Я ТВОЙ КОЛОКОЛЬЧИК

Просто оставлю это тут. Зацепило... 

* * *

- Колокольчик, Колокольчик? – детская головка заглянула за печь, - ау.

- Да здеся я, здеся, - недовольно пробурчало из угла, - вот непоседа, пошто не спишь?

- Мне скучно, - малышка пыталась рассмотреть кого-то в темноте, - мама уснула, а я сразу к тебе в гости, соскучилась за день.

- Соскучилась она, - раздалось кряхтенье и почёсывание, - у всех дети, как дети, спят по ночам, играют днём, не видят никого.

- А я вижу, - девочка тихо рассмеялась, - я тебя всегда видела, а мама и папа не верят.

- И правильно делают, что не верят, это что же будет, коль люди нас видеть начнут, - в углу зашуршало, и на дорожку лунного света выполз маленький мужичок в лапоточках, подпоясанной верёвкой рубахе, накинутом на плечи тулупчике и умопомрачительной шапке, расшитой узорами и бисером, - привет, Машенька.

- Привет, Колокольчик! – девочка обняла своего друга.

- Кузьма я, сколько раз тебе говорить, - беззлобно буркнул Домовой.

- А для меня ты Колокольчик, добрый и очень хороший. У тебя такая красивая шапка, можно примерить?

- В самый раз тебе будет, - усмехнулся он, глядя как малышка пытается рассмотреть себя в крохотном зеркальце, - подарок Деда Мороза.

- Настоящего? – синие глазёнки удивлённо распахнулись.

- А ты как думала, самого настоящего, он тебе привет передавал, наказал ждать подарка на Новый год.

- Ой, как здорово! – Машенька тихо захлопала в ладошки и чмокнула Домового в щёку.

- Но только обещай, что будешь слушать маму, - Кузьма постарался сделать строгий взгляд, но это не получилось, да и разве можно иначе, как с любовью смотреть на белокурое чудо, старательно пытавшееся уместиться за печкой.

- Я обещаю, - прошептала девочка, - а знаешь, моя мама сегодня плакала весь день, тетя Света, соседка, говорила, что нам принесли «похоронку». Я видела тот листок, но на нём написано «Извещение», это что, Колокольчик?

- Это извещение твоей маме и тебе, что ваш папа жив и здравствует, - отвернувшись к печной стене, прошептал Домовой, - мама твоя плакала от радости. И тетю Свету поменьше слушай, она сама не понимает, что говорит.

- А правду говорят, что скоро немцы к нам придут?

- Не знаю, малышка, то мне неведомо, нам, домовым, не след на улицу выходить.

- Почему? Бедненький, - девочка ласково погладила друга по густой шевелюре, - там так здорово.

- Знаю, Машенька, знаю, - грустно улыбнулся Кузьма, - ты своей маме скажи, уходить вам отсель надобно, прямо с утра и уходить.

- Ты нас выгоняешь? – из глаз покатились две грустные слезинки.

- Что ж ты какое говоришь, маленькая, - Домовой неловко обнял ребёнка, - переживаю я за вас, за дом не волнуйтесь, я с ним останусь, поди, справлюсь, присмотрю за порядком.

- А если мы не уйдём, ты останешься со мной?

- Конечно, я всегда буду с тобой, я же твой Колокольчик, а таперича беги спать и больше босиком не ходи, простудишься, - Кузьма ласково подтолкнул девочку.

- Обещаю, - малышка нехотя сняла шапку и протянула своему другу.

- Бери себе, Дед Мороз мне так и сказал, коль Машеньке понравится, пусть носит, - Домовой улыбнулся.

- Ой, спасибо! – от нахлынувших эмоций девочка тихо взвизгнула.

- Носи на здоровье, ну всё, беги.

- Ой, я забыла спросить, - ребёнок повернулся к другу, - тётя Света говорила, что Домовой может убить свой дом, это правда?

- Я тебе говорил, не слушать её, - Кузьма вздохнул и продолжил, - ежели дому беда грозит, али в нём люди лихие поселятся, мы можем их наказать, а таперича быстро спать.

- Спокойной ночи, - девочка мышкой шмыгнула из-за печи.

- И тебе спокойной, - Домовой задумчиво посмотрел вслед.

…………………………………………………….

Кузьма вздрогнул и проснулся.

В доме слышалась незнакомая речь, грохот сапог и лязг оружия.

- Машенька? – тихо прошептал Домовой, - ау?

В ответ звучали только пьяные крики: кроме незваных гостей в доме не было никого.

- Значит, ушли, - он грустно улыбнулся, - жаль только, что не попрощались, но ничего, я дождусь, а покамест буду присматривать за домом, чтобы эти поганцы делов не наделали. Ну-ка, посмотрим, что они творят.

Кузьма осторожно выглянул из-за печи: за столом, заставленным бутылками, сидело несколько мужчин в непривычной серой форме, возле двери крутился ещё один за странным металлическим ящиком. Прижимая к уху трубку, он что-то подкручивал и, судя по всему, разговаривал с кем-то, передавая команды.

- Всё загадили сапожищами своими, - буркнул Домовой, оглядывая комнату, - вон и шапка на полу лежит, ну рази ж так можно? Что? Шапка?

Он присмотрелся и вздрогнул: на полу, валялся растоптанный, расшитый умопомрачительными узорами недавний подарок, весь в грязи и раздавленном бисере.

- Батюшки – светы, это что ж такое деется, где вы подевались-то, - Кузьма лихорадочно засуетился за печью,- Машенька, ау, отзовись!

Но тихий шёпот хозяина дома заглушался всё более громкими пьяными воплями.

- Может, на улицу убегли? Проверить надобно, выйти, так увидят же иноземцы проклятые.

Неожиданно на улице раздался женский вскрик и сухой щелчок. Домовому показалось, что через секунду он услышал приглушённый детский вопль, прерванный вторым таким же щелчком.

- Что ж вы творите, нелюди, - Кузьма зажмурился и шагнул вперёд.

Пьяные гитлеровцы разом замолчали, увидев, как из-за печи, сощурившись, вышел маленький мужичок в лапоточках, подпоясанной простой верёвкой рубахе и накинутом на плечи тулупчике. Не обращая внимания на ошарашенные взгляды, он подошел к вытаращившемуся радисту и буркнул:

- Отворяй, погань иноземная.

Подчиняясь непонятному приказу, гитлеровец вскочил и открыл дверь.

Домовой нерешительно замер, а затем с закрытыми глазами сделал первый робкий шаг. Ему казалось, что он движется сквозь густое месиво, словно какая-то сила не пускала, напоминая о том, где его место, а, может, оберегая от того, что ждало в нескольких шагах от дома.

Решившись, он открыл глаза и замер: недалеко от порога…

- Машенька, что же ты творишь такое, а? – изо всех сил преодолевая страх и густой, как кисель воздух, Кузьма двигался вперед, - ты пошто босая, я же говорил тебе, беречься надобно, простудишься ведь, вон ноженьки как побелели-то. И не лежи на сырой земле, чай, сентябрь на улице, землица-то холодная. Ручки, поди, тоже стынут.

- Машенька, - Домовой, наконец, дошёл и заботливо укрыл девочку тулупчиком, - ты что это молчишь, не узнаешь, это же я, твой Колокольчик. Девочка моя, поднимайся, пойдём в дом, я тебе и ноженьки, и ручки разотру, чайку заварю малинового, ты у меня быстро согреешься. Машенька, вставай, вставай, ещё и на мокрое легла…

Кузьма осёкся, с ужасом глядя на медленно вытекающую красную лужицу.

- Машенька, - он посмотрел в широко открытые синие глазёнки, - да пошто вы не убёгли-то, я ж говорил, ай ты Господи, что наделали нелюди проклятущие, Машенька, ты хоть посмотри на меня, а за шапку не переживай, я тебе и десять таких принесу, ты только вставай, слышишь, девочка моя, вставай….

- Машенькаааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа!

Резкий порыв ветра зашатал дом, со скрипом рухнула печная труба, печально прозвенев, из окон повылетали стекла.

Домовой почувствовал, что ему стало тяжело дышать, а по лицу, скрываясь в густой бороде, потекли горячие струйки.

- Я всегда буду с тобой, Машенька, всегда, - с трудом прошептал он.

Гитлеровцы, что-то выкрикивая, лихорадочно повыскакивали из-за стола.

С ненавистью глядя на пьяные рожи, высунувшиеся в пустые оконные проёмы, Кузьма, подняв руки вверх, прокричал:

- Я убиваю себя!

Прогремел гром, треск ломаемого дерева заглушал крики и вопли ужаса. Яркая молния ударила в крышу, раздуваемое порывами ветра, взметнулось огромное пламя, нестерпимый гул нарастал, и вдруг наступила тишина: на месте дома осталось только выжженное пятно, исчезло всё – и расшитая немыслимыми узорами шапка, и грязные сапоги, посмевшие её растоптать.

………………………………..

Тихое деревенское кладбище. На крохотном могильном холмике каждую весну у изголовья вырастает один – единственный цветок – ярко синий колокольчик. Он стоит, не шевелясь, его не беспокоит ветер, ему не досаждают птицы, с весны по осень, каждый день и ночь по нему катятся капельки росы, похожие на маленькие слезинки.

«Я всегда буду с тобой, Машенька, всегда».

* * *

Автор