Владимир Богомолов первым ввел документы в ткань художественного повествования.
Военная проза Владимира Богомолова (1924-2003) схожа с прозой Константина Симонова. В ней нет васильевских динамичности и речевой выразительности, сочности, она выглядит суховато-рассудочной. Но стремясь предельно точно объяснить все, что думает или делает человек на войне, Богомолов делает это так, что проза его полна все тем же "внутренним горением", эмоционально и энергетически напряжена. И потому тоже сплошь и рядом трагична.
Обжигающая память
Вот повесть "Зося" (1967): начштаба выведенного на отдых и пополнение мотострелкового батальона заполняет 203 (двести три) бланка похоронок. И неизбежно "погружается в воспоминания"...
..."Опять я слышал, как, лежа с оторванными ногами на минном поле, кричал, истекая кровью, мой связной Коля Брагин, славный и привязчивый деревенский паренек, единственный кормилец разбитой параличом матери.
Я снова видел, как через пустошь на окраине Могилева, увлекая за собой бойцов и силясь преодолеть возрастную одышку, бежал впереди всех пожилой и мудрый человек, в прошлом инженер-механик, парторг батальона лейтенант Ломакин, и падал на самом всполье, разрезанный пулеметной очередью. [...] И снова... И опять... И вновь..."
"Страшно было подумать, сколько надежд и ожиданий разом оборвут эти сероватые бумажки с одинаковым стандартным сообщением: "...В бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив мужество и героизм... был убит"...
И нельзя даже сообщить точное место захоронения: "в ходе наступления мы оставляли убитых похоронным командам стрелковых дивизий"...
Вот рассказ "Сердца моего боль" (1963): войны уже нет, но "15 сентября - день рождения Петьки Юдина", и "каждый год в этот вечер его родители собирают уцелевших друзей его детства.
Приходят взрослые сорокалетние люди, но пьют не вино, а чай с конфетами, песочным тортом и яблочным пирогом - с тем, что более всего любил Петька.
Все делается так, как было и до войны, когда в этой комнате шумел, смеялся и командовал лобастый жизнерадостный мальчишка, убитый где-то под Ростовом и даже не похороненный в сумятице панического отступления"...
Вот концовка повести "Иван" (1957) - где Богомолов уже начинает делать то, чего до него не делали: передавать прозу и трагедию войны языком документов:
"...Задержанный 21 декабря 1943 года "русский, школьник 10-12 лет, лежавший в снегу и наблюдавший за движением эшелонов на участке Калинковичи - Клинск", "в соответствии с директивой Верховного командования вооруженными силами от 11 ноября 1942 года расстрелян 25.12.1943 в 6.55".
Энциклопедия фронтовой жизни
Владимир Богомолов долгие годы настойчиво собирал информацию о войне, обо всех ее сторонах. Расспрашивал в мельчайших деталях фронтовиков, работал в архивах, изучил множество армейских документов - текстом которых стал дополнять свою прозу.
И выдал в 1974 году роман "В августе сорок четвертого" (другие названия: «Убиты при задержании…», «Возьми их всех!.», «Момент истины», «Чрезвычайный розыск: В августе сорок четвёртого»), которым навсегда запечатлел свое имя в истории русской литературы образом капитана Алёхина.
Это не просто военный детектив, а информативнейшая книга о "советской государственной и военной машине сорок четвертого года" (как абсолютно точно расценил ее тот же Симонов).
Дмитрий Быков о художественных особенностях романа: «… в этой книге подкупает её деловитая, будничная интонация. Ни слова о героизме, но зато в ней, собственно говоря, три слоя, и это как раз делает её такой читабельной, сложной и увлекательной. Первый слой ― это документы. Документов много, частью они Богомоловым вымышлены, частью стилизованы, частью это документы подлинные, добытые им за время десятилетней пристальнейшей работы в архивах. Второй слой ― это повествование от автора, и это повествование тоже подчеркнуто нейтрально и чрезвычайно плотно, насыщено, абсолютно лишено лишнего. Это такая голая проза, скелет прозы. А вот третий ― это внутренние монологи героев, и вот эти внутренние монологи написаны джойсовским методом. И особенно поразительны вот эти двадцать страниц, на которых внутренний монолог Алехина во время пятиминутного досмотра документов Мищенко»
Где и фронтовой продсклад - "кладовщики, этот беспокойный полустроевой люд, более чем кто-либо исполненный сознания своей значительности и необходимости на войне", "солдаты в перепачканных мукой гимнастерках, что таскали ящики и мешки на весы", начсклада, спросивший, "по армейскому обыкновению", посетителя-офицера, "не хочет ли он поесть", обмундировка шофера-ефрейтора: "грязные, промасленные шаровары и гимнастерка с солдатскими [а не ефрейторскими. - Авт.] погонами", "старые, с порыжевшими голяшками хромовые сапоги [положенные только офицерам. - Авт.]"...
И "массированная отгрузка с заводов 530 танков и 280 самоходно-артиллерийских установок 1-му Прибалтийскому фронту", "литерные эшелоны серии "К", подлежащие особому контролю отдела оперативных перевозок Генерального штаба. Им будут давать "зеленую улицу" от Урала и до Прибалтики, будут гнать безостановочно, "на проход" даже через большие станции, а на узловых для них обязаны держать наготове под парами лучшие, самые мощные локомотивы. Конечный пункт назначения этих эшелонов не положено знать даже военным комендантам и начальникам передвижения войск на дорогах, не говоря уже о сопровождающих"...
И разведрота - неполного состава, 49 человек, но "почти все с наградами, многие с нашивками за ранения; ни одного в обмотках, как в стрелковых подразделениях; причем сапоги не только кирзовые, но и кожаные; большинство с финками и чубами"; у ротного - "хромовые сапожки "джимми", собранные у щиколоток в гармошку", "польский офицерский стек, усики и бакенбарды"...
И донесения немецкой разведки: "[На] станции Белосток вчера выгружалось маршевое пополнение для частей 49-й армии численностью до 3000 человек. [...] Здоровые, бодрые, [в] основном [из] госпиталей, [а] также необстрелянные 1926 года рождения".
"Западнее [и] юго-западнее Шауляя [на] участках 54-го [и] 11-го стрелковых корпусов глубоко эшелонированная оборона [с] инженерными заграждениями [и] минированием танкоопасных направлений. [За] последние две недели боевые порядки значительно уплотнены пехотой, танками [в] засадах, тяжелыми минометами [и] артиллерией 76, 122 и 152 [мм]"...
И советские документы: "Начальнику отдела кадров ГУКР "Смерш" предложено в течение суток любыми усилиями полностью укомплектовать штаты розыскного отдела и шифровального отделения вверенного Вам Управления опытными розыскниками и криптографами [...]
Одновременно Вам переподчиняются с передислокацией в полосу фронта 6-я, 84-я и 55-я радиоразведывательные группы"...
Роман является чуть ли не первым произведением советского времени, в котором приоткрывается завеса секретности о действиях советских спецслужб. В романе используется профессиональный жаргон контрразведчиков — стрельба по-македонски, качание маятника, эффект экстренного потрошения (момент истины), вазомоторика, органолептика и другие. Богомолова обвиняли в сочинительстве и выдумках, однако писатель довольно жёстко настаивал, что ничего не придумывал
Вот этой точной передачей массы реалий войны книга ценна и сегодня. Опубликованные в последние 30 лет работы историков и тысячи документов и неподцензурных воспоминаний фронтовиков ей, в общем, не противоречат.
В основном отсюда
Оценили 48 человек
86 кармы