Неизвестные подробности секретной миссии Евгения Примакова во время арабо-израильского конфликта 45-летней давности и другие страницы истории.
Учёного, политика, влиятельного государственного деятеля, прошедшего путь от журналиста до второго лица страны. В последние годы Евгений Максимович занимал ответственные посты: директора Службы внешней разведки РФ, министра иностранных дел, премьер-министра России. Неоценима роль Примакова в разрешении проблем стран Ближнего Востока и особенно в «разруливании» арабо-израильского конфликта. 45 лет назад, в августе 1971-го, Примаков участвовал в секретных переговорах с руководством Израиля, с которым в тот момент у нас даже не было дипломатических отношений. О деликатных нюансах той секретной операции в интервью изданию "Совершенно секретно"вспоминает его соратник, коллега и друг – ветеран разведки Юрий Котов.
– Юрий Васильевич, как началась ваша дружба с Евгением Максимовичем?
– Меня призвали на службу в КГБ СССР в 1956 году, после окончания института. Пять лет я работал в контрразведке. В 1961 году был направлен во внешнюю разведку – ПГУ КГБ СССР. Территорией моей деятельности был определён Средний и Ближний Восток, где я провёл 20 лет. Работал в пяти длительных загранкомандировках в четырёх странах: Израиль, Ливан, Египет и Турция. В трёх из них был резидентом, возглавлял резидентуры советской, а затем российской разведки.
С Евгением Максимовичем познакомился в 1969 году в Бейруте, где я был сотрудником резидентуры КГБ, а он прибыл в качестве собственного корреспондента главной советской газеты «Правда». Скоро выяснилось, что мы с Евгением Максимовичем близки в наших взглядах на внешнюю политику, разделяем одни и те же ценности. Сходные увлечения, жизненные предпочтения тоже сближали нас, и мы быстро подружились. Через год, в 1970-м, Евгений Максимович получил приглашение на работу в Москву в качестве первого заместителя директора Института мировой экономики и международных отношений АН СССР (ИМЭМО). Это был головной академический институт, который исследовал международные проблемы и готовил информацию, анализы, рекомендации, необходимые руководству страны. Директор института Николай Иноземцев, зная приверженность Евгения Максимовича к работе с информацией, поручил ему возглавить именно это направление деятельности ИМЭМО.
– Чем занимался институт?
– Примаков произвёл кардинальную реорганизацию работы института, и его большой заслугой стало то, что он внедрил новый для нас, в то время распространённый на Западе метод анализа информации и прогнозирования – так называемый мозговой штурм, который позже стал успешно применяться и в других советских структурах. Примаков сумел создать в ИМЭМО активную группу экспертов. В результате информация, прогнозы, рекомендации ИМЭМО для государственных структур, заметно прибавили в качестве, выросла практическая потребность в их использовании руководством. По запросу высших государственных органов информационные доклады начали направлять секретарям ЦК КПСС, включая аппарат генсека, в правительство, МИД, КГБ, Минобороны, руководителям разведки, министерствам.
Я вернулся в Москву после окончания моей миссии в Ливане в начале 1971 года, и наша дружба и сотрудничество продолжились. После обращения Евгения Максимовича к руководству ПГУ КГБ мне разрешили участвовать в «мозговых штурмах» по ближневосточной проблематике.
С СССР особо не поспоришь
– Вы действительно вдвоём с ним участвовали в конфиденциальных встречах с руководителями Израиля во время арабо-израильского конфликта?
– Да, всё так и было. После образования Израиля в 1948 году арабо-израильский конфликт вошёл в фазу непримиримого противостояния, периодически переходящего в вооружённые столкновения между сторонами. С тех пор между Израилем и арабскими странами произошло четыре полномасштабные войны и десятки крупных военных израильских операций. Наиболее масштабной была третья война 1967 года (так называемая Шестидневная война), последствия которой – оккупация значительных территорий Сирии, Иордании и Египта – не ликвидированы до сих пор.
Эта война назревала постепенно, эскалация напряжённости достигла максимума весной 1967 года, и 5 июня началась вооружённая агрессия Израиля. В течение нескольких дней израильская авиация нанесла мощные удары по вооружённым силам арабских стран, были оккупированы значительные территории. Дальнейшее наступление израильской армии угрожало падением режимов в этих трёх арабских странах, что означало прямой удар по позициям и интересам СССР в регионе, и трудно предсказуемыми последствиями для всего мира. Требовалось немедленно прекратить агрессию Израиля.
Опираясь на достоверные данные разведки, советское правительство распространило информацию об истинном положении дел на Ближнем Востоке. Был подготовлен советский проект резолюции СБ ООН, заседание которого состоялось 6 июня 1967 года, с требованием немедленно прекратить огонь и освободить захваченные Израилем арабские территории. Однако западные страны во главе с США выступили против второй части резолюции об освобождении территории, дав тем самым «зелёный свет» продолжению израильского наступления. В качестве первого шага в остановке боевых действий СССР согласился проголосовать за урезанный проект резолюции, планируя продолжить дальше борьбу за освобождение арабских территорий.
– Как отреагировал Израиль на решение ООН?
– Израиль не подчинился резолюции Совета Безопасности ООН и продолжал наступление. США и западные страны, всячески маневрируя, препятствовали новому созыву СБ ООН и принятию второй, более решительной резолюции. При этом США открыли воздушный мост для снабжения израильской армии вооружением. Советское правительство, убедившись, что политические демарши не дают результатов, пошло на некоторые военные меры: Вооружённые силы СССР были приведены в полную боевую готовность, начались поставки в Каир и Дамаск советского боевого снаряжения и запасных частей к советскому оружию, которым были оснащены сирийская и египетская армия. Советская эскадра ВМФ в Средиземном море получила приказ начать плотное конвоирование судов Шестого американского флота.
Десятого июня израильскому послу в Москве была вручена нота с решительным предупреждением, что если Израиль не прекратит немедленно военные действия против арабских стран, СССР «примет в отношении Израиля санкции со всеми вытекающими отсюда последствиями». В столь напряжённой обстановке на решение отводились считаные часы. Поскольку ответ Израиля задерживался, СССР принял решение о разрыве дипломатических отношений с Тель-Авивом в тот же день – 10 июня 1967 года. За СССР последовали Болгария, Венгрия, Польша, Чехословакия и Югославия, которые также разорвали дипломатические отношения с Израилем. В тот же день председатель Совета Министров СССР Косыгин позвонил Президенту США Линдону Джонсону с требованием немедленно принять меры к прекращению Израилем военных действий против арабских стран и предупредил, что СССР «не останется безучастным к происходящему». Через 75 минут после телефонного звонка Косыгина США уведомили советское правительство о «согласии Израиля прекратить огонь».
– Даже не верится: Президент США не посмел перечить председателю правительства СССР…
– Советский Союз тогда был сверхдержавой, и это были действия руководителей великого государства, которые заставили прекратить столь успешно развивавшуюся для Израиля войну. Сейчас многие вспоминают Карибский кризис 1962 года, возникший из-за советских ракет на Кубе, который якобы поставил мир на грань ядерной войны. Ближневосточный кризис 1967 года был не менее опасен из-за прямого противостояния СССР и США в Средиземном море. Боевые корабли ВМФ двух наших стран вышли в непосредственные соприкосновения из-за очень высоких геополитических интересов каждой из супердержав в регионе.
После того как Шестидневная война закончилась, наступила пора ликвидации её последствий, прежде всего – принуждение Израиля к возврату своих войск «на линии до 05.06.67» и возврату соседним арабским странам оккупированных территорий. Но больших подвижек в этом направлении не происходило. Советскому Союзу не хватало контактов с руководителями Израиля для прямого диалога. Парадокс ситуации состоял в том, что после прекращения военных событий на Ближнем Востоке в июне 1967 года израильские представители всех уровней буквально атаковали советских официальных представителей за рубежом с настойчивыми предложениями о восстановлении дипломатических отношений с нашей страной. Нам было известно, что отношения с СССР руководству Израиля были действительно нужны позарез.
– Для чего?
– Во-первых, для диалога с советской стороной в отстаивании своих позиций в ближневосточном урегулировании. Во-вторых, что наиболее важно, израильскому руководству требовались возможности для организации еврейской эмиграции из СССР непосредственно с советской территории. Эмиграция – это стержень еврейской национальной идеи – сионизма и всей политики государства. Надо понимать, что еврейская община Советского Союза всегда была основным источником массовой и интеллектуально развитой эмиграции в Израиль. Принимая во внимание всё это, руководство СССР совершенно правильно планировало использовать заинтересованность Израиля в восстановлении дипотношений с СССР в качестве главного средства воздействия на Тель-Авив для ликвидации последствий Шестидневной войны. Однако восстановление дипломатических отношений с Израилем в условиях продолжающейся израильской оккупации территорий соседних арабских государств было неприемлемым – оно означало бы потерю нами возможности давления на израильское руководство.
«Миссия Примакова»
– У высшего политического руководства СССР было единое мнение по этому вопросу?
– Считалось, что за восстановление отношений с Израилем ещё до вывода израильских войск с оккупированных территорий выступали председатель КГБ СССР Андропов, руководство политической разведки, министр обороны маршал Гречко, заведующий международным отделом ЦК КПСС Пономарёв. Против были председатель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный, министр иностранных дел Громыко, секретарь ЦК КПСС Суслов. Брежнев занимал нейтральную позицию. К середине 1971 года в верхах возник компромисс по этому вопросу. Было признано целесообразным установить с Израилем неофициальные дипломатические отношения, а также создать конфиденциальный контакт «между руководством СССР и Израиля для поиска путей урегулирования арабо-израильского конфликта». Решение по этому вопросу было принято Политбюро ЦК КПСС 5 августа 1971 года с грифом «Сов. секретно. Особая папка». Создание конфиденциального контакта поручалось КГБ СССР, практическая реализация этого решения была возложена на внешнюю разведку, которая тогда входила в состав КГБ под названием Первое главное управление КГБ СССР.
– Так появилась «миссия Примакова»?
– Разведка предложила привлечь к этой работе Евгения Максимовича, который, работая первым заместителем директора ИМЭМО АН СССР, стал широко известен не только в нашей стране, но и за рубежом как опытный политолог-международник, специалист по Ближнему Востоку. Затем последовали действия во исполнение решения Политбюро КПСС с участием ПГУ КГБ и израильской разведки «Моссад». Примаков был доставлен инкогнито в Тель-Авив 28 августа 1971 года, где поочерёдно его приняли первые руководители Израиля: премьер-министр Голда Меир, министр иностранных дел А. Эбан и министр обороны Моше Даян. Состоялся первый после израильской агрессии официальный обмен мнениями на высоком уровне по проблемам ближневосточного урегулирования.
– Как же проходили эти секретные переговоры?
– Первые беседы с лидерами Израиля носили заявочный характер, зондировались разные варианты урегулирования, и закончились они безрезультатно. Тем не менее обе стороны выразили удовлетворение проведённым обменом мнениями и предложили продолжить встречи. Докладывая в Москве о своём конфиденциальном визите и беседах с израильскими лидерами, Примаков рассказал, что по прибытии в Тель-Авив его разместили в квартире жилого дома. Общая атмосфера пребывания в Израиле и беседы были деловыми, однако чувствовал он себя неуютно. «Один в чужой незнакомой стране, думал: произойдёт что-то и никто не узнает!» Ощущения Евгения Максимовича были понятны, и было решено подключить к работе с ним второго человека. Выбор пал на меня.
– Почему именно на вас?
– В 1971 году, после завершения работы в резидентуре КГБ в Бейруте, я был назначен начальником направления ПГУ КГБ СССР, курировавшего разведывательную работу в Израиле, Иордании, Ливане и Палестинском движении сопротивления (ПДС). Евгений Максимович не скрывал своего удовлетворения тем, что выбрали меня. Я тоже был рад этому. К тому моменту мы с ним подружились, хорошо понимали друг друга и успешно взаимодействовали в дальнейшей работе. Наша совместная деятельность одобрялась руководством в Москве.
Встречи в рамках конфиденциального контакта с израильтянами стали регулярными. Трижды, когда происходила смена израильских лидеров, встречи проходили в Израиле. Первый раз Примаков посетил Израиль в августе 1971 года, затем вдвоём мы были в Израиле в апреле 1975 года, и нас принимали новые руководители государства: премьер-министр Ицхак Рабин, министр иностранных дел Игаль Алон и министр обороны Шимон Перес. В третий раз – в сентябре 1977 года, после прихода к власти в Израиле правой оппозиции – блока «Ликуд», нас принял лидер блока, ставший очередным премьер-министром государства Менахем Бегин. Между встречами, проходившими в Израиле, другие встречи в рамках конфиденциального контакта организовывались в странах Европы, куда приезжали в разное время ответственные израильские лица – руководитель канцелярии премьер-министра и глава кабинета министра иностранных дел. Вторым человеком в израильской делегации обычно был один из руководителей «Моссада».
Под чутким надзором «Моссада»
– Как обеспечивалась конспирация ваших посещений Израиля?
– Конфиденциальности таких поездок уделялось большое внимание. Существовал контакт между руководителями резидентур КГБ СССР и «Моссада» в Вене, а затем в Риме. По этому каналу согласовывались даты наших встреч в Израиле и планы следования в Тель-Авив. Согласно условиям, разрабатываемым совместно с израильскими коллегами, мы с Евгением Максимовичем прилетали из Москвы в один из крупных аэропортов Европы, где нас брали под наблюдение сотрудники нашей резидентуры в этой стране. Затем, не выходя за пределы аэропорта, мы переходили в секцию для транзитных пассажиров, где нас встречал сотрудник «Моссада» и передавал нам специально изготовленные израильские паспорта на подставные фамилии и билеты на рейс израильской авиакомпании «Эль-Аль» до Тель-Авива. Под надзором сотрудника «Моссада» мы проходили в самолёт и вылетали в Тель-Авив, в аэропорт имени Бен-Гуриона, где нас сажали в машину прямо от самолёта и доставляли до места нашего проживания. Там нас встречал ответственный работник, знакомил нас с графиком встреч с руководителями Израиля и порядком нашего пребывания в их стране. Дальше мы были под постоянным надзором сотрудников спецслужб: все передвижения на автомашине спецслужбы в сопровождении её сотрудников.
Возвращаясь из Израиля, мы прибывали в Австрию, где в течение, обычно не более двух дней готовили письменный отчёт о переговорах с израильскими лидерами в помещении резидентуры советской разведки в Вене. Отчёт шифровался, отправлялся в Москву, затем рассылался руководителям СССР, допущенным к этой информации. По прибытии в Москву мы лично докладывали о проделанной работе во всех деталях, со своими оценками и комментариями. Сначала – руководителям ПГУ КГБ, затем Андропову. Иногда, в зависимости от важности содержания переговоров в Израиле, Юрий Владимирович звонил Громыко и говорил: «У меня находятся товарищи, вернувшиеся из Тель-Авива. Сообщают интересную информацию. У вас есть возможность побеседовать с ними?» Громыко обычно отвечал утвердительно. Андропов отдавал соответствующее указание своему помощнику, и нас тут же доставляли от подъезда № 1 здания КГБ к подъезду здания МИД СССР на Смоленской площади, где нас уже ждали.
– Каковы были аргументы советской стороны, которые должны были заставить Израиль освободить оккупированные арабские территории?
– Советские предложения по урегулированию арабо-израильского конфликта, получившие название «Мир в обмен на территорию», фактически представляли собой пакетную сделку, в рамках которой Израилю предназначалось вывести свои войска с арабских территорий, оккупированных после 5 июня 1967 года. Затем приступить к решению палестинской проблемы. В ответ Израиль получал международные гарантии безопасности государства и свободы судоходства по всем морским путям региона, а также восстановления дипломатических отношений с Советским Союзом, что на тот момент было весьма важно для Тель-Авива.
Другим средством нашего воздействия на израильских руководителей был аргумент о том, что «продолжение оккупации Израилем хотя бы части захваченных территорий сохраняет базовую причину для последующих вооружённых столкновений в регионе». То есть произойдёт увековечивание арабо-израильского конфликта. Лидеры Израиля, не возражая в принципе против таких наших аргументов, тем не менее выступали в ходе переговоров с жёстких позиций, которые сводились к следующему: компромисс с арабскими странами возможен, но только не по оккупированным территориям. В вопросе безопасности государства опора только на собственные силы. Израилю не нужна защита внешних сил (СССР, США или ООН), удержание оккупированных арабских территорий – единственная надёжная гарантия безопасности Израиля. По палестинской проблеме израильские лидеры высказывались бескомпромиссно: «На территории Палестины существуют два государства: Израиль и Иордания, третьему государству здесь места нет».
Тем не менее при всей неуступчивости израильская сторона в беседах с нами осторожно зондировала возможности урегулирования проблемы оккупированных территорий. Подчёркивая «гипотетический характер» в постановке вопросов, израильтяне спрашивали, например, возможна ли в перспективе передача Египтом Израилю пролива в Красном море и сектора Газа, если Израиль признает их египетскими территориями. Или может ли Сирия согласиться на постоянное размещение на Голанских высотах военных израильских постов при сохранении «суверенитета» Сирии над этой территорией и т. д. Такие зондирования израильской стороны говорят о возможности другого пути развития ситуации на Ближнем Востоке в отсутствие поддержки Израиля после агрессии 1967 года Соединёнными Штатами Америки.
В рамках конфиденциального контакта с руководством Израиля обсуждались и решались не только проблемы ближневосточного урегулирования. Одним из вопросов, которые приходилось поднимать перед израильской стороной, было наше требование о прекращении вооружённых провокаций против советских боевых самолётов на линии египетско-израильского перемирия на Суэцком канале. Возникали и другие вопросы. Израильские представители, например, просили советскую сторону оказать содействие в освобождении раненых израильских военнослужащих, попавших в плен к египтянам и сирийцам.
– Как ко всему этому относились США?
– Соединённым Штатам (лично помощнику президента по национальной безопасности Генри Киссинджеру) удалось убедить лидеров Израиля и египетского президента Анвара Садата в выгодности для обеих стран решения вопросов ближневосточного урегулирования путём поэтапных, сепаратных, частичных соглашений на двусторонней основе без Советского Союза. Реализация этой трёхсторонней договорённости началась с подписания Израилем и Египтом, под эгидой США, весной 1974 года первого сепаратного частичного соглашения «О разводе египетских и израильских войск на Суэцком канале». Затем последовало подписание без участия СССР ещё ряда египетско-израильских соглашений, в результате которых Египту был возвращён почти весь оккупированный Синайский полуостров.
Одновременно мы стали наблюдать снижение интереса израильских представителей к обсуждению перспективы восстановления дипломатических отношений между Израилем и СССР, тем более в увязке с необходимостью освобождения оккупированных арабских территорий. В сентябре 1971 года ЦК КПСС в одностороннем порядке принял секретное постановление об увеличении эмиграции в Израиль до трёх тысяч человек в год (тогда это называлось «выезд граждан еврейской национальности на постоянное место жительства по каналу воссоединения семей»). В течение первого года после принятия этого постановления разрешения на выезд в Израиль получили более десяти тысяч советских евреев. Такое превышение квоты эмиграции сохранялось несколько последующих лет и вполне устраивало власти Израиля без дипотношений с СССР.
Упущенный «фактор Бегина»
– Расскажите о ваших отношениях с премьер-министром Израиля Менахемом Бегином…
– В мае 1977 года на выборах в кнессет впервые в истории государства победил правый оппозиционный блок «Ликуд» во главе с Менахемом Бегином. Он был известен нам как неординарный политик, способный к нестандартным действиям и решениям, прагматичный и религиозный, неоднозначно, но не враждебно (в отличие от других израильских политиков) относившийся к Советскому Союзу.
Наша с Евгением Примаковым поездка на первую встречу с премьером Бегином была согласована на 17 сентября 1977 года и прошла поздно вечером в резиденции главы израильского правительства в Иерусалиме. Беседа с Бегином проходила в доброжелательном тоне. Он вспомнил о своём пребывании в СССР в 1940–1941 годах, как он выразился, «в стеснённых обстоятельствах». Как один из лидеров сионистской организации в Литве, Бегин был арестован в Вильнюсе, осуждён за националистическую антисоветскую деятельность и отбывал наказание в Севлаге. Однако, как польский гражданин, был освобождён в начале Второй мировой войны и направлен в армейское формирование под командованием английского генерала Андерсона, которое затем вело военные действия против фашистских войск на Ближнем Востоке.
Бегин вспоминал время, проведённое в СССР, и говорил весьма приветливо о русских людях, о нашей стране. Мы ехали на встречу с Бегином с ожиданием прогресса в наших переговорах с израильским руководством. В указания Политбюро для беседы с Бегином был включён пункт о дипотношениях с Израилем в новой постановке. Он звучал так: «С началом возобновления работы международной Женевской конференции по Ближнему Востоку руководство СССР будет готово объявить о восстановлении дипломатических отношений с Израилем».
Новая формулировка нашего предложения о восстановлении дипотношений с Израилем однозначно показывала высокую заинтересованность Москвы в налаживании сотрудничества с израильским руководством, так как в нём было опущено коренное условие – прежняя жёсткая увязка восстановления отношений с освобождением Израилем оккупированных арабских территорий (против чего израильское сторона на переговорах всегда категорически возражала).
Однако Бегин никак не реагировал на зачитанную Примаковым новую формулировку. Как стало ясно позже, Бегин не стал обсуждать это предложение, так как к этому моменту между Бегином и Садатом, при американском посредничестве, уже был согласован секретный план заключения египетско-израильского мирного договора с предварительным обменом официальными визитами двух лидеров, выступлениями в парламентах в Каире и в Иерусалиме и т. д.
По аналогии с планом визита Анвара Садата в Иерусалим ещё до установления дипотношений Бегин хотел триумфально провести восстановление дипотношений с СССР. Он неожиданно сказал: «Пусть Брежнев пригласит меня в Москву. Это должна быть не конфиденциальная поездка, а официальный визит в СССР премьер-министра Израиля». Мы с Евгением Максимовичем начали деликатно объяснять Бегину, что по советской практике государственные визиты в СССР на высшем уровне осуществляются только при наличии между двумя странами дипотношений. Однако Бегин настойчиво повторил: «Ваша задача доложить Брежневу о моей просьбе. Я уверен, что он меня примет, и мы обо всём договоримся».
Как обычно, мы с Примаковым прилетели в Вену и отослали в Москву шифротелеграмму по каналу связи резидентуры КГБ о проделанной работе в Израиле. По прибытии в Москву мы узнали, что та часть отчёта из Вены, в которой содержалось обращение Бегина к Брежневу принять его с официальным визитом в Москве, была удалена из нашего телеграфного доклада, она не вышла за пределы КГБ и осталась неизвестной советским руководителям, в том числе и Брежневу.
– А мог ли визит Бегина в Москву привести к разрешению тогдашних проблем на международной арене?
– Мы с Примаковым, согласившись с необычным характером обращения Бегина к Брежневу, тем не менее считали, что его желание встретиться с генсеком ЦК КПСС и урегулировать проблемы двусторонних советско-израильских отношений можно было бы реализовать с пользой для СССР разными путями, обойдя политические и протокольные препятствия и условности. Не сделав этого, мы упустили возможность использования «фактора Бегина».
И всё же события в рамках ближневосточного урегулирования развивались медленно, с осложнениями, но в целом в правильном направлении. Был подписан ряд договоров о мире и установлении дипломатических отношений между Египтом и Израилем, Иорданией и Израилем. Работа, которую мы проводили с Евгением Максимовичем с израильскими лидерами в течение шести лет, как отмечали осведомлённые специалисты, тоже внесла положительную лепту в масштабную деятельность по нормализации обстановки на Ближнем Востоке в 1970-х годах. Постепенно наш контакт исчерпал свой миротворческий потенциал, и было решено перевести его с высшего уровня связи между руководством СССР и Израиля в русло взаимодействия двух разведслужб – СВР РФ и «Моссада».
Сохранив разведку, сохранил страну
– Все знают, в какое тяжёлое для России время Евгений Максимович стал министром иностранных дел…
– С ликвидацией Советского Союза и приходом к руководству страной прозападных либеральных сил сотрудничество РФ с арабскими странами было сведено практически к нулю. Новое руководство России во главе с Ельциным в 1990-х годах послушно стало в фарватере политики США. Особенно усердствовали в разрушении выгодного для России сотрудничества со странами третьего мира министр иностранных дел Козырев и его заместители (Шелов-Коведяев и другие), а также выступающий в роли «правой руки» Ельцина, вице-премьер РФ Борис Немцов, который очень любил применять выражение «страны-изгои» по отношению к нашим бывшим партнёрам.
Заняв в 1996 году пост министра иностранных дел РФ, Евгений Максимович провёл кардинальные изменения стратегии внешней политики Российской Федерации. Он заявил, что по своей важности интересы России за рубежом необходимо подразделять на три уровня. Первый круг наших интересов связан с новыми суверенными государствами – бывшими республиками СССР. Именно в этой зоне нам необходимо сосредоточить активную дипломатическую и иную внешнюю деятельность, чтобы не утратить бывшие связи по всем линиям сотрудничества с этими образованиями. Не дать антироссийским силам создать здесь свой плацдарм для подрывной деятельности по ослаблению России и окончательному отрыву народов бывших республик СССР от братского российского народа. Второй круг – это страны так называемого социалистического блока, бывшие члены Варшавского договора. Третий круг – страны дальнего зарубежья. Именно в соответствии с такой классификацией начала осуществляться внешняя политика РФ после прихода Примакова на пост главы МИД РФ. К сожалению, провозглашённая Примаковым доктрина «трёх кругов» жизненно важных интересов РФ после его ухода из МИД не была реализована. Началось очередное заигрывание с Западом, игра в «перезагрузку» с США и т. д. Это привело к ошибкам нашей страны на внешней арене, ярким свидетельством чему стали провалы в работе с большинством республик Советского Союза: Украиной, странами Прибалтики, Грузией, Молдавией, отчасти Азербайджаном, а также странами Восточной Европы.
«Юра, продержитесь ещё несколько дней!»
– А каким он был руководителем Службы внешней разведки?
– Заняв должность директора СВР РФ, Евгений Максимович предложил мне стать советником руководителя разведки. Я помогал Примакову в адаптации на посту директора разведки, консультировал его по многим вопросам оперативной деятельности, с которыми до этого он не был знаком. Кроме того, он поручил мне координировать работу управлений СВР по одной важной, актуальной разведывательной проблеме. По его указанию начальники управлений передавали мне соответствующие разведывательные материалы, которые после анализа и разработки предложений я докладывал Евгению Максимовичу для утверждения и продолжения работы.
Главная заслуга Примакова на этом посту: он смог уберечь российскую разведку от разрушения, что стремилась сделать с ней проамериканская клика во главе с Ельциным. Понятно, что разведку уничтожить легко, а вот создать заново чрезвычайно трудно, долго и весьма затратно. После госпереворота в СССР в конце августа 1991 года председателем КГБ был назначен Вадим Бакатин. Он с первого дня своего председательствования начал резво расчленять и разрушать КГБ. Бакатин позже неоднократно заявлял не без гордости, что он получил такое задание. Правда, ни разу не сказал, кто ему отдал такой приказ. На многие руководящие посты нового органа безопасности были поставлены члены захватившей власть политической группировки. Это не были профессионалы. К примеру, начальником важнейшего в структуре КГБ управления по Москве и Московской области был назначен либерал, по профессии геофизик, ни одного дня не работавший в органах безопасности (Евгений Савостьянов). Началось повальное увольнение сотрудников КГБ, неугодных новой власти. Увольнение проводилось списками, десятками сотрудников – Бакатин ежедневно подписывал по нескольку таких приказов. Увольнения совершались при полном нарушении установленной процедуры выхода сотрудников КГБ в отставку. Видя такой беспредел новых властей, сотни сотрудников подали рапорта и уволились из КГБ.
– В разведке тоже творилось такое?
– К счастью, нет. Горбачёв, ещё будучи Президентом СССР предложил Примакову пост начальника ПГУ. Первым условием своего согласия Евгений Максимович назвал выделение разведки в самостоятельный государственный орган. Примаков настаивал на отделении разведки, поскольку знал о планах новой власти по разрушению органов безопасности российского государства. Возглавив отдельный орган – разведку, он намеревался сохранить её от разрушения. Решение по этому вопросу было принято не сразу, но Примакову обещали, что разведка станет самостоятельной, и он согласился на своё назначение начальником ПГУ, которое ещё некоторое время оставалось в составе КГБ и подчинялось приказам Бакатина. Кстати, в один из приказов Бакатина об увольнении разведчиков попал и ваш покорный слуга. Узнав о моём увольнении, Евгений Максимович сказал мне по телефону:«Юра, не уходи, всеми силами продержись ещё несколько дней, я скоро приду и добьюсь отмены приказа Бакатина». Заняв должность начальника ПГУ, Примаков тут же запустил соответствующую процедуру и добился подписания Бакатиным нового приказа об отмене прежнего, и я был возвращён в кадры разведки на свою должность начальника штабного отдела ещё на семь лет службы.
Выделение СВР в самостоятельную структуру по настоянию Примакова подчинило разведку напрямую Президенту РФ. Примаков прекратил преступное увольнение разведчиков, воспрепятствовал назначению в разведку случайных людей, сохранил коллектив профессионалов.
– А по своим политическим убеждениям кем был Примаков?
– Евгений Максимович был человеком левоцентристских убеждений, признавал научную силу марксистского учения о законах развития человеческого общества. В то же время он не был догматиком, признавал необходимость творческого развития и переосмысления теории в тесной увязке с реальностью. Евгений Примаков был крупным учёным – экономистом и политологом, и одновременно искусным практиком, что позволяло ему, находясь на ответственных государственных постах, находить правильные пути решения сложных проблем в трудных для страны ситуациях. Он был противником либеральных идей, выступал против укоренения капитализма в России, олигархическо-чиновничьего режима в управлении государством. История России показала, говорил Евгений Максимович, что либеральная система хозяйствования не будет иметь успеха у нас. В России нужен третий государственно-капиталистический путь развития. Государство не может отдавать в руки частного сектора экономику, функции управления, регулирования и контроля в стране в целом. Чтобы лучше понимать мировоззренческие принципы Евгения Примакова, надо знать, что в его окружении никогда не было ни одного олигарха.
Примаков возглавил Правительство РФ в 1998 году, в период глубокого экономического кризиса. В течение короткого времени, благодаря опыту и знаниям Примакова и его команды, удалось поднять страну из пропасти кризиса и, что особенно важно, решить социальные проблемы – возобновить остановленную на протяжении месяцев выплату зарплат и пенсий населению, разблокировать финансирование стагнирующих промышленных производств.
– Говорят, он мог критиковать любого из правящих чиновников, как ельцинской эпохи, так и нынешних?
– Да, он не стеснялся критиковать и тогдашнее, и нынешнее правительство, и лично премьер-министра РФ Дмитрия Медведева, который, по его мнению, являясь сторонником капитализма и либеральных идей, двигается в неправильном направлении. В марте 2015 года, за три месяца до смерти Примакова, вышла в свет его последняя книга «Россия: тревоги и надежды», в которой отдельный раздел отведён характеристике работы Медведева в качестве премьер-министра. Характеристика негативная, с указанием ошибочных решений, принятых и реализованных премьером. Одним из таких решений, пишет Евгений Максимович, была реформа милиции и переименование её в полицию.
Руководил спокойно и без окриков
– А каким был Примаков в нерабочее время?
– Евгений Максимович всю свою жизнь был неисправимым «трудоголиком». Он много читал научной и специальной литературы и много писал. У него не было отвлекающих от дел хобби. Когда у Евгения Максимовича случались свободные от работы выходные дни или в праздники, он читал, ходил в театр или приглашал к себе друзей. Но и такие дружеские встречи, как правило, тоже заканчивались обсуждением важных вопросов внутреннего и международного положения России.
Он был незлобив, с подчинёнными демократичен, руководил без окриков, действуя спокойно, убеждениями. Неоднократно он говорил мне, что надо уметь работать с теми кадрами, которые имеются. Евгению Примакову были чужды прожектёрство, пустая болтовня, самолюбование. Он всегда прислушивался к мнению других и если встречал в полемике иную разумную и хорошо аргументированную позицию, то мог изменить своё мнение и принять другое.
Я думаю, что Евгений Максимович – один из немногих государственных чиновников России, который не запятнан тягой к обогащению – это человек, которому никто не может бросить обвинение в неправоверных действиях, или непристойных поступках.
Последний раз я виделся с ним в конце апреля 2015 года. Он выглядел очень плохо. На мой вопрос о его самочувствии ответил, что испытывает боли и постоянную физическую слабость. Не продолжая, он перевёл разговор на тему о положении в стране и о внешних событиях. Говорил он об этом с особой озабоченностью и беспокойством. Через два месяца Евгения Максимовича не стало. Ушёл из жизни великий государственник, который не только переживал за страну, но и знал, что надо делать для преодоления возникших трудностей. Имевшийся у Евгения Максимовича Примакова огромный потенциал остался неиспользованным полностью, вернее, ему не дала использовать эти возможности на благо России так называемая «либеральная элита».
Автор: Игорь ЛАТУНСКИЙ
Оценили 14 человек
17 кармы