В этих случаях согласованность поэтики с языковыми предпосылками не вызывает сомнения.

Склонность к аллитерации

Влияние языкового материала на поэтическую форму неоспоримо. Запас поэтических приемов, имеющихся в распоряжении словесности, в большой мере определяется этим материалом. Звуковая форма поэтической речи прямо зависит от фонологической структуры данного языка.

Предрасположенность некоторых языков, например, к аллитерации в поэзии нельзя считать делом чистого случая. Для этого приема особенно благодатны языки, которые маркируют первый слог слова ударением или каким-либо иным способом и в то же время избегают слишком сложных или слишком разнообразных консонантных скоплений в анлауте, то есть в начале слова. Чешский лингвист И. Зубаты установил, что из двух близкородственных языков, литовского и латышского, только в последнем получило развитие широкое использование аллитерации в народных песнях. Нетрудно найти причину этой инновации: из этих двух балтийских языков лишь латышский фиксировал ударение на первом слоге слова, выделяя тем самым анлаут.

В позднем общеславянском словесное ударение падало на тот слог, который имел восходящий тон, а при отсутствии такового в слове — на первый его слог. Эта просодическая модель была утеряна к концу периода славянского единства, но в дальнейшем была восстановлена в большинстве сербохорватских диалектов; в основном же оппозиция восходящего и нисходящего тона была славянскими языками полностью утрачена. Чешский и почти все языки западнославянской области лишились восходящего тона, и таким образом словесное ударение автоматически фиксировалось на первом слоге. Восточнославянский к XIII в. обобщил восходящий тон в ударных слогах и тем самым приобрел свободное фонологическое словесное ударение. Исходя их этих лингвистических посылок, мы могли бы предсказать более широкое использование аллитерации в устной поэзии в чешском, с его безусловно начальным ударением, или в сербохорватском и древнерусском, где ударение привязано к первому слогу лишь при определенных условиях, чем в современном русском с его свободным ударением. И в самом деле, в современном русском мы обнаруживаем повторяемость скорее целых консонантных комплексов (так называемые звуковые повторы), чем отдельных начальных согласных, в то время как в сербохорватской устной поэзии, особенно в плачах, повторение начальных согласных частый прием: Metni Ćȅtka Stârōg Svàta, Stâvna brȁco; Ì tō Brȁći Díka Bjȅše Brȁte Dîko. В чешских народных песнях наблюдается заметная склонность к аллитерации: Kdo ji má Přes Pole, Рřеsmutné Pacholе!; или: Slunce Stojí nade mlejnem: Kde раk mу se Spolu Sejdem? или: ROSička je Pěkná Bílá, ROSte na ní ROSmarina. Сходным образом дело обстоит и в древнерусской литературе; повествования, связанные с устной традицией, часто используют аллитерацию: «Мало Меду варено, а дружины Много»; «Поидоша Противу собѣ и Покрыша Поле». В этих случаях согласованность поэтики с языковыми предпосылками не вызывает сомнения.

Р. О. Якобсон, 1953