Русский язык, конечно, почти все из нас знают с детства. И мы по-русски и говорим, и пишем, и думаем. Это, можно сказать, прикладная область языкознания :о). Однако, как показывает практика, мы, практически знаем его не досконально. Хотите аналогию? Тело наше мы тоже знаем с детства. И пользуемся им :о) Однако, хирурги, то есть, специалисты, знают строение человеческого тела гораздо лучше нас. Точно так же, учёные из когнитивных областей науки лучше нас знакомы с проблемами разумной деятельности человека. Ребята. Не пора ли признаться себе, что специалисты понимают в вопросах языкознания поболее нашего? А понимая это, не выставлять себя полными дураками?
Продолжаю публикацию статей специалиста в лингвистике Светланы Анатольевны Бурлак.
"Казалось бы, А.А. Зализняк уже сказал о любительской лингвистике всё – в Интернете легко найти записи его лекций, книга «Из заметок о любительской лингвистике» в 2010 году вошла в шорт-лист премии «Просветитель», – но нет, охотники пофантазировать на тему происхождения слов по-прежнему находятся. И пишут, например, что Сибирь – того же корня, что и север, или что Бог – того же корня, что и буква, и вообще происходит от первобытного звука бух.
У других любителей получается по-другому: Сибирь оказывается Се-Бер (где бер – медведь, как в бер-логе), а в слове боже усматриваются «бо – указательное, он – сущий», – это разложение должно, по мнению его автора, давать смысл «он суть огонь, свет»; слово русский одни считают связанным с рысью, другие – с санскритским риши «мудрец»... Как же они определяют, какой вариант считать правильным? В самом деле, слова эти появились давно, кто же знает, что тогда было?
Но не спешите разводить руками. Проверить, что было в древности, мы, конечно, не можем, но мы можем посмотреть, как появляются новые слова сейчас. Ведь древние народы не знали, что они – древние и что поэтому им надо образовывать новые слова не так, как все нормальные люди делают, а совсем по-другому!
Итак, посмотрим, как появляются новые слова. Для начала хотя бы в одном языке – в современном русском (для серьёзного исследования, конечно, требуется больше материала, но в качестве примера хватит пока и этого). Спросите у ваших бабушек, когда появилось слово «мобильник», – они наверняка помнят те времена, когда такого слова в русском языке ещё не было. Значит, «мобильник» годится в качестве недавно появившегося слова. Откуда это слово взялось? Ответ очевиден: это «мобильный» (то есть переносной, не привязанный к определённому месту) телефон, именно от прилагательного «мобильный» слово «мобильник» и образовано. А могло бы оно быть образовано от слова «окно»? А от слова «ангел»? Теоретически – почему бы нет, мобильник открывает людям окно в мир общения, несёт, подобно ангелу, добрые вести (или не очень добрые – но ведь и ангелы разные бывают)... И тем не менее такие идеи никому в голову не пришли. Почему? Да потому, что если этот предмет уже назван «мобильным телефоном», то незачем изобретать ещё какие-то смысловые связи, проще воспользоваться готовыми.
Но ведь мобильный телефон можно назвать не только «мобильник», но и «мобильный» (употребив это слово как существительное), и «мобилка», и «мобила», и даже «мобило» – вон сколько разных вариантов. А если я вам скажу, что ещё его называют «мобилтсрф», вы мне поверите? Правильно, нет – дурацкое какое-то слово «мобилтсрф», кто ж такое выговорит! Да, возможность произнести слово без затруднения – это существенное ограничение. Только, как ни удивительно, в разных языках «выговариваемыми» и «невыговариваемыми» оказываются разные вещи. Например, для японцев совершенно невыговариваем звук л (они даже в заимствованиях заменяют его на р), для гавайцев (ещё пару веков назад) – р (они его, наоборот, на л заменяли). Для многих народов, осваивавших латынь в эпоху римских завоеваний, ужасно трудно было произносить сочетание st в начале слова – поэтому, например, латинское слово status «состояние» превратилось в испанском в estado (добавилось начальное е, t между гласными, как и во множестве других испанских слов, стало звонким), а во французском – в état. Сами же латиняне начальное st выговаривали с лёгкостью. Не представляет труда начальное st и для итальянцев, в чьём языке тот же самый status превратился в stato. А в русском языке может быть даже четыре согласных в начале, как в слове встреча.
Но с течением времени представления о том, что можно выговорить, а что – нет, меняются: например, в современном испанском (и во французском) есть слово stress, пришедшее из английского (значит оно, как вы правильно догадались, «стресс»). Жителям Древней Руси совершенно невыговариваемыми казались слова, оканчивающиеся на согласный звук: даже если им приходилось слово заимствовать, они непременно добавляли к нему на конце звук ъ (ну, или ь, если конечный согласный был мягким) – как, например, в имени Исоусъ из греческого Ιησους. Да-да, ещё в XII веке ъ и ь были особыми гласными звуками: ъ произносился примерно так, как первое о в слове воротничок, ь – примерно как е в слове легализовать; до определённого момента они даже могли быть ударными. И уж конечно, когда носители древнерусского языка образовывали свои собственные слова, они непременно оканчивали их на какой-нибудь гласный, – посмотрите на любую рукопись XI или XII века. А в современном русском языке всё совсем не так: слова, оканчивающиеся на согласный, мы произносим легко, а вот звук ъ под ударением – попробуйте выговорить! (Другое дело – сочетание «лтсрф»: его нельзя встретить ни в древнерусских, ни в современных русских словах.)
Поэтому настоящие учёные, когда выясняют происхождение слов, обязательно обращают внимание на то, в каком языке и когда это слово должно было появиться, если это заимствование – то из какого языка в какой и когда оно пришло и какие в тех языках в те времена были представления о том, что хорошо выговаривается, а что – нет. Если всё сошлось – значит, этимология имеет право на существование. А лингвистов-любителей вопрос «когда» вообще не волнует: они никогда не видели древних памятников и поэтому уверены, что «лёгкие» и «трудные» звуки и сочетания звуков для всех языков всегда одни и те же – такие, к каким они привыкли в своём родном языке. Например, для венгерских лингвистов-любителей самые правильные звуки, конечно, венгерские.
Ну хорошо, а если я скажу, что мобильный телефон где-то называют «хмобил», вы поверите? Тоже нет, хотя в сочетании хм ничего странного нет: хмурый, хмарь, хмыкнуть... И опять же понятно почему: зачем здесь это х? Ведь такой приставки в русском языке нет. Ну, хорошо, а «мобилизм» его могут назвать? Суффикс -изм-то точно есть! Да, есть, только он тут ни при чём: вот если бы мы образовывали название какого-нибудь философского направления или течения в искусстве, суффикс -изм нам бы подошёл, а для названий предметов в русском языке используются другие суффиксы.
Так же образуются слова и в других языках – с помощью тех средств словообразования, какие там (и в те времена) привычны. Один язык любит суффиксы, другой – приставки, третий предпочитает составлять слова объединением корней... А бывают и совсем удивительные для нас способы: например, полинезийский язык ниуэ любит удвоения. Пришло в него из английского слово pin «булавка» – из него сделали глагол pine «приколоть булавками» (на конце появился гласный е, поскольку слов, оканчивающихся на согласный, язык ниуэ, как и древнерусский, не выносит). А от этого глагола можно образовать форму для выражения смысла «много разных объектов прикололи булавками»: pinepine. Соответствующий смысл в ниуэ принято выражать именно так: например, если перевернуть что-то одно, это будет fuli, а если много всего разного, то fulifuli.
Почему так происходит? Да просто по привычке! И эта привычка очень важна – она позволяет говорить и понимать, не вызубривая все слова наизусть: если мы знаем, что значит корень и какое значение добавляет суффикс, мы можем понять слово, даже если слышим его впервые в жизни. Поэтому придумать, конечно, можно какое угодно слово (хотите – сами попробуйте), но употреблять ваше слово в разговорах с другими людьми будут только те, кто точно знает, что собеседники поймут его с первого раза, без всяких объяснений. И именно поэтому слов типа «мобилтсрф» или «хмобил» в языках не возникает.
А теперь посмотрим, во что предлагают нам поверить лингвисты-любители. Начнём хотя бы с названия индийского письма деванагари. В Интернете популярна история, согласно которой слово деванагари происходит от русского выражения «дева на горе», поскольку «древние жрецы Индии и Тибета с гор передавали свои послания и знания людям через жриц, демонстрирующих языком тела похожие на руны фигуры».
Индийским письмом – как бы ни удивительно это было для некоторых «мыслителей» – пишут в Индии, на местных индийских языках, в частности, на современном языке хинди и на древнем языке санскрит. Если посмотреть на тексты, написанные письмом деванагари, легко убедиться, что они написаны не по-русски. Даже если переписать их русскими буквами, можно получить, например, такое: Асид раджа Нало нама Вирасена суто бали. Это начало сказания о Нале и Дамаянти, буквально оно переводится как «[Жил-]был раджа, Наль [по] имени, Вирасены сын могучий». И асид, и нама, и суто, и даже, возможно, бали имеют соответствия в русском языке. Но, согласитесь, так сразу этого не видно. Поэтому, говоря о происхождении слова деванагари, разумно для начала обратиться к санскриту. В санскрите это слово выглядит как devanāgarī, с долгим a после n и долгим i на конце. А ещё в санскрите есть слово nagara- «город», от которого можно образовать прилагательное, которое в женском роде получит окончание ī. Прилагательное это означает «городской»; когда в санскрите образовывали прилагательные такого типа, корень ставили в самую длинную ступень чередования (поэтому персонажи Махабхараты сыновья Куру называются Кауравы, буквально что-то вроде «куровские»), значит, долгое a после n вполне закономерно. Первая часть означает «бог», слов с таким началом в санскрите огромное количество, например, devaloka- означает «мир богов», devasad- «сидящий среди богов». Так что слово деванагари всем, знающим санскрит, легко понять: это «божественная городская [письменность]». А те, кому известно, что деванагари – далеко не единственное индийское письмо, знают, что оно является одним из потомков письма брахми. В слове brahmī на конце – то же самое долгое ī, примета женского рода – это даёт возможность увидеть, что письменность древние индийцы издревле (по крайней мере, с V века до нашей эры) считали относящейся к женскому роду. И конечно, русские дева и гора тут вовсе ни при чём: «девушка» на санскрите называется kanā, kanyā или kanyakā, а «гора» – giri-.
Кстати, и само слово санскрит имеет в санскрите вполне прозрачную мотивировку: у него есть приставка saṃs-, означающая примерно то же, что русское с-, корень kar-, означающий «делать», и суффикс причастия прошедшего времени -t- (такой же, как, например, в русском причастии надетый), за которым следуют окончания. Чтобы образовать причастие на -t- в санскрите, корень надо поставить в самую короткую ступень чередования, от kar- это будет kr-, r при этом, оказавшись между согласными, станет слоговым. Слоговое r впоследствии произносить разучились и стали при чтении заменять на ri (так же, как, например, в словах риши «мудрец» и Ригведа). Носовой призвук после гласной (ṃ) оказался для европейцев слишком трудным, и поэтому они заменили его похожим, но более привычным звуком n. Таким образом, в своём исходном санскритском виде слово санскрит означает буквально «сделанный, обработанный» – и всем знающим санскрит понятно, почему его стоило назвать именно так: это тщательно отделанный литературный язык, он противопоставляет себя «необработанным» местным наречиям – пракритам. А русские слова «сам» и «скрыт» (которые лингвисты-любители выдают за «расшифровку» санскрита) не имеют к санскриту никакого отношения.
Профессиональный лингвист, занимающийся этимологией, всегда стремится выяснить, как привычно было образовывать слова в том языке, который он изучает, – какие там присоединялись суффиксы (или не суффиксы), какой смысл они добавляли, какие чередования при этом происходили, куда сдвигалось ударение... Напротив, лингвисты-любители не делают этого никогда – они просто не задумываются о том, как существует и функционирует язык, как он у людей «в голове укладывается». Они рассматривают изолированные слова, совершенно не замечая, что в языке слова соотносятся друг с другом и в этих соотношениях есть система. Они не обращают внимания на то, что у слов есть «родственники» – иногда даже в языках столь близких, что люди, знающие оба, автоматически и бессознательно «пересчитывают» звуки с одного языка на другой. Они даже вообще не понимают доводов такого рода. И для них это очень удобно: чем меньше знаешь, чем меньше задумываешься о том, как устроен мир, тем легче придумывать любую чушь и самому свято верить в неё."
Светлана Анатольевна Бурлак
Cтарший научный сотрудник Института востоковедения РАН, д. ф. н.
http://antropogenez.ru/article...
Начало статей по лингвистике:
О лингвистах-любителях: Сибирь - это "север" или "се бэр"?..
Оценил 41 человек
51 кармы