В НИИ я пришла, когда Людмила Витальевна была уже весьма пожилой (по моим представлениям) дамой. Ей было – страшно сказать! – за пятьдесят. Сколько именно лет насчитывало это «за», никто толком не знал, но выглядела она для своего возраста неплохо. Красавицей не была, но модно и дорого одевалась, еженедельно меняла причёску и молодилась изо всех сил. После работы она не спешила домой, а, как правило, шла в ресторан или театр. Судя по амбре, которое она регулярно источала по утрам, и то, и другое сопровождалось горячительным – впрочем, пьяной её никогда не видели.
Семьи у Людмилы Витальевны не было, поскольку замужество и «сопливый выводок» - это не для неё. Детьми она… как бы это сказать? - брезговала. Они её раздражали. При встрече со звонкоголосыми отпрысками коллег она морщилась, словно от зубной боли, и бросала на них колючие взгляды. Особо слабонервные личности прятали своих чад при её приближении, опасаясь сглаза. Пожалуй, за всю свою жизнь я не встречала больше никого, кто настолько не любил бы детей.
Впрочем, любила ли она вообще хоть кого-то – так и осталось тайной. Людмила Витальевна занимала должность зам. начальника отдела, в который я попала сразу после института. Характер у неё, как вы уже догадались, был тяжёлым, а потому за глаза мою первую начальницу у нас называли только по фамилии: Петрова.
Сплочённый коллектив отдела был разновозрастным, зато монолитно женским.
Статная и грозная на вид Ядвига Карловна – жена настоящего академика. Тогда ей было, кажется, также за пятьдесят, хотя выглядела она гораздо старше: в отличие от зам. начальницы, Ядвига Карловна не признавала косметики и прочих женских хитростей, а модным нарядам предпочитала юбки в пол и разнообразные шали. В жизни она выбирала прямые пути, совсем, как паровоз, и дымила почти так же. Из всех доступных советскому курильщику табачных изделий она ещё в юности выбрала «Беломор канал», и, как правило, в комнату входила, сопровождаемая густым облаком его сомнительного аромата. Мы неоднократно пытались соблазнить её разными сигаретами, чтобы избавится от специфического папиросного запаха в помещении, но всё было напрасно. Всякий раз происходило одно и то же: Ядвига Карловна затягивалась сигаретой, медленно пускала дым в открытую форточку, качала головой и совершенно не к месту повторяла поговорку о старом коне, который борозды не испортит. Сигарета отправлялась в урну, а жена академика с удовольствием затягивалась любимой папироской.
Несмотря на то, что капля никотина убивает лошадь, Ядвига Карловна была ошеломляюще энергична для своего возраста, а её работоспособность поражала воображение. За это – и за любовь к «Беломору», конечно, - в отделе ей негласно присвоили титул Паровоза революции. Паровоз революции Ядвига Карловна женщиной была простой, не кичливой и постоянно подкармливала молодёжь собственноручно сваренными вареньями невероятной вкусноты. Оповещая об очередном ароматном чаепитии зычным и хриплым от постоянного курения голосом, она любила приговаривать: «Садитесь, девки, да ешьте побольше варенья! Сахар полезен для мозга!»
«Девки» - это мы, пятеро смелых. Недавние выпускницы, молодые специалистки, которые упорно оставались в НИИ на крохотных зарплатах и не пытались переметнуться на более оплачиваемые места. (Веру Григорьевну – даму средних лет – Ядвига Карловна к девкам не относила и приглашала отдельно)
Единственной моей ровесницей из пятёрки смелых была Ася. Ася приехала из далёкой Якутии. Как её к нам занесло – уже не помню, кажется, мужа её перевели. После работы Ася бегом мчалась домой, чтобы успеть встретиться с любимым, служебный долг которого частенько задерживал его в казармах. Так я и запомнила Асю: прекрасные миндалевидные глаза пугливой лани, круглое смуглое личико, две тугие чёрные косички на спине, и вечно убегает, лишь только прозвенит звонок.
Тихую и молчаливую Светлану помню довольно смутно. Признаться, если бы ни эта история, то я и вовсе забыла бы о ней: сидела Светлана ко мне спиной за первым столом, у окна, и лица её я не помню – только спину. Она родилась в какой-то далёкой деревне. Оттуда к ней частенько приезжали родственники, а потому тридцатилетняя Светлана постоянно таскала домой сумки с продуктами, хотя не была замужем и детей не имела. Ответственная и аккуратная, разговаривала моя коллега мало и неохотно, приходила и уходила незаметно, выдающихся достижений и ярких инициатив за ней не числилось, но работала она лучше многих – вот и всё, что могу рассказать.
Зато Ольгу и Киру помню отлично. Две закадычные подруги ещё с института, они жили, будто сёстры. Обе – разведёнки, в свои двадцать семь на жизнь смотрели уж слишком язвительно. Я к тому времени уже была счастливо замужем, а потому разделить их горькую разочарованность обыденностью никак не могла. Впрочем, это не мешало нам при случае весело болтать о том, о сём, а в тёплое время года вместе объедаться мороженым по пути к метро.
Несмотря на свои мрачные воззрения на мужчин, происходившие из их разводов, Ольга и Кира продолжали бегать на свидания. Частенько по утрам они таинственным шёпотом обсуждали своих кавалеров в женском туалете, маскируясь от любопытных глаз клубами сигаретного дыма. Меня или Асю они в свои секреты не посвящали, потому как замужним их было не понять, а Светлана была слишком серьёзная - не их поля ягода.
Вера Григорьевна, о которой я уже бегло упоминала выше, была дамой в расцвете лет. Муж и двое детей школьного возраста не давали расслабиться ни на минуту: телефон в отделе то и дело разрывался сообщениями о том, что муж Володя забыл ключ; что младший заболел, а старшая опять надерзила учителю; что собрание родительского комитета переносится; что собирать на подарки будут не по четыре, а по пять рублей, и что апельсинов в эти подарки не достали, и так далее до бесконечности. Своей бурной деятельностью и статусом единственной в отделе матери семейства Вера Григорьевна вызывала уважение всего коллектива. Кроме Людмилы Витальевны.
Впрочем, Людмила Витальевна не уважала никого. За два года знакомства я ни разу не услышала от неё доброго слова, обращённого к кому-либо из коллег. Производственные споры она решала, как говорят в народе, горлом, то есть скандалила напропалую, да ещё и жаловалась руководству, доводя до исступления всех участников конфликта. Связываться с ней никто не хотел, поэтому всякий раз терпели до последнего. Молодых сотрудниц она недолюбливала особенно. Кто знает, может, мы напоминали ей об ушедшей юности, которую не вернёшь?
В ответ на резкость и грубые замечания разведёнки тихо огрызались, Ася же пунцовела, на какое-то время застывала в оцепенении, а потом незаметно промокала платком уголки блестящих глаз. Пару раз молчаливая Светлана рыдала, спрятавшись в женском туалете. Чем трудолюбивая и ответственная Света не угодила Петровой, было не понятно.
Прошло много лет, и мне уже не вспомнить, попадалась ли я под тяжёлую руку Людмилы Витальевны. Может, подобное и случалось, но в те времена я была слишком счастлива для того, чтобы обращать внимание на такие вещи. Если уж быть до конца откровенной, то я вообще мало что замечала: как многие счастливые люди, я жила в своём сверкающем мире, так редко пересекавшемся с реальностью. Единственное яркое воспоминание о Петровой связано с небольшим эпизодом, имевшим место задолго до событий, о которых я хочу вам рассказать.
В один майский пятничный вечер на выходе из института я увидела за оградой Людмилу Витальевну под ручку с франтоватым мужчиной, который, похоже, только что подарил ей букет роз. Смеясь и увлечённо разговаривая, они повернули на улицу. Я остолбенела, а потом, забыв все приличия, пробежала через двор, чтобы от ворот рассмотреть, куда они пошли. Зачем? Без понятия. Наверное, просто хотела убедиться, что мне не привиделось. Выглянув из-за массивной колонны, сквозь кованый узор огромной створки ворот взглядом я нашла Людмилу Витальевну. Да, она шла с мужчиной, и по всему было видно, что они наслаждались обществом друг друга.
Немного постояв (будто идти по одной с ними улице запрещал закон!), я вышла следом. В сквере у метро я вновь увидела воркующую парочку. На моих глазах мужчина поймал такси и перед тем, как посадить в него Петрову, поцеловал ей руку. От изумления я остолбенела.
Проводив взглядом удалявшееся такси, я развернулась, купила мороженое, села на свободную лавочку и задумалась. Выходит, мы плохо знаем Людмилу Витальевну? Не может она быть так ужасна, если кто-то смотрит на неё влюблёнными глазами и целует ей руки! Ведь для этого нужны хоть какие-то основания. Получается, мы их просто не видим, не замечаем?
Вспомнилась повесть Толстого «Гадюка», потрясшая меня в детстве. Мысленно перелистывая её события и образы, я пыталась сравнить отчаянную героиню Ольгу, в мирной жизни презираемую и непонятую, с нашей Петровой. «Может, она тоже пережила какую-то драму, и поэтому у неё такой характер?» - думала я.
Поделиться с коллективом сенсационной новостью удалось только в понедельник. Каково же было моё изумление, когда в ответ никто, кроме Аси, не выразил ни малейших признаков удивления. Вера Григорьевна неопределённо хмыкнула и пожала плечами, разведёнки со смехом переглянулись, а Ядвига Карловна, прочистив горло, раскатисто объявила:
- Да у неё каждую неделю новый кавалер! Девчонки, вы чего, не знали?
Мы с Асей не знали…
Пару недель я размышляла о превратностях судьбы, способных так ожесточить человека, и сравнивала Петрову с толстовской Гадюкой. Я выискивала признаки тяжёлой душевной травмы, даже расспрашивала старших коллег о жизни Людмилы Витальевны, но никто ничего не знал. Исподтишка наблюдая за ней, я пыталась рассмотреть что-то особенное, что видели в Петровой её мужчины, однако не слишком преуспела. А потом всё это забылось…
Свой едкий характер Петрова держала в узде только с начальницей, Ириной Альбертовной. Ирина Альбертовна восседала в отдельном кабинете и в наших чаепитиях участия не принимала. Её вообще частенько не бывало на рабочем месте, а потому в моём рассказе она почти не появляется...
Спустя полтора года оказалось, что те самые петровские «за», что были после пятидесяти, накопились в количестве, достаточном для выхода на пенсию. Туда мы её и проводили, с удовольствием думая о том, что больше уже никогда с Людмилой Витальевной не увидимся.
Должность Петровой отдали Вере Григорьевне, которая подходила и по возрасту, и по опыту, и по образованию. Работать под её началом стало гораздо приятнее и проще. Нервозная, давящая атмосфера скандалов, сопровождавшая Петрову, забылась. Освободившуюся ставку Веры Григорьевны решили поделить между сотрудниками. Получилась неплохая прибавка к жалованию, да и к новому человеку привыкать не пришлось – словом, все остались довольны.
Прошло ещё полгода. И тут грянуло.
***
В один не прекрасный день на излёте ноября дверь отдела распахнулась, и в неё вошла Вера Григорьевна в сопровождении Ирины Альбертовны. Появление обеих начальниц обычно не сулило ничего хорошего. Так и вышло. Ирина Альбертовна вздохнула, зачем-то сняла очки, задумчиво покрутила их в руках, потом снова надела и начала:
- Ну, девочки, все вы знаете нашу Людмилу Витальевну…
- Почему это «нашу», когда она на пенсии давно? – словно чувствуя неладное, перебила Ольга.
- Нашу, потому что она много лет проработала в нашем коллективе, и теперь мы за неё несём ответственность.
Эти слова не понравились нам ещё больше. Даже Ася встрепенулась:
- Какую ответственность?
- Ну-у-у… - замялась Ирина Альбертовна, - такую, как за члена коллектива.
- Бывшего члена, - уточнила я.
- Да, бывшего члена коллектива, - поправилась Ирина Альбертовна. – Но всё равно несём…
- Да что случилось-то? – поинтересовалась из своего угла Кира.
- У нашей Людмилы Витальевны случился инсульт, - на этот раз речь начальницы была прервана громким хором возгласов присутствующих: ситуация одновременно и прояснялась, и на глазах ухудшалась. Мы уже поняли, к чему идёт разговор, но ещё надеялись, что ошибаемся. Не повезло: Ирина Альбертовна подтвердила наихудшие из опасений.
У Петровой не было мужа, не было детей, не было родни, которая смогла бы ухаживать за ней после выписки. А уход ей требовался самый тщательный: дело в том, что Людмилу Витальевну частично парализовало. Денег на оплату сиделки у неё не было, НИИ тоже выделить не мог. Оставались мы – безплатные помощницы и приходивший дважды в неделю специалист из собеса…
Вера Григорьевна как руководитель отдела и мать семейства от тягостных обязанностей по уходу за Петровой была освобождена. Ядвигу Карловну решили не беспокоить по причине её почтенного возраста – на что она хрипло ответила коротким «Вот ещё!». Так жена академика выразила своё несогласие с несправедливым отношением к её физическим возможностям и к распределению повинности.
- Девки, не бойтесь, я вас не брошу, - прогудела она, энергично выпустив облако «Беломор канала» в открытую форточку дамской комнаты. Благородство Ядвиги Карловны растрогало нас и вселило чуточку уверенности. Нет, недаром она звалась Паровозом революции! На неё можно было положиться.
Решено было первые визиты наносить попарно, во главе с Ядвигой Карловной. С содроганием распределив дни посещений, мы стали вживаться в роли сиделок. Вместе с Ядвигой Карловной первой на дом к своей бывшей мучительнице отправилась Светлана. На следующее утро мы с волнением ждали отчёта. Рассказ был неутешительным. Дела у Петровой были и впрямь так плохи, как нам сообщили. Даже многое повидавшая жена академика была под впечатлением.
- Да, девки, врагу такое не пожелаешь! – задумчиво покачала она головой, - Светланка наша и вовсе испугалась.
Светлана, нервно перебирая бумаги на своём столе, дрожащим голосом возразила:
- Я не испугалась, Ядвига Карловна - мне противно. Это большая разница! – и добавила, повернувшись к нам: - Почему я должна за ней ухаживать?! Она превратила мою жизнь в ад, а я должна ей теперь помогать? Почему?! Сначала она изводила меня, как могла, а теперь я выношу за ней судно! Вот скажите мне, где справедливость?! Лежит, зыркает на меня злющим глазом, как будто дырку просверлить во мне хочет, а я ей - помогай!
Со слов первопроходцев выходило, что характер у Людмилы Витальевны остался прежним. Энтузиазма это известие не прибавило…
Через неделю очередь дошла и до меня.
***
Ядвига Карловна открыла квартиру своим ключом, и мы вошли в полумрак прихожей, пропитанный запахами лекарств и больного тела. Привычно нащупав выключатель, она зажгла свет. Крохотная прихожая выглядела аккуратно, хотя её, должно быть, давненько не прибирали. В нерешительности я застыла на пороге. Увидев это, Ядвига Карловна просипела мне в ухо:
- Обувь не снимай, всё равно тут мыть некому.
Мы прошли в комнату, где на диване лежала больная. Притворно бодрым голосом Ядвига Карловна от двери приветствовала её:
- Людмила Витальевна, привет! Это мы пришли. Спишь?
Одеяло на диване зашевелилось, из-под него показалась рука. В темноте наступивших зимних сумерек, окутавших комнату, не было видно, какой знак подавала Людмила Витальевна. Осмотревшись, я обнаружила на стене справа выключатель. Когда зажёгся свет, мы с Ядвигой Карловной увидели направленную на нас дулю. Я не могла поверить своим глазам, а Ядвига Карловна как будто и не удивилась.
- Ай-ай-ай, как не стыдно, Петрова! Ты же разумный человек, что за дурацкие шуточки! Первый класс, вторая четверть! – подошла, откинула одеяло, и со вздохом продолжила: - Так и будешь девчонок пугать? Они все разбегутся, что делать-то будешь?
Из-под откинутого одеяла мне открылся вид на одутловатое и перекошенное лицо Петровой. Оно производило странное и неприятное впечатление: одна его часть будто поплыла вниз, прикрыв веком один глаз и искривив рот, как в маске клоуна. Всклокоченные короткие седые кудри на пожелтевшей подушке смотрелись не менее ужасно, но самым жутким, безусловно, был взгляд, которым впилась в меня Людмила Витальевна. Здоровый глаз сверкал то ли слезой, то ли злостью и смотрел пристально и неотрывно. Мне стало не по себе, и я немного посторонилась, чтобы избежать его, но тут же поняла, что безуспешно: Петрова всё также следила за мной. Заметив наши маневры, Ядвига Карловна коротко бросила:
- Петрова, прекрати играть в гляделки, ты не в тире, не прицеливайся! – после чего блестящий взгляд больной уставился в потолок. За весь визит Петрова не сказала ни слова – может, просто не могла ничего сказать.
Закончив хлопоты по уходу за Людмилой Витальевной, мы закрыли дверь и вышли на улицу. Шёл первый в том году снег. Уже включили уличное освещение, и снежинки красивой прозрачной занавеской колыхались в свете фонарей. Паровоз революции, естественно, вытащила неизменную папироску.
- Слышь, давай, постоим тут, покурим, а то меня аж трясёт всю, идти не могу, - сказала она мне.
- Ядвига Карловна, Вы что?! Вам плохо?! – вскричала я.
- Да нет, чего ты вопишь, дурында! Просто нервное… Это у меня от Петровой такой отходняк.
- А-а-а... – мысль о том, что несгибаемая Ядвига Карловна – тоже человек, которому не чужды простые человеческие слабости, меня поразила. «Ну, если даже её трясёт, то мне стыдиться нечего», - решила я про себя.
- Ты-то как, молодёжь?
- Да я ничего, вроде. Страшно только немножко было. Меня её глаз испугал. Она так смотрела... Как Вы думаете, она на меня злится за что-то?
- Эх, молодёжь… Не того боишься, - поёживаясь от налетевшего вдруг снежного ветерка, пробурчала жена академика. Я выдержала небольшую паузу, ожидая, что Ядвига Карловна продолжит свою мысль, но она молчала, задумавшись о чём-то своём.
- А чего надо бояться? – не утерпела я. Ядвига Карловна стряхнула оцепенение:
- Чего? Да вот того, чтобы не лежать под занавес, как наша Петрова. Вот чего.
***
Побывать у Петровой мне довелось ещё всего дважды: под Новый год я слегла с гриппом, и мои посещения распределили между оставшимися. Если быть откровенной, то никогда в жизни я так не радовалась болезни, как в тот раз. Эта радость и чувство облегчения от того, что можно будет хоть недельку отдохнуть от мучительных визитов, тревожили совесть: я чувствовала себя немножко предательницей, сбежавшей с поля боя.
Вскоре ко мне заехала Ася. У нас не было принято навещать больных гриппом или простудой, и я здорово удивилась, увидев коллегу на пороге. Но потом поняла: Ася приехала не навещать меня, а узнать, скоро ли я вернусь в строй.
Сидя на моей кухне, Ася жаловалась на Петрову.
- Какая же она злая, это просто невыносимо! Представляешь, я наклонилась к ней сменить пелёнку, а она меня ущипнула!
- Че-е-го? – недоверчиво протянула я, - Как это ущипнула?
- А вот так! – со слезами в голосе выпалила Ася, - Взяла и ущипнула! В ногу. Да больно так, у меня даже синяк появился. Она меня ненавидит, точно. За что?! Я же ей ничего плохого не сделала.
Я не знала, за что. Мне нечем было утешить Асю.
- Слушай, они ведь не могут нас заставить за ней ухаживать, правда?
- Не могут... наверное…
- Всё. Я решила. Если меня будут заставлять, я уволюсь!
- Ты - что?!
- Уволюсь! – отчаянно выкрикнула Ася. – Уволюсь, уволюсь, уволюсь! К чёрту такую жизнь, я на такое не подписывалась! Я не сиделка, не медик, не медсестра! Я хочу просто спокойно работать! А меня вынуждают ходить к этой ведьме! Уволюсь!
Ася кричала всё громче, пока слёзы, наконец, на брызнули из её красивых раскосых глаз. Рыдая, она упала мне на плечо, и я тут же почувствовала, как горячая влага проникает сквозь махровый халат.
- Ася, ну, что ты, не реви, - растерянно бормотала я, гладя блестящие чёрные косички. – Всё как-нибудь образуется…
- Да ничего не образуется, как ты не понимаешь?! – взвилась Ася. – Может, она ещё десять лет так пролежит! Что же нам делать?! Всю жизнь прожить у её постели?! Ты понимаешь, что мы – её рабыни, пока она не умрёт?! Ты знаешь, до чего я дошла?! Я ХОЧУ, чтобы она умерла!
Ася будто осеклась, горестно закрыла лицо руками и затихла...
Признаться, мне и самой в голову приходили такие мысли. Я пыталась их отгонять, но они настойчиво возвращались. Уход за гораздо более милым человеком был бы, несомненно, серьёзным испытанием, но таскать утки из-под дамы с таким тяжёлым характером – испытание втройне. Даже себе я боялась признаться, что где-то в глубине души желала скорой смерти Петровой. Эта мысль ужасала меня, я ругала себя при малейшем её проявлении, стыдила и совестила на все лады, и на какое-то время это срабатывало. А потом малодушная предательская мыслишка появлялась вновь, доставляя страдания, как при зубной боли: так и хотелось вырвать её из сердца, словно гнилой зуб. Это был мой тайный грех, моё наказание, отдохнуть от которого мне удалось, лишь подхватив грипп. Асины слова вновь всколыхнули мутный и тёмный осадок на самом донышке сердца, с которым я так долго боролась...
Провожая Асю к двери, я с облегчением думала, что больничного хватит почти до праздничных выходных. Но уже в постели, забываясь жаркой дрёмой, я неожиданно поняла, что впервые за несколько недель не чувствую себя жутким бессердечным чудовищем, глухим к страданиям ближнего.
Как ни странно, асины слова излечили меня не только от мук совести, но и от самой их причины. Удивительно: с того дня мучившие меня постыдные тёмные мысли будто куда-то улетучились...
Свой последний визит к Петровой я почти не помню. В памяти всплывает лишь спокойная и тихая жалость к больной, заполнившая сердце, и чувство бесконечного облегчения от того, что страх и брезгливость ушли, освободив место состраданию.
Снова Ядвига Карловна, дымившая папироской на заснеженные кусты в пятне тусклого жёлтого света.
Мерное гудение автобуса, в котором мы ехали до метро. Огни предновогоднего города за его заиндевевшим окном…
Вот и всё. Всё, что осталось в памяти.
***
Петрова умерла под Рождество. Второй инсульт случился в тот момент, когда рядом никого не было. Можно сказать, что её в прямом смысле слова убило одиночество. Известие это в коллективе встретили с тайным и всё же плохо скрываемым облегчением, однако, столь ужасная кончина вызвала в моих коллегах смятение и жалость. Кроме того, казалось, что подспудно каждая примеряла судьбу Петровой на себя: настроение в отделе было мрачным и подавленным.
Не испытав чувства утраты и горя, я, тем не менее, ощущала глубокую печаль. При воспоминании о ней, больной и безпомощной, сердце сжимала тоска. В те времена я не была верующей, но, думая о Людмиле Витальевне, задавала себе вопрос: обрела ли она покой перед кончиной? Примирилась ли с миром и людьми? Или так и ушла с ожесточённым сердцем?
Чего боялась эта женщина? Почему так и не нашла близкого человека, не завела детей, которые скрасили бы её последние минуты, а, возможно, и спасли бы её?
Никто не должен умирать в одиночестве. Душа создана любить и быть любимой. Чего стоит наша жизнь, не преданная другим? Так мало, так ничтожно мало…
С той поры прошла целая эпоха, изменились границы и название государства, родной НИИ почти умер в 90-е и возродился в нулевые. И все эти годы в канун Рождества я вспоминаю грустную историю Людмилы Витальевны и молюсь о том, чтобы не повторить её скорбный путь.
В эти предрождественские дни я желаю всем вам быть добрее к окружающим, чтобы в трудную минуту эхо ваших добрых дел вернулось, чтобы спасти вас от беды.
Приложение: Как распознать инсульт.
Нейрохирурги говорят, что если они в течении 3 часов успевают к жертве инсульта, то последствия приступа могут быть устранены. Трюк состоит в том, чтобы распознать и диагностировать инсульт и приступить к лечению в первые три часа - что, конечно, не просто.
Распознай инсульт: Существуют 4 шага к распознанию инсульта:
- попроси человека улыбнуться (он не сможет это сделать нормально);
- попроси сказать простое предложение (напр. "Сегодня хорошая погода");
- попроси поднять обе руки (не сможет или сможет только частично);
- попроси высунуть язык (если язык искривлён, повёрнут - это тоже признак).
Если проблемы возникнут даже с одним из этих заданий - звони в неотложку и описывай симптомы по телефону.
Один кардиолог сказал, что, разослав это сообщение как минимум 10 адресатам, можно быть уверенным, что чья-нибудь жизнь - может быть и ваша - будет спасена. Мы шлём каждый день столько "мусора" по свету, что может стоит разок пустить по проводам действительно что-то полезное и нужное?
Взято здесь.
Приложение 2: Первая помощь при инсульте: совет от китайского профессора (стырено на просторах Интернета и приведено в читабельный вид)
Всегда держите в доме шприц или иглу. Если у кого-то случился инсульт, не перемещайте его – это принципиально важно! При перемещении сосуды и капилляры могут пострадать, и тогда лечение будет долгим и сложным.
1). Подержите иглу / булавку над огнем, чтобы стерилизовать её. Затем проколите иголкой кончики всех пальцев на обеих руках.
2). Нет никаких конкретных акупунктурных точек, просто колите в миллиметре от ногтя.
3). Колоть следует так, чтобы потекла кровь.
4). Если кровь не начинает капать, сожмите проколотый палец, как это делает медсестра при заборе анализов.
5). Когда все 10 пальцев начнут кровоточить, подождите несколько минут, пока больной очнётся.
6). Если рот больного искривился, потяните пациента за уши, пока они не станут красными.
7). После этого дважды уколите мочку каждого уха, так, чтобы две капели крови вышли из каждой мочки. Через несколько минут больной должен прийти в себя.
Подождите, пока больной придет в нормальное состояние. Убедитесь, что основные симптомы инсульта исчезли, затем отправьте его в больницу. Если пострадавшего сразу отправить в больницу, не прибегая к описанной первой помощи, то тряска во время движения приведёт к разрыву капилляров в мозгу пациента.
Если пациенту удается справиться с ходьбой, то он, слава Богу, вне опасности.
Далее цитирую источник:
Я узнал о кровопускании для спасения жизни от специалиста в китайской традиционной медицине доктора Ха Бу Тина, который живет в San-Juke. Кроме того, у меня был практический опыт работы с этим методом, поэтому я могу сказать, что метод является эффективным на 100%. В 1979 году я преподавал в Фунг Гаап колледже в Тай Чунг. Однажды я был в классе, когда другой учитель прибежал в мой класс и взволнованно сказал:
«Г-жа Лю, быстро идите, наш руководитель перенес инсульт!». Я сразу же отправился на 3-й этаж. Когда я увидела нашего руководителя г-на Чэнь Фу Тянь, он был бледен, его речь была невнятной, его рот был искривлен — все симптомы инсульта. Я сразу же попросила одного из студентов — практикантов пойти в аптеку за пределами школы, чтобы купить шприц, который я использовала для уколов во все 10 пальцев г-на Чэнь.
После нескольких минут, когда все 10 пальцев были в крови (каждый с каплей крови с горошину), лицо г-на Чэнь восстановило свой цвет и осмысленность появилась в его глазах. Но его рот был все еще перекошен. Так что я потянула его за уши, чтобы заполнить их кровью. Когда его уши стали красными, я уколола его в правую мочку уха два раза и выпустил две капли крови. Когда обе мочки ушей были с двумя каплями крови на каждой, произошло чудо.
В течение 3 - 5 минут форма рта вернулась к нормальной, и его речи стало ясной. Мы позволили ему немного отдохнуть и выпить чашку горячего чая, затем мы помогли ему спуститься по лестнице и довезли до Вэй Вах больницы. Он полежал там одну ночь и был выпущен на следующий день, чтобы вернуться в школу преподавать! Все работало нормально. Не было никаких последствий, хотя обычно жертвы инсульта страдают из-за непоправимых разрывов капилляров мозга на пути в больницу. Как результат, эти жертвы никогда не выздоравливают.
Таким образом, инсульт является второй распространенной причиной смерти. Счастливчики, даже оставшись в живых, могут оказаться парализованным на всю жизнь. Такая ужасная вещь не должна произойти ни в чьей жизни. Если мы все будем помнить этот метод кровопускания и начинать процесс спасения немедленно, в течение короткого времени, жертва будет возвращена к 100% нормальности. Если возможно, пожалуйста, перешлите это, после прочтения, всем в вашем списке. Это может помочь в будущем спасти кому-нибудь жизнь от инсульта.
Оценили 76 человек
179 кармы