2. Правовое жизнепонимание пред судом Св. Писания и Св. Предания
Себялюбец живет для себя, свое «я» поставляет средоточием мира, с точки зрения этого «я» оценивает все происходящее и в своей, и в общемировой жизни. Цель его — собственное благополучие, высшее благо — наслаждение, в виде ли чувственных удовольствий, или в какой-нибудь нирване и т.п. в этом роде.
Теперь, грех (существо которого и есть себялюбие), доставляя человеку наслаждение в этой жизни, вместе с тем приносит ему неизмеримо большее страдание в жизни загробной: Богом установленный миропорядок оказывается пагубным для себялюбия и с необходимостью ведет его к наказанию. Себялюбцу, как такому, конечно, нет дела до правды или неправды этого миропорядка; даже более, он всем своим существом готов возмутиться против последнего, всем своим существом готов протестовать против этого ограничения своего «я», желание которого для него закон. Но он, как себялюбец же, не может не желать избежать той горькой участи, к которой приводит нераскаянное противоречие враждебному для него миропорядку. И вот самолюбец начинает, как он говорит, спасаться, т.е., с крайним сожалением отсекая свои излюбленные и все еще дорогие пожелания, начинает исполнять закон, положенный Богом, исполнять именно потому, что противозаконие оказывается в своем последнем выводе крайне невыгодным для себялюбца, хотя и не перестает для него быть желательным и приятным.
Себялюбец, в душе своей, враг Богу (Рим.8,7) и хочет слушать своего отца — человекоубийцу (Ин.8,44): он готов кусать милующую его Руку (вспомним иудеев, «избивших пророков и камнями побивавших посланных к ним», вспомним распятого И. Христа). Но он трепещет Бога, так как знает, что Он всемогущ, что все, и сам себялюбец, в руках Божиих, что от Бога, следовательно, не уйдешь. Себялюбцу приходится подчиняться воле Божией для своей же собственной вы-годы. Он и подчиняется, но как раб, с внутренним отвращением, с ропотом, подгоняемый бичом, или как наемник, которому нужна выгода, награда.
Так настроенный человек, конечно, не может и понять той «свободы чад Божиих», которую принес Христос, того «примирения» с Богом, которую возвестили нам Апостолы: «душевный» человек не может служить Богу «духом и истиною» (Ин.4,23), он судит обо всем по душевному (1Кор.2,14). При-ходя ко Христу, он не столько хочет научиться от Него, как ему жить, чтобы жить истинною жизнью, сколько хочет узнать, какую пользу принесет ему исследование Христу. Поэтому, слыша о спасении Христовом, он усвояет из этой благой вести преимущественно ее внешнюю сторону: избавление от бедствия, от конечной погибели и получение высшего блаженства, и не замечает другой, более существенной стороны этого спасения, не замечает, что бедствием здесь считается не страдание, не муки, а грех, что высочайшее благо здесь полагается в той самой воле Божией, против которой с такой ревностью возмущается его себялюбивая природа. Он думает только о том, что он будет наслаждаться, а чем? — об этом он не спрашивает.
Но, если все дело только в блаженстве, как таковом, в выгоде человека, то естественно спросить: за что же человек эту выгоду получает? не будет ли несправедливым наделять его блаженством, когда он ничем не заслужил его? Христос учил, что спасаются только делающие добро. Следовательно, заключает человек, добро и есть та плата, та уступка Богу, за которую Он дарует человеку вечную жизнь. Почему же Богу угодно такое, а не иное поведение, себялюбец понять не может: сам исполняя желания своего «я» только потому, что это ему приятно, желательно, он и закон Божий наклонен представлять себе таким же беспричинным желанием Владыки. Конечно, такую беспричинную волю человек любить не может, равно как и Самого Владыку. Последнего он только боится, а первую исполняет только против своего желания. Отсюда, его труды, понесенные им при исполнении воли Божией, не могут иметь силы и значения самоотверженной жертвы Богу, жертвы любящей и благо-дарящей. Для человека они — тяга, подневольное ярмо. Поэтому ими пожертвовать он не в состоянии и требует себе вознаграждения, как и всякий наемник. Дела в глазах человека получают значение заслуги.
Таким образом, правовое представление о спасении как нельзя более понятно и удобно именно для себялюбивого настроения. Как же к этому представлению относятся священные источники нашей веры: Св. Писание и Св. Предание?
Следы правового понимания в Св. Писании и в Св. Предании
Если мы приступим к этим источникам с предвзятой мыслию и если будем вырывать из них лишь отдельные слова и речения, не справляясь с основною мыслию их, то мы, пожалуй, можем найти немало оснований для правового представления в самом Св. Писании и в самом Св. Предании.
Господь Иисус Христос весьма часто, убеждая своих слушателей к той или другой христианской добродетели, к христианскому поведению вообще, указывал им главным образом на то, что за такое поведение, и только за него, воздается награда на небесах. «Смотрите, говорил Он, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного. Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собой, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, что-бы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно»… (Мф.6,1-4 и след.). Или, например, известное изречение о единой чаше студеной воды, поданной пророку или ученику. «Кто принимает пророка во имя пророка, получит награду пророка; и кто принимает праведника, во имя праведника, получит награду праведника. И кто напоит одного из малых сих только чашей холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей» (Мф.10,41-42).
Свв. Апостолы тоже часто прибегают к этой форме выражения, и тоже в тех случаях, когда нужно побудить кого-нибудь к доброделанию. Загробная награда сравнивается с наградой на ристалищах, с венцом победителей. «Разве не знаете, говорит, например, св. Апостол Павел, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду? И вы бегите так, чтобы получить. Все подвижники (т.е. борцы) воздерживаются от всего: они для получения венца тленного, а мы — нетленного» (1Кор. 9,24-5; ср. Гал.5,7; Фил.3,14; 2Тим.4,7-8; 1Пет.5,2-4, и др.). Удерживая христиан от каких-нибудь пороков, указывают на наказание, какое постигнет от Господа всех грешников: «Воля Божия есть освящение ваше, чтобы вы воздерживались от блуда, чтобы ни в чем не поступали с братом своим противозаконно и корыстолюбиво: потому что Господь — мститель за все это, как и прежде мы говорили вам и свидетельствовали» (1Фес.4,3-6). Этими и подобными местами и пользуются, чтобы оправдать право-вое понимание нравственной жизни. Впоследствии мы увидим, насколько это справедливо.
То же находим и в святоотеческих творениях. Отцы Церкви, с тою же самою целью — обосновать доброделание, побудить к нему, иногда прибегают к таким сравнениям, которые, по-видимому, прямо — за внешнее понимание жизни. Такова, например, аналогия купли-продажи. «Должно, говорит св. Григорий Нисский, подкрепляясь верою в ожидаемое, добродетельным поведением наперед закупать будущую благодать».
Мало того: не только добродетель, как общее и постоянное расположение души, но и каждое доброе действие, добрый поступок, сам по себе, представляются как будто бы заслуживающими награды. Такую мысль могут дать, например, слова св. Кирилла Иерусалимского: «Будь только благонадежен; делай только, подвизайся только усердно. Ничто не погибнет. Всякая молитва твоя, всякое псалмопение записано; записана всякая милостыня, записан всякий пост; записано и то, если брак сох-ранен был честно, записано и воздержание, соблюдаемое для Бога; первые же венцы в сей записи предоставлены девству и чистоте: и ты просияешь, как ангел». Если продолжать исследовать творения свв. Отцов все в том же направлении, то можно, пожалуй, найти в них следы и католической сверхдолжной заслуги. Например, в «Лествице» мы читаем: «Есть души, которые сделали больше, нежели сколько повелевают заповеди». Или св. Григорий Нисский, восхваляя Плациллу, говорит, что она своими подвигами превзошла предписанное. Вообще же жизнь человеческая иногда представляется каким-то механическим сцеплением разных подвигов и заслуг, из которых каждая ждет себе награды и делается только для последней. «Жизнь каждого как бы взвешивается, говорит св. Кирилл Александрийский, возмездие непременно как бы уравновешено будет с нашею доброкачественностию». «Предшествующие добрые дела уменьшают наказание за грехи, потому что праведный Судия изрекает приговор, соразмеряя последние с первыми», говорит бл. Феодорит.
Всего же более оснований для себя правовое жизнепонимание может подыскать в творениях св. И. Златоуста, которому более всех других, может быть, пришлось говорить против корыстолюбивой бессердечности к бедным и, следовательно, доказывать прежде всего, нерасчетливость такого поведения. Не мог он, по самому существу дела, говорить скупцу и себялюбцу о сладости жертвы для ближнего, говоря с наемником, он и язык должен был выбрать подходящий. Отсюда — замечаемое в некоторых местах творений Святителя стремление как бы высчитать, когда, за что и сколько именно получит человек. «Если ты, говорит Святитель, сделаешь что-нибудь доброе и не получишь здесь за то воздаяния, не смущайся: сущая награда ожидает тебя за это в будущем». «Когда увидишь, что праведник наказывается здесь, почитай его блаженным и говори: этот праведник или сделал грех — и наказывается за него, и отходит туда чистым, или наказывается сверх меры грехов его, и избыток праведности вменится ему. Там бывает расчет, и Бог говорит праведнику: ты должен мне столько-то. Положим, Он вверил ему десять оволов — и ставит ему в счет десять оволов. Если же он употребит на дело шестьдесят оволов, то Бог говорит ему: десять оволов засчитываю тебе за грех, а пятьдесят вменяю в праведность».
Особенная распространенность правовых понятий у западных Отцов и Учителей Церкви
Если мы теперь от Отцов восточных обратимся к западным, то само собою понятно, что в их творениях мы найдем еще более следов правового жизнепонимания: этим Отцам приходилось иметь дело с Римом непосредственно; не могли они, поэтому, оставить без внимания его способа мышления, тем более что греховность человека как бы оправдывала такое жизнепонимание. «С тех пор, говорит Тертуллиан, как зло вошло в мир и как благость Божия была оскорблена, правосудие Его стало управлять Его благостию. Оно предоставило благость достойным, отказало в ней недостойным, отняло ее у неблагодарных и отомстило за нее врагам ее. Оно судит, осуждает, наказывает: суды его, казни его, внушаемый ими страх служат уздою своеволию, поощрением добродетели». Отсюда — оценка человеческих дел, как «заслуги», общая всем западным Отцам. Дела рассматриваются у них, главным образом, как некоторая ценность, дающая право на награду.
Так св. Киприан пишет исповедникам: «Некоторые из вас упредили других совершением своего мученичества и имеют принять награду от Господа по своим заслугам; а некоторые еще томятся в заключении темничном, в рудниках и в узах и… медленностью страданий приобретают полнейшее право на заслуги, по которым надеются получить из небесных наград столько воздаяний, сколько теперь числятся дней в истязаниях». Тертуллиан же прямо представляет Господа как бы должником за добрые дела человека. «Бог, говорит он, не желая гибели святых Своих, объявил Себя их заступником, а потому и приемлет их добрые дела и раскаяние; приемля же сие, Он вменяет Себе в долг за то их награждать». Отношения между Богом и человеком иногда строго приравниваются к отношениям между членами простого правового союза: сущность полагается во взаимном удовлетворении, с отмщением за всякое нарушение. Для примера возьмем того же Тертуллиана. Вот, например, что говорит он в своем сочинении о терпении: «Скорби телесные суть очистительная жертва, примиряющая с нами Бога чрез смирение, когда плоть, довольствуясь немногим количеством хлеба и воды, приносит в дар Господу свою бедность и воздержание, когда присовокупляет к этому частые посты и когда проводит посты в пепле и вретище. Так некогда гордый царь Навуходоносор, раздражавший Господа, принес великолепную и полезную жертву терпения смиренным и строгим покаянием семилетнего изгнания, во время которого жил со зверями, удаленный от общества людей, и сею жестокою жертвою возвратил себе царство свое, а что еще важнее, сим очистительным удовлетворением приобрел снова милость Божию».
Несмотря, однако, на все эти многочисленные следы правового жизнепонимания во Св. Писании и в творениях Отцов Церкви, признать это жизнепонимание действительно отеческим или библейским жизнепониманием нельзя, или можно в том лишь случае, если мы будем пользоваться Св. Писанием или Св. Преданием, только как сборником бессвязных изречений, а не как единым Словом Божиим, не как выражением единого и цельного мировоззрения. Все эти следы необходимо сопоставить с длинным рядом мыслей, которые тоже были постоянно на устах священных писателей и Отцов Церкви и которые, тем не менее, прямо отрицают правовое жизнепонимание.
Невозможность с правовой точки зрения объяснить отношение Бога к человеку
Прежде всего, возможны ли правовые отношения между Богом и человеком? На основании Св. Писания и Св. Предания мы говорим, что невозможны.
Правовой союз в основе своей имеет себялюбивое желание собственного благополучия и выражается во взаимном самоограничении нескольких себялюбий, чтобы каждому из них в возможно большей мере благоденствовать. Приложима ли эта мерка в отношении Бога к человеку? Думать так не только нечестиво, но и безумно. «Разве может человек, спрашивает Елифаз, доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому. Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? и будет ли Ему выгода оттого, что ты содержишь пути твои в непорочности?» (Иов.22,2-3). «Бог, говорит бл. Августин, не нуждается и в самой человеческой праведности, и все то, в чем выражается истинное почитание Бога, полезно человеку, а не Богу.
Не скажет, конечно, никто, что был полезен источнику, когда пил из него, или свету, когда видел его». «Человек, говорит св. Григорий Нисский, — это слабое и кратковременное существо, хорошо уподобляемое траве (Пс.102,14), сегодня существующей, а завтра нет, верит, что достойно почтил Божеское естество. Это все равно, что, зажегши тонкую нить из пакли, думать, что этой искрой увеличиваешь блеск солнечных лучей». «Что такое дела человеческие? -спрашивает св. И. Златоуст, -пепел и пыль, прах пред лицом ветра, дым и тень, лист и цвет, уносимые ветром, сон, мечта и басня, пустое колебание воздуха, легко возбуждаемое, перо возметаемое, течение непостоянное, и все, что только может быть еще ничтожнее этого». Зачем же нужны были Господу эти призрачные человеческие дела? Почему Он не только благоволил «привести человека из небытия в бытие, но и отпадшего восставил паки и царство даровал ему будущее?» Правовое начало не объяснит нам этого «благоутробия милости» Божией, по которой Он «не потерпел зрети от диавола мучима рода человеча». Там, где действует право и удовлетворение, нет места для такой беспричинной, бескорыстной благодати.
Возьмем, однако, отношение между Богом и человеком, как данное опыта, не задумываясь об их первоначале. Допустим, что между Богом и человеком существует в настоящее время правовой союз: добродетель человека есть та цена, которую требует от него Господь за обещанные награды. Но и при этой уступке отношения между Богом и человеком не будут состоятельны с правовой точки зрения: прежде чем помышлять о какой-нибудь награде за свои дела, человек должен Богу за все полученные и получаемые благодеяния.
Человек все имеет от Бога
«Если бы Бог, говорит преп. Макарий Египетский, вступил с нами в суд, то не нашлось бы ничего, по истинной правде человеку принадлежащего; потому что и имения, и все мнимые блага земные, при которых человек может делать добро, и земля, и все, что на ней, и самое тело, и самая душа принадлежит Ему. И не только все прочее, но и самое бытие человек имеет по милости. Поэтому какая же у него собственность, которою по праву мог бы он похвалиться и оправдаться?» «Как нельзя опередить своей тени, которая постольку подвигается вперед, поскольку мы идем вперед, и всегда в равном расстоянии нам предшествует; как нельзя телу вырасти выше головы, всегда над ним возвышающейся: так, пишет св. Григорий Богослов, и нам невозможно превзойти дарами своими Бога.
Ибо мы ничего не даем такого, что не принадлежало бы Ему, или что было бы вне круга Его щедрот. Помысли, откуда в тебе бытие, дыхание и самое разумение? Откуда то высочайшее преимущество, что ты знаешь Бога, надеешься царствия небесного?» «Что воздадим милосердному Богу за все сии блага и дары, спрашивает св. Ефрем Сирин, за то, что снисшел Он с небес от Отца, или что ради нас воплотился во чреве, или что за нас был заушен? Чтобы воздать за одно заушение, то, если бы мы тысячи лет жили на земле, ничем не могли бы вознаградить за сию Божию милость». «Мы решительно не в состоянии, утверждает бл. Августин, возблагодарить Его должным образом и за те благодеяния, что существуем, что живем, что видим небо, что имеем ум и разум, при помощи которых обретаем Его Самого, сотворившего все это. Но какое сердце, какой язык в состоянии достаточно возблагодарить Его за то, что Он не вовсе оставил нас, отягченных и обремененных грехами, отвратившихся от Его света и омрачившихся любовию ко мраку, т.е. к непотребствам, а послал к нам Свое Слово, Которое есть Его Сын единородный, чтобы мы научились от Него, родившегося плотию и пострадавшего за нас, как высоко ценит Бог человека, чтобы этою единственною жертвою мы очистились от всех грехов и чтобы, получивши в свои сердца излияние любви от Духа Его, несмотря на все трудности, достигли вечного упокоения и неизреченной сладости лицезрения Его».
«Этим-то, говорит св. Григорий Нисский, столь великим Существом, что невозможно ни видеть Его, ни слышать, ни мыслию достигнуть, присвояется, в ничто между существами вменяемый, человек, — этот пепел, это сено, эти уста, он восприемлется в сына Богом всяческих. Что можно найти достойного к благодарению за эту мысль? Где такое слово, такая мысль, такое движение мысли, чтобы ими воспрославить такое обилие милости? Человек выходит из пределов своего естества, делается из смертного бессмертным, из скорогибнущего — неизменно пребывающим, из однодневного — вечным, одним словом, из человека Богом». «Дети, говорит св. Тихон Задонский, какое ни делают почтение и угождение отцу своему, должное ему, яко родителю, воспитателю и промышлителю, воздают, иначе бы неблагодарны были: тако христиане, как ни тщатся угождать Небесному Отцу, должное воздают и тем заслужить ничего не могут; но что от Бога получают, туне получают. Богу бо за благодеяние Его к нам показанное и показуемое никак и ничем не можем воздать, но всегда пред Ним должниками остаемся«.
Наше доброделание, таким образом, если признать за ним некоторую ценность, все-таки награды человеку заслужить не может, оно пойдет, так сказать, в уплату долга, так что, «если мы не делаем заповеданного нам, то не в праве называться даже и неключимыми рабами» (св. Ефрем Сирин). «Не милость оказываешь (Богу, подвизаясь в добре), говорит св. Кирилл Иерусалимский; потому что сам получил ее прежде: напротив того, воздаешь за милость, возвращая долг Распятому за тебя на Голгофе«.
Человек за свои грехи заслуживает только наказания
Но этого мало. Если измерять отношения между Богом и человеком правовой меркой и последовательно — до конца — ее держаться, то нужно признать, что, как всякое дело доброе дает человеку хоть призрак права на награду, так, с другой стороны, всякий грех, всякое нарушение завета с Богом с необходимостью требуют удовлетворения, так сказать, платы за себя (как католики и учат действительно), и, следовательно, отнимают и последний призрак права на какую-нибудь награду от Бога. «Тленный род человеческий достоин тысячи смертей, поскольку пребывает во грехах», — говорит св. Василий Великий. Грех — принадлежность не одних только несовершенных, но есть явление всеобщее, и каждый без всякого колебания может сказать о себе: «Как оправдается человек пред Богом? Вот, Он и слугам Своим не доверяет, и в Ангелах Своих усматривает недостатки: тем более — в обитающих в храминах из брения, которых основание — прах, которые истребляются скорее моли» (Иов.9,2; 4,18-19). «В мужестве даже избранных людей можно, по словам св. Кирилла Александрийс-кого, находить нечто достойное справедливого порицания, что усматривается ведением Законодателя, хотя и ускользает от нашего взора». «Хотя бы кто, говорит св. И. Златоуст, был праведен, хотя бы тысячу раз праведен и достиг до самой вершины, так что отрешился от грехов, он не может быть чист от скверны; хотя бы он был тысячу раз праведен, но он — человек». Где же здесь возможность требовать от Бога какой-нибудь награды, какого-нибудь удовлетворения, когда с нашей стороны происходит только нарушение завета с Богом, только увеличение и без того великого долга? «Знай, говорит св. Тихон Задонский, что мы никакого добра у Бога не заслужили, но, напротив того, всяко-го наказания достойны, и какое бы наказание ни было, грехи наши большего еще достойны». «Если бы это состояние (т.е. состояние в аду после всеобщего суда) было уделом и для всех, то и в таком случае никто бы не имел права упрекать правосудие Бога-Отмстителя», говорит вполне справедливо, с строго правовой точки зрения, бл. Августин.
Несоответствие между трудом человека и наградою Бога
Но, если и это все позабыть, позабыть и ничтожество, и греховность человека, то и тогда, с точки зрения права, объяснить спасение человека мы не можем: не выдерживается основное начало правового союза — равенство жертвы и воздаяния, труда и награды. Что такое земная жизнь в сравнении с загробным блаженством? Ничтожная капля в сравнении с целым океаном. Если, следовательно, дела человека имеют какую-нибудь ценность, то, во всяком случае, не для получения вечного блаженства. «Если Авраам, говорит св. Апостол Павел, оправдался делами, то он имеет похвалу, но не пред Богом» (Рим.4,2). С нашей земной точки зрения и для земных целей праведность человека имеет некоторую ценность и может в глазах людей заслуживать какую-нибудь награду, но пред судом Божиим, где произносится приговор на последнюю участь человека, эта праведность ценности не имеет, не соответствует величию награды. Прежде всего, это потому, что «время покаяния коротко, царствию же небесному нет конца». «Труд подвижничества, как сон, скоротечен, и упокоение, каким вознаграждается труд сей, бесконечно и неописанно».
«Кратковременное страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу» (2Кор.4,17). «Тысячи лет века сего то же в сравнении с вечным и нетленным миром, как если бы кто взял одну песчинку из всего множества морских песков» [ 58 ]. Но время и вечность противоположны между собой не только по своей продолжительности, количественно, гораздо более они несравнимы между собой по своему содержанию, по своему качественному различию. Какие бы труды ни предпринял человек, какие бы страдания он ни претерпел, все это — ничто в сравнении с тем блаженством, которое он за это получает. «Смотри, говорит св. И. Златоуст, как велика слава, которую получают творящие добродетель: она превыше всех подвигов, какие бы кто ни совершил; пусть он достигнет самой вершины, но и тогда будет еще ниже ее. В самом деле, что может человек совершить такого, чтобы совершенно заслужить щедроты Владыки?» «Если бы, говорит преп. Макарий Египетский, каждый человек с того времени, как создан Адам, и до окончания мира вел брань с сатаною и терпел скорби, то не сделал бы он ничего велико-го в сравнении с тою славою, какую наследует, потому что бесконечные веки будет царствовать со Христом».
Бог, не нуждаясь в человеке, всегда ему помогает
Невозможность понимать спасение с точки зрения права открывается, далее, из того недопустимого и немыслимого в правовом союзе явления, что один из членов союза (Бог) не только не нуждается в остальных членах и не стремится воспользоваться их трудами и силами для своей выгоды, но оказывается постоянным и необходимым помощником их во всем. «Достоинства твои, говорит св. И. Златоуст, не от тебя, но от благодати Божией. Укажешь ли на веру, она от призвания; укажешь ли на отпущение грехов, на дарования, на способности учительства, на добродетели — все ты получил от туда. Что же, скажи мне, ты имеешь такого, чего бы не получил, а достиг сам собою? Не можешь указать ни на что». «Как можем заслужить послушанием нашим вечный живот, когда и послушание истинное есть не наше собственное, но Божией благодати дело, нам же приписуется, что мы благодати Божией не противимся, но действующей в нас содействуем?»
Какая может быть речь о заслуге со стороны человека, когда он не может сделать ни шагу в нравственном развитии без помощи Божией? «Если бы не покрывала меня милость Твоя, говорит преп. Ефрем Сирин, погиб бы я уже — и был бы теперь, как прах пред лицем ветра, как не являвшийся никогда в жизни сей». «Без Бога, — по словам св. Григория Богослова, все мы — смертные игралища суеты, живые мертвецы, смердящие грехами». Как же понять после этого союз Бога с человеком, если стоять строго на правовой точке зрения? Я вступаю в союз совсем не из желания служить или помочь моему ближнему, а, наоборот, из желания воспользоваться силами моего ближнего для моего собственного благополучия. При этом цель моя, конечно, — получить как можно более и отдать как можно менее. Буду ли, следовательно, я принимать на себя какие-нибудь обязательства, если не надеюсь за них получить большее или, в крайнем случае, равное вознаграждение?
Между тем, Господь не только вступает в союз с человеком и принимает на Себя обязательства, Сам решительно не нуждаясь ни в этом союзе, ни в человеке вообще, не только воздает человеку награду, бесконечно превосходящую труд последнего, и забывает все его неправды, не требуя за них платы, но еще Сам производит добро в человеке, чтобы за это добро Самому же быть человеку обязанным.
«Бог, Который, по словам св. Иринея Лионского, не нуждается ни в чем, принимает наши добрые дела с той целью, чтобы даровать нам вознаграждение Своими благами, как говорит наш Господь: «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте царство, уготованное вам от создания мира. Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть. Поелику вы сделали сие одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф.25,34 и след.). Он не нуждается в этом, однако желает, чтобы мы делали это для нашей собственной пользы, чтобы не быть нам бесплодными«. С правовой точки зрения это явление непонятно, даже прямо бессмысленно [ 59 ].
Милость, как основной закон отношений Бога к человеку
В виду таких несообразностей правового жизнепонимания, Отцы Церкви допускали его только в виде сравнения; они всегда сознавали, что в нашем спасении действует милость Божия, готовая всегда дать более даже, чем требуется, а не сухой расчет, который думает только о том, чтобы не передать лишнего, чтобы не причинить убытка себе. Поэтому, признавая необходимыми дела для спасения, именно в качестве причины, Отцы Церкви, тем не менее, спасение приписывали не делам, не заслуге, а исключительно милости Божией.
Мы трудимся, делаем добро, но спасаемся не за труд, «награждаемся от Христа Господа в будущем веке по единой Его милости, а не по заслугам» (св. Тихон Задонский). «Вечный покой, говорит св. Василий Великий, предстоит тем, которые в здешней жизни законно подвизались, (но) покой, не по заслуге дел воздаваемый, но по благодати великодаровитого Бога даруемый уповавшим на Него». Толкуя Рим.6,23, св. И. Златоуст говорит: «Апостол не сказал, что она (вечная жизнь) есть награда за ваши заслуги, но: «дарование Божие», давая тем разуметь, что мы освободились не сами собою и получили не долг, не награду, не воздаяние за труды; напротив, все сие есть дело благодати.
И из сего видно преимущество благодати: она не только освободила нас и улучшила наш жребий, но даже все сие совершила без наших усилий и трудов». «Все доброе и спасительное, соделанное для людей Богом, совершено по благодати и благости, а нами не подано никакой причины к оказанию нам добра» (св. Григорий Нисский). Наше личное участие в своем спасении как бы пропадает пред величием того, что делает для нас и в нас Господь, так что вполне точно выражает православное учение о спасении человека св. Афанасий Александрийский, говоря, что «все спасение наше приписывать должно милости Божией».
Только такое учение и мирится с тем понятием о Боге, которое открыл нам Сам же Бог; только при таком представлении о спасении мы поймем, что Бог есть Бог любви, есть, действительно, Отец наш Небесный, который безразлично готов всех миловать, лишь бы только они обратились за этой милостию. «Просите, говорит Господь, и дастся вам; ищите, и обрящете; толцыте и отверзется вам… Аще убо вы, лукави суще, умеете даяния блага даяти чадом вашим, кольми паче Отец ваш небесный даст блага просящим у Него» (Мф.7,7-11). «Вы слышали, что сказано: возлюбиши ближнего твоего и возненавидиши врага твоего (вот основное положение юридического, правового жизнепонимания: воздавать, что каждому следует). А я говорю: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас… и молитесь за обижающих вас и гонящих вас (настроение прямо противоположное законническому. Зачем же оно нужно?), да будете сынами Отца вашего небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф.5,43-45), не спрашивая, насколько они заслужили эти милости, и не боясь наградить недостойного. Соответствует ли такому представлению о Боге правовое понятие о Нем?
Можно ли сказать, что Господь «благ есть на без-благодатные и злые» (Лк.6,35), если Он воздает только равное, если он милует только достойных. Чем отличается такое воздаяние от обычной людской справедливости? «Если вы, говорит Господь, будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?» (Мф. 5,46-47). То же самое можно сказать и о правовом представлении о Боге. Если Он милует только достойных, то разве это любовь? Не сделал ли бы того же и каждый из нас, проникнутых себялюбием? В чем тогда превосходство Божественной милости пред нашей? «Аще, исповедуем мы Богу в ежедневных вечерних молитвах, праведника спасеши, ничтоже велие; и аще чистаго помилуеши, ничто-же дивно: достойни бо суть милости Твоея». Не «в том любовь, что мы возлюбили Бога, но Он (прежде) возлюбил нас» (1Ин.6,10); но «Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (Рим.5,8); «Но на мне (молимся мы), грешнем, удиви милость Твою, о сем яви человеколюбие Твое, да не одолеет моя злоба Твоей неизглаголанней благости и милосердию» [ 60 ]. Если Господь учил нас прощать ближнему согрешения его против нас, то это потому, что Сам Он прежде простил нам согрешения наши; если Он запретил нам требовать какого-нибудь удовлетворения за обиды, нанесенные нам, хотя закон правды это не только разрешает, но и требует, то запретил потому, что Сам Он не требует Себе удовлетворения от нас, что Сам прощает нам туне. Только закон представлял Господа блюстителем правды; с пришествием же Христа закон, признанный несовершенным (Рим.3,21 и др.), прекратил свое существование, и Мы увидали своего Небесного Отца так, как явил Его нам Его Единородный Сын.
Несостоятельность представления об оскорблении Бога и Его гневе на грешников
По протестантскому учению, Бог все время был разгневан на человека, все время не мог ему простить того оскорбления, какое человек нанес Ему грехом. Потом, вдруг, видя веру человека в Иисуса Христа, Бог примиряется с человеком, и не считает его более Своим врагом, хотя человек и после этого может еще грешить, но уже безнаказанно. Здесь с очевидностью обнаруживается то основное начало, которым живет правовое жизнепонимание: все построено на оскорбленном самолюбии, раз успокоено самолюбие, тогда и грех, прежде осуждавшийся и подвергнутый проклятию, теряет свою греховность. Не так учит православная Церковь.
Можно ли представить, чтобы Бог враждовал против человека за его грех, чтобы Бог не мог примириться с человеком, хотя бы этот последний всей душой жаждал Бога и молил об общении с Ним? Оставаясь верными Слову Божию и учению Отцов, можем только сказать: нет. Чтобы убедиться в этом, раскроем Библию и там прямо, с первых страниц, мы находим опровержение этого протестантского взгляда, хотя протестанты и хвалятся, что веруют только тому, чему учит Библия,
Если бы Бог враждовал против человека за оскорбление грехом, то как нам протестанты объяснят первобытную историю человечества? Почему Господь, обличив Адама, не оставляет его на произвол судьбы, а устраивает его жизнь, и тут же дает ему самое радостное обетование, что семя жены сотрет главу змия? Почему Господь, видя близость греха для Каина, является к нему и предостерегает? Почему, вообще, только для людей, «пренебрегавших Дух Божий» (Быт.6,3), только для нечестивых, не желавших обращения, не было мира, т.е. примирения с Богом (Ис.57,20-21), «боящийся же Бога и поступающий по правде во всяком народе приятен (был) Ему?» (Деян.10,35).
Очевидно, все это потому, что, говоря словами св. И. Златоустого, «не Бог враждует против нас, но мы против Него. Бог никогда не враждует«. Бог всегда стремится к человеку, всегда влечет его к Себе, но дело в том, что человек не всегда повинуется призванию Божию. В этом случае человек погибает, но причиной не гнев Божий, не нежелание Бога простить человеку, а сам человек, избирающий худое; этого худого Бог не может оставить жить, не может даровать злу истину, принадлежащую только добру; не может Бог этого сделать так же, как не может умереть или солгать, потому что это было бы отрицанием Божественного Существа. Но, не мирясь с грехом, любовь Божия всегда готова обратить и спасти человека. Грех удаляет человека от Бога, а не Бога от человека.
Замечательно ясно высказывается эта мысль у пророка Исайи. Например: «Так говорит Высокий и Превознесенный, вечно Живущий, Святый имя Ему: Я живу на высоте небес и во святилище, и так-же с сокрушенными духом и смиренными, чтобы оживлять дух смиренных и оживлять сердца сокрушенных. Ибо не вечно буду Я вести тяжбу и не до конца гневаться; иначе изнеможет предо Мною дух и всякое дыхание, Мною сотворенное » (Ис.57,15-16). Бог, как Творец всего, мог, конечно, быть только правдой карающей, но тогда бы погиб человек. Поэтому любовь Божия и не ставит греха безусловным препятствием для сближения Бога с человеком; всюду, где есть смиренный и сокрушенный сердцем, где заметно желание бросить грех и быть с Богом, любовь Божия не оставляет без помощи.
«За грех корыстолюбия его Я гневался и поражал его, скрывал лицо и негодовал ( чтобы исправить его ): но он, отвратившись, пошел по пути своего сердца. ( Мое удаление только еще более приблизило человека к погибели. Тогда я решил действовать иначе ). Я видел пути его ( однако, и теперь готов ему помочь ), и исцелю его и буду водить его и утешать его и сетующих его. Я исполню слово: мир, мир дальнему и ближнему, говорит Господь, и исцелю его» (17-19). Но непременным условием этого помилования должно быть сердце сокрушенное, иначе милость не коснется человека. «Я милостив, говорит Господь, не вечно буду негодовать: признай только вину твою» (Иер. 3,12-13). «А нечестивые — как море взволнованное, которое не может успокоиться, и которого воды выбрасывают ил и грязь. Нет мира нечестивым, говорит Бог мой» (Ис.57,20-21).
Почему же это? Потому, что они «милости Божией не приняли и примириться с Ним не хотели». «Всякий день простирал Я руки Мои к народу непокорному, ходившему путем недобрым, по своим помышлениям { вот отношение Господа к грешнику, несмотря на его грех }. Однако, «вот, что написано пред лицом Моим: не умолчу, но воздам, воздам в недро их беззакония ваши, говорит Господь… Вас, которые оставили Господа, забыли святую гору Мою, приготовляете трапезу для Гада и растворяете полную чашу для Мени» [ 61 ]), вас обрекаю Я мечу, и все вы преклонитесь на заклание, потому что Я звал — и вы не отвечали, говорил — и вы не слушали, но делали злое в очах моих и избирали то, что неугодно Мне. Посему так говорит Господь Бог: вот, рабы Мои ( т.е. обратившиеся к Богу ) будут есть, а вы будете голодать» (Ис.65,2,6-7,11-13).
«Кто гнев Божий обратит на милость, и правосудие на милосердие, говорит преп. Ефрем Сирин, если не умолит Судию тот, кто сам себе связал бремя грехов и несет, и развязывает, и облегчает оное, когда хочет. Ибо увеличиваем бремена, когда тяжко грешим, и облегчаем также оные, когда горько каемся; и от нас самих зависит разрешать и вязать. Божие дело прощать припадающих к Нему ; ибо, действительно, у нас человеколюбивый Владыка, Который покаянием разрешает бремена рабов». Причина наказания, следовательно, не в необходимости как-нибудь удовлетворить правде Божией (ведь этого удовлетворения нет и после покаяния), а в том, что грешник не кается, продолжает пребывать во грехе и тем отчуждает себя от жизни Божией. Вражда, следовательно, не в Боге, а в человеке.
«Ты врага суща мя зело возлюбил еси «, поет наша Церковь [ 62 ]. Ради этой Своей любви Бог, не желая вменять людям этой вражды их к Себе, послал Сына Своего, чтобы примирить людей с Собою. Если же и после этого для некоторых благодать Божия является «тщетной», то это потому, что сами они не хотят внять Божию увещанию, не хотят примириться с Богом. Кто же в таком случае примиряется в крещении? Очевидно, не Бог, потому что Он зовет человека ко крещению, Он будит его веру и пр. Примиряется, следовательно, человек с Богом, т.е. человек, дотоле любивший только себя и грех, теперь откликается на зов Божий и со своей стороны решается не служить больше греху и не враждовать против Бога, решается, вместо вражды, быть в общении с Богом.
«Любовь Божия, говорит преп. Ефрем Сирин, не медлит выслушивать приходящих к Богу истинно. И не упрекает опять приходящего нечестивца: «для чего столько времени служил ты врагу и добровольно презирал Меня Владыку?» Не разыскивает, сколько протекло времени, а только на смирение, слезы и воздыхания припадающего к Нему взирает Владыка, потому что Он Предведец, как Бог и Создатель наш, вдруг прощает все грехи и ошибки в мыслях и делах, и говорит, чтобы принесли ему (припадающему) одежду первую и еще перстень на правую руку, и всем ангелам повелевает радоваться обретению этой души грешника». Конечно, совершенное остается совершенным, бывших грехов позабыть человеку нельзя (вспомним слезы апостола Петра). Но если человек станет свои грехи считать непроницаемой стеной между ним и Богом, то это будет смертный грех, отчаяние. Сознание бывших грехов только учит человека понимать милость и всепрощающую любовь Божию, а не возбуждает в нем ужаса пред гневом Божиим.
Извращение нравственной жизни при правовом понимании
Представляя в неправильном свете отношения Бога к человеку, правовое жизнепонимание извращает нравственную жизнь человека.
Сущность христианской жизни полагается в любви, которая есть исполнение закона (Рим.13,10). «Иисус сказал (законнику): возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею мыслию твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждаются весь закон и пророки» (Мф.22,37-40). «Если кто хочет идти за Мною, говорит Господь, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф.16,24). Отвечает ли этим требованиям правовое жизнепонимание? Можно ли сказать, что человек любит Бога больше всего, можно ли сказать, что он совершенно отвергся себя, когда человек исполняет волю Божию только в надежде за это получить высшую награду? Ведь целью, которая освящает для человека доброделание, в данном случае служит не что иное, как благополучие, средоточием жизни человека продолжает оставаться его собственное «я», а не Бог.
Делая известную уступку в пользу закона Божия, человек в душе-то остается все прежним себялюбцем, желающим только своей выгоды. Правда, изречение о крестоношении относится к скорбям здешней жизни. Но справедливо ли этими скорбями ограничивать силу слов Спасителя? Не нужно забывать, что Господь никогда не учил нас внешнему благоповедению, как конечной цели, а имел в виду душевное настроение. Если, например, Он заповедовал остерегаться клятвы, подставлять другую щеку ударившему и проч., то это совсем не значит, что христианину предписываются именно эти действия (сектанты не имеют права так ограничивать смысл этих слов).
Для христианина обязательно то настроение, которое при известных условиях может выразиться в указанных действиях; эти последние служат только, так сказать, наглядным примером к учению, а не его содержанием. Точно то же следует сказать и о крестоношении. Господу, конечно, не нужны наши страдания, а нужно то настроение, которое делает для нас не только безразличным, но и радостным страдать за Христа, нужно то самоненавидение, которое является прямым следствием и выражением любви к Богу.
«Даждь ми, сыне, твое сердце», говорит Премудрый (Притч.23,26). Между тем, делание из-за награды сердца-то именно и не дает, сердце-то именно принадлежит по-прежнему человеку, а не Богу. «Если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? ибо и грешники то же делают. И если взаймы даете тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же» (Лк.6,33-34). Опять, Господь не о должниках наших печется, а хочет этим примером научить нас самоотвержению ради нашего Небесного Отца. «И будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым» (ст.35). Если же мы любим Христа и следуем за Ним только потому, что «ели хлеб и насытились» (Ин.6,26), если мы делаем добро только потому, что от Бога ожидаем большего вознаграждения, то чем наше доброделание отличается от языческого?
Ведь, и язычники, ожидая награды, могут делать добрые дела — совершают даже такие подвиги, пред которыми нельзя не остановиться в изумлении? Таковы, например, факиры, буддийские подвижники, некоторые дервиши и т.п. Все они, всякий по своему, ожидают себе награды или выгоды за гробом — и ради нее удручают свое тело, переносят обиды, отказываются от удобств и почестей мирской жизни и пр. Все отличие нашего доброделания от языческого будет состоять в том, что мы ожидаем себе награды от истинного Бога, тогда как буддисты, факиры и пр. гоняются за призраками; но в существе своем, с точки зрения настроения, мы от них нисколько не будем отличаться: мы будем такими же, как они, себялюбцами [ 63 ].
Нет, истинный последователь Христа «не делает греха» не из-за страха наказания и не по желанию награды, а потому, «что семя Божие пребывает в нем» (Ин.3,9). Доброделание его, таким образом, должно находить себе корень внутри души, должно проистекать не из саможаления, по самому существу враждебного Христову учению, а из любви к добру и Богу.
Обличение наёмничества Отцами и Учителями Церкви
Вот почему Отцы и Учители Церкви со всею решительностью обличают доброделание из-за награды или из-за страха, это «корчемство«, по выражению св. Григория Богослова. «По моему мнению, говорит Климент Александрийский, мы должны приходить к Логосу Спасителю не из страха наказания, не из-за обещания награды, а из-за превосходства добра самого в себе: такие станут в святилище одесную; воображающие же чрез раздачу тленных имуществ приобрести нетленные в притче о двух братьях названы наемниками» (Лк.15,11). «Если бы мы могли представить, говорит он же, что кто-нибудь предложил гностику, желает ли он выбрать познание Бога или вечную жизнь, и если бы эти две вещи, которые совершенно тождественны, были разделены, то гностик без малейшего колебания избрал бы познание Бога, признавая, что обладание верой, которая от любви восходит к познанию, желательно само по себе», независимо от того, приятно ли или неприятно, выгодно или нет для человека. «Если ты раб, говорит св. Григорий Богослов, бойся побоев.
Если наемник, одно имей в виду: получить. Если стоишь выше раба и наемника, даже сын, стыдись Бога, как Отца; делай добро, потому что хорошо повиноваться Отцу. Хотя бы ничего не надеялся ты получить, угодить Отцу само по себе награда«. «Совершенство, по словам св. Григория Нисского, не рабски, не по страху наказания удаляться от порочной жизни и не по надежде наград делать добро, с какими-то условиями и договорами, торгуя добродетельною жизнию, но теряя из виду все, даже что по обетованию соблюдается надежде; одно только представлять себе страшным — лишиться Божией дружбы, и одно только признавать драгоценным и вожделенным — соделаться Божиим другом, это, по моему мне-нию, и есть совершенство в жизни».
Но самого главного, так сказать, непримиримого обличителя наемническое доброделание находит себе в лице св. И. Златоустого, на которого иногда можно указать, как на его защитника. Он прямо открывает настоящий источник этого доброделания в себялюбии, в отсутствии любви к Богу и Христу. «Что ты говоришь, малодушный, жалкий человек? — восклицает Святитель, — тебе предлежит нечто сделать угодное Богу, и ты стоишь в раздумье о награде? Если бы тебе, сделавши это, предлежало впасть в геенну, и тогда следовало ли бы откладывать? Напротив, не с большим ли усердием над-лежало бы приниматься за доброе дело? Ты делаешь приятное Богу и ищешь еще другой награды? Истинно не знаешь ты, какое великое благо угодить Богу; потому что, если бы ты знал это, то никакой другой награды не сравнял бы (с этим благом).
Разве не знаешь, что награда тебе будет больше, когда ты станешь делать должное, не надеясь на награду?» «Мы, говорит Святитель в другом своем творении, находимся в столь жалком расположении духа, что, если бы не было страха геенны, может быть, и не думали бы сделать что-либо доброе. Потому и достойны мы геенны, если не за другие вины, то за то именно, что страшимся ее более, нежели Христа. Не таковы, но совершенно противоположны были чувствования блаженного Павла. Мы потому и осуждаемся в геенну, что наши расположения иные. Если бы мы любили Христа, как любить должно, то знали бы, что оскорбить любимого тяжелее геенны. Но мы не любим, потому и не знаем великости сего наказания …
Хотя всегда мы живем во грехах и пороках, но, как скоро сделаем малое добро, только бы стоило то какой-нибудь награды, по примеру злонравных рабов, до последней малости высчитываем и вывешиваем, какая нам следует за то плата. Но ты большую получишь награду, если делаешь не в надежде награды. Говорить о наградах и наперед их исчислять означает больше наемника, чем верного слугу. Надобно делать все для Христа, а не для награды. Для того и угрожает Он геенною, для того и обещает царствие, чтобы мы Его возлюбили. Итак, возлюбим Христа, сколько любить должно: вот высокая награда, вот царство и удовольствие».
Некоторые пытаются, вопреки голосу Отцов Церкви, оправдать доброделание из-за награды тем соображением, что оно, хотя, может быть, и не совсем нравственно, но полезно. Нужно, говорят, смотреть, какая мзда имеется в данном случае; христиане же имеют в виду мзду, превосходящую все, притом, ожидание этой мзды заставляет христиан прилепляться к Богу, быть нравственными и пр. [ 64 ] Но этим соображением можно доказать разве разумность, расчетливость такого доброделания, но не чистоту его побуждений. Кроме того, и качество такого доброделания, его глубина и прочность весьма сомнительны. «Коню, говорит св. И. Златоуст, особенно надо удивляться тогда, когда он может без узды идти ровно; если же он прямо идет потому, что удерживается возжами и уздою, то в этом нет ничего удивительного: тогда эту стройность приписать должно не благородству животного, но силе узды.
Это же должно сказать и о душе: не удивительно, если она ведет себя скромно, когда гнетет ее страх; нет, тогда покажи мне душевное любомудрие и совершенное благонравие, когда пройдут искушения и снимется узда страха«. И это вполне понятно. Если человек делает добро только из-за награды или по страху наказания, то все его нравственное развитие может быть подвергнуто весьма сильному сомнению. Положим, он теперь делает добро; но, ведь, душа его в этом добре не участвует и им не дорожит, ведь, смысл жизни для него в самоуслаждении. Стоит только предположить, что обстоятельства изменились, что для человека стало выгоднее делать зло, а не добро, и тогда вся его добродетель, как растение без корня, пропадет мгновенно, тогда и окажется, что сердце человека совсем не с Богом, хотя языком своим он и чтил Его.
Прекрасно описывает это подневольное доброделание св. Тихон Задонский. «Многие христиане, говорит он, пришедши в чувство грехов своих, которыми величество Божие прогневали, жалеют и сокрушаются не ради иной какой причины, как только того ради, яко им следует мука, грешникам уготованная. Сия печаль происходит от самолюбия, как сие всяк может видеть; яко жалеют о следующей погибели своей, а не о Бозе, грехами их разгневанном и оскорбленном. Таковые, когда бы не надеялись за грехи последующие казни, и ежели бы возможно было во веки в мире жить и всегда грешить, никогда бы грешить не преставали. Ибо престают они от грехов не ради Бога, но ради страха своей погибели. И тако неправость сердца, самолюбие и лукавство сердца познается.
Все бо мы ради Бога творить, от злых уклоняться и добрая творить должны. Яко же бо Бог все в нашу пользу творит, тако мы все во славу Его творить должны. Сие есть правость сердечная… Истинное жаление и печаль по Бозе в том состоит, чтобы христианину сокрушаться и жалеть не ради лишения вечного живота и последующие во аде казни, но ради того, что он Бога, Создателя, Искупителя и Промыслителя своего, Которого должен паче всего почитать, любить и слушать, не почитал, не любил и не слушал. Сия есть истинная печаль по Бозе. О сем печалиться христианину должно, что он не отдавал Богу должного. Таковую печаль имеющий, хотя бы и вечного живота и геенны не было, будет печалиться, плакать и стыдиться, и сам себе окаевать. Таковая печаль от любви происходит, и есть истинная, христианская, праведная по Бозе печаль».
Таким образом, самая сущность христианства оказывается искаженной при правовом жизнепонимании: теряется возвышенность и духовность представления о Боге, человек же оставляется при его прежнем, дохристианском себялюбивом расположении.
Чем объясняются следы правового жизнепонимания в Св. Писании и Предании
Но если так, если это жизнепонимание по самому существу своему противоположно христианскому и если оно единодушно отвергалось Словом Божиим и Отцами Церкви, то как понять те изречения, в которых это жизнепонимание как будто бы признается? Прежде всего, в весьма многих случаях Слово Божие и Отцы Церкви, указывая человеку на вечное блаженство праведников и вечные мучения грешников, хотят выразить лишь ту мысль, что святость есть истина, а грех — ложь, и потому первая имеет в себе залог торжества, вечна, а второй необходимо должен привести к погибели, к посрамлению. «Никто своим беззаконием не укрепит своей жизни» (Иез.7,13). Другими словами, это убеждение в том, что наш святой Бог есть Единый Истинный Бог, и Его закон есть единое истинное устроение жизни, есть единый истинный закон бытия. Если за гробом и праведников и грешников ожидает одинаковая участь, тогда добро и зло одинаковы по достоинству, оба они одинаково условны, временны. Добро не имеет никакого преимущества пред грехом, оно даже является более слабым, чем грех, потому что в жизни грех нередко торжествует. Но это приводит уже к мысли, что и Бог, повелевающий делать добро и Сам святой, не есть на самом деле Господь всего, учение Его, следовательно, не есть безусловная истина и т.д.
В таком смысле должны быть понимаемы и те очень многие места в Св. Писании, где праведники недоумевают, что «путь нечестивых спеется», или что праведники унижены, что закон Божий в поругании. Мы будем очень далеки от духа Слова Божия, если поймем все такие недоумения в смысле самолюбивого недовольства, ропота на Бога, в смысле требования себе платы за исполнение закона. Недоумения эти происходили от того, что уничижение праведников и вообще истинной веры, благочестия представлялось как бы несогласным с истиною Божиею. Если зло торжествует и не видно конца его торжеству, то не оно ли и есть истинный закон бытия? Неужели же не Бог управляет миром, неужели следовать закону Божию есть не больше, как заблуждение? Возможность так по-думать (не для них, а для неведущих Бога) и мучила совесть ветхозаветных праведников: торжество зла давало повод врагам глумиться над законом Божиим. «Чистым очам Твоим несвойственно глядеть на злодеяния, и смотреть на притеснения Ты.не можешь. Для чего же Ты смотришь на злодеев, и безмолвствуешь, когда нечестивый поглощает того, кто праведнее его?» (Авв.1,13).
Свои личные страдания здесь совсем не на первом месте: неправильность, неестественность порядка вещей мучит праведника. Поэтому, если дело в одних личных страданиях, если праведнику доказано, что его Бог есть истинный Бог и непременно господствует над злом, тогда о своих страданиях праведник может и не вспомнить и о своей личной судьбе может и не позаботиться: пусть он сам страдает и даже будет страдать вечно, он, все-таки знает, что верит в истину и что истина победит.
История Иова
Весьма ясно раскрыта эта мысль в книге Иова. Иов терпеливо переносит свои несчастия и не отпадает от Бога не потому, что он думает о награде, а просто потому, что верует в Бога. Поэтому на искусительный совет жены Иов даже и не упоминает о будущем воздаянии, а просто еще раз исповедует свою веру в Бога: «если мы от Него получили доброе, что из того, если теперь получим злое», что бы ни было с нами, полезно ли было бы для нас исполнять закон Божий или бесполезно, от это-го ничего не переменяется, истина остается истиной, Бог, по-прежнему, есть Бог. Слушая не совсем искренние рассуждения своих друзей, Иов мучился и роптал, но опять-таки потому, что при сознании своей невинности не мог он свои несчастия считать наказанием; если же они — не наказание, то где же их смысл, и справедлив ли Господь?
Рассуждения друзей, таким образом, приводили человека или к лицемерию (в душе чувствуя, что страдания не заслужены, все-таки говорить, что они заслужены, защищать правду Божию лицемерием, за что Иов и обличает своих друзей), или же могли заставить усомниться в Боге. Поэтому-то Иов и просит, чтобы ему дано было видеть Господа, дано было предстать пред суд Божий. Когда же Господь является и открывает Иову и друзьям его Свое величие, Иов повергается в прахе и пепле, но вполне успокоенный: теперь его очи видели Господа, о Котором он слышал только слухом уха, его вера нашла себе неопровержимое доказательство, ис-тина торжествует. Об избавлении от страданий он даже и не упоминает: его Бог, на самом деле, есть Бог, есть истина, для него это главное.
Таким образом, торжество добра необходимо предполагается его истиной: вечное блаженство праведников есть свидетельство об истинности Христова учения.
Если же нередко в Св. Писании и творениях Отцов Церкви человек побуждается к доброделанию обещанием награды, то это неизбежные уступки обычному человеческому настроению.
Мог ли себялюбец понять, что прогневлять Бога тяжело и стыдно, когда вся его забота направлена только на его собственное благополучие? Необходимо, следовательно, было ему прежде всего указать, что и для его благополучия пребывать во грехах пагубно, что прогневать Бога не только прискорбно и стыдно, но и страшно. «Когда, читаем мы у св. Григория Нисского, иные, как говорит Апостол, в нечаяние вложшеся , предадут себе (Еф.4,19) жизни греховной, став подлинно какими-то мертвыми и недействующими для жизни добродетельной, то ни мало не чувствуют они, что делают. Если же коснется их какое-нибудь врачующее слово как бы горячими какими и опаляющими составами — разумею строгие угрозы будущим судом, и страхом ожидаемого до глубины проникнет сердце, и в нем, оцепеневшем от страстей сластолюбия, как бы растирая и согревая, подобно какому-то горячительному и острому веществу, страх геенны, огнь неугасимый, червь неумирающий, скрежет зубов, непрестающий плач, тьма кромешная и все сему подобное, заставит почувствовать ту жизнь, какую проводит: то соделает его достойным ублажения, произведя в душе болезненное чувство».
С другой стороны, себялюбивому человеку нельзя разъяснить и прелести добродетельной жизни, пока он себялюбив; необходимо сначала показать ему, что добродетель ведет к блаженству, что труды в здешней жизни будут сторицею вознаграждены в жизни вечной. Отсюда-то происходит стремление привлечь к доброделанию указанием на его полезность, стремление, какое мы встречаем в Св. Писании и Предании. «Сурова добродетель, говорит св. И. Златоуст, отвечая прямо на наш вопрос, но будем представлять ее облеченною в величие будущих обетовании. Люди с душою возвышенною находят ее прекрасной и без того, самое по себе, и потому стремятся к ней, живут добродетельно не из-за наград, а для угождения Богу, и высоко ценят целомудрие не для того, чтобы избежать наказания, а потому, что так повелел Бог. Если же кто более немощен — тот пусть представляет себе и награды».
Таким образом, только для немощных, несовершенных нужно напоминать о награде за добродетель, совершенные же знают ценность добродетели — и потому будут добродетельными и без наград. Становясь на указанную точку зрения немощных, Отцы Церкви никогда не забывали ее несовершенства, и, допуская ее в жизни никогда не освящали ее, никогда не забывали указывать своим пасомым, что это только подготовительная ступень, и только в этом смысле допустима в христианстве. «На первую ступень, говорит Климент Александрийский, нас возвышающую над плотским человеком, возводит нас заповедь, соединенная с устрашением; страх удерживает нас от всякого рода неправд. Второю ступенью состоит надежда, нас устремляющая к верховному благу. К совершенству же, как и естественно, приводит любовь, оканчивающая дело нашего воспитания на путях познания». «Это уже вторая степень похвальной жизни — делать что-либо из-за награды и воздаяния; и третья – избе-гать зла по страху наказания» (св. Григорий Богослов). Поэтому, даже в своих обращениях к самым начинающим (подвиг), и притом в аскетических упражнениях, которые особенно суровы и, следовательно, по Златоусту, наиболее нуждаются в подкреплении воли обещаниями, даже в этих случаях отцы-подвижники напоминали истину о бескорыстной добродетели. «Если возможно для тебя, говорит преп. Исаак Сирин, таким ограничительным выражением указывая на трудность иметь возвышенное настроение, делай добро и не ради будущего воздаяния».
Следовательно, попытки обосновать добродетель на побуждениях, чуждых чистой нравственности, на выгоде или пользе, имеет в Св. Писании и Предании происхождение случайное: они обусловлены степенью развития людей, а совсем не существом того учения, которое проповедуется. Как такие случайные, они не могут поколебать нашего вывода о правовом жизнепонимании: это последнее, повторяем, непримиримо противоречит христианскому жизнепониманию, как оно выражено в Св. Писании и творениях Отцов Церкви...
Предлагаемая часть сборника трудов замечательного русского публициста и богослова М.А. Новоселова (1864- 1928гг.) посвящена проблемам различного понимания нашего спасения и искупления Господом Иисусом Христом, существующего в Православной Церкви, у католиков и у протестантов. Опираясь на Предание и догматы Православной Церкви, М.А. Новоселов объясняет суть этих разногласий, раскрывает роковое заблуждение Западных Церквей в вопросах догматики. Автор не обходит вниманием и ключевые аспекты Восточного и Западного христианского мистицизма, оказавшие огромное влияние на различное понимание святости и спасения в Православии, Католичестве и Протестантстве.
Книга составлена из отдельных выпусков «Религиозно-филосовской библиотеки», вышедшей в 39 выпусках и издаваемой М. А. Новоселовым с 1902 по 1917 года.
Книга предназначена всем, кто интересуется основами Православия, догматикой и мистикой Православной Церкви.
Начало здесь - https://cont.ws/@orthodoxren/2...
Примечания:
1. Заимствовано с некоторыми сокращениями, не изменяющими смысла, из сочинения архиепископа (Финляндского) Сергия: «Православное учение о спасении». СПб., 1910 г. (стр. 6-10, 15-32, 3445, 49-52, 55-71, 73-76, 155-160, 76-S9). Оглавления в большинстве случаев принадлежат редакции.
2. Apologia Conf. Aug. III (166). В своих цитатах лютеранских символических книг мы пользуемся изданием Hase: «Libri symbolici ecclesiae evangelicae». Lipsiae. 1846. pag. 119. Ср. Zwinglii Artic. V. Ed. Niemeyer: «Collectio Confessionum in ecclesiis reformatis publicatarum». Lipsiae. 1840. pag. 5. Этим изданием пользуемся для всех символических книг реформаторской церкви.
3. Apol. III (144). Hase 113.
4. Apol. III (167). Hase 120.
5. Первые реформаторы, как известно, с большим вниманием прислушивались к голосу некоторых оо. Церкви, в особенности Августина, слова которого не раз цитируются в самых символических книгах протестантов. Напр., Zwing. Expositio fidei XI, 103. Niem. 58.
6. Conf. Aug. I, 20. Hase 16.
7. Form. Cone. I, 2. Hase 579.
8.Conf. Belg. XXIV. Niem S76.
9. Conf. Scot. I. Art. 15. Niem. 348.
10. «Веруем, учим и исповедуем, что правда наша пред Богом есть именно это самое, что Господь нам отпускает грехи из одной благодати». «Form. Cone. Art. III (4). Hase 584″. Ср. Conf. Gall. art. XVIII. Niem. 334: «Веруем, что вся наша праведность заключается в отпущении наших грехов, которое есть, как свидетельствует Давид, и единственное наше блаженство». Ср. также Conf. Belg. XXIII. Niem. 374.
11. Напр. Apol. III (40). Base 90, говорит, «что оправдание означает не только одно начало обновления, но и то примирение, которое мы получаем впоследствии».
12. Hollaz у Бретшнейдера. «Systematische Entwickelung aller in d. Dogmatik vorkommenden Begriffe». Leipzig. 1819. S. 624.
13. Apol. III (131). Hase 109.
14. Hollaz. Ibid.
15. Бог «дарует и вменяет нам праведность послушания Христова, ради этой праведности мы и принимаемся Богом в благодать и считаемся праведными». (Form. Cone. Art. III (4). Hase 584).
16. Quenstedt у Бретшнейдера. Op.cit. 624.
17. Ibid. 625. Ср. Art. Smalcald. III. Art. XIII (I) Hase, 336: «Хотя грех еще не уничтожен совершенно в плоти и еще не мертв, однако Бог не желает его нам ни вменять, ни помнить».
18. Apol. III (241). Hase 136.
19. См. напр., отзыв Scheele о Hengstenberg’e, который «под конец дней своих отождествлял оправдывающую веру с деятельною жизнию по вере в Сына Божия». Scheele разделяет мнение «славнейших учителей своей церкви, которые единогласно объясняли это следствием старческой немощи Hengstenberg’a, которое омрачило раньше так ясно блестевший ореол этого мужа». Theologische Symbolic. Leipzig. 1886. Theil. II S. 59.
20. Apol. III (128-9). Hase 108-9.
21. «Добрые дела за истинной верой (если только она не мертвая, но живая вера) непременнейше и без всякого сомнения последуют, как плоды доброго дерева». Form. Conc. IV (6). Hase 589…
22. «Вера та, которая воспринимает в сердце устрашенном и бегущем греха отпущение грехов, не остается в тех, кто пребывает в страстях, и не существует вместе со смертным грехом». Apol. III (23). Hase 86.
23. Это именно хотят сказать символические книги, когда они с особенной силой стараются показать, что вера совсем не легкая вещь, что она требует высшего напряжения энергии и даже превышает силы человека. Напр. Apol. III (128-9). Hase 108-9.
24. Conf. Belg. art. XXIV. Niem. 375.
25. Catech. Genev. 1, Niem. 139.
26. «Оправдывающая вера, как такая, не должна быть смешиваема ни с чем чуждым ей, ни с той, предшествующей оправданию, внутренней борьбой, при которой человек стоит еще в преддверии Богообщения и потому стремится проникнуть в его святилище, — ни с борьбой освящения, задача которой, среди разнообразных отношений земной жизни, дать форму и образ свыше насажденному зерну Божественной жизни, чтобы вывести на свет сокрытое сокровище сердца и развернуть его пред глазами людей. Первое образует, бесспорно, предположение, а второе, как плод и действие, следует за актом оправдания». (Scheele. 61).
27. Conf. Scotic. art. 13: «Лишь только Дух Господа Иисуса, Которого избранные Божий воспринимают чрез истинную веру, овладевает чьим-нибудь сердцем, тотчас же того человека возрождает и обновляет». Niem. 364.
28. Scheele. Symbolic, s. 59.
29. Так как вера воспринимает Христа — правду нашу и всецело отдается благодати Божией во Христе, поэтому вере предоставляется оправдание, именно ради Христа, а не потому, что она есть наше дело. Conf. Helv. poster. XV. Niem. 495.
30. «Вера не тем оправдывает или спасает, что она есть дело ценное само по себе, но только тем, что оиа воспринимает обетованное милосердие». Apol. II (56). Hase 70. Ср. ib. II (86). Hase 76.
31. Catech. Palatin. LXI: «Почему ты утверждаешь, что ты оправдан одною только верю?» (Cur sola fide te justum esse affirmas)? — «He потому, что я угождаю Богу достоинством моей веры, но потому, что одна сатисфакция, праведность и святость Христовы суть моя правда пред Богом. А получить и усвоить ее себе я могу не иным путем, как верою». Niem. 443.
32. Бретшнейдер, ор. cit. 636. «Оправдывает одна только вера, а не добрые дела (bona opera), понимать ли их в смысле выбранных по своему желанию благочестивых упражнений, или в смысле собственно исполнения долга (Apol. VI; Aug. Conf. art. 4. Form. Conc. art. 3), потому что одна только вера усвояет себе заслугу Христа, которою оправдывается человек (Artic. Smalcald. pars II, art I)».
33. Conf. Aug. 1, 6. Hase 11.
34. Apol. II (76-8). Hase 73-74.
35. Apol. II (112-3). Hase 81.
36. «Веруем, учим и исповедуем, что одна только вера есть то посредство или орудие, которым мы воспринимаем Христа Спасителя и с Ним ту праведность Его, которая может предстать пред судом Божиим». Form. Conc. p.I, art.III (5), Hase 584. Ср. Conf. Belg. art. XXII. Niem.374.
37. Apol. III (80), Hase 97: «Мы восхваляем и требуем добрых дел и указываем много оснований, почему они должны совершаться». Ср. Conf. Helv. XVI. Niem. 498.
38. «Если», — по словам Бидермана (Dogmatik. 451), -»католическая догматика возгоралась ревностью о необходимости добрых дел и налагала анафему на тех, которые отрицают дела, то это было простым непониманием или злостным искажением протестантского учения, чем и до сих пор еще, однако, католическая полемика старается пустить пыль в глаза».
39. «Дела должно совершать или ради повеления Божия, или для упражнения веры, или ради исповедания и воздаяния благодарности». Ср. Apol. III (68). Hase 95. Ср. Basilien. prior, conf. Disp XXlV: «Дела совершаются верными не для удовлетворения за грехи, но для одного того только, чтобы показать ими, что мы в некоторой степени благодарны Богу, Господу нашему, за великие благодеяния, оказанные нам во Христе»" Niem. 100.
40. «Если бы освящение состояло только во внешнем, юридическом вменении нам заслуг Христа и если бы и после него мы оставались еще во грехе, — наше оправдание, благодать Божия и искупление были бы только внешностью; тогда уничтожена была бы истинность Бога, так как Он видел бы нас святыми, чем мы бы не были, и не видел бы нас грешниками, которыми мы однако были бы». Н. Klee. Katholische Dogmatik. Mainz. 1835. Th. III, 67.
41. Perrone. Praelecliones theologicae. Paris. 1842. Tom. I. 1391: «Оправдание, по католическому пониманию, состоит во внутреннем обновлении посредством благодати, которая ради заслуг Христа Спасителя нашего прилепляется душе (человека)».
42. «Если кто скажет, что люди оправдываются без Христовой праведности, которую Он для нас заслужил, — или, что они бывают чрез нее праведны только формально, да будет анафема», — гласит 10-й канон Тридентского собора. Sacrosanctum, oecumenicum Concilium Tridentinum. Editio reformata. Tridenti. 1745, pag. 39.
43. Klee. III, 63.
44. «Благодать, — говорит Klee, — дается не по заслуге, потому что: 1) тогда уничтожалось бы понятие Божией благости и полное право Его в раздаянии последней, равно как и понятие благодати, так как, где есть заслуга в собственном, строгом смысле, там выступает в собственном и строгом смысле долговое или правовое отношение, требуется и дается не благодать, а право и собственность; 2) потому, что благодать есть основание и условие всякой заслуги, — следовательно, благодать не может попасть под заслугу; 3) потому, что Бог, по Писанию и опыту, дает благодать и недостойным; 4) потому, что библейская аксиома, что Бог не взирает на лица, взятая в своей полноте и широте, совершенно не допускает такого изъятия» (III, 47-48).
45. Тридентский собор: «Ничто из того, что предшествует оправданию, вера ли, или дела, ничто не заслуживает самой благодати оправдания, ибо, если благодать, то не от дел: иначе, как говорит Апостол, благодать не есть благодать» (Tridentinum. pag. 33). Ему следует Klee (III, 62), когда незаслуженными считает только «первую благодать, как первую, как начало, и благодать оправдания, как фундамент всякой заслуги».
46. Сборник: Petri Lombardi, Sententiarum libr. IV… nec. non. Thomae Aquinati summa Theologica. Paris. Tom. II, 961: «Никакая природа не может быть достаточной для такого акта, который бы заслуживал вечную жизнь, если не привзойдет некоторое supernaturale donum, которое называется благодатию».
47. Klee (III, 26): «Мы под благодатию Божиею здесь разумеем силу и действие Божие в твари, направленное к сохранению или восстановлению и совершению ее отношения к Нему, как того, в чем — ее спасение, ее истина, свобода и блаженство».
48. Perrone. I, 1241.
49. Thoma Aquin. Том II, 952. Ср. can. XI Тридентского собора: «Если кто скажет, что люди оправдываются или одним вменением правды Христовой, или одним отпущением грехов, без благодати и любви, которая изливается в сердца их Духом Святым и к ним прикрепляется; или скажет, что благодать Божия есть только благоволение, — да будет анафема». Trident, pag. 339.
50. Наглядным доказательством такого уничижения человеческой воли и вместе материализации всего процесса спасения могут служить слова Klee (III, 56): «Воля гораздо более, чем сознание, нуждается в обновляющем и укрепляющем прикосновении перста Божия, в ней должна переродиться самая сердцевина нашего бытия, должна основаться новая жизнь: воля извращеннее сознания, в ней грех; но не потому только, что она пала, и притом так глубоко, но потому, что в ней наша собственная самость, и самость конечная, — воля должна быть воспринята благодатию, обращена и возведена к Богу».
51. «Праведность, по словам Тридентского собора (Trident. pag. 37), «называется нашей» только по месту ее, так сказать, приложения, потому что, вследствие ее прилепления к нам, оправдываемся мы; но она же и есть правда Божия, потому что она изливается на нас вследствие заслуги Христа».
52. Perrone, I. 1441.
53. Klee. III 23: «Дела суть условия полного присутствия, раскрытия и увеличения в нас праведности».
54. «Оправданные таким образом (т.е. чрез Христа в таинстве крещения), по словам Тридентского собора (pag. 34), восходя от добродетели к добродетели, обновляются, как говорит Апостол, ото дня на день: т.е. умерщвляя члены своей плоти и представляя их в орудие правды на удовлетворение, чрез соблюдение заповедей Бога и церкви, полученной благодатию Христа, возрастают при содействии веры добрым делам — и оправдываются еще более».
55. Perrone. I, 1440. Ср. Trident, pag. 37: «Добре подвизавшимся до конца и надеявшимся на Бога предложена будет вечная жизнь и в качестве благодати, милостиво обещанной сынам Божиим во Христе Иисусе, и в качестве награды, которая, по обетованию Самого Бога, будет воздана их добрым делам и заслугам».
56. Trident. Pag. 37.
57. Klee III, 58-60
58. Все слова в кавычках принадлежат св. Ефрему Сирину.
59. Вот почему Отцы Церкви, употреблявшие аналогию труда и награды, подвига и венца, никогда не забывали и не скрывали от своих слушателей, что это только аналогия, только приблизительное сравнение, существа нашего спасения отнюдь не выражающее, что спасение совершается не по внешнему закону равного вознаграждения.
60. Молитвы на сон грядущим
61. Гад и Мени — имена божеств солнца и луны.
62. Канон воскресный 8-го гласа. Песнь 4-я.
63. Поэтому-то, при правовом жизнепонимании, и нельзя понять, почему Слово Божие и вся отеческая литература с такой силой настаивают на том, что человек спасается только верой во Христа и только в Церкви. Если вместе с протестантами скажем, что вне христианства человек не может быть добродетельным, то в ответ на это укажут на многочисленные следы добродетельной жизни и в язычестве (хотя, конечно, вполне цельного примера нет в язычестве); во всяком случае жизнь обычного христианина не настолько резко отличается от жизни порядочного язычника, чтобы очевидно было, почему первый более заслуживает спасения, чем второй. Почему же Господь приемлет первого, а второго нет? Мытарь был грешнее фарисея, разбойник совершил, может быть, много таких дел, от которых с ужасом отступили бы книжники. Почему же первые два Богу угодны, а фарисей и книжники нет? Остается только одно отличие: верующие признают Бога своим Владыкой, а не верующие и пр. не признают. Для законника это основание вполне достаточно: самое главное преступление в правовом союзе есть оскорбление величества. Но наше нравственное чувство неспокойно, когда то же самое мы прилагаем к Богу: от Него мы чаем высшей справедливости, которая ценит поступки человека по существу, а не по такому или другому отношению к Судящему.
64. Камень веры.
Оценили 6 человек
16 кармы