Преданность

Рассказ // Илл.: Художник Эдвин Ландсир

Преданность собаки своему хозяину тем крепче, чем раньше она к нему попала щенком. Но в жизни бывает и по-другому.

История эта случилась почти тридцать лет назад, когда я, бу­дучи ещё майором милиции, осваивал шесть соток во Владимир­ской области. Ездил за сотню километров на видавшем виды «За­порожце», который, за отсутствием в то время запчастей, неделю ремонтировал и один-два дня эксплуатировал. Но на подобных дистанциях, как говорят дачники, лучше плохая езда, чем хоро­шая ходьба с сумками наперевес.

Однажды в конце августа, копаясь в саду, я увидел зашедшего на мой участок (тогда заборов не было) пса. Породу его трудно было определить, но окрас, стоячие уши и хвост колесом выдава­ли в нём близкого родственника овчарки и лайки.

На вид ему было не более двух лет, а по высоте холки он не ус­тупал собакам крупных пород.

Пёс расположился на почтительном расстоянии и стал внима­тельно за мной наблюдать.

— Кто-то оставил несчастного, — подумал я.

Дело близилось к осени (массовый отъезд садоводов и огород­ников), и бездомные домашние животные не были редкостью.

Познакомиться со мной ближе пёс не захотел и при попытке подойти к нему осторожно ретировался с участка. На следующий день он заявился опять.

Через неделю, на выходные, я снова увидел пса и дал ему клич­ку Рэм. На неё, как, впрочем, и на другие, которые я перебрал, он не реагировал и по-прежнему занимал выжидательную пози­цию. Никакие ласковые слова его не трогали. Но по движению хвоста и выражению глаз было ясно, что ему не очень-то хотелось от меня уходить.

Я решил приручить Рэма и пустился на хитрость. Бросил ему кусок жаренного на костре мяса, а остальное занёс на террасу и спрятался за углом. Рэм облизнулся, огляделся и прошмыгнул внутрь. Я тут же захлопнул дверь и быстро вошёл. Не ожидая та­кого подвоха, Рэм отпрянул и прижал уши — явный признак не­довольства и готовности постоять за себя.

Вопреки его опасениям, я сел за стол и демонстративно стал обедать, при этом ласково обращаясь к нему. Это его озадачи­ло, и он расслабленно лёг на пол. По тому, как Рэм облизывался и смотрел в мою сторону, я понял, что голод и манящий запах пищи начинают пересиливать чувство опасности.

Покончив с трапезой, я поднялся, надел парусиновые перчатки и направился в сторону кобеля. Опасения познакомиться с грозны­ми собачьими клыками у меня, конечно, имелись, но тут главное — не показать это псу: страх противника собаки, как говорится, чувствуют шкурой, и тогда уж точно зубками прихватят.

При моем подходе Рэм совсем положил морду на пол, по телу волной пробежали судороги. Я быстро и мягко коснулся ладонью его головы, затем отнял руку и вернулся к столу. Сработало! Рэм, очевидно, понимая, что бить его не собираются, сел и стал переминаться с лапы на лапу. Теперь я пошёл к нему уже с мясом, и вскоре он сидел около стола, спокойно поглощая лакомые кусочки из быстро пустеющей тарелки. Поев, он уже не отходил от меня ни на шаг.

Ощупывая Рэма, я обнаружил странные твёрдые, размером с крупную горошину, бугорки под шерстью, напоминающие бородавки. Их было так много, особенно на загривке, что я заволновался:

— Уж не болезнь ли какая заразная?!

В то время я ещё не был знаком с недугами и паразитами животных. По наитию потянув большим и указательным пальцами за одну бородавку, услышал характерный щелчок, похожий на отдираемую от пола присоску. В руке у меня с небольшим клочком шерсти оказался толстый, со множеством лапок клещ — в той местности их называли почему-то лосиными. Таких паразитов я содрал с Рэма десятка три. Они уже изрядно напились крови и достаточно легко поддавались, выходя из тела собаки с характерным звуком — «чпок!». Вообще-то таким способом клещей вынимать не рекомендуется, можно оставить головку паразита иод кожей животного, и тогда не исключено воспаление. Лучше смазать клеща подсолнечным маслом, и он, задыхаясь, сам легко выйдет наружу. Таких премудростей я тогда не знал, однако, слава богу, всё обошлось.

Накормленный и освобожденный от паразитов, которые, несомненно, причиняли ему неудобства, Рэм повеселел и стал, глядя на меня, лапами рыть землю. Это было занимательно: как только я поддевал ком лопатой, Рэм тут же начинал неистово рыть яму под яблоней, разумеется, не обращая внимания на корни дерева. Ночевать в этот раз он остался у меня.

Утром, уверенный, что собака без хозяина, я соорудил нечто вроде будки, оставил еду Рэму и уехал в Москву.

На участок я приезжал каждый раз почти в одно и то же время. У ворот нашего кооператива «Салют» меня дожидался верный Рэм. То ли он высчитывал своим собачьим умом время, то ли определял мой приезд по характерному звуку пробитой выхлопной трубы — не знаю, но он всегда был на месте. Я оста­навливался, выходил из машины, и Рэм радостно бросался ко мне навстречу, повизгивал и норовил лизнуть от радости нос своего благодетеля.

Начались холода. Рэм по-прежнему находился все выходные дни со мной. Он стал добросовестно охранять территорию: нико­го не пускал, а если кто-то с моего позволения приходил на шаш­лык, то Рэм, видно, чувствуя конкурента на мясо, подходил к ожидавшему ужина, брал его зубами за одежду и пытался оттянуть от костра: лишний рот ему был не нужен.

Если я заходил к соседу по каким-то делам, Рэм устраивался у порога и никого в дом не пускал, приходилось выходить и сопро­вождать нового посетителя. При этом он не кидался, не лаял — он предупреждал урчанием, но и этого оказывалось достаточно, чтобы парализовать желание перешагнуть через огромного пса.

Однажды Рэм не пришел к ставшему уже привычным для нас месту встречи, и я въехал на участок один.

Я заволновался: ведь такой недисциплинированности Рэм пре­жде не допускал. Появился он к обеду и какой-то неестественной, как бы виноватой, походкой подошёл ко мне, прыгнул на грудь, лизнул, дескать, я не забыл, опоздал не по своей воле. Кусок перегрызенной синтетической верёвки, служившей ошейником, это подтверждал: кто-то пытался удержать Рэма.

Но кто? На верёвку обычно сажают собаку в деревне, и чаще подобным образом поступают женщины. Так оно и было. Я без труда установил хозяйку пса, сильно пьющую сельчанку, прожи­вающую в соседней деревне «Красный угол». Но это уже потом.

Верёвку я срезал, но вот незадача — Рэм стал хромать на за­днюю ногу. Осмотрев его, я обнаружил раздвоенные длинные когти, которые впивались в тело и причиняли ему острую боль. У городских собак такого недуга не встречается, они стачивают когти об асфальт, деревенским же надо их обрезать. Но нередко собаки откусывают их сами. Рэм, видимо, такими навыками не владел.

Как резать когти, я не знал, поэтому решил взять Рэма в Мо­скву и там уже как-то ему помочь. Но сделать это оказалось труд­но: пёс никак не шёл к машине. Пришлось попросить соседа и с его помощью разместить Рэма на сиденье. Сосед тоже поехал со мной на случай непредвиденного поведения собаки.

Трёхчасовой путь Рэм выдержал спокойно, но из машины вы­ходить не хотел, видно, чувствовал, что впереди его ожидают одни неприятности в такой большой деревне с множеством незнакомых запахов. И был прав. Первая подстерегала его в лифте. При движении кабины вверх Рэм распластался на полу и в ужасе закрыл глаза: его вестибулярный аппарат к таким подъёмам не был готов.

Вторая неприятность ожидала непосредственно дома, в лице моей жены, которая видела в собаках грязь, блох и шерсть, в чём была недалека от истины. Поэтому услышав поставленные высоким голосом вопросы, адресованные мне, Рэм снова упал брюхом на пол. Но тут появился пятилетний сын Дима и со свойственной ребёнку непосредственностью радостно бросился к живой игрушке. Рэм быстро прильнул к нему, увидев в нём, очевидно, единственное своё спасение...

Это и решило исход дела. Жена смилостивилась, но поставила условие — помыть собаку в ванной. Для Рэма это стало третьим испытанием. Не зная, к каким последствиям назначенная процедура приведёт, я согласился. К счастью, всё прошло спокойно. Рэм, очевидно, был в полном шоке, сопротивления не оказал. Хотя после купания с шампунем он, как и полагается у собак, встряхнулся, обдав книжный стеллаж и обои дождём водяных капель. Но это уже была мелочь.

С облегчением Рэм обнюхал все углы и тут же принялся играть с сыном: тот где-нибудь прятался, а он его находил, и оба оставались друг другом очень довольны.

Наступила ночь, и я на всякий случай лёг в отдельной комнате на диване. Поведение Рэма тут же изменилось. Он расположился на полу возле двери, не допуская ко мне ни жену, ни сына. Утром было всё как обычно — охрана снималась...

Прошёл день, второй. Рэм перестал есть, не отходил от окна, его тянуло на волю. Однако на прогулках он не отдалялся от меня ни на шаг и не обращал никакого внимания на недовольных местных собак, фланирующих со своими хозяевами. Однажды, когда его очень допекли две собачонки, недовольные новым членом дворовой команды, Рэм по-деревенски зарычал, рванул одну из них за загривок. С тех пор он спокойно метил колёса машин и будки, обозначая свою территорию.

Неделя подходила к концу. Рэм изрядно похудел, по-прежнему пил только воду, и я стал за него опасаться. Ночью он меня так же преданно охранял и страшно радовался, когда я возвращался с работы.

— Саш, и всё же тебе следует отвезти его обратно, — сделала вывод жена. — Ну, разве не видишь, как собака тоскует и не воспринимает городскую жизнь. Это же для неё каменная клетка.

Да я и сам думал об этом, но уж очень не хотелось с ним расставаться. Объяснив сыну, почему нужно отвезти Рэма обратно, собрался ехать на дачу. Увидев меня с вещами, Рэм заметался, на его морде обозначилось нечто похожее на улыбку. Он почувствовал изменение своей дальнейшей судьбы. В машину радостно прыгнул сам и взгромоздился на сиденье рядом с водителем. Весь путь он сидел спокойно, перенося дорожные тяготы.

Километров за пять, не доезжая до дачи, Рэм стал рваться наружу. Пришлось его выпустить, и пёс со всех лап устремился к тем местам, где родился и вырос.

...В середине ноября, когда в воздухе запорхали первые снежинки и устоялись морозы, я сократил поездки на дачу. Когда уезжал обратно, Рэм сопровождал меня до шоссе. Не доезжая до трассы, останавливался и прощался с Рэмом: я ехал в Москву, а пёс трусил обратно.

В этот раз всё было не так. Рэм не побежал за мной, а пересёк наискось соседний кооператив и встретил меня далеко от наших дач. На традиционном месте прощания он ко мне не подошёл, про­должал бежать за мной по бетонке. На зов не приближался. Нако­нец мне удалось его подозвать. Рэм вёл себя необычно: ластился, лизал руки, словно что-то чувствовал, и мне почему-то показа­лось, что я прощаюсь с ним навсегда.

На душе стало неспокойно, я дал газа и выжал из «Запорожца» всё, что можно. В зеркале долго виднелся отстающий от автома­шины Рэм.

Неделю я не находил себе места и в субботу поехал на дачу ис­ключительно из-за собаки. Подъехав к воротам, я не увидел Рэма, пасмурное предчувствие моё усилилось. И к вечеру он не пришёл. А утром соседка, которая проживала на даче постоянно, мне по­ведала:

– Не жди, Александр Иванович, собаку. Нет её, убили, и мою маленькую тоже не пощадили.

– Да кто же такое мог сделать у нас на участке? — вырвалось у меня.

– Охотники, видно, нагрянули из Киржача. Аккурат вчера, пе­ред твоим приездом.

– А где это случилось? – спросил я.

– На опушке, когда он шёл к нам из «Красного угла».

– А вашу собаку?

– Да недалеко от дач. Убили и забрали с собой. Теперь шапки будут делать...

Рэма застрелили по дороге ко мне на встречу, и чувство вины перед этой преданной собакой долго меня не покидало.

...Было время, когда шапки, которые государство почти не про­изводило, кустари шили из шкур собак, кроликов, ондатры. Неко­торые превратили это занятие в источник существования. Закона о жестоком обращении с животными тогда не было. И хорошо, что на смену меховым шапкам пришли разные вязаные головные уборы, кепки. Отошедшая мода сохранила жизнь многим нашим братьям меньшим.

Продолжение следует

Tags: Эссе Project: Moloko Author: Гуров Александр

источник