РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ О ЖИДАХ

«…каждый еврей родится на свет божий с предначертанной миссией стать русским писателем.» Куприн

Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович (1826 –1889)

Великий русский писатель-сатирик. Редактор журнала «Отечественные записки». Совмещал литературу с государственной службой. Был чиновником военного министерства, потом вице-губернатором, потом председателем казённой палаты. В своих сочинениях Салтыков-Щедрин отразил процесс разложения дворянской России и показал «новых уродов» – хищников-буржуа. Показал и вредную деятельность жидов в России.

Привожу отрывок из сочинения Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия»:

«…князь Спиридон Юрьевич в своё время представлял тип патриарха-помещика, который ревниво следил за каждым крестьянским двором… Князь считал себя ответственным не только перед крестьянином, но и за крестьянина… И затем, когда убеждался , что у всех мужиков имеется полный штат живого и мёртвого инвентаря, когда видел, что каждый мужичок выезжает на барщину в чистой рубахе, то радовался…

Реформа подействовала на него так оглушительно, что казалось мозги его внезапно перевернулись вверх дном… В нём созрела странная мысль: отдать имение в аренду еврею и поселиться в городе. Ему почему-то казалось, что еврей лучше, нежели всевозможные стрикулисты, сумеет отомстить за него; что он ловчее вызудит запутавшийся мужицкий пятак, чище высосет мужицкий сок и вообще успешнее разорит то мужицкое благосостояние, которое сам же он, князь Рукосой, в течение столь многих лет неукоснительно созидал.

Еврей сыскался… Наружность Лазарь имел очень приличную. Это был еврей уже культивированный, понявший, что по нынешнему времени, прежде всего, необходимо освободиться от еврейского облика. Явился он в Благовещенское в щёгольской гороховой жакетке, в цветном галстуке, с золотым пенсне на носу, коротко подстриженный и без малейшего признака пейсов. Он скромно именовал себя русским Моисеева закона…

Человек он был молодой, с пунцовыми губами, пухлыми руками, с глазами, выпяченными, как у рака, и с некоторой наклонностью к окружению брюшной полости… Когда он говорил о мужичке, то в углах его рта набивалась слюна, которую он очень аппетитно присасывал.

Еврей не дремал: рубил леса, продавал движимость, даже всех крупных карасей в пруду выловил…

Когда мы приехали в Благовещенское, в нём не осталось уже и следа прежней зажиточности. Избы стояли почерневшие, покривившиеся, с полуразрушенными дворами, разорёнными крышами и другими изъянами…

Лет пятнадцать назад здесь рос отличнейший сосновый лес, но еврей-арендатор начисто его вырубил, а со временем надеялся выкорчевать и пни, с тем, чтобы кроме мхов, ничего уже не осталось.

Молодой князь неоднократно грозился «обревизовать ЖИДА». Но Ошмянский всегда своевременно узнавал об этих угрозах и для предупреждения опасности отправлялся самолично в Петербург. Там он очень ловко пользовался денежными затруднениями молодого человека и за ничтожные суммы получал у него разрешение на продажу лесов…

Он уже был сыт по горло, и даже сам нередко мечтал пуститься в более широкое плавание, но оставалась ещё одна какая-то невырубленная пустошонка, и он чувствовал смертельную тоску при одной мысли, что он выскользнет из его рук…

«Я бы и парк вырубил… – говорил он. – Какие деревья – дубы, лиственницы, кедры есть! - сколько тут добра! И вот всё пропадает задаром».

О восстановлении иудейского царства он не мечтал: слишком был для этого реалист. Не мог даже вообразить, что он будет там делать».

(Салтыков-Щедрин. Избранные сочинения. М., 1954. С.461 – 469).

Лесков Николай Васильевич(1831 – 1895)

«Я с народом свой человек». – говорил о себе Николай Лесков. И он знал русского человека «в самую глубь». И язык Русского народа хорошо знал, и дух Русского народа хорошо знал. Знал и отношение Русского народа к жидам. Осознавал и опасность от жидовской экспансии.

Но надо всё же отметить, что глубокого и полного понимания опасности от жидовской экспансии у Лескова всё же не было. По этой теме он много слабже Достоевского.

Отметить надо обязательно и попытку жидов в очередной раз обмануть русский народ – представить выдающегося русского писателя Николая Лескова как «друга и защитника жидов». В жидовской версии утверждается, что после того, как был убит царь Александр Второй и в 1881 – 1882 годах прошла по России волна антижидовских погромов, правительство Александр Третьего создало для рассмотрения причин погромов Особую комиссию. Возглавил её граф К. Пален. Комиссия должна была выяснить являются ли погромы ответом русского народа на жидовскую наглость и эксплуатацию. Жиды, понятно, весьма встревожились, пожелали «воздействовать» на эту комиссию, и вот тогда по просьбе руководства жидовской общины Петербурга Лесков написал для комиссии Палена брошюру «Еврей в России», в которой вступился за жидов.

В 1919, во время очередной волны антижидизма в России, жидовский историк Ю. Гессен, специалист по фальсификациям, издал «эту брошюру Лескова» в голодном Петрограде тиражом в 60 тысяч экземпляров. А в 1990, когда антижидовские настроения в России снова усилились, жидовский литературовед и критик Лев Аннинский издал «эту брошюру Лескова» уже тиражом в 100 тысяч экземпляров. Я в этом очерке не могу ответить подробно на эту жидовскую версию, разобрать её подробно, ибо это потребует несколько добавочных листов и уклонения в сторону от темы очерка. А любознательного читателя я отсылаю к своему очерку «Как царь Александр Третий Романов пытался затормозить экспансию жидов в России». Там я эту жидовскую версию о Лескове – «жидовском заступнике» разбираю подробно.

Здесь же посредством выделения показательных фрагментов из некоторых сочинений Николая Лескова я докажу, что жиды отнюдь не были для Лескова и его героев симпатичным и уважаемым народом. Докажу также, что вопреки желанию жидов и даже к их негодованию, и сам Лесков употреблял слово «жиды», и своим героям (часто это русские офицеры) не запрещал это делать. Потому-то при жизни Лескова большинство образованных жидов и жидовствующих России и считали писателя Лескова «тяжёлым антисемитом».

Из рассказа Николая Лескова «Старинные психопаты»:

«И сейчас на этот зов - невесть откуда, как из земли, выросли спрятавшиеся на время дебоша хозяева, прибежали с торга бабы-перекупки, загалдели ЖИДЕНЯТА - и пошла история.

ЖИД–ХОЗЯИН, больше всех струсивший и всех более недовольный скандалом, закрыл себе большими пальцами глаза, как закрывает их благословляющий раввин, и кричал:

- Я ничего не бачыв и теперь не бачу…».

«Ротмистр ещё принасупился и ещё суровее произнёс:

- Прошу не шутить! Я с вами говорю по службе, как старший!

- Шуток и нет, – отвечал один из обвиняемых, – а ей-богу не помним.

- Припоминайте!

- День был жаркий… вошли невзначай… стали пить в холодке полынное… с ЖИДАМИ за что-то поспорили… но худого умысла не имели… ».

«Главное лихо в том было, что у них (офицеров) ещё головы трещали и они никак не могли вспомнить всего, что вчера происходило в каморе при ЖИДОВСКОЙ ЛАВКЕ… Что-то такое помнилось, что было будто крепко закручено, да только не всё подряд вспомнить, а что-то обрывается, и являются промежутки времени, когда будто даже и самого времени не было… Помнится, что будто разогнали ЖИДОВ, да ведь это совсем не важно, и не раз это случалось и при самом ротмистре. Разогнать никого не беда, а особенно ЖИДОВ, потому что это такой народ, который самыми высшими судьбами обречён на «рассеяние». ЖИД насчитает лишнее, положит за выпитое то, что и не было пито, и за то повреждённое и разбитое, что совсем не повреждалось». (Лесков Н. С. Собр. соч. Т. 7. М., 1989. С. 305 – 307).

«Незаметен, что нос на ЖИДОВСКОЙ РОЖЕ».
(Лесков Н. С. Захудалый род).

Из рассказа Лескова «ЖИДОВСКАЯ КУВЫРКОЛЛЕГИЯ»:

«Дело было на святках после больших еврейских погромов. События эти служили повсеместно темою для живых и иногда очень странных разговоров на одну и ту же тему: как нам быть с евреями? Куда их выпроводить, или кому подарить, или самим на свой лад переделать? Были охотники и дарить, и выпроваживать, но самые практические из собеседников встречали в обоих этих случаях неудобство и более склонялись к тому, что лучше евреев приспособить к своим домашним надобностям - по преимуществу изнурительным, которые бы вели их род на убыль.

Но это вы, господа, задумываете что-то вроде «египетской» работы», - молвил некто из собеседников… - Будет ли это современно?

На современность нам смотреть нечего, - отвечал другой: - мы живём вне современности, но евреи прескверные строители, а наши инженеры и без того гадко строят. А вот война… военное дело тоже убыточно, и чем нам лить на полях битвы русскую кровь, гораздо бы лучше поливать землю КРОВЬЮ ЖИДОВСКОЮ.

С этим согласились многие, но только послышались возражения, что евреи ничего не стоят как воины, что они - трусы и им совсем чужды отвага и храбрость.

А тут сидел один из заслуженных военных, который заметил, что и храбрость, и отвагу в сердца ЖИДОВ можно влить.

Все засмеялись, и кто-то заметил, что это до сих пор ещё никому не удавалось».

Но военный рассказал, что его хороший знакомый, полковник Стадников поведал ему как-то раз весьма интересную историю о перевоспитании жидов в воинов. История эта была такова.

«Когда государь Николай Павлович обратил внимание на то, что ЖИДЫ не несут рекрутской повинности, и захотел обсудить это со своими советниками, то ЖИДЫ подкупили, будто, всех важных вельмож и те стали советовать государю, что евреев нельзя брать в рекруты на том основании, что «они всю армию перепортят». Но не могли ЖИДЫ задарить только одного графа Мордвинова, который был хоть и не богат, да честен, и держался насчет ЖИДОВ таких мыслей, что если они живут на русской земле, то должны одинаково с русскими нести все тягости и служить в военной службе».

Царь Николай «взял со стола проект, где было написано, чтобы евреев брать в рекруты наравне с прочими, и написал: «быть по сему». Да в прибавку повелел ещё за тех, кои, если уклоняться вздумают, то брать за них трёх, вместо одного, штрафу».

«Весть, что еврейская просьба об освобождении их от рекрутства не выиграла, стрелою пролетела по пантофлевой почте во все места оседлости. Тут сразу же и по городам, и местечкам поднялся ужасный гвалт и вой. ЖИДЫ кричали громко, а ЖИДОВКИ ещё громче. Все всполошились и заметались, как угорелые. Совсем потеряли головы и не знали, что делать. Даже не знали, какому богу молиться, которому жаловаться. До того дошло, что к покойному императору Александру Павловичу руки вверх все поднимали и вопили на небо.

- Ай, Александр Александрович, посмотри, що з нами твий Миколайчик робит!

Думали, верно, что Александр Павлович, по огромной своей деликатности, оттуда для них назад в Ильиной колеснице спустится и братнино слово «быть посему» вычеркнет.

Долго они с этим, как угорелые, по школам и базарам бегали, но никого с неба не выкликали. Тогда все вдруг это бросили и начали, куда кто мог, детей прятать. Отлично, шельмы, прятали, так что никто не мог разыскать. А которым не удалось спрятать, те их калечили, - плакали, а калечили, чтобы сделать негодными.

В несколько дней ВСЁ МОЛОДОЕ ЖИДОВСТВО, как талый снег, в землю ушло или подверглось в отвратительные лихие болести. Этакой гадости, какую они над собой производили, кажется, никогда и не видала наша сарматская сторона. Одни сплошь до шеи покрывались самыми злокачественными золотушными паршами, каких ни на одной русской собаке до тех пор было не видано; другие сделали себе падучую болезнь; третьи охромели, окривели и осухоручели. Бретонские компрачикосы, надо полагать, даже не знали того, что тут умели делать. В Бердичеве были слухи, будто объявился такой доктор, который брал сто рублей за «прецепт», от которого «кишки наружу выходили, а душа в теле сидела». Во многих польских аптеках продавалось какое-то жестокое снадобье под невинным и притом исковерканным названием: «капель с датского корабля». От этих капель человек надолго, чуть ли не на целые полгода, терял владение всеми членами и выдерживал самое тщательное испытание в госпиталях. Все это покупали и употребляли, предпочитая, кажется, самые ужасные увечья служебной неволе. Только умирать не хотели, чтобы не сокращать чрез то род израилев.

Набор, назначенный вскоре же после решения вопроса, с самого начала пошёл ужасно туго, и вскоре же понадобились самые крутые меры побуждения, чтобы закон, с грехом пополам, был исполнен. Приказано было за каждого недоимочного рекрута брать трёх штрафных. Тут уж стало не шуток. Сдатчики набирали кое-каких, преимущественно, разумеется, бедняков, за которых стоять было некому. Между этими попадались и здоровенькие, так как у них, видно, не хватало средств, чтобы купить спасительных капель «с датского корабля». Иной, бывало, свёклой ноженьки вымажет или ободранный козий хвостик себе приткнёт, будто кишки из него валятся, но сейчас у него это вытащат и браво - лоб забреют, и служи богу и государю верой и правдой.

Со всеми возмутительными мерами побуждения кое-какие полукалеки, наконец, были забриты и началась новая мука с их устройством к делу. Вдруг сюрпризом начало обнаруживаться, что евреи воевать не могут». Военные «струсили, как бы «не пошёл портеж (порча) в армии». ЖИДКИ же этого, разумеется, весьма хотели и пробовали привесть в действо хитрость несказанную».

«Набрано было евреев в войска и взрослых, и малолеток, которым минуло будто уже двенадцать лет. Взрослых было немного сравнительно с малолетками. Маленьких помещали в батальоны военных кантонистов, где наши отцы духовные, по распоряжению отцов-командиров, в одно мановение ока приводили этих ребятишек к познанию истин православной христианской веры и крестили их во славу имени господа Иисуса, а со взрослыми это было гораздо труднее, и потому их оставляли при всём их ветхозаветном заблуждении и размещали в небольшом количестве в команды.

Всё это была, как я вам сказал, самая препоганая калечь, способная наводить одно уныние на фронт. И жалостно, и смешно было на них смотреть, и поневоле думалось:

«Из-за чего и спор был? Стоило ли брать в службу таких козерогов, чтобы ими только фронт поганить?»

Само дело показывало, что надо их убирать куда-нибудь с глаз подальше. В большинстве случаев они и сами этого желали и сразу же, обняв умом своё новое положение, старались попадать в музыкальные школы или в швальни, где нет дела с ружьём. А от ружья пятились хуже, чем чёрт от поповского кропила, и вдруг обнаружили твёрдое намерение от настоящего воинского ремесла отбиться».

«В этом роде и началась у нас могущественная игра природы, которой вряд ли быть бы выигранной, если бы на помощь государству не пришёл острый гений Семёна Мамашкина. Задумано это было очень серьёзно и, по несчастию, начало практиковаться как раз в той маленькой отдельной части, которою я тогда командовал, имея в своём ведении ТРЁХ ЖИДОВИН».

«Я тогда был в небольшом чине и стоял с ротою в Белой Церкви. Белая Церковь, как вам известно, это ЖИДОВСКОЕ ЦАРСТВО: всё местечко сплошь ЖИДОВСКОЕ. Они тут имели вторую столицу. Первая у них – Бердичев, а вторая, более старая и более загаженная, - Белая Церковь. У них это соответствует своего рода Петербургу и Москве. Так это и в ЖИДОВСКИХ ПРИБАУТКАХ сказывается.

Жизнь в Белой Церкви, можно сказать, была и хорошая, и прескверная. Виден палац Браницких и их роскошный парк – Александрия. Река тоже прекрасная и чистая, Рось, которая свежит одним своим приятным названием, не говоря уже об её прозрачных водах. Воды эти текут среди таких берегов, которыми вволю налюбоваться нельзя, а в местечке такая ЖИДОВСКАЯ НЕЧИСТЬ, что жить невозможно. Всякий день, бывало, дегтярным мылом с ног до головы моешься, чтобы не покрыться паршами или коростой. Это – одна противность квартирования в ЖИДОВСКИХ МЕСТЕЧКАХ; а другая заключается в том, что как ни вертись, а без ЖИДОВ тут пропасть совсем бы пришлось, потому что ЖИД сапоги шьёт, ЖИД кастрюли лудит, ЖИД булки печёт, – всё ЖИД, и без него ни «пру», ни «ну». Противное положение!»

К роте были причислены для службы три жидовина. «Один был рыжий, другой – чёрный или вороной, а третий – пёстрый или пегий. По последнему прошла какая-то прелюбопытная игра причудливой природы: у него на голове были три цвета волос и располагались они, не переходя из тона в тон с какою-либо постепенностью, а прямо располагались пёстрыми клочками друг возле друга. Вся его башка была как будто холодильный пузырь из шотландской клеёнки - вся пёстрая. Особенно чуден был хохол – весь седой, отчего этот ЖИДОВИН имел некоторым образом вид чёрта, каких пишут наши благочестивые изографы на древних иконах.

Словом, из всех трёх, что ни портрет - то рожа, но каждый антик в своём роде; так, например, у рыжего физия была прехитрая и презлая, и, к тому же, он заикался. Чёрный смотрел дураком и на самом деле был не умён или, по крайней мер, все мы так думали, когда мудрец Малашкин и в нём ум отыскал. У этого брюнета были престрашной толщины губы и такой жирный язык, что он во рту не вмещался и всё наружу лез. Одно то, чтобы выучить этого франта язык за губы убирать, невесть каких трудов стоило, а к обучению его говорить по-русски мы даже и приступить не смели, потому что этому вся его природа противилась, и он, при самых усиленных стараниях что-либо выговорить, мог только плеваться. Но третий, пегий, или пёстрый, имел безобразие, которое меня даже к нему располагало. Это был человек удивительно плоскорожий, с впалыми глазами и одним только ЖИДОВСКИМ НОСОМ навыкате; но выражение лица имел страдальческое и притом он лучше всех своих товарищей умел говорить по-русски».

Пегий был дамский портной и, «следуя влечению природы, принёс с собой из мира в команду свою портновскую иглу с вощёной ниткой и ножницы, и немедленно же открыл мастерскую и пошёл всей этой инструментиной действовать». Половину денег он отдавал фельдфебелю, «чтобы от него помехи в работе не было, а другую половину посылал куда-то в Нежин или в Каменец, семейству «на воспитание ребёнков и прочего семейства».

«Ребёнков» у него было, по его словам, что-то очень много, едва ли не «семь штуков», которые «все себе имеют желудки, которые кушать просят».

Как не почтить человека с такими семейными добродетелями, и мне этого Лазаря, повторяю вам, было очень жалко, тем больше, что обиженный от своего собственного рода, он ни на какую помощь СВОИХ ЖИДОВ не надеялся, и даже выражал к ним горькое презрение, а это, конечно, не проходит даром, особенно в роде ЖИДОВСКОМ.

Я его раз спросил:

- Как ты это, Лазарь, своего рода не любишь?

А он отвечал, что добра от них никакого не видел.

- И в самом деле, – говорю я, – как они тебя не пожалели, что у тебя семь «ребёнков» и в рекруты тебя отдали? Это бессовестно.

- Какая же, - отвечает он, - у НАШИХ ЖИДОВ совесть?

- Я, мол, думал, что, по крайности, хоть против своих они чего-нибудь посовестятся, ведь они все одной веры.

Но Лазарь только рукой махнул».

«В строю они (жиды) учились хорошо; фигуры, разумеется, имели неважные, но выучились стоять прямо и носки на маршировке вытягивать, как следует, по чину Мельхиседекову. Вскоре и ружьём стали артикул выкидывать, – словом всё, как подобало; но вдруг, когда я ним совсем расположился и даже сделался их первым защитником, они выкинули такую каверзу, что чуть с ума меня не свели. Измыслили они такую штуку…

Вдруг все мои ТРИ ЖИДА начали «падать»!

Всё исполняют как надо: и маршировку, и ружейные приёмы, а как им скомандуют: «пали!» – они выпалят и повалятся, ружья бросят, а сами ногами дрыгают…

И заметьте, что ведь это не один который-нибудь, а все трое: и вороной, и рыжий, и пегий… А тут точно назло, как раз в это время, получается известие, что генерал Рот… собирается объехать все части войск в местах их расположения и будет смотреть, как обучены новые рекруты.

Рот - это теперь для всех один звук, а на нас тогда это имя страх и трепет наводило. Рот был начальник самый бедовый, каких не дай господи встречать: человек сухой, формалист, желчный и злой, при том такая страшная придира, что угодить ему не было никакой возможности».

«С этим-то прости господи, чёртом мне надо было видеться и представлять ему СВОИХ ПАДУЧИХ ЖИДОВ. А они, заметьте, успели уже произвести такой скандал, что солдаты их зачислили особою командою и прозвали «ЖИДОВСКАЯ КУВЫРКАЛЛЕГИЯ».

«Можете себе представить, каково было моё положение!»

Жидов наказывали. И по морде, и розгами. Ничего не помогает.

«Думаю: давай я их попробую какими-нибудь трогательными резонами обрезонить.

Призвал всех троих и обращаю к ним своё командирское слово:

- Что это, - говорю, - вы такое выдумали падать?

- Сохрани бог, ваше благородие, - отвечает пегий: - мы ничего не

выдумываем, а это наша природа, которая нам не позволяет палить из ружья, которое само стреляет.

- Это ещё что за вздор!

- Точно так, отвечает: - потому Бог создал ЖИДА не к тому, чтобы палить из ружья, ежели которое стреляет, а мы должны торговать и всякие мастерства делать. Мы ружьём, которое стреляет, все махать можем, а стрелять, если которое стреляет, - мы этого не можем.

- Как так «которое стреляет»? Ружьё всякое стреляет, оно для того и сделано.

- Точно так, - отвечает он: - ружьё, которое стреляет, оно для того и сделано.

- Ну, так и стреляйте.

Послал стрелять, а они опять попадали».

«Черт знает, что такое! Хоть рапорт по начальству подавай, что ЖИДЫ по своей природе не могут служить в военной службе».

«Срам и досада! И стало мне казаться, что надо мною даже свои люди издеваются и подают мне насмешливые советы».

Положение усугубилось тем, что жиды стали «падать» и в других воинских частях Западного Края.

Выход подсказал начальству рядовой солдат Мамашкин. Он обещал эту жидовскую кувырколлегию уничтожить. Он взял двух приятелей, Петрова и Иванова, и они протянули веревку через реку. Прикрепили на середине реки к верёвке две лодки, на лодках положили кладь в одну доску. По приказу командира жиды должны палить с этой лодки, повернувшись лицом к воде.

«и… представьте себе - ЖИД ведь в самом деле ни один не упал! Выстрелили и стоят на досточке, как журавлики.

Я говорю: Что же вы не падаете?»

А они отвечают: «Мозе, ту глибоко»

Прекратили после этого «падать» жиды и в других воинских частях.

(Лесков Н. С. Собр. соч. Т. 7. М. 1989. С.123 - 148).

Из рассказа Лескова «РАКУШАНСКИЙ МЕЛОМЕД»:

«И свели опять к тому, что нынче де уже не те времена, когда можно было во всём полагаться на силу да на отвагу, а нужен ум и расчёт, да капитал. Что капитал – душа движения, и что где будет больше дальнозоркой сообразительности, тонкого расчёта и капитала, на той стороне будет и горка. А у нас, мол, и ни того-то, и ни этого-то, да и ЖИДЫ ОДОЛЕЛИ: и в Лондоне ЖИД, и в Вене ЖИДЫ, страсть что ЖИДОВ, и у нас они в гору пошли - даже и кормит нас подрядчик, женатый на Биконсфильдовой племяннице, да и самые славяне-то, за которых воюем, в руках ВЕНСКИХ ЖИДОВ. Что же этого безотраднее: ЖИД страшный человек, он всё разочтёт, всех заберёт в свои лапы и всех опутает.

Никанор Иванович рассердился.

- Ну вот, – говорит, – ещё что вздумаете: уж и ЖИД у вас стал страшный человек.

- А, разумеется, страшный, потому что он коварный, а коварство - большая сила: она как зубная боль, сильного в бессилие приведёт».

(Лесков Н. С. Собр. соч. Т. 5. 1989. С. 412 – 413).

Блок Александр Александрович
(1880 – 1921)

Некоторые жиды и жидовствующие пытались и пытаются «скомпрометировать» Блока, утверждая, что он «еврей по национальности». На самом деле нет никаких доказательств в пользу мнения, что у Блока есть даже небольшая примесь жидовской крови. Он потомок немцев-переселенцев, которые потом полностью обрусели в России. От немецких предков, а не от жидов Блок и унаследовал свою «подозрительную» фамилию. Правда, некоторые немецкие лингвисты не считают эту фамилию абсолютно немецкой. Происхождение этой фамилии до сих пор не выяснено. Но это и не жидовская фамилия.

Важнее другое. К жидам, которые окружали Блока, он относился часто даже враждебно. Другое дело, что Блок плохо понимал ход исторических событий в России и был духовно слаб, чтобы публично высказывать к жидам своё отношение. Он даже внешне легко поддавался воздействию жидов. Он не поддержал Василия Розанова, когда того травила жидомасонская часть интеллигенции в «Религиозно-философском обществе». Блок даже подписал, по требованию жидов и жидовствующих, «Воззвание к русскому обществу. По поводу кровавого навета на евреев» против суда над жидом Бейлисом, приказчиком жидовского кирпичного завода. Бейлиса и других жидов тогда обвиняли в том, что они участвовали в похищении христианского мальчика Андрея Ющинского и в добывании из него крови для религиозных целей. Суд тогда, действительно, установил, что убийство на жидовском кирпичном заводе христианского мальчика было ритуальным. Подпись Блока под мракобесным воззванием – это большой грех поэта перед русским народом.

Но внутри у Блока часто всё кипело против жидов. Зинаида Гиппиус в своих воспоминаниях писала, что она была в ужасе, когда Блок свирепо говорил о том, что «пришла пора перевешать всех жидов». Это он говорил Зинаиде Гиппиус во время войны с немцами. И, если бы у Блока была тогда тайная кнопка, после нажатия на которую все жиды России повисли бы на деревьях и фонарных столбах, он, при условии, что никто об этом не узнает, вероятно, нажал бы на неё.

Но внешне Блок, хотя и без охоты, продолжал идти на некоторое, хотя и минимальное, приспособительное сближение с правящими жидами. При Временном правительстве жидомасона Керенского он участвует в работе Чрезвычайной Следственной комиссии, которая допрашивала царских министров. Хотя Блок презрительно относился ко многим членам этой комиссии, но он послушно редактировал стенографические отчёты допросов царских министров. За участие в работе в этой комиссии Блока освободили от работы на Пинских болотах. Он работал там табельщиком в инженерно-строительном отряде на полевых укреплениях в прифронтовой полосе. На материалах допросов царских министров и показаниях свидетелей он даже написал книжку «Последние дни императорской власти». А после государственного переворота в октябре 1917 года Блок идёт на сближение и с новыми правящими жидами.

Бунин писал 6 февраля 1918: «Блок открыто присоединился к большевикам. Напечатал статью, которой восхищается Коган» (Окаянные дни. Л. 1991. С. 2 – 3). Бунин, конечно, сильно преувеличивал насчёт «открытого и полного присоединения Блока к большевикам», но ведь статьи, которым восхитились тогдашние правящие жиды, Блок, действительно, написал. Это не выдумка. В газете левых эсеров «Знамя труда» Блок печатает цикл статей под общим названием «Интеллигенция и революция». На вопрос анкеты «может ли интеллигент работать с большевиками?». Блок ответил: «может и обязан!». Блок написал в 1918 и поэму «Двенадцать», где у него по снежным улицам Петрограда идут 12 красноармейцев, сметая всё яростно на своём пути. И «впереди - с кровавым флагом… в белом венчике из роз впереди Иисус Христос». Это, по мнению Блока, образ Революции. В этом есть, конечно, правда. В той революции «впереди», действительно, был также и Иисус Христос, и печально, что это многие не видят. Ведь в той революции участвовали и тысячи идеалистов. И была тогда, может быть, реальная возможность и лучшего для России варианта развития событий. Был и божий вариант развития событий. Он всегда есть. И Блок, вероятно, на этот божий вариант развития событий сильно надеялся.

Но победила другая реальность. «Впереди» уже не Иисус Христос, а - ЖИД. «Впереди» - Дьявол с рогами, копытами и с ножом для свежевания миллионов русских людей. А Иисус Христос «в белом венчике из роз» улетучился, растворился в воздухе, напитанным концентрированным запахом русской крови. Об этом ЖИДЕ, об этом Дьяволе, который использует ЖИДА как своё надёжное орудие, Блок, конечно, не написал ничего. Блок плохо понимал ход событий, да и боялся жидов, как и большинство тогдашних русских интеллигентов.

Правящие жиды Блоку, конечно, не очень доверяли, хотя и помнили его подпись под «Воззванием» за освобождение жидовского приказчика Бейлиса. «В белом венчике из роз впереди Иисус Христос» – это очень смешно и нелепо, по мнению правящих жидов. Но тогда ещё не пришло время полного государственного контроля над литературой. Уничтожали тогда, прежде всего, наиболее опасных противников жидодиктатуры. Убирали тех, кто нарушал Закон Свердлова и Ленина о защите жидов, изданный летом 1918 года. Но Блок этот закон открыто не нарушал. Блока даже пытались перетащить на службу новому режиму. У Блока в это время много разных должностей. Он член редколлегии издательства «Всемирная литература». Он член театрально-литературной комиссии. Он сотрудничает с театральным отделом Наркомата просвещения. Он председатель Петроградского отделения Всероссийского Союза Поэтов. Ему не ограничивают публичные выступления.

Но в душе Блока росло и усиливалось неприятие «ожидовелой» (выражение Блока) реальности. И жил он последние годы тяжело, мучительно и умер явно преждевременно. Усиливался и увеличивался набор физических, психических и духовных болезней: подагра, малокровие, неврастения, расширение вен, нервное и физическое истощение, «галлюцинации», разрушение мозга, дикие приступы безумной ярости, осознание своего бессилия и часто - могильная тоска. «Женские ножки и губки» уже мало помогали. И самое страшное – «нехватка воздуха». «Об отсутствия воздуха в России» он говорил в своей речи о Пушкине. «Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем: жизнь потеряла смысл». Он старается найти все экземпляры поэмы «Двенадцати» и все экземпляры «Скифов» и яростно уничтожает их. Ему страшно стыдно, что он это писал, что он был такой наивный дурак.

В бреду он постоянно говорил: «Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь! Я не один. Вы тоже! Мы задыхаемся. Мировая Революция превратилась в Мировую Грудную Жабу!». Для жидовласти - чем раньше Блок задохнётся, тем лучше. Не напишет ничего неприятного и опасного. «Задохнулся» Александр Блок – «серебряное солнце русской поэзии» погасло - 7 августа 1921 года.

О том, что Блок внутренне относился к процессу, который Достоевский и Крестовский называли «ЖИД ИДЁТ!», с отвращением, хотя полного и глубокого понимания этого процесса и не было, ясно говорят дневники и записные книжки Блока. По причине жидовской цензуры они долго не издавались. А потом, когда жиды поняли, что сокрытие дневников и записных книжек выдающегося русского поэта, вызывает подозрение, они издали дневники и записные книжки Блока, но с многочисленными купюрами. В 60-е годы в Ленинграде издательство «Художественная литература» выпустило 8-и томное собрание сочинений Блока, в 7-ом томе, изданном в 1963, были помещены дневники Блока. В 1965 то же издательство выпустило и «Записные книжки» Блока. Но из дневников и записных книжек этого выдающегося русского поэта жиды нагло изъяли, вырезали все те фрагменты, где Блок писал о жидах, и где Блок употреблял слово «жиды». Руководил этой операцией по изъятию из дневников и записных книжек Блока нежелательных для жидов фрагментов - ленинградский литературовед Орлов В. Н. (фактически он был главным редактором 8-и томного собрания сочинений Блока. Фактически он был «полным монополистом всего послевоенного блоковедения»). Понятно, что русская фамилия Орлов - это псевдоним для сокрытия своей настоящей фамилии. А настоящая фамилия этого богомерзкого литературоведа, «монополиста всего послевоенного блоковедения», сделавшего большой подлог, была - Шапиро.

Впервые поведал об этой наглой, богомерзкой жидовской операции по изъятию из дневников и записных книжек Блока фрагментов о жидах и со словом «жиды» Сергей Андреевич Небольсин (литературовед, переводчик, критик, кандидат филологических наук). В журнале «Наш современник» (№ 8, 1991. С. 176 - 184) была опубликована его замечательная и по тем временам сенсационная статья - «Искажённый и запрещённый Блок». Сергей Андреевич Небольсин впервые опубликовал часть фрагментов из дневников и записных книжек Александра Блока, которые были вырезаны и утаены от русского народа богомерзкими жидами. Привожу здесь некоторые фрагменты из статьи Небольсина (вырезанные жидами фрагменты выделяю в тексте жирным шрифтом):

Дневники Александра Блока

16 июня 1917:

«Зал полон народу, сзади курят, на эстраде - Чхеидзе, Зиновьев (отвратительный), Каменев, Луначарский. На том месте, где всегда торчал царский портрет, там очень красивые красные ленты (они на всех стенах и на люстрах) и рисунки двух фигур - одной воинственной, а другой - более мирной, и надписи через поле - С.С. Р. и С. Д. Мелькание, масса женщин, масса еврейских лиц, и жидовских тоже. Я сел под самой эстрадой».

4 июля 1917:

«Чем более ЖИДЫ будут пачкать лицо комиссии, несмотря даже на сопротивление «евреев», хотя и ограниченное (Блок здесь как-то разделяет жидов и «евреев»), тем более она будет топить себя в хлябях пустопорожних заседаний и вульгаризировать при помощи ЖИДКОВ, свои «идеи» (до сих пор неглубокие), - тем в более убогом виде явится комиссия перед лицом Учредительного собрания. В лучшем случае это будет явление «деловое», то есть безличное, в худшем - это будет посмешище для русских людей, которые - судить не осудят, но отвернутся и забудут» (Речь здесь идёт о Чрезвычайной Следственной комиссии, которая была создана, чтобы расследовать «преступления» царских министров).

6 июля 1917:

«…Мерзавец - Зиновьев (добавлено сверху - «сволочь»). «Это я согласен - у Зиновьева жирная, сытая, ЖИДОВСКАЯ МОРДА» (Григорий Зиновьев – соратник Ленина, будущий кровавый хозяин Петрограда, один из шести главных жидовских диктаторов России, настоящая фамилия - Радомышельский).

«Нельзя оскорблять никакой народ приспособлением, популяризацией. Вульгаризация не есть демократизация. Со временем народ всё оценит и произнесёт свой суд, жестокий и холодный, над всеми, кто считал его ниже его, кто не только из личной корысти, но и из своего еврейско-интеллигентского недомыслия хотел к нему «спуститься». Народ – наверху; кто спускается, тот проваливается. Это судьба и «тагеров» и «муравьёв» - дело только во времени» (запись сделана тоже в июле 1917).

18 июля 1917:

«Отчего (кроме лени) я скверно учился в университете? Оттого, что русские интеллигенты (профессора) руководились большей частью такими же серыми, ничем не освященными изнутри «программами», какую сегодня выдвинул Тарле, которая действительно похожа на программу торжествующего жидёнка гимназиста Павлушки и с которой сегодня уже спорили. Ничего это не говорит. От таких программ и народ наш тёмен, и интеллигенция темна».

27 июля 1917:

«История идёт, что-то творится; а ЖИДКИ - ЖИДКАМИ: упористо и смело, неустанно нюхая воздух, они приспосабливаются, чтобы НЕ творить (т. е., так как - сами лишены творчества; творчество, вот, грех для еврея), и я хорошо понимаю людей, по образу которых сам никогда не сумею и не захочу поступить и которые поступают так: слыша за спиной эти неотступные дробные шажки (и запах чесноку) - обернуться, размахнуться и ДАТЬ В ЗУБЫ, чтобы на минуту отстал со своим полуполезным, полувредным (губительным) хватанием за фалды…

Господи, когда, наконец, я отвыкну от жидовского языка и обрету вновь свой русский язык…

Усталость, лень, купание, усталость. Черно, будущего не видно, как в России».

11 января 1918:

«Жизнь - безграмотна. Жизнь - правда (Правда). Оболганная, ОЖИДОВЛЕННАЯ, обо……. - но она Правда».

14 апреля 1918:

«… улица: свиные рыла, жульничество большевиков, признанное Троцким».

22 октября 1920:

«Гвоздь вечера - И. Мандельштам, который приехал, побывав во врангелевской тюрьме. Он очень вырос. Сначала невыносимо слушать общегумилевское распевание. Постепенно привыкаешь, «ЖИДОЧЕК» прячется, виден артист».

Записные книжки Александра Блока

7 марта 1915:

«Тоска, хоть вешайся. Опять либеральный сыск. - Жиды, жиды, жиды…».

22 марта 1915:

«Телефон от госпожи «отзвук» несомненно без ера и почти несомненно - ЖИДОВКА (так как она бестактна, бездарна и так скверно говорит по-русски). Сегодня вечер в пользу «изучения жидовской жизни», где Алчевский опять поёт гнесинские выкрутасы на мои тексты».

26 апреля 1916:

«Вечером (…) к Мережковским. Перед этим заходила Л. А. – У Мережковских было тяжело и скучно. Жидовский скандал ночью в передней».

Бунин Иван Алексеевич
(1870 – 1953)

Иван Бунин не относился к числу тех проницательных русских писателей, которые понимали опасность жидов для России и Русского народа и писали об этом. Он даже не догадывался, как и десятки тысяч русских «просвещённых» интеллигентов того времени, о существовании русско-жидовского фронта. Бунин очень зависел от «общественного мнения», которое формировали жиды, захватив большую часть печати в России. Бунин даже подписал мракобесное и антирусское «Послание к русскому обществу (По поводу кровавого навета на евреев)». Абсолютно ничего не понимая в ритуальных убийствах, не изучив эту тему, не прочитав ни одной книжки по истории ритуальных убийств, не исследуя серьёзно Киевское дело об убиении жидами христианского мальчика Андрюши Ющинского, он послушно и безвольно поставил свою подпись, чтобы прекратить уголовное дело по обвинению Бейлиса и других жидов в убийстве этого христианского мальчика.

Но жидовский характер октябрьской революции (если рассматривать её в национальном аспекте) Бунин всё же немного уловил. Другое дело, что его больше пугали не жидокоммунисты, а русские мужики с окровавленными топорами.

«Не могу переносить этой жизни - физически!» - писал он тогда.

Сам Бунин, полагая себя «культурным человеком» и числясь даже в «почётных академиках» и в «больших эстетах», ненавидя «грубую» Россию: Разина, Пугачёва и русских мужиков с топорами, слово «жиды», естественно не употреблял. Но некоторые его персонажи слово «жиды» не стеснялись и не боялись употреблять, и писатель Бунин им это не запрещал.

Приведу здесь несколько фрагментов из документальной книги Ивана Бунина «Окаянные дни. Дневник писателя 1918 – 1919 гг.», изданный в Ленинграде в 1991 году. До 1991 года эта книга Бунина была запрещена жидокоммунистами.

23 февраля 1918 года (Бунин тогда ещё жил в Москве) он записал разговор двух полотёров:

• А теперь большевиков не сопрёшь. Народ ослаб. Их всего-то сто тысяч наберётся, а нас сколько миллионов и ничего не можем…

• Там ЖИДЫ все… (Стр. 13).

25 апреля 1919 года (Бунин жил уже в Одессе) он записал:

«Рассказывают, что Фельдман (большой жидовский начальник на юге России) говорил речь каким-то крестьянским «депутатам»:

- Товарищи, скоро во всём свете будет власть Советов!

И вдруг голос из толпы депутатов:

- Сего не будет!

Фельдман яростно:

- Это почему?

- ЖИДОВ не хватит!» (Стр. 49 – 50).

26 апреля Бунин записал в дневнике:

«Огромная новость. Пришли взволнованные Радецкий и Койранский.

- На Одессу идёт Григорьев.

- Какой Григорьев?

- Тот самый, что прогнал союзников из Одессы. Теперь соединился с Махно и бьёт большевиков. А на Киев идёт Зелёный. «Бей ЖИДОВ и коммунистов, за Веру и Отечество!» Я сам, так сказать, ЖИД, но пусть хоть сам дьявол придёт. Мне вчера С. говорит, что он демократ, что он против всех интервенций, вмешательств. А я ему: а чтобы вы сказали против них, если бы шёл всероссийский еврейский погром?» (Стр. 51).

28 апреля Бунин записал:

«Вообще утро большого волнения. Был Юшкевич. Очень боится еврейского погрома. Юдофобство в городе лютое. (Стр. 52).

Даль Владимир Иванович
(1801 - 1872)

Жиды всегда не любили Даля. Не любили за то, что отец его, датчанин по национальности, совсем обрусел в России, а у самого Даля кровь, хотя и смешанная (датская, французская, немецкая и славянская), но по духу он был больше русский, чем многие, которые имеют чисто русскую кровь. Когда в печати стал обсуждаться нервно вопрос о немцах Прибалтики, немцы Дерпта строго «попросили» Даля определиться: немец он или русский?

Даль ответил: «Ни прозвание, ни вероисповедание, ни сама кровь предков не делают человека принадлежностью той или другой народности. Дух, душа человека – вот где надо искать принадлежность его к тому или другому народу. Чем же можно определить принадлежность духа? Конечно, проявлением духа - мыслью. Кто на каком языке думает, тот тому народу и принадлежит. Я думаю по-русски». Не все, конечно, согласятся с таким определением, национальность определяется совокупностью многих признаков, но для человека со смешанной кровью, признак указанный Далем, является основным. «Дух, душа человека - вот где надо искать принадлежность человека к тому или другому народу». И, конечно, Даль не был против, чтобы было ещё больше признаков национальности, связывающих его с Россией. И когда он услышал от любителей древностей, что «Дали по происхождению – славяне», он был чрезвычайно рад.

Жидам не нравилось и не нравится и его отношение к православной религии. По вероисповеданию он формально был лютеранин, ну и оставался бы таковым, хотя, по жидовским понятиям, быть лютеранином - тоже плохо. И потому, что лютеранство - «это тоже мерзкое христианство», и потому, что Лютер яростно ненавидел жидов. Но Даль имел намерение перейти в православие. «Наше лютеранство, - говорил он, – дальше всех забрело в дичь и глушь». Он говорил, что даже русские старообрядцы «несравненно ближе к христианству, чем лютеране». Лютер - «головорез». Лютер говорил: «верь и спасёшься!». Добрых дел, получается, делать не надо. Но добрые дела - это «самое главное». «Россия погибнет, – говорил Даль, – когда в ней исчезнет православие».

На Ваганьковском кладбище Даль как-то раз признался Мельникову-Печерскому, что он очень желал бы, чтобы его здесь похоронили.

- Но вас не пустят!

- Пустят. Я умру православным по форме, хотя уже с юности был православным по вероисповеданию.

И незадолго до смерти Даль действительно перешёл официально в православие, стал православным не только по духу, но и по форме .

Есть и ещё один важный признак национальности: какой народ больше любишь, какому народу служишь. Так вот Даль, что также весьма раздражало и раздражает жидов, всю свою жизнь любил русский народ и Россию и добросовестно, честно и талантливо служил русскому народу и России. Он был в восхищении от живого русского языка. По этой причине писал и сказки, и рассказы. «Не сказки сами по себе были мне важны, а русское слово, которое было у нас в таком загоне, что ему нельзя было показаться в люди без особого предлога и повода - сказки и послужили предлогом…».

«Даль, - писал Мельников-Печерский, - выковывал золото из скрытых рудников народного языка, быта и выставлял его миру напоказ. Золотая руда, добытая Далем, – это его «Толковый словарь живого Великорусского языка», сборники его пословиц и поговорок». Его «Толковый словарь» - это гигантский труд. Даль составлял его почти 50 лет, до самой своей смерти. Задача стратегов жидофашизма – укоротить жизнь русского языка и жизнь русского народа, а Даль своим Словарём продлевал и жизнь русского языка, и жизнь русского народа. Не любили и не любят жиды Даля и за то, что он упорно употреблял слов «жиды» и наполнил свой Словарь и свой сборник о пословицах и поговорках русского народа десятками неприятных пословиц и поговорок «про жидов». Не любили и не любят его жиды и за то, что в его Словаре есть неприятное слово «жид», но вовсе нет слова «еврей», ибо русский народ два тысячелетия слово «еврей» почти совсем не употреблял.

Но особенно жиды не любили и не любят Даля, точнее ненавидели и ненавидят Даля за его правдивую книжку о жидовских ритуальных убийствах. Мало кто ещё знает из русских людей, что в 1841 году Владимир Иванович Даль начал работать в МВД Российской империи чиновником особых поручений при министре Л. А. Перовском. Рост жидовских ритуальных убийств в западной части России весьма обеспокоил и руководителя МВД графа Перовского и императора Николая Пе6рвого. Требовалось в этой теме подробно разобраться. Вот тогда министр Перовский, зная добросовестность и честность Даля (они раньше вместе работали в Оренбурге), и поручил ему исследовать эту тему и написать подробный отчёт для МВД, Сената и императора. Даль получил доступ ко всем архивам МВД о ритуальных убийствах и успел познакомиться со многими важными секретными документами, которых ныне уже нет. В 1862 г. большой пожар уничтожил много ценных бумаг МВД.

В 1844 по приказу министра МВД графа Перовского и была напечатана книга Даля «Розыскание об убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их». Уже само название книги раздражало и раздражает жидов. И тем более раздражало и раздражает содержание книги и выводы Даля. По понятиям жидов, такие книги нельзя писать и печатать в «просвещённой стране». В переводе с жидовского языка на русский, - в «ожидовелой, или ожидовлённой стране».

Книга Владимира Ивановича Даля «Розыскание об убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их», естественно, после 1917 была запрещена жидами. Но не всё жидам Пурим. После 1991 года стали появляться, хотя и небольшими тиражами, отдельные издания этой книги. В книжные магазины эта книга Даля, конечно, не поступала, магазины её не брали, опасаясь репрессий. А от уличных торговцев наиболее ретивые и тупые менты, холуи жидовские, даже отнимали эту книгу как «русскую фашистскую литературу». Но в 1995 исследование Даля «Розыскание об убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их» было напечатано, к негодованию жидов, в Санкт-Петербурге издательством «София» в сборнике «Кровь в верованиях и суевериях человечества» тиражом в 10 тысяч экземпляров. Книга вышла без купюр. К негодованию жидов, эта книга поступила и во многие книжные магазины России.

Но жиды ещё рыпаются и стремятся напакостить нам. 14 июня 2002 г. на пленарном заседании Государственной Думы жид-депутат А. Ю. Вульф (от фракции «Союза правых сил») стал вопить, что книгу Даля о жидовских ритуальных убийствах надо объявить «фашистской» и запретить. Но большинство депутатов игнорировало это мракобесное предложение жида Вульфа.

В этом очерке я привожу фрагменты из книги Владимира Ивановича Даля «Розыскание об убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их», изданной в Петербурге в 1913 году под названием «Ритуальные убийства»:

«У всех народов, где только проживают евреи, - так начинает свою книгу Владимир Иванович Даль, - существует с незапамятных времён поверье или предание, что ЖИДЫ умерщвляют мученически христианских младенцев, нуждаясь для каких-то таинственных обрядов в невинной христианской крови… И не один только глас народа обвиняет евреев в таком ужасном деле. Они многократно обвинялись в том и пред судом. Большой частью собственного их признания не было, несмотря ни на какие улики. Но были и такие примеры, где ЖИДЫ были изобличены и сами сознались» (Стр. 3 – 4).

«Слабое, неудовлетворительное розыскание следователей, разные ухищрения и уловки жидов, наглое и упорное запирательство их, нередко подкуп, уверенность большой части образованных людей, что обвинение это есть гнусная клевета и, наконец, человеколюбие уголовных законов наших не только спасали евреев доселе каждый раз от заслуженной казни, но они (жиды) почти всегда успевали обвинить уличителей своих, кои были наказываемы за них, и успели исходатайствовать в 1817 году Высочайшее повеление (от 28-го февраля, объявленное 6-ого марта), коим запрещено даже подозревать жидов в подобном преступлении, а мнение, будто жиды нуждаются в крови христианской, названо предрассудком. Между тем, рассмотрение некоторых текстов тайного учения талмудистов обнаруживает сбыточность сего изуверства, а беспристрастный взгляд на самые делопроизводства, бывшие в подобных случаях, убеждают несомненно в истине действительности их» (Стр. 6).

«Полные талмуды, без пробелов, искали убежище (издавались) в польских владениях, где жиды вообще жили свободнее и надзор за ними был слабее. Сюда же скрывались изуверные, упорные жиды, в сих краях гнездятся они и поныне, тогда как просвещение и надзор значительно изменили прочих европейских жидов и смягчили их нравы» (Стр. 10).

«Пикульский объясняет далее, для чего ЖИДАМ нужна кровь христианского младенца: в известный день изуверы обмазывают ею двери какого-либо христианина; новобрачным дают яйцо с этой кровью; при похоронах мажут тела покойника яичным белком с кровью; в мацу или опресноки кладут несколько этой крови и сохраняют часть опресноков в синагоге, до добытия свежей крови, размачивая в воде и употребляя вместо крови, когда не удаётся достать младенца» (Стр. 20).

В своём исследовании Владимир Иванович Даль приводит около 150 примеров убиения христианских детей жидами-изуверами в Европе, в том числе и в западной части Российской империи, после присоединения утраченных русских земель, оккупированных поляками и жидами. Я приведу здесь полтора десятка примеров, чтобы дать картину:

«В царствие Фоки жиды были изгнаны из Антиохии за то, что умертвили, по изуверству, поносною смертью епископа Анастасия и убили много христиан» (Стр. 37).

«В киевских пещерах почивают доныне мощи преподобного Евстратия, коего память празднуется 28-го марта. В Патерике… говорится, что святой угодник был киевлянин, взят в плен половцами при нашествии хана Боняка в 1096 году, продан в Корсунь жиду, который повёрг его разным мукам и, наконец, к празднику Пасхи своей распял его на кресте, а потом бросил в море. Тут нашли тело его русские христиане и привезли в Киев» (Стр. 38).

«В Брае (во Франции) жиды подкупом получили позволение казнить христианина, под предлогом, что он разбойник и убийца; они надели на него железную корону, секли его розгами и распяли» (Стр. 38).

«В 1250 году в Арагонии жиды распяли во время своей Пасхи семилетнего ребёнка» (Стр. 40).

«В 1257 году в Лондоне жиды принесли в жертву на праздник Пасхи христианского младенца» (Стр. 40).

«В Губерлине (в Германии) в 1331 году жиды распяли на кресте ребёнка, за что заперты, были все в один жидовский дом и сожжены» (Стр. 41).

«В 1401 году в Швабии народ восстал по поводу умерщвления жидами двух христианских детей, купленных у какой-то женщины, - запер всех жидов вместе с нею в синагогу и сжёг их там живых» (Стр. 41 – 42).

«В 1407 году в Кракове, при короле Ягелле, народ возмутился по случаю умерщвления евреями ребёнка, убил много жидов, опустошил и выжег их дома и выгнал всех из города» (Стр. 42).

«В 1486 в Регенсбурге найдено в одном жидовском погребе шесть трупов христианских младенцев» (Стр. 43).

«Происшествие в Триесте описано во всей подробности. Трёхлетний ребёнок Симон был убит в четверг на Страстной неделе, и жители поклонялись ему как мученику. Жид Товий принёс его в школу; тут зажали ему рот, держали за руки и за ноги, вырезали кусочек из правой щеки, кололи большими иглами по всему телу и, собрав кровь его, тотчас же положили в опресноки. Жиды ругались над ребёнком, называли его Иисусом Христом, и бросили труп в воду. Родители нашли труп и донесли об этом властям… На могилу мученика ходили на поклонение, и мученик вскоре приобрел имя праведника» (Стр. 43).

«В 1509 году в Боссинге (в Венгрии) жиды замучили ребёнка, украденного ими у одного колесника, и, исколов по всему телу, выпустили кровь, а труп кинули за город. Виновные сознались под пыткой и казнены» (Стр. 44).

«В 1571 году жиды в Германии содрали кожу с одного христианина, по имени Брагадин, и мученически умертвили его» (Стр. 46).

«В 1610 году в Сташеве (в Польше) еврей Шмуль украл младенца и продал его в Шидловец, где жиды были схвачены в то самое время, когда истязали свою жертву. Евреев четвертовали» (Стр. 49).

«В 1660 году в Тунгухе (в Германии) жиды на Пасху зарезали христианского ребёнка, за что были сожжены 15 человек» (Стр. 51).

«В 1697 году в Вильне несколько жидов за мученическое убийство младенцев были казнены» (Стр. 53).

«В Страстную пятницу 20-го апреля 1753 года в деревне Маркова Вольница жиды поймали вечером трёхлетнего младенца Стефана Студзитского, унесли его в корчму, поили мёдом и кормили хлебом, размоченном в водке, отчего ребёнок заснул и лежал спокойно за печкой. В ночь на светлое Воскресение жиды собрались в корчме, завязали ребёнку глаза, зажали рот клещами, и, держа над лоханью, кололи со всех сторон острыми гвоздями, качая и приподнимая для лучшего истечения крови. Когда страдалец испустил дух, то труп его был отнесён в лесок, где он был найден на другой же день. По очевидным уликам, еврейки Брейна и Фружа, без пытки, сознались в этом убийстве, а мужья их были в этом уличены и также, без пытки, сознались. Затем прочие были преданы пытке и, повинившись, сделали столь подробное описание этого злодейского преступления, что, уж конечно, не могло оставаться никакого более сомнения. Евреи были казнены жестокою смертью в Житомире: раввину полоцкому и пяти другим жидам сожжены под виселицею руки, обмотанные смолистой пенькой, вырезаны по три ремня из спины, а потом они были четвертованы, головы посажены на кол, а тела повешены; пятеро других просто четвертованы, головы посажены на кол, а тела повешены; один, принявший святое крещение, обезглавлен. В то время была написана картина, изображающая труп младенца Студзитского, в том самом виде, как он был найден, исколотый по всему телу. Подлинная картина, вероятно, цела ещё доныне; она хранилась у архиепископа львовского» (Стр. 54).

«В 1827 году, около Пасхи, в деревне помещика Дамми (Виленская губерния, Тельшевский уезд) пропал без вести семилетней мальчик Пиотрович. Пастух Жуховский объявил, что видел сам, как жиды поймали ребёнка в поле и увезли; труп найден был впоследствии искажённый точно таким образом, как во всех подобных случаях; жиды, путаясь при допросах, делали ложные показания, снова их отменяли и наконец изобличены в злодеянии этом настолько, насколько можно уличить людей, не имеющих в оправдание ничего, кроме голословного запирательства. Несмотря на то, что в этом случае был даже один посторонний свидетель, помянутый пастух, жиды были оставлены в подозрении… К этому должно ещё присовокупить, что два жида, кои начали было признаваться, найдены мёртвыми: один убитым, под мостом, другой отравленным» (Стр. 63).

«В 1827 году, за два дня до Пасхи, пропал ребёнок в Варшаве; подозрение пало на жидов, следы были открыты, и ребёнок, вопреки уверений и отрицательства жида – хозяина дома, отыскан у него в сундуке… Жиды отделались уверением, что они сделали это для шутки» (Стр. 63).

22 апреля 1823 года в Велиже пропал солдатский сын Фёдор Емельянов. Было ему тогда всего три с половиной года. Труп его нашли через неделю в лесу. Владимир Иванович Даль в своей книге очень подробно, на основании следственных материалов, описал убиение жидами этого бедного мальчика:

«Они (русские бабы) принесли мальчика из каморки, раздели его по приказанию жидов и положили на стол; еврей Поселенный сделал обрезание, а Шифра Берлин остригла ему ногти вплоть к мясу. В это время Козловская возвратилась из питейной конторы; Славка вышла было к ней в сени, но, заметив, что она уже видела кое-что, позвала её в комнату, где жиды стращали её, что если она где-нибудь проговорится, то с нею сделают то же, что с мальчиком; она поклялась, что будет молчать. Затем продолжили: Терентьева держала ребёнка над тазом, Максимова обмывала его; положили головою вперёд в бочку, в которой половина дна вынималась; Иосель заложил опять дно, стал катать бочку по полу с Терентьевой, потом все делали то же самое, сменяясь по двое, часа два; ребёнка вынули красного, как обожжённого. Терентьева завернула его и положила на стол; все три бабы оделись в жидовское платье, понесли ребёнка, завязав ему рот платком в школу, а жиды пошли за ними. В школе застали они толпу жидов, положили мальчика на стол, в корыто, развязав ему рот; тут Орлик Девирц распоряжался; Поселенный подал ремни, Терентьева связала мальчику ноги под коленями, но слабо, и Поселенный сам перетянул их потуже. Терентьевой велели ударить мальчика по щекам, а за нею все прочие сделали то же; подали большой, острый и светлый гвоздь и велели ей же уколоть ребёнка в висок и в бок; потом Максимова, Козловская, Иосель и один за другим все жиды и жидовки делали то же. Между тем Козловскую повели к заповедям в шкапике и обратили в жидовскую веру, назвав Лыей.

Орлик поворачивал в корытце младенца, который сперва кричал, а потом смолк, смотрел на всех и тяжело вздыхал. Он вскоре истёк кровью и испустил дух. Терентьева вынула его, развязала ему ноги, держала над другим корытом, стоявшим на полу; Козловская подавала бутылки с водой, Иосель обливал мальчика, а Максимова обмывала. Когда крови ничего не было на теле, а только остались видны раночки, величиною в горошину, то велели одеть и обуть труп и положили на стол. Иосель повёл всех трёх баб к шкапику и сказал: «так как все они приняли еврейскую веру, то должны по ней клясться», и читал им большую жидовскую книгу.

Затем жиды ругались над похищенными Терентьевой из Ильинской церкви антиминсом, плевали на него, топтали ногами и пр.

Между тем начинало светать; Терентьева и Максимова боялись нести мальчика на реку, где иногда рано бывает народ, и потому понесли его в лес, на болото, у Гутурова Крыжа, где он и найден. По уходе их, Иосель налил крови в одну бутылку и велел Козловской отнести к Славке; остальная кровь была оставлена в корытце, в школе; возвращаясь из леса, Терентьева и Максимова встретили Иоселя сам-друг в парной бричке; они поехали наблюдать за бабами, и Иосель сошёл с брички и посмотрел, где ими труп был положен; потом жиды опять ускакали в город. Мирка напоила обеих баб вином, Славка дала денег и уговаривала, чтобы пьяные, поссорясь, не проговорились: евреи все отопрутся, сказала она, а вы одни будете виноваты. Обе сняли с себя жидовское платье и пошли домой.

Вечером Фратка, жена цирюльника Орлика, напоила Терентьеву, одела её в жидовское платье и повела в школу. Все те же жиды и жидовки были там, а притом и Козловская. Корытце с кровью стояло ещё на столе, а подле две пустые бутылки, в коих накануне приносили воду для обмывки, отправив уже третью бутылку к Славке. Тут же лежал свёрсток холста. Пришла Ханна с Максимовой, которая принесла ещё бутылку, чарку и воронку. Терентьева размешала кровь лопаточкой, а Иосель разлил её чаркой, через воронку, в бутылки и в небольшой, вплоть сбитый обручами, бочоночек, который был подан Орликом. В остатке крови намочили аршина два холста, велели Терентьевой выкрутить его, расправить и проветрить. Иосель потом искрошил его на маленькие лоскутья; Орлик макал гвоздь в остаток крови, капал на каждый лоскуток и разводил на нём разводы, и каждому дали по лоскутку, равно и трём русским бабам. Все разошлись: Максимова понесла за Цетлиными одну бутылку; Козловская за Берлиными две, а Терентьева за Орликом бочонок. Максимова отдала лоскуток свой впоследствии Ханне; Козловская потеряла его, а Терентьева сказала, что он должен быть у неё в китайчатом кармане, который передан ею на сохранение, с другими вещами, солдатке Ивановой, когда взята была под стражу. Следователи немедленно отправились туда, и нашли в указанном месте треугольный лоскуток холста, красноватый и признанный всеми тремя раскаявшимися бабами за тот самый, о коем они говорили.

В доме Берлина, Цетлина и в школе все три женщины порознь показали вполне согласно со словами их, где, как и что делалось; подробности и местность, где совершено было ужасное преступление, смущали их сильно, и они едва могли говорить.

Фратка сказала Терентьевой, что кровавым лоскутком протирают глаза новорожденным, а кровь кладут в мацу (в опресноки). Это вполне согласно со многими помещёнными выше сведениями и с показаниями по случаю подобных происшествий. На другой год после того сама Терентьева пекла с Фраткою и с другими жидовками мацу с этой кровью. Максимова подробно описывает, как делала то же у Ханны, размочив засохшую в бутылке кровь и смешав с шафранным настоем. Ханна положила также немного крови этой в мёд, который пили. Козловская говорит, что то же самое делали у Берлиных: вытряхнули из бутылки сухую кровь, растёрли и высыпали в шафранный настой, который вылили в тесто.

Генерал-майор Шкурин, взял с собою Терентьеву и Максимову и поехал в Витебск и в Лезну, куда они возили кровь. Максимова указала в Витебске дом, куда с Мовшей Беленицким привезла кровь, и узнала хозяина» (Стр. 87 – 92).

«Рассмотрев весь этот род ужасных случаев и возмущающих душу происшествий, частью доказанных исторически и юридически, – обвинение ЖИДОВ в мученическом умерщвлении к Пасхе христианских мальчиков невозможно считать призраком и суеверием, а должно убедиться, что обвинение это основательно, как равно и общее мнение об употреблении ими крови сих мучеников для каких-то таинственных чар» (Стр. 120).

«Откуда ж эти одинаковым образом и умышленно искажённые трупы невинных ребят? Почему их находят только там, где есть ЖИДЫ? Почему это всегда дети христиан? И, наконец, почему случаи эти всегда бывали исключительно или около самой Пасхи?» (Стр. 123).

«Не подлежит, однако же, никакому сомнению, что они (изуверские обряды жидовских сектантов) никогда не исчезали вовсе, со времени распространения христианства, и что поныне появляются от времени до времени между жидами фанатики и каббалистические знахари, которые, с этою двоякою целью, посягают на мученическое убиение христианского младенца и употребляют кровь его с мистически-религиозною и мнимо-волшебною целью. Польша и западные губернии наши, служащие со времени средних веков убежищем закоренелого и невежественного жидовства, представляют и поныне самое большое число примеров подобного изуверства, особенно губерния Витебская, где секта хасидов значительно распространилась» (Стр. 127).

В этой своей книге «Розыскание об убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их», в книге толщиной всего в 122 страницы, Владимир Иванович Даль употребляет слов «ЖИДЫ» около 190 (!) раз. Даль знал, что эта его служебная записка предназначена для самых высших чинов МВД, Сената и для самого императора Николая Первого и членов его семьи. Но Даль не посчитал нужным заменять слово «жиды» на слово «евреи». И что интересно, книжку эту весьма высоко оценил и министр МВД граф Л. Перовский, и сам император Николай Первый.

Ну а тем господам, кто, полагая себя «культурными», «просвещёнными» и «политкорректными» людьми (а некоторые из них кандидаты, доктора и академики лингвистической науки), всё же не могут удержаться, чтобы не осудить Даля за такое количество слова «жиды», могу сказать лишь одно: «Не вам, господа, судить великого Даля. В культурном отношении, в знании Русского языка Владимир Иванович Даль, как Гулливер, возвышается над вами, лилипутами».

Марина Цветаева
(1892 – 1941)

Не боялась употреблять слово «жиды» и Марина Цветаева.

Об этом поведал в газете «День» (№ 46. 1992 год) Станислав Грибанов в подборке материалов «Не черносотенец – горностай…»

Он писал: «в конце 80-х годов на книжном рынке появилось достаточно много и «Сочинений», и «Избранных» Марины Цветаевой. Но вот деталь: упорно не замечают почему-то её «Вольный проезд». Очерк этот был опубликован ещё в 1924 в Париже. И с тех пор нигде не появлялся. У нас, правда, проскочил однажды в журнале «Простор»: это казахи сделали попытку вернуть России наследие поэта. Но подрезали тот очерк, пригладили, причесали тоже, видно, профессиональные мастера.

Полностью, без купюр, «Вольный проезд» Марины Цветаевой удался в канун её 100-летия да и то лишь в учебном пособии для студентов-словесников.

Что же до сих пор смущает и так настораживает издателей и составителей цветаевских сборников? Что это за «проезд» такой тревожный, в чём его «вольности»?

Как то с пропуском отдела изобразительных искусств Марина Цветаева отправилась в Тамбовскую губернию «для изучения кустарных вышивок» – за пшеном. По дороге её чуть не выбросили красноармейцы, потом выяснилось, что она попала в реквизиционный отряд, и вот… Привожу несколько строк из горестных зарисовок осени 1918-го».

«Станция Усмань. 12-й час ночи.

Приезд. Чайная. Ломящиеся столы. Наганы, пулемётные ленты, сплошная кожаная утварь. Веселы, угощают. Мы, чествуемые, все без сапог, – идя со станции, чуть не потонули…

Опричники: еврей со слитком золота на шее, еврей-семьянин («если есть Бог, он мне не мешает, если нет – тоже не мешает»), «грузин» с Триумфальной площади в красной черкеске, за гривенник зарежет мать.

Хозяйка (жена того опричника со слитком) – маленькая (мизгирь!) наичернющая евреечка, «обожающая» золотые вещи и шёлковые материи.

- Это у вас платиновые кольца?

- Нет, серебряные.

- Так зачем же вы носите?

- Люблю.

- А золотых у вас нет?

- Нет, есть, но я вообще не люблю золота: грубо, явно…

- Ах, что вы говорите! Золото – это ведь самый благородный металл. Всякая война, мне Иося говорил, ведётся из-за золота.

(Я мысленно: «Как и всякая революция!»)

Марина Ивановна вспоминает, как за тридцать вёрст по стриженому полю ходила в деревню ситец на крупу менять, как у «хозяйки» – жены Иоси Каплана, руководившего реквизиционным отрядом, посуду и полы в избе мыла; как однажды «хозяйка» наклонилась над чем-то, и из-за пазухи у неё выпала стопка золота, со звоном раскатившись по комнате…

С реквизиции и лжи, как Цветаева пишет – с разбоя «опричники» приходили усталые, потные, злые. «Мы с хозяйкой мигом бросаемся накрывать. Суп с петухом, каша, блины, яичница. Едят сначала молча. Под лаской масла и сала лбы разглаживаются, глаза увлажняются. После грабежа – дележ впечатлениями (вещественный дележ на месте)».

Однажды в разговор вмешали Бога. «Кто начал – не помню, – пишет Марина Ивановна. – Помню только свой голос: «Господи, если его нет – за что же вы его так ненавидите?..»

И вот как повернулся для Цветаевой тот разговор.

«Левит. Это пережитки буржуазного строя. Ваши колокола мы перельём на памятники.

Я. Марксу.

Острый взгляд. Вот именно.

Я. И убиенному Урицкому. Я, кстати, знала его убийцу. (Подскок. Выдерживаю паузу.) Как же – вместе в песок играли: Каннегиссер Леонид.

Левит. Поздравляю вас, товарищ, с такими играми!

Я (досказывая). Еврей.

Левит (вскипая). Ну, это к делу не относится!

Тёща (не поняв). Кого жиды убили?

Я. Урицкого, начальника Петербургской Чрезвычайки.

Тёща. Ну, значит, свои повздорили. Впрочем, это между жидами редкость, у них это, наоборот, один другого покрывает, кум обжёгся – сват дует, ей-Богу!

Левит (ко мне). Ну и что же, товарищ, дальше?

Я. А дальше покушение на Ленина. Тоже еврейка (обращаясь к хозяину, любезно). Ваша однофамилица – Каплан.

Левит (перехватывает ответ Каплана). И что же вы этим хотите доказать?

Я. Что евреи, как и русские, разные бывают.

Левит (вскакивая). Я, товарищ, не понимаю: или я не своими ушами слышу, или ваш язык не то произносит. Вы сейчас находитесь на реквизиционном пункте, станция Усмань, у действительного члена РКП товарища Каплана.

Я. Под портретом Маркса…

Левит. И тем не менее вы…

Я. И тем не менее я. Отчего же не обменяться мнениями?

Кто из солдат. А это правильно товарищ говорит. Какая же свобода слова, если ты и икнуть по-своему не смеешь! И ничего товарищ особенного не заявляли: только что жид жида уложил, это мы и без того знаем.

Левит. Товарищ Кузнецов, прошу вас взять своё оскорбление обратно!

Кузнецов. Какое такое оскорбление?

Левит. Вы изволили выразиться про идейную жертву – жид?!

Кузнецов. Да вы, товарищ, потише, я сам член Коммунистической партии, а что я «жид» сказал – у меня привычка такая!

Тёща (Левиту). Да что ж это вы, голубчик, всхорохорились? Подумаешь – «жид». Да у нас вся Москва жидом выражается – и никакие ваши декреты запретные не помогут! Потому и жид, что Христа распял!

Левит. Хрисс-та-а?!! – Как хлыст полоснул. Как хлыстом полоснули. Вскакивает. Ноздри горбатого носа пляшут. – Так вы вот каких убеждений, Так вы вот за какими продуктами по губерниям ездите! (К свахе). Это и к вам, товарищ, относится! (Опять мне). Пропаганду вести? Погромы подстраивать? Советскую власть раскачивать! Да я вас!.. Да я вас в одну сотую долю секунды…

Сваха. А не испугалась! А сын-то у меня на что же? Самый что ни на есть большевик, почище вас будет! Ишь – расходился! Вот только Кольки моего нет, а то показал бы вам, как на почтенную вдову змеем шипеть! Пятьдесят лет живу – такого страма…

Хозяйка. Мадам! Мадам! Успокойтесь! Товарищ Левит пошутил, товарищ всегда так шутит! Да сами посудите…

Сваха (отмахиваясь). И судить не хочу, и шутить не хочу. Надоела мне ваша новая жизнь! Был Николашка – были у нас хлеб да каша, а теперь за кашей за этой – прости Господи! – как пёс, язык высуня, 30 вёрст по грязи омахиваем…»

В тот вечер Марина Цветаева познакомится с «живым Стенкой Разиным». Солдат, спасший знамя, с двумя царскими Георгиями на груди, тоже вот оказался в отряде реквизиторов Каплана. «После тёщ, свах, пшен, помойных вёдер, наганов, Марксов – этот луч (голос), ударяющий в эту синь (глаза!)», – напишет потом Цветаева, а утром ей придётся спешно оставить и Разина, и отряд, и станцию Усмань…

«М. И., сматывайтесь – и айда! Что вы здесь с тёщей наговорили? Полночи его работал. Этот, в красной черкеске, в бешенстве! Наврал, что вы и с Лениным, и с Троцким, что вы им все очки втирали, что вы тайно командированы, чёрт знает, чего наплёл! Да иначе и не вывез бы! Контрреволюция, орёт, юдофобство…»

Уже на девятом месяце Великого Октября вожди его родили декрет о борьбе с антисемитизмом, «Совет Народных комиссаров объявляет антисемитское движение гибелью для дела рабочей и крестьянской революции» – настораживал документ. Вот Марии Ивановне Цветаевой и пришлось так срочно ретироваться после «обмена мнениями» с реквизитором Иосей Капланом, далеко не всем тогда это удавалось…»

«Дом у Старого Пимена»… Очерк этот почти во всех советских изданиях выходил также общипанным, повырезанным.

В Ste-Genevieve-des Bois, в Русском доме была польская женская родня Марины: три старушки – две двоюродных сестры её матери (60 лет) и их мать (83 лет). Марина узнала об отце прадеда: Александр Бернацкий жил 118 лет. Прадед – Лука Бернацкий – жил 94 года.

«Зато все женщины (все Марии, я – первая Марина) умирали молодые: прабабка (графиня) Ледуховская (я – её двойник), породив семерых детей, умерла до 30 лет, моя бабушка Мария Лукинична Бернацкая, – 22 лет, моя мать, Мария Александровна Цветаева, – 34 лет. Многое и другое узнала, что брат моей прабабки был кардиналом и даже один из двух кандидатов папы. В Риме его гробница, та старушка (мне рассказывающая) видела.

А про деда Мейна узнала, что он не только не был еврей (как сейчас, желая меня «дискредитировать», пустили слух в эмиграции), а самый настоящий русский немец, к тому же редактор московской газеты – кажется, «Голос».

…Узнала, что семья (с самого того 118-летнего Александра) была страшно бедная, что «паныч» (прадед Лука), идя учиться в соседнее село к дьячку, снимал сапоги и надевал их только у входа в деревню, а умер «при всех орденах» и с пенсией, «по орденам», в 6000 рублей.

…Все они моим приездом были счастливы, очевидно, почуяв во мне свою, бернацкую, а не мейневскую («немцеву») кровь.

Кстати, в полной невинности, говорят – «жиды», а когда я мягко сказала, что в моём муже есть еврейская кровь, - та старая бабушка: «А жиды разные бывают». Тут я не стала спорить».

В 1941 году в СССР, в деревенском домике, от тоски, одиночества и нищеты Марина Ивановна Цветаева повесилась

===========================

И в довесок, "на посошок" - весьма забавный отрывок из мемуаров Фаддея Булгарина "Похищение жидовки" - https://cont.ws/post/361120