Ты должна написать новую пьесу и стать ее главной героиней (эссе)

Эта история – о самой страшной ловушке, в которую может попасть человек. Если это не о вас, скажите спасибо. Если же о вас... Тоже скажите спасибо... Ведь вам, наверное, желали добра, пусть и таким странным способом.

Авторитарные родители... Эмоциональная жестокость, холод, компенсация своих несбывшихся желаний, подавление желаний ребенка – и одному Богу известно, сможет ли человек, уже, будучи взрослым, осознать то, что в нем убито на корню, что подавлено и отравлено... Родители, любите. Просто так, всегда, независимо ни от чего, от всего сердца. Ради одного – ради счастья вашего ребенка...

...Маленькая девочка взобралась на самое высокое дерево, и в ее головке появилась мечта: иметь дом на небесах, высоко-высоко, свой уголочек, где можно уединиться от скверных слов, от злых и жестоких взрослых. Мечтать о небе все чаще и чаще, жить иллюзией, прятаться от действительности на дереве – в зеленом «танке», где безопасно и безразлично... Научиться быть угодной для всех, но для себя быть угодной только там, в мечтах, о которых нельзя никому рассказать. Но расти, играть, прячась в «танке», становилось все сложнее. Зритель перестал верить в эту игру и требовал искренности. Виноват был, конечно, танк: актрисы не видно, потому что он большой, а окошки слишком маленькие... Но зритель роптал, а актриса по-тихонечку сходила с ума от того, что становилась неугодной зрителю. Быть неугодной означало опять почувствовать боль, которая заполняла все пространство и отравляла воздух.

Ты начала свыкаться с болью, синхронизировалась с ней. Жизнь щедро преподносила тебе источники боли, их становилось все больше и больше. Ты выбирала палачей, которые хладнокровно терзали твое сердце, равнодушно рассматривая, как ты корчишься от душераздирающей агонии. Иногда ты им мстила, но только для того, чтобы потом испытать чудовищное чувство вины, которое приносило ту же боль, но более пролонгированную, «изысканную»... Жизнь превращалась в пытку, на потрескавшихся губах застыло слово «хватит», в голове пульсирующими ударами выбивал чечетку вопрос «Почему?!».

Не спорь со старшими, ты должна просить прощения, ты не должна ничего просить, ты должна беспрекословно слушаться...

«Танк» выплюнул тебя, голую и истерзанную. Пришло время что-то менять. Менять, чтобы выжить или просто – начать жить.

На сцене поднят занавес, пустой зал. Посередине – одиноко, могущественно и судьбоносно – стоит Кресло. Глубокое, синее, бархатное, в позолоченной резной деревянной оправе. Оно жаждет твоих откровений, эмоций, готово вдавить тебя в себя, обнимая со всех сторон и подставляя подлокотники под твои хрупкие, худые, слегка дрожащие руки.

Ты привыкла играть на сцене, но Кресло не любит игры, ты нужна ему настоящая, открытая, разорванная в клочья, голая.

Тебе больше некуда бежать, негде скрыться. Ты сворачиваешься в маленький комочек, поджимаешь колени к груди, тебе хочется спрятаться, втиснуться в синий бархат, но Кресло остается невозмутимым. Оно ждет.

Ты открываешь рот, выдыхаешь маленькое облачко теплого воздуха, оно раздвигает холодное пространство, беззвучно согревая его. Миллионы мыслей – и ни одного слова... Только боль... Глубокая, пронзающая... У боли нет слов, у боли нет лица, у боли соленые губы и сжавшееся в комок сознание. Она поселяется сначала в солнечном сплетении, выжигая его, потом опускается ниже, сжимая измученные голодом внутренности, распространяется по всему телу, насилуя его, изнуряя, выжимая последние силы...

Ты снова и снова собираешься с духом, перед глазами проносятся эпизоды, которые отзываются в твоем теле ножом, воткнутым в спину, ты истекаешь кровью, но, к сожалению, не умираешь. Смерть сейчас тебе кажется высшим благом.

– Заткнись, – ворчало сознание. – Никому до этого нет дела, – ныло сердце

– Это твоя пьеса, твоя трагедия, ты ее автор, – вдруг говорит тебе Кресло. Но ты еще не готова слышать его. Тебе кажется, что это галлюцинация, иллюзия, издевательство. Но Кресло упорно продолжает свой монолог.

– Вспомни свою первую боль – какой она была? Что тебе в ней так понравилось, что ты решила так любить ее, вырастила ее, выкормила, превратила в настоящее чудовище и отдалась ей вся без остатка? Ты сама стала болью, жертвой, и сейчас у тебя последний поединок за жизнь, призом победителю в котором станешь ты сама.

– Заткнись, – ворчало сознание.

– Никому до этого нет дела, – ныло сердце.

И только где-то из глубины души, далеко-далеко, пробивался тоненький голосок маленькой девочки. Но разобрать его попросту не хватало сил и, возможно, смелости. Память бесследно удаляла файлы – бесценные файлы, которые могли бы помочь понять, «почему». Слезы текли прямо на синий бархат. И вдруг Кресло задрожало, оно больше не было таким величественным и безучастным, оно стало тем, что так нужно было сейчас, обняло замерзшее тело, подставило свою грудь под твою поникшую голову и сказало:

– Я тебе помогу... Вспомнить все.

И память вдруг взорвалась картинами прошлого, отовсюду зазвучали слова:

– Ты не имеешь права, ты ничтожество, закрой рот, не спорь со старшими, ты виновата, даже если не виновата, ты должна просить прощения, ты не должна ничего просить, ты должна беспрекословно слушаться, ты плохая, ты позор семьи, ты должна всем доказать...

От ужаса голова раскалывалась на части, кресло впитывало слезы, превращавшиеся в реку, синие бархатные волны укрывали с головой, не давая опомниться, топя в страхе и отчаянии, боль отзывалась в каждой клетке измученного мозга.

– Борись! – приказало Кресло. – Плыви, ты должна жить, ты должна вспомнить все, чтобы простить и понять, «почему», ты должна написать новую пьесу и стать ее главной героиней, на сцене должны появиться новые герои, но для этого нужно выплыть из потока убивающих воспоминаний...

Больше не было сил сдерживать рыдания, водопадами слез можно было наполнить все моря. Плакала душа, плакало сердце, плакало сознание, плакала память, плакали самолюбие и гордость, плакала сама жизнь. Вместе со слезами вытекали отчаяние маленькой девочки, безысходная жертвенность, беспомощность. Сломленная воля угрюмо ныла в темном углу – месте наказания и скоропостижного взросления. Руки были слишком слабыми, чтобы удержать поток, сохранить в себе все то, что нажито годами. Мимо в потоке неслись страхи, лица, слова, претензии, обвинения, оправдания и ненависть... Темные водовороты обиды пытались затянуть Кресло на самое дно, но оно поддерживало тело на плаву, как спасательная лодка, разгоняя бурлящий поток соленой боли. Кресло было местом Силы, последним убежищем души о которой давно забыли, которую заставили забыть...

Пустота. Обессиленное тело – и никаких мыслей в голове... Сердце ритмично выполняло свою работу – без колебаний, без чувств, без боли... Понемногу сознание возвращалось, в глазах появились четкие очертания того же Кресла. Оно было мокрым, но улыбалось. Ты подумала, что сошла с ума, ведь тебе улыбается Кресло. Мысль подтвердилась, когда оно протянуло тебе лист бумаги и карандаш, а потом прошептало:

– Пиши.

Писать? О чем? О синем бархатном Кресле, о скрипящих половицах на сцене, о тишине, о старом зеленом «танке»?

Кресло снова прошептало:

– Пиши о себе... У тебя есть ты... В голове возникло: «А что можно написать, если ничего о себе не знаешь?»

Кресло, словно читая мысли, прошептало:

– Ты – это твои желания. Позволь себе впервые написать о том, чего ты хочешь. Тебе больше никто не запретит чего-то хотеть, и вся Планета готова тебе помочь в достижении твоих желаний.

Слабые пальцы взяли карандаш и написали: «Теперь все будет хорошо... Теперь все будет».

Катрин Малиновская

Колесо Жизни №72 или №10 2013