За что СССР требовал выдачи из США американского профессора и известного русского литератора Бориса Филиппова?

Героев надо знать в лицо. И не героев - тоже.

В его жизни было множество имен: Филипп Борисов, Фабий Зверев, Андрей Козин, Георгий Петров, Сергей Петров, Л. Теннер - всего лишь псевдонимы, литературные уловки. Самым известным из которых стал "Борис Филиппов" - под этим именем его знал весь литературный мир Русского Зарубежья. Выдающийся и весьма разносторонний литератор, прозаик, поэт, публицист, редактор, издатель, мемуарист с очень непростой судьбой, хлебнувший лиха во времена сталинских репрессий и чудом избежавший смерти.

Главный редактор выпускавшейся в США газеты "Новое русское слово", общественный и культурный деятель русской эмиграции, оказавшийся в Европе практически сразу после Октябрьской революции, журналист, в прошлом личный секретарь Ивана Бунина, Андрей Седых писал об удивительной скромности Филиппова. К примеру, в статье, датированной 1985-м годом, посвященной юбилею одного из старейших сотрудников “Нового русского слова” он рассказывал:

За свою долгую жизнь я знал множество писателей и литературных критиков, но никто из них не обладал скромностью Б. А. Филиппова. Очень часто в личной приписке к статье он пишет: “Если статья не понравится, бросьте ее в корзину. Туда ей и дорога!” Ни один автор, кроме Б. А. Филиппова, такого не напишет. Другой автор скорее угрожающе предупредит: “Прошу мою статью не редактировать. Она в редактировании не нуждается”. Писал он и мне: “Если сочтете эти стихи плохими – и для встреч негодными, бросьте их в мусорное ведро”...

Борис Филиппов был невероятно эрудированным и обладал феноменальной памятью, что делало его удивительным собеседником, самозабвенно любил изобразительное искусство, мог детально описать большое количество не только всемирно известных полотен, но и выставленных в каких-то небольших музеях Америки и Европы, о существовании которых многие эксперты даже не догадывались.

Чем дольше живешь, – писал он в 80-е годы, – тем более убеждаешься в некой общности республики искусств. В том, что нельзя основательно понять поэта, не зная музыки, живописи, архитектуры, особенно – театра. Но не только: нужно знать костюм и прическу, мебель и обычаи эпохи поэта. И понять хорошо фреску Джотто или картину Беллини, Шартрский собор или статую Бернини, не зная всей культуры, включая и литературу их эпохи – дело почти безнадежное...

Цвет интеллигенции, определявший образ русского человека за рубежом во времена Железного занавеса. Впитавший в себя всю боль и беспросветность, как тогда считалось, кровавой коммунистической тирании. Во время Великой Отечественной войны с трудом выживший в оккупации и чудом получивший возможность эмигрировать на Запад.

Борис Андреевич Филистинский, миллионер, профессор американского университета, проживавший в США под своей литературной фамилией и писавший казавшиеся замечательными статьи и книги, много рассказывал о себе. Но кое-что предпочитал не вспоминать. Потому что Филипповым он стал не просто так...

Судьба человека

Он родился 6 августа 1905 года в Ставрополе Кавказском. Его отец - офицер императорской армии, вскоре погиб на фронтах Первой мировой войны. Революцию Филистинские встретили без вдохновения, оставаясь сторонниками монархии, но ни в какой антисоветской деятельности не участвовали. Его мать, Лидия Андреевна, в советское время стала зубным врачом, что обеспечило достойное существование в лихолетье Гражданской войны и после неё.

Борис учился в московской классической гимназии, в 1924 году поступил в Ленинградский институт восточных языков, специализируясь на монголоведении, интересовался буддизмом и индуизмом. Но в те годы его основным увлечением стала отнюдь не учёба.

Дети тогда взрослели быстро. Ещё в декабре 1920 года он основал юношеский философско-социологический кружок, быстро разросшийся до молодежного центра притяжения в Ставрополе, на котором проводились диспуты, публичные лекции, дискуссии на религиозно-философские темы. Дошло до того, что юношу дважды вызывали в ЧК - в 1922 и 1923 годах - предлагая задуматься о своем поведении, идущим вразрез с марксистско-ленинской теорией. Но оба раза отпускали после длительных бесед.

Обучаясь в Ленинграде, Борис вступил в тайное религиозно-философское общество, созданное сторонником панпсихизма, бывшим профессором Санкт-Петербургского университета Сергеем Алексеевичем Аскольдовым "Братство преподобного Серафима Саровского" (одним из участников которого был и будущий профессор, академик Академии наук СССР Дмитрий Лихачев).

В мае 1927 года многих членов общества, среди которых оказался и Борис Филистинский, по обвинению в контрреволюционной деятельности арестовали сотрудники НКВД, пришедшего на смену Чрезвычайной комиссии (ЧК) по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Борису повезло: в заключении он провел всего 2 месяца, после чего даже смог окончить обучение в университете.

В 1933 году Филистинский получил второе образование и новую специальность - экономист, окончив Ленинградский институт инженеров промышленного строительства (ныне – Военный инженерно-технический университет). К этому времени он уже серьезно увлекался литературой, писал стихи и прозу, делал первые шаги в журналистике.

Его нельзя было назвать конъюнктурщиком, казалось, подстраиваться под обстоятельства он не умел и, обладая кипучим характером, для многих был неудобен, т.к. говорил то, что хотел. Поэтому очередной арест оставался делом времени.

Филистинский уже давно вырос, и то, что ранее воспринималось властями сначала как детские шалости, а затем как ошибки бурной юности, уже перестало быть таковым. Наступили бескомпромиссные 30-е годы, когда вольнодумство в период борьбы с "врагами народа" не приветствовалось вовсе.

В 1936 году Бориса Филистинского вновь арестовали и осудили на 5 лет исправительно-трудовых лагерей. Наказание ему пришлось отбывать в Коми:

Хмурые лагерные бараки, хмурое небо, нары, воры, вши, непролазная грязь дорог. 12-16 часовой (официально 10-ти часовой) рабочий день, океан клопов, грабиловка, коменданты, бушлаты, сторожевые овчарки, работа под конвоем, жидкая баланда… - вспоминал писатель Филиппов свое прошлое.

Сын офицера Русской императорской армии, воспитанный в монарших традициях, он и раньше не испытывал особой любви к большевизму, а из лагеря вышел перед самой войной с поражением в правах на три года, будучи ярым антисталинистом, желавшим отомстить за поломанную судьбу.

Апрель или май 1941 года, - вспоминал писатель Фииппов. - Как бывший заключенный я не имею права даже на краткое время приехать в Питер – "за нарушение паспортного режима" могу простым административным распоряжением получить не менее трех лет лагерей… И все-таки, как не проведать родных, как не побывать в филармонии, в опере…

Поселиться после освобождения Филистинский должен был в Новгороде, откуда до Ленинграда - рукой подать. И вчерашний политзаключенный наперекор полученным ограничениям посещал Северную столицу, слушал в Мариинском театре “Ивана Сусанина”.

А 15 августа 1941 года в Новгород вошли подразделения Вермахта совместно с испанской "Голубой дивизией". Оккупация продлилась до 20 января 1944 года. За это время война нанесла огромный и во многом непоправимый ущерб как памятникам самого города, так и его окрестностей. Сгорели все деревянные здания. Из новгородского музея, который не был своевременно эвакуирован полностью, были расхищены ценнейшие коллекции по археологии, истории и искусству. Было разрушено практически всё городское хозяйство и промышленные предприятия, превращены в развалины всемирно известные памятники новгородского зодчества. А о людях и говорить не приходится...

В официальной биографии замечательного литератора Бориса Филиппова не уделяется особого внимания вопросу, как он оказался на Западе после войны и почему перед освобождением города частями Красной Армии вместе с матерью ушел с отступающими нацистами — сначала в Псков, а затем в Ригу?

Он еще в оккупации успешно публиковал статьи в газете "За родину", а после войны стал активно заниматься литературной деятельностью, временно осев в Мюнхене: писал рассказы, повести, статьи, очерки, стихи. Именно тогда Борис Филистинский превратился в Бориса Филиппова:

Все мы писали под псевдонимами, - объяснял он. - И эти псевдонимы не были чисто литературной уловкой. Нет, нас принуждала к ним горькая судьба бывших советских граждан, обреченных на выдачу по Ялтинскому соглашению… Вот я и стал Филипповым. Фамилия не очень оригинальная...

Дело в том, что на Ялтинской конференции - многосторонней встрече лидеров трёх стран антигитлеровской коалиции (СССР, США и Великобритании), состоявшейся в феврале 1945 года и посвящённой установлению послевоенного миропорядка - Сталин добился от Рузвельта и Черчилля обязательств выдать всех советских граждан, оказавшихся в их зоне оккупации. Особенно тех, кто сотрудничал с гитлеровцами.

Так что многим из тех, кто сбежал с нацистами, было чего бояться.

Но Филистинскому повезло. В 1950 году он перебрался из Германии в США, жил в Нью-Йорке, затем - в Вашингтоне. Стал профессором Американского университета. Получил американское гражданство. Сотрудничал с Русской службой радиостанции "Голос Америки", часто делясь воспоминаниями о лагерном прошлом. Преподавал русскую литературу в Нью-Йорском, Канзасском, Йельском и Вандербильтском университетах. И, конечно, продолжал писать. Среди прочего печатался в Нью-Йоркской газете "Новое русское слово".

Редкая творческая индивидуальность сочеталась у Филиппова с неистощимой трудоспособностью, - писала о нем проживавшая в США поэтесса Валентина Сенкевич. - Он – автор более тридцати книг повестей, рассказов, стихов, сказаний, легенд, литературных эссе и очерков на самые разнообразные темы...

Ум, честь и совесть нации. Гордость Русского зарубежья, безапелляционно изобличавший пороки тоталитарного советского строя и кровавого сталинизма. Если бы не одно "НО".

После войны СССР потребовал выдачи Бориса Филиппова. И не за активную антисоветскую деятельность, а обвинив его в участии в массовых казнях и военных преступлениях в годы нацистской оккупации Новгорода.

В оккупации

Сам Борис Филистинский, проживая в США, всячески открещивался от выдвинутых советской стороной обвинений. Единственное, что признавал (но не афишировал), так это сотрудничество с псковской коллаборационистской газетой, в которой публиковал статьи "О Родине и большевизме", "Борьба молодежи с марксизмом", "Поэты-жертвы большевизма" и прочие, культивировавшие у местного населения ненависть ко всему советскому и порождавшие лояльность к оккупантам - мощный инструмент пропагандистской машины, до совершенства отточенный Геббельсом.

Вот только у следователей в СССР, скрупулезно разбиравшихся в преступлениях нацистов, совершенных на территории Советского Союза, и полностью восстановивших историю пособника гитлеровцев Бориса Филистинского, не осталось никаких сомнений в его предательстве. В его уголовном деле было собрано достаточно доказательств, чтобы настаивать на принудительной репатриации.

Как ранее судимый Борис Филистинский, поселившись в Новгороде после освобождения, не мог рассчитывать на хорошую работу. Потому устроился техником-строителем в Колмовскую психиатрическую больницу, параллельно подрабатывая в музее. Немецкую оккупацию он встретил с воодушевлением, уверенный, что теперь точно сможет отомстить советскому строю. А, может, так просто было удобно: гарантировало кусок хлеба и дальнейшую комфортную жизнь.

Он сам отправился в комендатуру в первые же дни, предложив свои услуги новой власти. И когда в Новгороде создавалась городская стража (русская полиция) и политическая полиция (русское гестапо), про Филистинского не забыли, поставив его во главе последней.

Кроме того он являлся в Новгороде представителем Русского освободительного движения (РОД) на севере России, целью которого было создание антисоветских вооружённых сил, окончательное свержение советской власти и создания Русского государства под покровительством Третьего Рейха.

В сентябре 1941 года будущий писатель лично арестовал бывшего коллегу по Колмовской больнице Прокшина, ушедшего в партизаны. Получив ранение, тот скрывался в кладовой больницы, где его и скрутили полицаи. В конце сентября 1941 г. Филистинский выдал немцам еще одного коллегу, столяра больницы еврея Гринберга. Дальнейшая участь которого была незавидна.

А в октябре 1941 года шеф русского гестапо отдал приказ уничтожить практически всех пациентов Колмовской больницы.

17 июля 1941 года, на основании указа Гитлера "О гражданском управлении в оккупированных восточных областях" было сформировано Имперское министерство оккупированных восточных территорий под руководством Альфреда Розенберга. Действовавшие в составе министерства зондеркоманды "спасали" художественные и культурные ценности от варварского влияния русских. Имея особый мандат, они входили на территории вслед за войсками Вермахта и экспроприировали ценные вещи для последующего вывоза в Германию.

Предметы церковной утвари и обихода, иконы, древние книги, летописи, картины, работы известных скульпторов и ювелиров - всё подлежало "спасению". Многое не найдено и по сей день.

Борису Филистинскому тоже посчастливилось поучаствовать в разграблении родины - не даром же он успел ранее поработать в музее. Покидая Новгород, он смог вывезти едва ли не грузовик различных ценностей, что в дальнейшем обеспечило ему безбедное существование.

В 1944 году за верную службу Третьему Рейху ему выдали паспорт иностранного гражданина, что позволило если и не встать на один уровень с истинными арийцами, то, по крайней мере, беспрепятственно передвигаться по всей территории Третьего Рейха. Именно благодаря этому паспорту вскоре Борис Филистинский вместе с матерью смог выехать в Берлин.

Советскими следователями были опрошены сотни людей в Новгороде и Пскове, исследованы тысячи документов из немецких архивов - всё это позволило обвинить Филистинского в соучастии в убийстве не менее 150 человек.

Вместо послесловия

При жизни и тем более после смерти - помните, о мертвых либо хорошо, либо ничего? - о Борисе Филиппове на Западе отзывались только в предвосхитительной степени.

Рассказчиком Филиппов был неподражаемым: увлекательно говорил на любые темы от самых серьезных и сложных, изложенных живо и непосредственно, до обыденных, бытовых, где он перевоплощался в актера с юмористическим уклоном, - вспоминала Валентина Сенкевич. - Он поразительно умел подражать манере разговора, интонации речи того или иного известного лица. Лектором был увлекательнейшим: чувствовал свою аудиторию, мгновенно овладевал ее вниманием. Знаю из личного долголетнего опыта: на его лекциях, я назвала бы их выступлениями, так как Филиппов обладал несомненными актерскими способностями, не дремал никто.

От обвинений, выдвинутых советскими следователями, Борис Филиппов всячески открещивался на протяжении всей жизни, категорически отрицая своё участие в военных преступлениях. И наверняка хотел бы о них забыть.

Американцы от выдачи нацистского преступника в СССР отказались. Действительно талантливый писатель русского происхождения, осужденный в период сталинских репрессий, вновь стал эффективным пропагандистским инструментом в руках уже новых хозяев.

Шла новая война. На этот раз Холодная. В которой, как всегда, все средства были хороши. И в ней вчерашние союзники стали врагами.

3 мая 1991 года пособник нацистов и новгородский палач Борис Филистинский, скрывавшийся под благообразной маской выдающегося литератора Бориса Андреевича Филиппова, скончался в США, так и не получив воздаяния за совершенные преступления.

ИСТОЧНИК