Ну и ну!

Доктрина о троице не поддаётся разумному объяснению, так как непонятно, как единый Бог может состоять из трёх отдельных, «неслиянных» личностей, которые могут беседовать одна с другой. Христиане первого века не разделяли и вообще не знали концепции троицы. Ни в Ветхом Завете, ни в Новом нет ни термина «троица», ни прямых указаний на её существование. Если бы Иисус действительно был равен Богу, то естественно ожидать, что эта фундаментальная истина была бы недвусмысленно высказана Иисусом или кем-то из его учеников, однако Иисус нигде в евангелиях не называет себя Богом, только Христом (то есть Мессией, см. Матфей 16:15—17) и Сыном Божьим; нет отождествления Иисуса с Богом и в других книгах Нового Завета.

Иисус Христос в евангелиях в ясных выражениях отделял себя от Бога: «Отец Мой более Меня» (Иоанн 14:28), «О дне же том, или часе, никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец» (Марк 13:32) и многие другие. Ещё одна фраза Иисуса, противоречащая тринитаризму: «Чтó ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог» (Марк 10:18).

Тринитарные теологи отвечают на этот список противоречий, что троица — это мистическая тайна, недоступная для ограниченного человеческого ума. Но тогда встаёт вопрос, имеет ли право этот ограниченный ум делать конкретные заключения о структуре Бога и тем более — придавать этим утверждениям статус догмы.

Критики считают, что формулировка «Бог един в трёх лицах» закрепилась в христианстве под влиянием языческой философии многобожия и под сильным политическим давлением, причём произошло это закрепление только в начале IV века, то есть через 300 лет после пророческой миссии Иисуса. Антитринитарии рассматривают концепцию троицы как искажение изначального христианства, несовместимое с евангельским определением: «Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, Единого Истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа» (Иоанн 17:3).

Лев Толстой считал христианский догмат о троице запутанным, противоречащим здравому смыслу и идее единобожия. В эссе «Исследование догматического богословия» Толстой писал, что догмат о троице — это «противный человеческому разуму… страшный, кощунственный догмат»:

Невозможно верить тому, чтобы Бог, благой отец мой, зная, что спасение или погибель моя зависят от постигновения его, самое существенное познание о себе выразил бы так, что ум мой, данный им же, не может понять его выражения, и (по учению церкви) скрыл бы всю эту нужнейшую для людей истину под намёками… Отвергнув догмат, противный человеческому разуму и не имеющий никаких оснований ни в Писании, ни в Предании, для меня остаётся всё-таки необъяснимым повод, который заставил церковь исповедовать этот бессмысленный догмат и так старательно подбирать вымышленные доказательства его.