"Момент истины". Война год за годом.

24 5178


Роман Богомолова "Момент истины" - книга о воюющем русском народе, о природе русской (советской) военной мощи. Война дана в романе "во всю глубину и во всю ширину". Автор показывает всю армию, от верховного главнокомандующего до парикмахерши из Военторга за весь период с 1941-го по 1944 год. Автору, как мне представляется, был нужен и важен именно 1944 год. Воюющие армии достигли пика в воинском мастерстве, а война выкатилась на границу между Русским миром и миром Запада, стала особенно сложной и особенно странной.

Я выбрал из текста романа описание событий, предшествовавших началу романного действия (14 августа 1944 года, понедельник).

Разумеется,такое "выхватывание" из крепко сколоченного текста эпизодов, каждый из которых занимает строго определённое место и выполняет строго определённые функции, отдаёт изрядным варварством. Но, с другой стороны, есть в этом "выхватывании" и полезная сторона. В романе всё со всем связано, и безусловно, военные эпизоды образуют некоторое единство, рисуют саму войну в развитии. Поэтому все "старинные" эпизоды сами по себе образуют некую целостность, к которой полезно присмотреться.

Богомолов вообще любит повторять однотипные ситуации и рассматривать их с разных точек зрения.

Ну, вот, самое простое. В Шиловичском лесу Таманцев видит немецкие винтовки с выброшенными затворами. В тот же день, там же (но в своём секторе) винтовки без затворов видит и Блинов. О чём это говорит? О стойкости и упорстве противника, о том, что война далеко не закончена. Вроде бы и да. Но проверяемые группой Алёхина офицеры выменивают еду у белорусских крестьян на немецкий керосин и прочие полезные в быту трофейные вещи. А откуда эти сокровища? Оказывается, в последние месяцы немцы стали оставлять склады войскового имущества противнику. Т.е. удар-то они держат, но уже и не так.

Автор рассказывает о неприязни Аникушина в "особистам", о том, что Аникушин считает особистов бездельниками, а потом вдруг сообщает, что и Андрюша Блинов, в свою очередь, считает бездельниками работников комендатуры. Авторская ирония тут понятна. Аникушин - фронтовик с огромным боевым опытом, и его личный фронтовой опыт прямо указывает на чрезвычайную опасность деятельности вражеской разведки, а Блинов - самый молодой и наивный в группе Алёхина.

А вот несколько менее очевидная связь между эпизодами. Аникушин считает "особистов" перестраховщиками, вредящими делу своей мнительностью, и, в то же время, проявляет совершенно неуместную подозрительность в отношении женщин, которые ему дороги.

Выкладываю богомоловский текст, а завтра выложу свои соображения по поводу этого текста. Одним куском будет тяжеловато, да и кто же будет меня читать, начитавшись Богомолова! Подобным образом намедни попробовал затронуть тему "Немцы в романе Богомолова": https://cont.ws/post/264189 , https://cont.ws/post/264906 . Цитаты в той публикации и в этой в некоторой степени повторяются. Но уж тут ничего не поделаешь.

Указываю не страницу, а номер части и главы.  Самые необходимые пояснения - в квадратных скобках.


1941 год.

3.94

[Мищенко]

<<В январе - мае 1941 года под видом находящегося в командировке капитана органов НКВД фланировал по городам, гарнизонам и железнодорожным узлам Прибалтийского и Западного особого военных округов, собирая сведения о дислокации, численности, передвижениях и боеготовности советских войск.

За двое суток до начала войны переброшен на территорию Западной Белоруссии старшим большой группы агентов, экипированных в форму советских пограничников, с заданием убийства, как только начнутся военные действия, высшего и старшего командного состава, нарушения связи и создания паники в наших оперативных тылах. Вернулся к немцам под Смоленском, совершив за месяц свыше семидесяти терактов и потеряв при этом всего трех агентов.

В последующие полтора года еще десять или одиннадцать раз перебрасывался в тылы Красной Армии старшим группы с заданиями оперативной разведки, а также вербовку агентуры, в том числе среди женщин, связанных с армией и железнодорожным транспортом. Немцами награжден двумя крестами и шестью боевыми медалями. По личному распоряжению Гитлера в порядке исключения получил звание майора германской армии.>>

1.44

[Таманцев]

<<Начал я от Адама и Евы: рассказал о своей первой встрече с агентами-парашютистами; я ее помнил так, будто это было не три с лишним года назад, а вчера или даже сегодня.

Вижу как сейчас: шоссе под Оршей - вторая неделя войны. Беженцы, подводы с барахлишком, инвалидами и стариками, обозы с ранеными. Воронки от бомб, трупы на обочинах. Гонят скот, вывозят машины, станки, и бредут, бредут навьюченные даже дети, тащатся из последних сил - только бы уйти от немца. Плач, рев, растерянность, неразбериха, самые невероятные слухи, десанты и диверсанты. А немецкие самолеты ходят по головам, что хотят, то и делают.

В задачи и обязанности нашего погранполка, державшего в тот момент контрольно-пропускной и заградительный режимы на отходах от Орши, только официально - по приказу - входило: наведение и поддержание в тылах фронта должного порядка; проверка документов, а в случае необходимости - при возникновении подозрений - и личных вещей как у гражданских, так и у военнослужащих независимо от занимаемых должностей и званий; проверка всего проходящего гужевого и автотранспорта; охрана важнейших объектов и обеспечение бесперебойной работы связи; задержание и доставка на сборные пункты самовольно уходящих в тыл красноармейцев, командиров; вылавливание и арест дезертиров; регулирование движения на дорогах и эвакуации; предельная загрузка всего транспорта, двигающегося на восток; очищение в случае необходимости дорог от беженцев; ну и, разумеется, в первую очередь - поимка и уничтожение немецких шпионов и диверсантов, борьба с вражескими десантами.

Все это входило в наши задачи и обязанности официально, по приказу, а чем мы только тогда не занимались - не перечислишь! - даже роды приходилось принимать.

Так вот, под вечер останавливаем на шоссе для проверки "эмку". Рядом с водителем - майор госбезопасности: сиреневая коверкотовая гимнастерочка, на петлицах - по ромбу, два ордена, потемнелый нагрудный знак "Почетный чекист". На заднем сиденье - его жена, миловидная блондинка с мальчиком лет трех-четырех, и еще один, спортивного вида, со значком ворошиловского стрелка и двумя кубарями - сержант госбезопасности{33}. Майор Фомин с женой и ребенком следует в город Москву, в распоряжение НКВД СССР. Кроме личных вещей, в машине два толстенных пакета, опечатанные гербовыми сургучными печатями НКВД Белоруссии, - совершенно секретные документы, что оговорено в предписании. И шофер там указан и сержант - для охраны.

Все чин чином, все продумано и правдоподобно. Документы безупречные; на удостоверении у майора хорошо нам уже знакомая подпись - черной тушью - Наркома внутренних дел Белоруссии, а на удостоверении к нагрудному знаку, выданному еще в 1930 году, личная роспись Менжинского. И у жены, вольнонаемной сотрудницы органов НКВД, и у военного шофера, и у сержанта - тоже абсолютно безупречные документы. Номер у "эмки" минский, паспорт и путевой лист подлинные, соответствующие; на висящем в машине маузере-раскладке серебряная пластинка с гравировкой: "Тов. Фомину (инициалы) от ОГПУ СССР".

Ни единой задоринки - ни в бумагах, ни в экипировке, ни в поведении. Имелись даже сходные признаки в словесных портретах ребенка и родителей - белявый, с голубыми глазами, как и мама, и скуластый, с широким прямым лбом, как отец. Все чин чином плюс отличное знание оперативной обстановки. Майор промежду прочим негромко, доверительно сказал:

- Вы от Бориса Ивановича? От Кондрашина?..

Капитан Кондрашин Борис Иванович третьи сутки исполнял обязанности командира нашего погранполка - даже это они знали.

И все-таки мы их взяли.

Рассказывая Фомченко и Лужнову действительный случай, я для пользы дела по воспитательным соображениям кое-что приукрасил.

Взяли мы в основном трупы, а блондинку, тоже начавшую стрелять, тяжело ранили.

Как оказалось, мальчик был сынишка советского командира, подобранный немцами где-то у границы в первые сутки войны. Его натаскивали несколько дней, приучали называть "майора" папой, а блондинку - мамой, и приучили. Но так как он иногда сбивался и говорил ей "тетя" (или ему "дядя", уже не помню), ребенка заставляли молчать, когда его держали за руку. С этой же целью - чтобы в нужные минуты он не говорил - ему засовывали в рот леденцы.

При проверке документов, сжимая маленькую ладошку, "мама" - она оказалась радисткой - от напряжения, видно, сделала ему больно, и он поморщился.

Кстати, потом, обхватив ее, окровавленную, полуживую, обеими руками, он вцепился намертво и дико кричал; в этой страшной для него передряге она наверняка казалась ему самым близким человеком.

Был я тогда молодым и сопливым, хотя два года уже прослужил на границе. И заметил, что она сдавливает мальчику ладошку и он морщится и что рот у него занят леденцами, не я, а лейтенант Хрусталев, мой начальник заставы, проверявший документы.

Он и подал нам условный знак, а сам, взяв у бойца-пограничника винтовку, не говоря ни слова, с силой ткнул штыком несколько раз в засургученные пакеты - звук был металлический (там оказались рации в специальных дюралевых футлярах).

- Что вы делаете?! - возмущенно закричал майор.

Это был сигнал, потому что мгновенно все четверо выхватили пистолеты.

Я страховал с левой стороны машины, стоял у задней дверцы и по расчету "держал" в первую очередь "сержанта" и шофера. Как только они обнажили свои пушки, я без промедления вогнал "сержанту" две пули между глаз, а третью всадил в висок шоферу.

"Майора" заколол Хрусталев, он же обезвредил и блондинку, успевшую, однако, смертельно ранить бойца-пограничника.

Толковый мужик был Хрусталев, находчивый, умелый и решительный. Он не только что у майора, он и у комиссара госбезопасности или генерала в случае необходимости проверил бы штыком и любые секретные пакеты, и какой угодно багаж.

Толковый он был мужик, а спустя неделю в такой же примерно ситуации, как под Оршей, только ближе к Смоленску, помешкал секунды и заплатил за это жизнью. Тут всегда так - кто кого упредит...

Про трупы я, понятно, и слова не сказал. А лозунг тогда, промежду прочим, везде был, да и команда нам: "Уничтожай немецких шпионов и диверсантов!" Сколько мы их перестреляли... Пока не поумнели. А теперь вот попробуй хоть одного взять неживым, да с тебя три шкуры снимут и в личное дело подошьют.>>

2.56

[Сталин]

<<Чудовищно обманутый Гитлером и собственной интуицией в июне сорок первого года, он придавал огромное значение введению противника в заблуждение, особенно при подготовке кампаний и крупнейших операций.

В первые же недели войны, в период невероятного напряжения, урывками выкраивая время, он умудрился внимательно просмотреть труды виднейших полководцев и военных теоретиков, особо интересуясь проблемами скрытности и обеспечиваемой ею внезапности. Эти вопросы он не раз анализировал и обсуждал с высшим генералитетом.

Троякий результат внезапности можно было бы сформулировать так:

Внезапность застигает противника не подготовленным к удару: его войска и военные средства расположены не лучшим образом для отражения этого удара.

Внезапность вынуждает противника поспешно принимать новый план: противник теряет инициативу и должен приспосабливать свои действия к действиям нападающего.

И наконец, достигнутая внезапность подрывает веру войск противной стороны в свое командование и веру командующего и его штаба в самих себя.

Отсюда следовало, что успех любой операции в значительной степени зависит от секретности и обманных действий. Отсюда следовало, что победа, достигнутая без внезапности, за счет численного превосходства, не носит на себе отпечатка полководческого таланта и обходится несравненно дороже. Отсюда следовало, что необходимо любыми усилиями скрывать свои намерения, создавать угрозу одновременно в нескольких местах, заставляя тем самым противника рассредоточивать силы. Отсюда следовало, что нужно демонстративно готовить наступление в одном месте, а тайно в другом, стараясь во всех случаях застигнуть противника врасплох.

Из страшного урока начала войны были сделаны незамедлительные выводы, и уже с первого полугодия военных действий Красная Армия использовала факторы скрытности и внезапности с не меньшим умением, чем противник.

Так, при наступлении под Москвой втайне были подтянуты и в решающий час введены в бой свежие резервы, в частности две новые армии, сосредоточенные севернее столицы, что явилось для немцев полной неожиданностью.

Успех Сталинградской операции и битвы на Курской дуге также был во многом предопределен тайным сосредоточением войск и сложнейшим комплексом мероприятий по дезинформации, обману противника.

Оперативной внезапности удалось достигнуть и в крупнейшей за войну Белорусской операции. Правда, обеспечить полную скрытность концентрации в тылах четырех смежных фронтов полуторамиллионной армии, 6500 танков и самоходных установок, около 25 тысяч орудий и более 6 тысяч самолетов практически невозможно, и, как показали пленные немецкие генералы, незадолго до начала наступления в разведорганах и в штабах группы армий "Центр" заподозрили неладное. Однако мнения разделились, а подозрения остались подозрениями. Усилия советских войск по соблюдению секретности были столь значительны, а продуманная до мелочей дезинформация, проводимая согласованно на всех двенадцати фронтах, столь совершенна, что эти крупнейшие приготовления были приняты противником всего лишь за имитацию с целью обмана. Генеральный штаб германских сухопутных сил и ставка Гитлера до последнего пребывали в убеждении, что летом 1944 года главные удары Красной Армии будут нанесены не в Белоруссии, а значительно южнее - на Украине. И тут немцев удалось ввести в заблуждение относительно истинных намерений советского командования, в результате чего была наголову разгромлена группа армий "Центр".

Верховный весьма гордился искусством обманывать противника и в Тегеране охотно рассказывал Рузвельту и Черчиллю, как это делается, на что последний одобрительно заметил, что "правду приходится охранять путем неправды".

Теперь, даже не дочитав до конца справку по делу "Неман", Сталин оценил, какую угрозу представляют действия разыскиваемых для подготавливаемого в Прибалтике стратегического удара.>>

2.50/ч. II

<<Несколько секунд все молчали.

— Поговорили? — спросил Егоров. — Ну, а теперь послушайте... Было это в конце июля сорок первого года под Гомелем. Второй месяц отступления — положение тяжелее не придумаешь! Ночью — звонок... Приглашают зайти к только что назначенному командующему фронтом — тогда они частенько менялись... Прихожу... Сидит на командном пункте генерал-полковник... Фамилию мусолить не буду, назовем его условно — Федор Иванович... [Фёдор Исидорович Кузнецов?], трижды ранен, одна нога в шерстяном носке вот так вытянута... рука на перевязи, около стола костыль... Глазищи воспаленные, сам измученный в отделку, еле держится... Но пост свой боевой, ответственный не покидает. Только я на порог, спрашивает: «Сколько за последние сутки расстреляно изменников, трусов и паникеров?..» Отвечаю: «Ни одного». Насупился, как сыч... «Плохо, — говорит, — плохо вы мне помогаете!..» Обменялись еще несколькими фразами, чувствую, он мною недоволен, хочу уйти, но предлагает остаться: прибыла с соседнего фронта дивизия, надо побеседовать с ее командиром, поставить боевую задачу... Раз надо, так надо — сажусь за его плечом на табурет. Заходит молодой полковник [возможно, Сергей Семёнович Бирюзов, но на тот момент он был генерал-майором], докладывает Федору Ивановичу о прибытии и весь так и светится. Оказывается, года за два перед тем был Федор Иванович начальником курса в академии, а полковник этот у него — слушателем. Представился бодро, смотрит на него, как на отца родного, и говорит, что рад, мол, видеть его, Федора Ивановича, живым и рад будет воевать под его командованием. А Федор Иванович ему строго, официально, с прокурорским личиком: «Ставлю вам ответственную боевую задачу — прикрыть Гомель с запада по фронту на участке шесть километров и не допустить прорыва к городу противника!» Полковник заверяет, что не пожалеет ни сил, ни самой жизни, но просит учесть, что при убытии с прежнего места действия дивизию совершенно раздели: у него всего четыре сотни человек, артиллерии нет и удержать по фронту шесть километров он физически не в состоянии. А Федор Иванович смотрит на него исподлобья и очень так впечатляюще, железно говорит: «В случае невыполнения моего приказа, если немцам удастся прорвать линию обороны, будете немедленно, без суда расстреляны!..» И кивает в мою сторону: вот, мол, в сиреневой гимнастерочке особист, он тебя быстренько оформит!.. Полковник смотрит на меня ни жив ни мертв... А я ему из-за плеча Федора Ивановича улыбаюсь и подмигиваю, мол, не робей! Улыбаюсь, а на душе тошнее тошного: меня, руководителя контрразведки фронта, пугалом выставляют! Используют в качестве пугала!.. Да-а, тяжелое было время!..

Егоров поднялся и пошел по кабинету.

— Ну, и что же дальше? — заинтересованно спросил Никольский.

— Дальше?.. — Егоров остановился у окна и смотрел поверх занавески на поле аэродрома. — Вы же знаете: Гомель тогда оставили.

— А полковника?

— А полковник этот менее чем за два года войны получил четыре высоких звания, — с нескрываемым удовольствием сообщил Егоров. — Стал Героем Советского Союза, генерал-полковником. И довольно известным. Фамилию мусолить не буду — вы ее наверняка слышали. Сейчас начальник штаба одного из Украинских фронтов.

— А тот, командующий, Федор Иванович? — поинтересовался Мохов.

— Тоже при деле. Правда, не при таком большом! На Урале командует... А там, понятно, и труба пониже, и дым пожиже! Всего войска: два училища и полторы запасных бригады... Да-а... Так и остался Федор Иванович генерал-полковником, — с сожалением вздохнул Егоров. — А не глупый ведь мужик, боевой...

Поляков уже не раз слышал этот рассказ и знал, что все в нем правда, знал и обоих упомянутых Егоровым генералов.>>

3.71

<<Первой военной осенью, попав в армию, он [Аникушин] ни от кого ничего не скрывал и, когда просили, охотно пел и под гитару, и под баян, и просто так - в роте любили его слушать. Однажды среди слушателей оказался незнакомый батальонный комиссар, задавший ему потом несколько обычных вопросов: кто он, откуда и почему так удивительно хорошо поет. Он рассказал все как есть, сдержанно, но откровенно. А спустя трое суток в дивизию пришел приказ откомандировать его, красноармейца Аникушина, для дальнейшего прохождения службы во фронтовой ансамбль песни и пляски.

Большей для себя неприятности, большего крушения надежд и стремлений он не мог и представить.

Немцы рвались тогда к Москве, от отца, попавшего под Прилуками в окружение, уже два месяца ничего не было, предполагали, что он погиб, и старший сын становился, таким образом, главой семьи, единственным совершеннолетним мужчиной и защитником. Решалась судьба его народа, его государства, он жаждал с оружием в руках защищать Отечество, жаждал убить хоть нескольких врагов-убийц и для этого с подъема и до отбоя по шестнадцать часов в сутки учился воевать, а его решили запереть в артисты. У него были свои убеждения, твердые, созревшие под влиянием отца понятия о мужском достоинстве и чести. Возможно, участники фронтового ансамбля своими выступлениями и делали полезное, нужное дело, но с этого момента он думал о них с презрением, как о сборище трусливых, уклоняющихся от боев придурков.

Он отказался наотрез и, поскольку с его возражениями не собирались считаться, обратился с письмом к Наркому Обороны. А сверху настаивали на немедленном откомандировании, он упорствовал, и тогда его посадили на гауптвахту, причем в одну камеру с какими-то дезертирами, чем он был смертельно оскорблен.

Трудно сказать, как сложилась бы дальше его судьба, но в это время немецкие танки прорвались на ближние подступы к столице, дивизию поспешно бросили в бой, кто-то вспомнил в этой сумятице и о нем - к вечеру того же дня на ледяном ветру под артиллерийским и минометным обстрелом он долбил саперной лопатой землю, отрывая себе стрелковую ячейку - свою крохотную крепость в системе полковой обороны.

Эта история послужила ему хорошим уроком. За годы войны он дважды лежал в госпиталях, воевал в трех разных соединениях, но с той поры если когда и пел, то лишь вполголоса и только наедине. Он не скрывал - в том числе и от Леночки, - что учился в консерватории, однако представлялся, да и указывал себя в документах не иначе как студентом теоретико-композиторского факультета, будущим музыковедом.>>


Чёрточки, подробности

1.4

[Алёхин беседует с Васюковым]

<<- Вы что, нездешний? - улучив момент, спросил капитан.

- Смоленский я. А здесь попал в сорок первом в окруженье и партизанил три года. Так и остался. А вы по каким делам? - в свою очередь поинтересовался Васюков.

Я сам три года служил, командиром отделения был, понимаю. Солдату в бою достается, а уж на постое условия нужны. А где их взять? - вздохнул он.>>

1.18

<<Продолжая разговаривать с Борискиным, Алехин прочел: "... Водитель... ефрейтор... Борискин Сергей Александрович, 1912 г. р., б/п... образование 4 класса, в плену и под оккупацией не был... В 1936 году судим по ст. 162-й { Статья 162 УК РСФСР того времени предусматривала уголовную ответственность за хищение имущества.} п. "д" на 5 лет... Награды: медали "За боевые заслуги" и "За оборону Москвы".>>

1.19

<<Комендант города, худой, с ввалившимися щеками, мрачного вида майор, знал Алехина еще с сорок первого года, по боям под Москвой, и был рад оказать содействие.>>

2.48

<<И конечно же, он [Блинов] не сообразил, что про контузию и ранение и про то, что он новичок и самый молодой, было сообщено в эту минуту генералу [Егорову Поляковым], потерявшему в боях под Москвой близнецов-сыновей, курсантов военного училища, не без умысла.>>


1942 год.

Аникушин.

3.75

<<Ему [Аникушину] вспомнились бои двухлетней давности - летом сорок второго, в районе Котельниково, под Сталинградом. Его рота - девятнадцать человек! - обороняла колодец. Обыкновенный колодец. Там, в степи, колодцы - редкость, и за источники воды шла ожесточенная, смертельная борьба.

Выжженная солнцем трава... Зной... Пыль... Духота... Чтобы заставить его отойти и захватить колодец, немцы подожгли степь... Огонь, клубы густого едкого дыма надвигались на боевые позиции роты с трех сторон. И за этой завесой наступали немцы: пехотный батальон - полного состава! А в роте было девятнадцать человек, два станкача и пэтээр...

Зажечь степь навстречу и не пытались: дул западный ветер - и дым и огонь несло на расположение роты. Немцы непрерывно били из минометов и дивизионных пушек. Град осколков вместе с искрами засыпал окопы. Дым был такой едкий, что пришлось надеть противогазы... Резина дымилась! Глаза у бойцов краснели и опухали... Кожа багровела и вздувалась волдырями... Четверо ослепло... Обмундирование дымилось и загоралось, но люди держались!.. Держались не час и не два, а более суток!

На рассвете второго дня немцы пустили танки. Три удалось подбить, но четвертый прорвался к запасному окопу, где помещались тяжелораненые, ослепшие. Они и подорвали его. Его и себя... Видел ли когда-нибудь этот Алехин, как умирающие слепые бойцы бросаются с гранатами на рев мотора под танк?!

В то утро капитан (тогда он был лейтенантом) потерял еще шестерых, но с остатками роты удерживал колодец. Вместе с ним - дважды раненным - в строю оставалось всего трое, когда пришел приказ отступить. И только тогда, взорвав колодец связкой противотанковых гранат, они отошли.

И никто не поучал его, как школьника! И никто не вымогал у него бдительность!.. А столь памятный бой за развилку шоссейных дорог?.. И сколько было еще таких боев... Жестоких! Смертельных! Неимоверно тяжелых! Когда противник превосходил в пять, в десять, в пятнадцать раз!.. Воюют не числом, а умением! Это правило вся армия исповедует с самого начала войны. Армия, но не особисты. Для них не жалеют ни средств, ни сил. И это при катастрофическом некомплекте личного состава в частях фронта.>>

3.86

<<Отец неоднократно говорил ему [Аникушину] и погибшему младшему брату, что каждый отвечает прежде всего перед самим собой и потому сам себе главный судья. Отец учил, что в сложных, требующих самостоятельного решения ситуациях советский человек должен поступать так, как ему подсказывают его совесть и его убеждения.

Этому наказу на войне Аникушин следовал неукоснительно и во всех случаях в конечном итоге оказывался прав.

Самый впечатляющий пример правильности и мудрости отцовского наставления он получил два года назад, в тяжелую пору, когда армия, потерявшая в непрерывных боях более половины личного состава, ожесточенно сопротивляясь и отстаивая до последнего каждую позицию, отходила к Волге.

Немцам удалось разрезать их дивизию на несколько частей, и он, Аникушин, с остатками батальона очутился в группе из полутора сотен бойцов, окруженной со всех сторон на пересечении двух степных шоссейных дорог.

Он оказался вторым по занимаемой должности и званию командиром и вместе с капитаном из соседнего полка, бывалым фронтовиком, имевшим за первый год войны, когда наградами никого не баловали, два ордена Красного Знамени, поспешно организовывал круговую оборону.

Несмотря на ранения в голову и плечо, капитан был энергичен, блестяще ориентировался и командовал в боевой обстановке, его смелости и хладнокровия хватило бы на десяток фронтовиков. После нескольких часов совместных действий Аникушин буквально влюбился в него и благодарил судьбу, что в трудный час она свела его с таким человеком.

Они поклялись друг другу, что не отступят, не уйдут отсюда живыми; бойцы окапывались, сознавая, что для большинства из них это последний в жизни рубеж, отрывали траншеи полного профиля, когда вечером по радио был получен совершенно неожиданный приказ: всем частям дивизии оставить технику и боеприпасы, которые невозможно взять с собой, и форсированным маршем, не ввязываясь в бои (чтобы сохранить личный состав), немедленно отходить на восток, к Волге.

Кажется, все было ясно и не требовало размышлений, но Аникушин после недолгого раздумья заявил капитану, что без письменного приказа с печатью и подписями командира дивизии и начальника штаба ни он, ни люди из его полка отсюда не уйдут.

Капитан пытался его переубедить, называл формалистом, обвинял, что бумажка для него важнее сохранения жизни сотни человек и что за такое неподчинение приказу его могут расстрелять. Сидя в пыли на дне кювета и стараясь не кричать, чтобы не услышали бойцы, они спорили до хрипоты, но каждый остался при своем мнении. И после полуночи капитан собрал своих людей, проинструктировал и под покровом темноты сделал то, что казалось Аникушину невозможным, - скрытно, без единого выстрела провел полсотни человек мимо немцев.

Аникушин же со своими остался и спустя несколько часов выдержал страшнейшую атаку превосходящих сил немцев. Перед тем, чтобы избежать кривотолков, он сообщил бойцам, что ушедшие с капитаном отправились выполнять чрезвычайно ответственное и опасное задание командования.

Выросший в семье кадрового военного и знавший еще до армии, что "приказ начальника - закон для подчиненного" и что все распоряжения должны быть выполнены "беспрекословно, точно и в срок", чем он руководствовался в своем упорстве, в своих самовольных, по сути, действиях?.. Прежде всего здравым смыслом: пониманием значения перекрестка двух важнейших дорог для наступления немецких войск - стремлением не пропустить врага в глубь страны. Впрочем, поступившая из штаба дивизии команда находилась в противоречии не только с его убеждениями. Она противоречила также известному, основополагающему в тот трудный период приказу Наркома Обороны № 227, с которым незадолго перед тем Аникушина, как и всех других командиров, ознакомили дважды: в строю и дополнительно в штабном блиндаже - под расписку. Отдельные фразы из этого подписанного Сталиным исторического документа он помнил наизусть: "... до последней капли крови защищать каждую позицию... цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности..."

Приказ № 227, содержание которого можно было выразить весьма лаконично: "Ни шагу назад!" или "Стоять насмерть!" - запрещал фактически любое отступление, что всецело соответствовало убеждениям Аникушина, и в споре с капитаном, дважды краснознаменцем, он более всего упирал на это основоположение. Однако тот в ответ резонно говорил, что в армии надлежит выполнять последний конкретный приказ, даже если он противоречит всем предыдущим, и что их дело не рассуждать, за них думает начальство, а они всего лишь исполнители.

То, что Аникушин настаивал на получении из дивизии официального документа с двумя подписями и печатью, было с его стороны, в условиях полного окружения, не более чем предлогом - он знал, что сделать это невозможно. Он не был ни бюрократом, ни формалистом, но и сам способ передачи совершенно секретного приказания об отступлении - открытым текстом по радио - вызвал у него несогласие и сомнения, на что капитан разумно и вполне обоснованно заметил, что при окружении превосходящими силами противника шифры положено немедленно уничтожать, в штабе это обстоятельство учли и все предусмотрели.

Тогда, в быстротечные минуты принятия Аникушиным столь ответственного решения, он менее всего думал о себе и своей судьбе, а размышлял о том, что целесообразней и полезнее в их положении для Отечества. Отступление без боя с оставлением или уничтожением части вооружения и боеприпасов представлялось ему дикой глупостью, если даже не преступлением - он не мог понять, как в дивизии до такой нелепости додумались. Отойти форсированным маршем к Волге - для чего?.. Чтобы занять оборону в сотне километров восточнее, а потом отвоевывать эту же территорию назад? Какой мог быть в этом смысл? Никакого!.. Другое дело, если они останутся и пусть ценой своей жизни, но хоть на время приостановят продвижение врага - только это в данных критических обстоятельствах могло быть, по разумению Аникушина, истинным выполнением их воинского долга.

С неполной сотней бойцов, двумя минометами и пушчонкой с разбитым прицелом он удерживал пересечение более суток, пока на помощь к ним и на смену не прорвалась гвардейская механизированная бригада.

Как выяснилось впоследствии, приказание об отступлении было передано по радио помощником начальника оперативного отделения штаба дивизии, захваченным в плен немцами и склоненным ими к измене. Его голос знали радисты в полках, и потому сфальсифицированное лжеприказание тремя группами из пяти было без промедления выполнено. В результате на двух небольших участках обнажился фронт - повинных в этом командиров, так же как и бывалого капитана, по выходе в тылы армии после недолгого дознания расстреляли без суда, согласно приказу.

Аникушин же в своем самоволии оказался прав и за мужество и героизм, проявленные при удержании "стратегически важной позиции", был награжден орденом Отечественной войны. Этот эпизод особенно утвердил его в необходимости никогда не быть попкой, бездумным исполнителем, а поступать в сложных ситуациях так, как ему подсказывают его совесть и его убеждения.>>

3.86

<<Кстати, тогда же, в смертельно тяжелом июле сорок второго года, имел место случай, во многом обусловивший неприязненное отношение Аникушина к особистам.

Во время ночного сумбурного, почти неуправляемого боя, отчаянной попытки малыми силами отбить у немцев окраину Цимлянской бесследно пропало трое бойцов из роты Аникушина.

А спустя неделю такой же темной южной ночью его вызвал к себе в землянку уполномоченный особого отдела Камалов.

Молоденький низкорослый лейтенантик, он при свете коптилки до утра допытывался, на основании чего Аникушин приказал писарю сделать в учетных документах о каждом из этих бойцов отметку "пропал без вести".

Вызывал он к себе Аникушина еще несколько раз, почему-то обязательно каждую третью ночь, и уже при следующем посещении землянки стало ясно: особист подозревает, что отметки "пропал без вести" сделаны по указанию Аникушина, чтобы... скрыть и... замаскировать переход этих трех бойцов к немцам.

Более нелепого, более абсурдного подозрения Аникушин не мог бы и вообразить. Все трое бойцов были из пополнения, полученного перед самым боем. Аникушин их не только не знал - так получилось, что и в глаза не видел. Он не сомневался, что пропавшие погибли в той безуспешной атаке, но даже если допустить, что они уцелели, остались живы и действительно перешли на сторону немцев, он-то, Аникушин, какое мог иметь к тому отношение?!

Единственным основанием для подозрений Камалова было то, что все трое проживали на временно оккупированной противником территории. Но он-то, Аникушин, не проживал! И не был ни часу в плену или в окружении! И родственников репрессированных или за границей, даже дальних, не имел!

Он и в жизни и по всем анкетам был безупречен и чист как стеклышко. Тем не менее особист каждый раз интересовался и его биографическими данными, задавал совершенно одинаковые вопросы об отце и о матери и при этом старательно записывал одни и те же ответы Аникушина на листки бумаги.

С каждым ночным вызовом в Аникушине нарастала неприязнь, перешедшая затем в ненависть к этому человеку. Он ничуть не боялся Камалова; напротив, подозрительность и бессмысленное упорство особиста, каждую третью ночь лишавшего его сна, столь необходимого в условиях передовой, и мучавшего нелепыми вопросами, вызывали в нем презрение и сдерживаемое не без труда глухое бешенство.

Устававший за день до предела, он еле выдерживал ночные никчемные бдения, отвечал Камалову уже машинально и с отвращением, томимый одной смертельной тоской - скорее бы настало утро, скорее бы все это кончилось!

Однажды, не совладав, Аникушин задремал, прислонясь спиною к земляной стенке. Трудно сказать, сколько это длилось, во всяком случае, Камалов его не побеспокоил, не разбудил, а терпеливо ждал. Когда же Аникушин открыл глаза, он при слабом свете коптилки опять увидел в метре перед собой скуластое, азиатски-бесстрастное лицо, увидел все тот же уставленный в упор немигающе-проницательный взгляд раскосых глаз особиста, а спустя буквально секунду послышалось - в который уж раз! - тихое и невозмутимое:

- Значит, отец ваш происходит из рабочих, а мать, как вы утверждаете, - из мелких служащих... Правильно я вас понял?..

Эта тягостная сказка про белого бычка, как дурной сон, как принудительная фантасмагория, продолжалась до самого ранения Аникушина - только отправка в госпиталь принесла ему освобождение.

Скуластым малоподвижным лицом и прежде всего своей "бдительностью" и упрямством, качествами, очевидно, присущими этой профессии, Алехин напоминал ему Камалова. Но сколь бы ни были велики недоверчивость и упорство особистов, они никак не могли, просто не имели права влиять на точку зрения и поведение Аникушина.>>

1943 год.

3.94

[Мищенко]

<<В феврале - мае 1943 года - старший преподаватель Берлинской разведшколы абвера. Вел семинары: "Основы маскировки и конспирации в советской прифронтовой полосе", "Переход линии фронта при возвращении" и "Поведение на допросах в органах НКВД", обучал курсантов стрельбе по-македонски. На занятиях появлялся только в темных очках и парике, с усами и бородой.>>

1.22

<<В районах Лиды и Гродно у него [у Полякова] работали три розыскные группы, имелись и небольшие, но весьма ответственные дела, которые не хотелось кому-либо перепоручать.

Но самым важным в этой поездке было посещение двух точек по радиоигре; на одной из них, под Лидой, сегодня ночью предстояла приемка груза и немецкого агента.

Начинал эту игру почти год назад сам Поляков, и велась она - по характеру дезинформации - весьма дерзко, и в этой дерзости заключалась ее неизмеримая ценность и одновременно опасность провала. Риск возрастал с каждой неделей, с каждой переданной радиограммой, все это не могло продолжаться бесконечно, и подполковник решил присутствовать сегодня ночью, считал себя обязанным не только потому, что хотел первым беседовать с приземлившимся агентом, но и оттого, что сегодня вместо контейнеров и человека на костры вполне могли сбросить и десяток осколочных бомб - такое тоже случалось.

Для Полякова, в свое время за каких-то два часа в осеннем лесочке под Вязьмой [Освобождена 12 марта 1943 г. войсками ЗапФ] склонившего к сотрудничеству только что пойманных радиста и старшего группы, на свою ответственность тут же доверившего им первый выход в эфир, сочинявшего для них легенду и составлявшего все до единого "донесения", эта игра была родным детищем в полном смысле слова, и размышлял о ней в это утро он более всего.>>

1.94

<<ЗАПИСКА ПО "ВЧ"

"Воздух!!!

Всем органам контрразведки фронтов и военных округов Европейской части страны.

Вчера, 14 сентября с. г., в 20.40 на окраине Москвы, близ выезда в сторону Кунцева, при попытке задержания в результате огневого контакта оперативно-розыскной группы контрразведки с четырьмя неизвестными в форме офицеров Красной Армии, двое из них были убиты, а третий тяжело ранен и, так как бежать не мог, пристрелен затем четвертым неизвестным, сумевшим благодаря темноте скрыться. Дорожка отхода оказалась присыпанной кайенской смесью, что блокировало применение служебных собак.

Как установлено осмотром трупов, убитые являются проходящими по чрезвычайному розыску агентами группы Мищенко: Бакшеевым Василием, Нурметовым Гасаном и Миловским Анатолием. Есть основания полагать, что самого Мищенко среди четырех участвовавших в перестрелке агентов не было.

На месте огневого контакта, кроме пистолетов "ТТ", найдены также два пистолета "вальтер" № 1 калибр 9 мм, заряженные разрывными пулями с ядом, вызывающим мгновенную смерть. В карманах убитых обнаружены безупречные по реквизиту и соответствию действительным обстоятельствам фиктивные документы на имя офицеров 11-й Гвардейской армии Западного фронта капитана Мельчакова и старших лейтенантов Фомина и Кухарского, якобы командированных в Москву для переподготовки на курсах "Выстрел". Предположительно Мищенко, Зубков и Тулин до сегодняшней ночи тоже имели на руках документы офицеров 11-й Гвардейской армии.

Вполне вероятно, что чрезвычайные проверочные и охранные мероприятия, осуществляемые в Москве и ее окрестностях, вынудят Мищенко, Зубкова и Тулина покинуть район столицы. Не исключено, что, потеряв трех агентов, Мищенко затребует пополнение и до его прибытия на время затаится.

Также не исключено, что Мищенко с остатками группы попытается перейти линию фронта или же за ними в обусловленное место будет прислан специально сконструированный по заданию абвера самолет "Арадо-320" - десантный моноплан с высокой скоростью и потолком полета, способный совершать посадки в непогоду и на неподготовленные, неровные площадки весьма ограниченных размеров.

Поимка или ликвидация Мищенко, Зубкова и Тулина по-прежнему остается главной, особой важности задачей органов контрразведки всех фронтов и военных округов Европейской части страны.

Розыск Бакшеева, Миловского и Нурметова, проходящих по ориентировке №..... от 07.09.43 г., прекратить...">>

3.94

<<ЗАПИСКА ПО "ВЧ"

"Воздух!!!

Всем органам контрразведки фронтов и военных округов Европейской части страны.

За последние двое суток в тылах Воронежского и Брянского фронтов совершены нападения на легковые автомашины и убийства генералов Куприянова и Чиликина, а также семи старших офицеров Красной Армии, сопровождавших их военнослужащих и шоферов.

Места совершения терактов:

18 сентября - западнее Обояни, севернее Суджи и юго-восточнее Лебедина;

19 сентября - западнее Кромы, южнее Хотынца и северовосточнее Карачева.

Как установлено, легковые машины, на которых ехали убитые, останавливались на дорогах в безлюдных местах неизвестными в форме офицеров Красной Армии. По крайней мере, в двух случаях остановка производилась под угрозой применения кобурного оружия, с той же целью террористами использовались нарукавные повязки службы ВАД. Не исключено, что для передвижения террористы располагают автомашиной "додж" - три четверти.

Убийства совершались из пистолетов калибром 9 мм, предположительно "Браунинг Лонг 07" или "вальтер" № 1, разрывными пулями, содержащими яд, вызывающий мгновенную смерть. В пяти случаях из шести после совершения, теракта машины с трупами отгонялись в сторону, обливались бензином и поджигались.

Экспертизой установлена полная идентичность яда, которым были обработаны пули террористов, с ядом, содержащимся в пулях пистолетов агентов группы Мищенко. Имеются и другие основания предполагать, что указанные выше убийства совершены Мищенко, Зубковым и Тулиным.

В дополнение к уже проводимым оперативно-розыскным мероприятиям под личную ответственность руководителей органов контрразведки предлагается принять все необходимые меры для обеспечения безопасности генеральского и старшего офицерского состава Красной Армии.

Нами, командованиям Калининского, Западного, Брянского, Центрального и Воронежского фронтов, рекомендовано принятие следующих предохранительных мер:

а) выезд генералов и командиров соединений за пределы расположения части разрешается только в сопровождении движущейся впереди машины с охраной;

б) выезд старших офицеров разрешается только под охраной двух-трех автоматчиков;

в) движение легковых автомашин должно происходить на большой, предельно допустимой для данного покрытия скорости; всякие остановки по дороге, кроме вызванных крайней необходимостью, запрещаются. Любая попытка со стороны неизвестных остановить легковую машину с угрозой применения оружия должна быть немедленно пресечена огнем на уничтожение.

Под личную ответственность руководителей органов контрразведки предлагается установить строжайший контроль за техническим состоянием автомашин генералов и старших офицеров, а также за боеспособностью охраны, куда следует подобрать имеющих достаточный боевой опыт, находчивых, с быстрой реакцией бойцов и сержантов, в совершенстве владеющих стрелковым оружием.

Органам контрразведки Калининского, Западного, Брянского, Центрального и Воронежского фронтов в дополнение к уже проводимым оперативно-розыскным мероприятиям в течение шести часов надлежит создать и задействовать на военно-автомобильных дорогах подвижные поисково-истребительные группы, совершающие челночные маршруты с целью обнаружения и задержания или уничтожения террористов.

Управлениям контрразведки Калининского, Западного, Брянского и Центрального фронтов предлагается в ближайшие двенадцать часов создать и задействовать на основных военно-автомобильных дорогах по 6-8 специальных оперативных групп-приманок, снабженных легковыми машинами. В каждой на переднем сиденье должен находиться офицер контрразведки в форме полковника Красной Армии или же генерал-майора (не более трех на фронт), а на заднем - двое розыскников, обладающих быстрой реакцией и достаточным опытом скоротечных огневых контактов.

Для круглосуточного использования машин-ловушек надлежит обеспечить каждую двумя сменами оперативного состава и двумя опытными водителями, формирование оперативных групп-приманок, экипировку "полковников" и "генералов", оформление соответствующих легенд и всей необходимой документации начальникам управлений взять под свой личный контроль.

До сведения всего оперативного состава должно быть доведено, что, учитывая наличие у разыскиваемых пистолетов с пулями, вызывающими мгновенную смерть, задачей органов контрразведки является как поимка, так и уничтожение террористов.

Об исполнении настоящей директивы и всех проводимых мероприятиях докладывать каждые шесть часов...">>

3.94

<<ЗАПИСКА ПО "ВЧ"

"Воздух!!!

Всем органам контрразведки фронтов и военных округов Европейской части страны.

Вчера, 21 сентября 1943 года, в тылах Западного фронта на шоссе севернее Жиздры при нападении на машину-ловушку контрразведки были застрелены двое неизвестных в форме офицеров Красной Армии, которых удалось идентифицировать как проходящих по чрезвычайному розыску агентов группы Мищенко - Василия Зубкова и Николая Тулина.

Самому Мищенко удалось скрыться, так как при огневом контакте трое оперативных работников были убиты, а оставшийся в живых водитель осуществить задержание или ликвидацию Мищенко не сумел. Применение служебной собаки результата не дало, поскольку дорожка отхода оказалась присыпанной кайенской смесью.

В момент нападения Мищенко был одет в шинель с полевыми майорскими погонами, стянутую офицерским ремнем и портупеей, фуражку БТ и MB с невысокой тульей; никаких вещей, кроме кобурного оружия, у него не было. Судя по обнаруженным каплям крови на уходящих следах, Мищенко получил ранение, в связи с чем не исключено, что он попытается отлежаться где-нибудь в лесу или же в одном из населенных пунктов.

На трупах Зубкова и Тулина были найдены исполненные на подлинных бланках, безупречные по реквизиту и соответствию действительным обстоятельствам фиктивные документы на имя командира комендантской роты 3-й Гвардейской танковой армии капитана Сусайкова и командира взвода той же роты лейтенанта Клевцова. Предположительно и Мищенко в момент нападения на машину-ловушку имел документы офицера штаба 3-й Гвардейской танковой армии.

Примите самые активные меры к поимке или же ликвидации Мищенко. Особые указания органам контрразведки Западного фронта будут переданы дополнительно.

Розыск проходящих по ориентировке №..... от 07.09.43 г. Василия Зубкова и Николая Тулина прекратить...">>

Работа контрразведки.

1.33

<<"Нужно в любых условиях ничего не упустить и себя не расшифровать", - наставлял самого себя Андрей; на память ему пришел случай с Таманцевым в Смоленске.

Зимой, после освобождения города [Освобожден 25 сентября 1943 г. войсками ЗапФ], за одним из домов было установлено наблюдение: по агентурным данным, в нем находилась явочная квартира германской разведки. Таманцев, придя на смену, определил, что наиболее удобное место для наблюдения - старая, заброшенная уборная посреди двора. Еще до рассвета он залез внутрь, и напарник запер его, заложив дверь доской - так было прежде.

Мороз был около двадцати градусов. Когда же Таманцев попытался греться, переступая с ноги на ногу, то оказалось, что ветхое сооружение от малейшего движения скрипит и шатается - того и гляди развалится. По двору же беспрестанно ходили.

Чтобы не обнаружить себя, Таманцев вынужден был простоять не шевелясь свыше десяти часов. Сведения о явочной квартире не подтвердились, и вспоминал он об этом приключении с улыбкой, хотя кончилось оно для него весьма печально: он так поморозил ноги, что месяца два провалялся в госпитале, где ему чуть было не ампутировали стопу.>>

1.36

[Алёхин]

<<Я знал немало случаев, когда вражеские агенты действовали в прифронтовой полосе под видом всякого рода интендантов, представителей армейских хозяйственных служб. Децентрализованная заготовка сельхозпродуктов - отличное прикрытие для передвижения и разведки в оперативных тылах.

Свеж у меня в памяти был и прошлогодний случай. Разыскивая по данным радиоперехвата немецкую разведгруппу, мы заподозрили трех человек, имевших безукоризненные экипировку и все офицерские документы. Сделали запрос, и нам подтвердили, что такие-то "действительно проходят службу в части" и что они девять дней назад выбыли в командировку сроком на месяц "в указанный вами район".

Хорошо, что мы не удовлетворились этим ответом. Как впоследствии выяснилось, те, кто "проходил службу", были убиты на вторые сутки после отъезда из части. Их трупы спустили под лед, а документы, в частности командировочные предписания, до момента ареста успешно использовались тремя заподозренными нами лицами. (Удостоверения личности, продовольственные аттестаты и вещевые книжки на имя убитых они заполнили сами, используя запасные комплекты документов - резервные чистые бланки, полученные от немцев.)>>

1944 год.

2.52

[Вспоминает Алёхин]

<<В моей памяти очень свеж еще был случай весной в Смоленске.

Мы прибыли туда по тревоге, рано утром: дешифрованная ночью радиограмма свидетельствовала о наличии на станции весьма квалифицированного наблюдателя, фиксировавшего передвижение войск и прибытие резервов - людей и техники.

В первый же день мы обратили внимание на бродившую около эшелонов пожилую женщину. Разбитые в кровь босые ноги - в начале апреля, - лицо тронутого умом человека, выбивающиеся из-под платка седоватые волосы, потухший, ни на чем не останавливающийся взгляд и повторяемое, как в полусознании, охриплым голосом:

- Сыночек родимый!.. Володинька... Кровиночка моя...

Ее уже знали на станции и не раз проверяли: и милиция, и комендатура, и транспортный отдел госбезопасности.

Подошел к ней в тот вечер и я.

- Мамаша!..

Она не остановилась и даже не обернулась, и я, догнав, взял ее за локоть.

- Что вы здесь делаете?.. Документы какие-нибудь у вас есть?..

Лишь когда я достал из кармана и подержал перед ее глазами армейское офицерское удостоверение личности, она наконец прореагировала: вытащила из-за пазухи грязный, замасленный мешочек и, доверчиво отдав его мне, пошла дальше вдоль путей. Я вновь догнал ее и остановил.

В мешочке, кроме паспорта на имя Ивашевой Анны Кузьминичны, выданного перед войной в Орше, справки об эвакуации из этого города и профсоюзного билета, находились две похоронные на старших сыновей, измятые солдатские письма-треугольнички от младшего - Владимира (его-то она и звала, бродя по станции) со штампами полевой почты и военной цензуры, выписка из истории болезни и справки двух психиатрических больниц, где она лечилась. Ни один документ не вызывал подозрений.

Она уже прижилась на станции; ее охотно подкармливали в воинском продпункте и откровенно жалели.

Ночью, подробно докладывая по "ВЧ" Полякову обстановку на станции, я упомянул и об Ивашевой.

- Ее надо в больницу, - заметил он. - Подскажи коменданту или начальнику милиции. На станции, во всяком случае, ей делать нечего.

На другой день в комендатуру пригласили городского психиатра - благообразного старикана с круглыми очками в металлической оправе на отечном усталом лице.

Он ознакомился с медицинскими документами Ивашевой и около часа осматривал ее, пытаясь разговорить и ласково называя голубушкой и милушей. Все положенные при ее диагнозе симптомы, рефлексы и синдромы оказались налицо.

Я тем временем в соседней комнате, еще раз проверив ее документы, прочитал и письма. Это были трогательные своей искренностью и любовью послания молоденького сержанта-фронтовика своей психически больной матери. Осмотрел я и заплечную торбочку Ивашевой: куски хлеба, грязный до черноты носовой платок, такие же грязные, жалкие тряпки - белье, немножко сахара. Все это держалось вперемешку, нормальный человек никогда бы так не положил.

- Случай ясный, - сказал мне доктор после ухода Ивашевой. - Место ей в колонии для хроников, но таковой, увы, не имеется: сожжена немцами... В больницу же взять ее не можем: на всю область у нас шестьдесят коек, - сняв и протирая носовым платком очки, сообщил он. - На очереди сотни больных, и мест не хватает даже для буйных... А она совершенно безвредна... Ко всему, при ее бредовом восприятии действительности, при ее постоянной надежде встретить сына, изолировать ее было бы просто, знаете ли, бесчеловечно... Пережить такое... Потерять двух сыновей... Что это для матери, нам, мужчинам, невозможно даже себе представить.

Бедный доктор... Тут оказался бессильным и его сорокалетний опыт врача-психиатра. Он так и не узнал, да если бы ему и сказать, он едва ли поверил бы, что все симптомы, рефлексы и синдромы были отработаны и "поставлены" Ивашевой в кенигсбергской клинике профессора Гасселя.

Заподозрил ее Таманцев.

Любопытно, что, увидев Ивашеву впервые, он отдал ей свой пайковый сахар и, как он сам мне потом признался, "чуть не прослезился".

Когда же она попалась ему на глаза в четвертый или пятый раз, он уловил, что, проходя мимо теплушек с людьми и зовя, как и всегда, сына, она время от времени поглядывала на платформы с техникой, словно считала. Под вечер он последовал за ней в город и там на разрушенной улице еле успел юркнуть в развалины, вовремя заметив, как она подняла руку на уровень глаз, чтобы при помощи зеркальца, зажатого в кулаке, на ходу, не оборачиваясь, проверить, не ведется ли за ней наблюдение. Спустя полчаса она вывела его на окраину к старенькому домишку, где потом мы взяли в подвале радиста и передатчик, но уже в ту минуту, когда, заметив зеркальце, Таманцев юркнул в развалины, участь "Анны Ивашевой" (настоящую фамилию, имя и личность установить не удалось), квалифицированного агента абвера, судя по всему, обрусевшей немки, была решена.

Я видел ее через неделю на следствии: абсолютно осмысленный, холодный взгляд, поджатые губы, гордая осанка, во всем облике - презрение и ненависть. Она категорически отказалась отвечать на вопросы, молчала до самого конца, однако, уличенная показаниями радиста и вещественными доказательствами, была осуждена и расстреляна.

Женщина, помешавшаяся после гибели на фронте двух сыновей, - это была отличная оригинальная маска с использованием и эксплуатацией великого, присущего всем нормальным людям чувства - любви к матери.

"Ивашева" действовала на узловых станциях в наших оперативных тылах ровно четыре недели. Страшно даже подумать, сколькими жизнями заплатила армия за этот месяц ее шпионской деятельности...>>

2.71

<<В отличие от других генералов Егоров был в хлопчатобумажном обмундировании - на поношенной, старого образца, с отложным воротником гимнастерке отсутствовали погоны – и в яловых сапогах. Алехину вспомнилось, как два месяца тому назад, перед началом наступления, Егоров в этом самом обмундировании выезжал с ним и Таманцевым на операцию в одну из дивизий.

Тогда осуществлялась "зеленая тропа" по весьма ответственной радиоигре, и генерал счел необходимым присутствовать лично. Переходили трое, в том числе один свой; для создания иллюзии правдоподобности их следовало обстрелять, при этом Таманцев должен был из ручного пулемета при свете ракеты для той же правдоподобности хотя бы одного из двух чужих ранить, что сделать за время пятисекундной вспышки совсем не просто.

О появлении Егорова на передовой в генеральской форме не могло быть и речи. Чтобы не привлекать внимания, он еще по дороге в машине надел на эту самую гимнастерку даже не капитанские, как предлагал Алехин, а лейтенантские погоны своего адъютанта и затем в течение суток исправно играл роль младшего офицера: строго по уставу отвечал всем, кто был "старше" его по званию, таскал за Таманцевым вещмешок с дисками от пулемета и продуктами, проворно вставал, когда к нему обращался Алехин или командир батальона, на участке которого должны были тропить в ту ночь немецкие агенты - два действующих и один бывший. Таманцев же так вошел в образ, что покрикивал на генерала как на подчиненного.

Все тогда получилось как нельзя лучше, в памяти же Алехина остался маленький курьезный эпизод. Вечером командир батальона, совсем юный капитан, когда Егоров вышел из блиндажа, с язвительной улыбкой заметил:

- Такой молодой - всего пятьдесят лет! - и уже лейтенант! Что же с ним будет к шестидесяти?.. Наверняка старшего получит!..

Интересно, что Егоров, смеявшийся над различными приметами розыскников, не менее суеверных, чем летчики или моряки, смеявшийся над предрассудками относительно понедельников и тринадцатого числа, во время всех ответственных мероприятий или операций непременно надевал эту самую хлопчатобумажную гимнастерку, в которой он начинал войну.>>

Роман Богомолова на "Военной книге" - http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov/index.html

А ведь теперь русским больше некуда бежать от "братских народов".

Показательная дискуссия в Госдуме. Среди прочих озвучена мысль о том, на какие деньги и чьими руками ОПГ-диаспоры блокируют ужесточение миграционного законодательства. Там были и реплик...

История, с заранее предсказуемым финалом

Помню, отцу подарили коньяк «Наполеон», я его выпил (ситуация идиотская: пацану 18 лет, он, видите ли, выхлестал в одно лицо, папкин "Наполеон", но для затравки сюжета сойдёт!), а вмест...

Обсудить
  • Уже было, прожевали и выплюнули.
  • Первый раз книгу Богомолова "В августе 44" я читал в 74г. на первом курсе.. Тогда она казалась прорывом.... А потом были..."Малая земля" , "Целина" и пр...и тр...
  • +++ Спасибо. Кое что из однажды прочитанного следует непременно в памяти освежать. :))
  • Почему то совсем не обращается внимание на антисталинизм Богомолова, выписанный в романе очень крупно. да и аббревиатура СМЕРШ в романе не упоминается. стеснялись может? а может и по другой причине. и вполне такая картинка современная из романа вырисовывается - победили вопреки
  • Надо будет перечитать сызнова.