зрения криминологии вид правонарушения.
Существенно важным является то, что формулировка определения понятия «семейно-бытовое насилие» исключает из объёма этого понятия административные правонарушения и уголовные преступления, то есть все разнообразные деяния, подпадающие под соответствующие статьи Уголовного кодекса Российской Федерации (побои (статьи 116 и 116.1), истязание (статья 117), умышленное причинение лёгкого вреда здоровью (статья 115), угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью (статья 119), оставление в опасности (статья 125), хулиганство (статья 213) и мн. др.) и соответствующие статьи Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях (побои (статья 6.1.1), мелкое хулиганство (статья 20.1), унижение человеческого достоинства (статья 20.3.1), оскорбление (статья 5.61) и др.).
Таким образом, во-первых, закреплённое в статье 2 определение его ключевого понятия полностью аннулирует и обессмысливает все и любые заявления о заинтересованности и стремлении его авторов добиться принятием этого проекта федерального закона создания правовой базы для профилактики, то есть предотвращения, совершения членами семей в отношении друг друга именно убийств, побоев, истязаний, издевательств, оскорблений и т.п. (именно такая аргументация чаще всего используется авторами и сторонниками законопроекта – приводятся случаи гибели женщин от рук их мужей, истязания их мужьями). Это свидетельствует о том, что вся подобная аргументация с примерами уголовно-наказуемых деяний используется лишь для риторического прикрытия истинных целей разработчиков, лоббистов и реальных выгодополучателей законопроекта. Во-вторых, такая дефиниция низводит объём понятия «семейно-бытовое насилие» (учитывая семантическую привязку его к лексеме «насилие») до весьма содержательно узких, противоречивых и нереалистичных признаков, поскольку все основные негативные деяния в семье, которые юридически и фактически обоснованно, действительно, можно было бы отнести к формам и проявлениям «семейно-бытового насилия», уже охватываются вышеназванными и иными статьями Уголовного кодекса Российской Федерации и Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях, но, как это вытекает из нормы-дефиниции статьи 2 законопроекта, исключены из квалифицирующего состава названного деяния (совокупности деяний).
Обоснованно считать, что указанное размытое определение понятия «семейно-бытовое насилие» вовсе неслучайно, напротив, оно призвано обеспечить произвольное (удобное для представителей некоммерческих организаций) правовое регулирование, дающее им широкий диапазон для произвольного принятия решений в отношении конкретных российских граждан и семей. Это усугубляется полным отсутствием в законопроекте каких-либо механизмов допуска таких организаций к «семейно-профилактической» деятельности, а также отсутствием контроля за их деятельностью, ограничений и требований к квалификации их персонала, в том числе по наличию специализированного образования, отсутствию судимости, отсутствию состояния на учёте в психоневрологическом или наркологическом диспансере и т.д.).
Частные коммерческие и идеологические интересы таких организаций по вторжению в сферу семьи всячески поддерживаются и лоббируются в последние годы рядом депутатов и других лиц, в том числе связанных с иностранными организациями, в числе прочего – через данный законопроект и его аналоги. Об этой целевой доминанте законопроекта ещё скажем ниже.
Дефектность определения понятия «семейно-бытовое насилие» обусловлена также тем, что в нём использовано понятие «угроза» без какого-либо чёткого определения меры и формы её (угрозы) осуществления и её проявления, что влечёт намеренную размытость, крайне недостаточную определённость семантического объёма понятия «семейно-бытовое насилие».
1.2. Определение понятия «лица, подвергшиеся семейно-бытовому насилию» (статья 2 законопроекта)
Дефектным является и закрепляемое в статье 2 законопроекта определение понятия «лица, подвергшиеся семейно-бытовому насилию»: «лица, подвергшиеся семейно-бытовому насилию – супруги, бывшие супруги, лица, имеющие общего ребенка (детей), близкие родственники, а также совместно проживающие и ведущие совместное хозяйство иные лица, связанные свойством, которым вследствие семейно-бытового насилия причинены физические и (или) психические страдания и (или) имущественный вред или в отношении которых есть основания полагать, что им вследствие семейно-бытового насилия могут быть причинены физические и (или) психические страдания и (или) имущественный вред».
Дефектность определения понятия «лица, подвергшиеся семейно-бытовому насилию», главным образом, заключается в том, что в круг лиц, признаваемых, согласно законопроекту, подвергшимися «семейно-бытовому насилию», не включены лица, являющиеся сожителями, то есть проживающие вместе и находящиеся в фактических, но не зарегистрированных брачных отношениях (поскольку в отношении охватываемых формулировкой «иных лиц» указан признак «связанные свойством»). И это детерминирует направленность законопроекта именно на воздействие на членов семьи и семью в целом, и вследствие заявляемого и прогнозируемого широкого применения этого закона – на институт брака и семьи. С другой стороны, это высвечивает и подтверждает и без того известную причастность к инициированию и лоббированию данного законопроекта (равно как и его ранее представленного аналога – законопроекта «Об основах системы профилактики семейно-бытового насилия в Российской Федерации») международных и иностранных организаций, в том числе организаций гомосексуалистов, поскольку им самим-то в их «двойках» проблемы с посторонним контролем над насилием вовсе ни к чему.
Про неопределённость формулировки «имущественный вред», отражающей основания признания конкретных ситуаций и действий «семейно-бытовым насилием», уже было сказано выше. Особенно широкий простор для произвольной интерпретации и произвольной реализации правовых норм даёт словосочетание «могут быть причинены», применённое в определении ключевого понятия законопроекта.
Отметим также, что использование в формулировке определения понятия «лица, подвергшиеся семейно-бытовому насилию» лексической конструкции «в отношении которых есть основания полагать, что им вследствие… могут быть причинены» лишает указанное понятие необходимой юридической определённости, превращает его в «резиновое», что даёт возможность при применении закона произвольно и весьма широко интерпретировать признаки этого понятия и принимать произвольные необоснованные решения.
1.3. О понятии «психические страдания»
В законопроекте понятие «психические страдания» употребляется в определениях ключевых понятий законопроекта – понятия «семейно-бытовое насилие» и понятия «лица, подвергшиеся семейно-бытовому насилию» (статья 2), а также в пункте 6 статьи 4 законопроекта.
Указанная лексическая конструкция является содержательно весьма неопределённой, размытой по своему смыслу, тем более в качестве основания для признания конкретных ситуаций и действий «семейно-бытовым насилием».
Лексическая конструкция «психические страдания» употребляется в законодательстве Российской Федерации только в статье 117 «Истязание» Уголовного кодекса Российской Федерации, но в законопроекте это понятие употреблено не в этом уголовно-правовом значении, учитывая, что в определении понятия «семейно-бытовое насилие» из его объёма исключены деяния, содержащие признаки административного правонарушения или уголовного преступления.
Указанное вносит существенный элемент неопределённости – не только в интерпретации указанных понятий и правовых норм при их применении, но также в весь исследуемый в настоящем заключении законопроект в целом. И это создаёт дополнительные возможности для произвола в отношении российских семей.
1.4. О понятии «физические страдания»
В законопроекте лексическая конструкция «физические страдания» употреблена в определениях ключевых понятий законопроекта – понятия «семейно-бытовое насилие» и понятия «лица, подвергшиеся семейно-бытовому насилию» (статья 2).
Лексическая конструкция «физические страдания» так же является содержательно весьма неопределённой, размытой по своему смыслу, тем более в качестве основания для признания конкретных ситуаций и действий «семейно-бытовым насилием».
Эта лексическая конструкция имеет несколько референций к нормам действующего российского законодательства (в их числе: часть 2 статьи 3.1 «Цели административного наказания» Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях, часть 2 статьи 7 «Принцип гуманизма» Уголовного кодекса Российской Федерации), но не как охватывающим деяния, прямо описываемые этой лексической конструкцией и позиционируемые как наказуемые в силу противоправности как таковые, а в иных модальностях.
1.5. Определение понятия «нарушитель» (статья 2)
Закрепляемая статьёй 2 законопроекта дефиниция понятия «нарушитель»: «нарушитель – лицо, достигшее восемнадцати лет, совершившее или совершающее семейно-бытовое насилие» – это один из самых явных и ярко выраженных дефектов законопроекта, поскольку не предполагает выделения и закрепления вообще никаких признаков «нарушителя», игнорирует презумпцию невиновности, не предполагая вообще никаких форм вины и способов её доказывания. Не закрепляется никаких процессуальных оснований, условий и процедур признания лица «нарушителем».
Исходя из определения этого понятия во взаимосвязи с другими нормами законопроекта получается, что нарушителем может быть признан человек, при простом наличии у некоего другого лица (у кого угодно) некоего неопределённого «основания полагать» и даже без факта совершения деяния, которым был нанесен явный вред потерпевшему, а лишь просто на основе предположения («может быть», «вследствие») о том, что какое-то действие, обладающее признаками «семейно-бытового насилия», содержащее угрозу причинения вреда, «может быть» совершено, то есть ещё с какой-то долей вероятности может случиться. И у такого лица, признанного нарушителем без всяких гарантий защиты его прав, моментально возникают «обязанности» (статья 26).
Кроме того, позиционирование в качестве «нарушителя» только совершеннолетнего лица выводит из числа лиц, совершающих «семейно-бытовое насилие», несовершеннолетних лиц – детей (в том числе приёмных), племянников и лиц с иной степенью родства (или свойства) по отношению к тому лицу, в отношении которого совершается «насилие».
Согласно многочисленным позициям Европейского суда по правам человека, размытость и неопределённость правового регулирования – это грубый недостаток законодательства, априорно влекущий грубое нарушение права на справедливое судебное разбирательство, предусмотренного и гарантированного параграфом 1 статьи 6 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 04.11.1950, пунктом 1 статьи 14 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16.12.1966, статьёй 10 Всеобщей декларации прав человека от 10.12.1948. Такая позиция подтверждена Европейским судом по правам человека в целой линейке его решений (Постановление от 26.03.1982 по делу «Адольф против Австрии»[6], Постановление от 06.04.2004 по делу «Хелен Стил и Дэвид Моррис против Соединенного Королевства»[7] и мн. др.).
2. Противоречие публичному порядку Российской Федерации закрепляемого законопроектом перечня оснований для вторжения в семьи со стороны органов государственной власти, местного самоуправления, государственных, муниципальных и частных организаций
В качестве оснований для «осуществления мер профилактики семейно-бытового насилия» (причём разнообразие таких мер не охватывается даже данным законопроектом, допускающим вольные интерпретации его основных понятий сообразно полёту фантазии лиц, которые по этому законопроекту смогут произвольно вторгаться в семьи) часть 1 статьи 17 законопроекта определяет 5 позиций («обстоятельств»). Пункт 5 части 1 статьи 17, говорящий о судебном решении, принципиальных возражений не вызывает, хотя и к нему вопросы имеются. А вот прочие позиции точно требуют комментариев.
Пункт 1 части 1 статьи 17 в качестве основания вмешательства, вторжения в семью определяет «заявление лица, подвергшегося семейно-бытовому насилию, либо его законных представителей о факте семейно-бытового насилия)». Но указать в проектируемом законе одно такое заявление в качестве достаточного основания для вторжения в семью совершенно недопустимо, это является необоснованным, поскольку вполне возможны ситуации взаимно-неприязненных отношений между членами одной семьи и детерминированных этим попыток одного члена семьи опорочить другого, навредить ему (например, в условиях споров о наследстве).
Пункт 2 части 1 статьи 17 в качестве основания вмешательства, вторжения в семью определяет «обращение граждан, которым стало известно о свершившемся факте семейно-бытового насилия, а также об угрозах его совершения в отношении лиц, находящихся в беспомощном или зависимом состоянии». Каким угодно «гражданам» дозволяется направить подобного содержания «обращение». Куда – не указано, надо полагать – куда и кому угодно. Равно как и не указаны требования к содержанию и форме такого обращения, надо полагать – о чём угодно, что только можно произвольно истолковать как имеющее какое-то отношение к «семейно-бытовому насилию». С учётом определений понятий «лица, подвергшиеся семейно-бытовому насилию» и «семейно-бытовое насилие» в статье 2 законопроекта, достаточно просто чтобы у некого лица (у кого угодно) просто возникли бы некие «основания полагать» или ему «стало известно».
Далее здесь
Оценили 4 человека
5 кармы