Зимняя сказка

  И то, за что он заплатил судьбою, им быть уже не может нелюбимо.

  Вроде бы самое простое решение - писать о зиме, когда за окном кружатся белые мухи. Лежит на поверхности, как снежный покров в январе(хотя этой зимой всё было наоборот). 

  Но нет - чересчур ожидаемо. К тому же на Камчатке, куда мы сейчас перенесёмся, апрель - вполне себе зимний месяц, когда можно спускаться с сопки на лыжах и пешком гулять по водной глади. Замёрзшей, конечно, - а не то вы подумали.

  Бывало, стоит родное "железо" в ремонте на том берегу, в бухте Сельдевая - так отмахивали по льду пару километров утром - на службу и вечером - домой. А в выходной бухта Крашенинникова, ярко освещённая щедрым камчатским солнцем, превращалась в полигон для лыжников. Однажды выбрались прогуляться с сыном. Поставил его в кильватере, строго наказал идти след в след. Куда там! При очередном отклонении от лыжни он угодил в полынью. Хорошо, что в полуметре от верхнего слоя льда был второй, покрепче. Мокрого поросёнка быстренько вытащил и доставил домой - благо, мы были уже рядом. Влетело, конечно, обоим.

  Этот мелкий горелыжник в свои семь лет карабкался по утрам в школу, которая стояла почти на гребне сопки. По протоптанным в снегу тропам. Бывало, что и ныл:"Не хочу на антресоли!" Зато всю зиму на физкультуре они бегали на лыжах.

  Во времена, когда горнолыжный подъёмник в стране был ещё диковиной, на Тарьинской сопке усилиями молодых фанатов этого вида спорта возвели достаточно длинный, бугельный. Внизу, на будке с движком, гордо прикрепили табличку:

  «Вразрез со нравами инертных, близоруких и корыстных
Подъёмник первый на энтузиазме
Воздвигли мы.»
В.Дмитриев. Л.Новожилов. 08.03.1979

  Простенькая раздевалка без крыши, обязательный инструктаж для новичков, разравнивание склона своими ногами(какие ратраки - кто их тогда видел?). Бугеля вытачивали сами, на заводе. Был и трагический случай, когда пальцы одного парня попали между натянутым тросом и шестерёнкой. Сработали оперативно: пальчики сложили в пакет со снегом и вместе с парнем тут же отправили самолётом в Москву(папа оказался начальником штаба дивизии). Пришили. 

  Удобство подъёмника было в том, что трасса его виднелась из моего окна, и можно было различить: запущен или нет, стоит хватать лыжи и ботинки или погодить. Чуть поодаль от его раздевалки прямо в снегу была вырыта яма чуть больше метра в поперечнике - для выхода тёплого серного источника. Комфорта ноль, зато удовольствия - как от бани. Вообще-то для принятия горячих серных ванн существовала Паратунка - но до неё добираться часа два автобусом, требовались пропуск и свободное время. Которого хронически, простите за тавтологию, не было. При всей обязательности санатория для экипажа после автономки мы там не были ни разу, приплюсовывая эти сутки к очередному отпуску.

  Из нашей квартиры открывались виды не только на Тарьинскую сопку, но и на саму бухту, белые макушки сопок за ней, зацепившиеся за них облака. Зимой снежные сугробы подступали под окна первого этажа, там же ставили, в прямой видимости, коляску с младшим мальчиком. Проспав на свежем воздухе всю зиму, он был крайне удивлён открывшимся по весне просторам.

  Дом, наспех слепленный военными строителями, был холоден к своим обитателям. Летом на полу нашей квартиры образовывалась плесень, зимой нарастал ледок. Положенные на пол яйца промерзали насквозь. В унитазе красовалась ледяная пробка. Однажды, доведённый до температуры кипения этим обстоятельством, достал паяльную лампу и спустился в подвал, отогревать фановую магистраль. Получилось. Однако бдительные граждане, заметив открытый огонь в подвале, вызвали военный патруль и пожарную машину. То есть мне светила статья за поджог и диверсию. Обошлось. Патруль и пожарники посмеялись и разошлись. А унитаз благодарно заурчал.

  Несмотря ни на какие сложности, трудности, неудобства, Рыбачий был нашим домом. Где не задействованные на вахте в новогоднюю ночь вместе отмечали приход новых надежд, встречали Новый Год сначала по местному времени, затем по Владивостоку, далее каждый час до Москвы. Самые упорные добирались до Варшавы. Причём в любом доме, куда тебя занесло в эту ночь - тебе, даже незнакомому, были рады и угощали как родного. В принципе, по теории трёх рукопожатий, мы все были родня. И всегда с особым чувством возвращались к родным берегам.

Хорошо бы вернуться домой.
Ткнуться носом к девятому пирсу
И февральским простором упиться,
поперхнувшись его синевой.

Долететь на попутной волне,
позабыв о штормах и глубинах,
В мир, не знающий качки. И сыну
улыбнуться в ночной тишине.