«Банда Лермонтова»: какой необычный спецназ создал поэт в Кавказскую войну

  1840 год в творческой биографии Михаила Юрьевича Лермонтова ознаменовался выходом единственного прижизненного стихотворного сборника, а также романа «Герой нашего времени». Оба издания утвердили славу поэта как наследника Пушкина. Не менее насыщенным был год и для военной карьеры поручика. 

  Летом он участвовал в знаменитом сражении на реке Валерик, а осенью принял командование подразделением кавалеристов-«охотников», которое в его честь назвали Лермонтовским отрядом. Внешне русские бойцы были неотличимы от банды «абреков». 

  Отряд состоял из сотни казаков-добровольцев, которых выбрали из кавалерии Кавказской линии. До Лермонтова ими командовал офицер Руфин Дорохов, однако он был вынужден временно оставить руководство из-за полученного ранения. Михаил Лермонтов принял у Дорохова отряд 10 октября и повёл его в земли чеченцев. Осталось несколько воспоминаний участников Кавказской войны, служивших в Лермонтовском отряде. Например, рядовой Султанов, разжалованный из офицеров, рассказывал, что в отряд принимали военнослужащих без учета их национальной принадлежности. Чтобы попасть в него, требовалось выдержать своеобразный экзамен – выполнить сложное поручение. 

  Новым членам отряда полностью меняли внешность – им брили головы и заставлять отпускать бороды. «Черкесский» образ дополняла национальная одежда и двустволка со штыком, такая же, как у горцев. Сам Лермонтов в письме называл своих подчинённых «разным сбродом» из «волонтёров и татар». Обязательным условием службы было знание азербайджанского(тюркского) языка, которым владел и командир. «Лермонтовцы» предпочитали не пользоваться огнестрельным оружием, полагаясь на личную храбрость и силу руки.

   Для Лермонтова командование отрядом было способом отличиться в бою, благодаря чему он рассчитывал выйти в отставку и полностью погрузиться в литературную работу. «Если мне случится с ними удачно действовать, то авось что-нибудь дадут; я ими только четыре дня в деле командовал и не знаю ещё хорошенько, до какой степени они надежны; но так как, вероятно, мы будем еще воевать целую зиму, то я успею их раскусить», — писал поэт о своём «наследстве от Дорохова». 

  В Большой и Малой Чечне отряд использовался в качестве разведывательного и партизанского, действуя в аулах и в горах. Потомственному дворянину Лермонтову приходилось терпеть суровые условия. Он ел из солдатского котла и спал на сырой земле. Так же, как и другие участники отряда, Михаил Юрьевич намеренно запустил свой внешний вид, чтобы полностью соответствовать образу кавказца, а заодно завоевать авторитет у подчинённых. Во время боёв он носил красную канаусовую (шёлковую) рубашку – обычную одежду горских повстанцев. 

  Как вспоминал участник Кавказской войны Константин Мамацев, команда Лермонтова напоминала ему «блуждающую комету». Она неожиданно появлялась в опасных местах. Когда 27 октября 1840 года во время сражения в Автуринских лесах артиллерия Мамацева осталась без прикрытия, на помощь пришли «абреки» Лермонтова. В другой раз подразделение Лермонтова отличилось при Валерике 30 октября: бойцам удалось уничтожить значительную часть чеченского конного отряда, не дав неприятелю уйти в лес...

  Надежды Михаила Юрьевича на получение награды не оправдались, хотя за него ходатайствовали его непосредственные начальники, а также бабушка Елизавета Арсеньева – богатая помещица Пензенской губернии. Император Николай I оставался непреклонен – несмотря на все заслуги поэта, он так и не подписал наградного списка. Царь также потребовал, чтобы поручика вернули на фронтовую службу в полку, отстранив от экспедиции в Чечне. Михаил Юрьевич Лермонтов оставил командование отрядом, предположительно, в ноябре 1840 года или уже зимой, а в декабре на 2 месяца уехал в отпуск к бабушке в Санкт-Петербург – для поэта это был последний визит в столицу.

  © Русская Семерка russian7.ru

    По горячим впечатлениям от боевых действий Михаил Юрьевич написал стихотворение "Валерик", где описан бой на речке Валерик (11 июля 1840 г.), в котором Лермонтов принимал участие. Валерик, или Валарик, — приток Сунжи, впадающей в Терек. Название происходит от чеченского «валлариг» — мертвый. Отсюда у Лермонтова Валерик — речка смерти.

  Смерть ходила рядом.

         *       *       *

...Судьбе как турок иль татарин
За всё я ровно благодарен;
У Бога счастья не прошу
И молча зло переношу.

Быть может, небеса востока
Меня с ученьем их Пророка
Невольно сблизили. Притом
И жизнь всечасно кочевая,
Труды, заботы ночь и днём,
Всё, размышлению мешая,

Приводит в первобытный вид
Больную душу: сердце спит,
Простора нет воображенью…
И нет работы голове…
Зато лежишь в густой траве,

И дремлешь под широкой тенью
Чинар иль виноградных лоз,
Кругом белеются палатки;
Казачьи тощие лошадки
Стоят рядком, повеся нос;

У медных пушек спит прислуга,
Едва дымятся фитили;
Попарно цепь стоит вдали;
Штыки горят под солнцем юга.

Вот разговор о старине
В палатке ближней слышен мне;
Как при Ермолове ходили
В Чечню, в Аварию, к горам;
Как там дрались, как мы их били,
Как доставалося и нам;

И вижу я неподалеку
У речки, следуя Пророку,
Мирной татарин свой намаз
Творит, не подымая глаз;

А вот кружком сидят другие.
Люблю я цвет их жёлтых лиц,
Подобный цвету наговиц,
Их шапки, рукава худые,

Их темный и лукавый взор
И их гортанный разговор.
Чу — дальний выстрел! прожужжала
Шальная пуля… славный звук…
Вот крик — и снова все вокруг
Затихло… но жара уж спала,

Ведут коней на водопой,
Зашевелилася пехота;
Вот проскакал один, другой!
Шум, говор. Где вторая рота?

Что, вьючить? — что же капитан?
Повозки выдвигайте живо!
Савельич! Ой ли — Дай огниво! —
Подъем ударил барабан —

Гудит музыка полковая;
Между колоннами въезжая,
Звенят орудья. Генерал
Вперед со свитой поскакал…

Рассыпались в широком поле,
Как пчелы, с гиком казаки;
Уж показалися значки
Там на опушке — два, и боле.

А вот в чалме один мюрид
В черкеске красной ездит важно,
Конь светло-серый весь кипит,
Он машет, кличет — где отважный?

Кто выйдет с ним на смертный бой!..
Сейчас, смотрите: в шапке черной
Казак пустился гребенской;
Винтовку выхватил проворно,

Уж близко… выстрел… лёгкий дым…
Эй вы, станичники, за ним…
Что? ранен!..— Ничего, безделка…
И завязалась перестрелка… 

          *       *       *

...Нам был обещан бой жестокий.
Из гор Ичкерии далёкой
Уже в Чечню на братний зов
Толпы стекались удальцов.

Над допотопными лесами
Мелькали маяки кругом;
И дым их то вился столпом,
То расстилался облаками;

И оживилися леса;
Скликались дико голоса
Под их зелеными шатрами.
Едва лишь выбрался обоз
В поляну, дело началось;

...А вот и слева, из опушки,
Вдруг с гиком кинулись на пушки;
И градом пуль с вершин дерев
Отряд осыпан. Впереди же
Все тихо — там между кустов
Бежал поток. Подходим ближе.

Пустили несколько гранат;
Еще продвинулись; молчат;
Но вот над бревнами завала
Ружье как будто заблистало;

Потом мелькнуло шапки две;
И вновь всё спряталось в траве.
То было грозное молчанье,
Не долго длилося оно,
Но в этом странном ожиданье
Забилось сердце не одно.

Вдруг залп… глядим: лежат рядами,
Что нужды? здешние полки
Народ испытанный… В штыки,
Дружнее! раздалось за нами.

Кровь загорелася в груди!
Все офицеры впереди…
Верхом помчался на завалы
Кто не успел спрыгнуть с коня…
Ура — и смолкло.— Вон кинжалы,
В приклады! — и пошла резня.

И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть…
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна.

На берегу, под тенью дуба,
Пройдя завалов первый ряд,
Стоял кружок. Один солдат
Был на коленах; мрачно, грубо
Казалось выраженье лиц,
Но слёзы капали с ресниц,

Покрытых пылью… на шинели,
Спиною к дереву, лежал
Их капитан. Он умирал;
В груди его едва чернели
Две ранки; кровь его чуть-чуть
Сочилась. Но высоко грудь

И трудно подымалась, взоры
Бродили страшно, он шептал…
Спасите, братцы.— Тащат в торы.
Постойте — ранен генерал…
Не слышат… Долго он стонал,

Но все слабей и понемногу
Затих и душу отдал Богу;

На ружья опершись, кругом
Стояли усачи седые…
И тихо плакали… потом
Его остатки боевые
Накрыли бережно плащом
И понесли. Тоской томимый
Им вслед смотрел я недвижимый.

         *        *       *

...А там вдали грядой нестройной,
Но вечно гордой и спокойной,
Тянулись горы — и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.

Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?

Галуб прервал мое мечтанье,
Ударив по плечу; он был
Кунак мой: я его спросил,
Как месту этому названье?
Он отвечал мне: Валерик,
А перевесть на ваш язык,
Так будет речка смерти...