Предыдущую публикацию мы закончили высказыванием историков и видных политических деятелей о русских бунтах, имеющих свое специфическую направленность, в отличие от массовых выступлений народа в западных странах. Что же касается пугачевщины, историк Ключевский дважды и весьма развернуто осмыслил ее причины.
Основное можно вкратце изложить следующим образом. До Петра I включительно крестьянство «служило» дворянству, а последние – царю, то есть государству. Но ко времени Екатерины II дворянство, в сущности, перестало быть «служилым» сословием, и, как писал Ключевский: «Крепостное право… потеряло прежний смысл, свое главное политическое оправдание»; новое положение вещей воспринималось населением как «незаконное» и подлежащее исправлению путем также «незаконных восстаний», хотя, конечно, немаловажное значение имело объявление Пугачева, сумевшим спастись от гибели, законным царем Петром III, который и призван покончить с «незаконностью».
Вполне естественно, что в «марксистских» комментариях к цитируемому изданию 1950-х годов Ключевский был подвергнут весьма жесткой критике за непонимание «социально-экономических «причин болотниковщины, разинщины, булавинщины и пугачевщины". Но Ключевский обосновал свои выводы многочисленными и многообразными фактами, и, как уже отмечено, вряд ли можно доказать, что именно в канун всех этих бунтов «эксплуатация» и «гнет» приобретали крайний характер.
Величайший наш поэт-мыслитель Тютчев дал полную глубокого значения «формулу»: «В Россию можно только верить» (при цитировании тютчевский курсив часто неоправданно игнорируют).
Обычно эту «формулу» воспринимают в чисто духовном аспекте: в отличие от других стран (Тютчев, без сомнения, имел в виду страны Запада), совершающееся в России нельзя объяснить рационально («умом») и остается только верить (или не верить) в нее.
Но, как мы видели, Ключевский, по сути дела, толковал мощные бунты как плоды именно утраты веры в наличную Россию. И, конечно, особенно важен и впечатляющ тот факт, что в нашем столетии, в 1917 и в 1991 годах, страна претерпела крах не из-за каких-либо мощных бунтов (кровавые конфликты имели место позднее, уже при «новых» властях), а как бы «беспричинно».
Это уместно истолковать следующим образом. Если при всей мощи бунтов XVII–XVIII веков веру в наличную Россию утрачивала тогда определенная часть ее народа, то в XX веке это произошло с преобладающим большинством населения страны, притом во всех его слоях.
Ничего подобного нельзя обнаружить в истории Запада, как не было там и мощных «бессмысленных» бунтов. Тем не менее многие идеологи, закрывающие глаза на эти поистине уникальные «феномены» истории России, пытаются толковать ее согласно европейским «формулам».
Восстания и революции на Западе, о чем уже говорилось, преследовали, как правило, конкретные практические цели. Вот чрезвычайно показательное сопоставление: в 1917 году российского императора побудили отречься от престола уже на третий день после начала переворота. А между тем во Франции после мощного восстания 14 июля 1789 года, поскольку определенные прагматические требования восставших были выполнены, король оставался на престоле более трех лет – до 10 августа 1792 года.
Нынешние «идеологи» (закавычил это слово потому, что по конституции нам не положено иметь идеологию) считают Россию вообще «ненормальной», «нежизнеспособной» страной, что, мол, и выразилось в мгновенных крушениях 1917 и 1991 годов. Однако нет оснований относиться к подобным воззрениям как к чему-то серьезному.
Россия - страна, чья государственность возникла на рубеже VIII–IX веков, то есть существует 1200 лет, страна, которая уже при Ярославе Мудром, то есть в первой половине XI столетия, занимала территорию, почти равную всей остальной территории Европы. Только Россия могла породить преподобных Сергия Радонежского и Андрея Рублева, воплотивших в себе то, что с полным основанием зовется «Святой Русью».
Она победила захвативших ранее почти всю остальную Европу армады Наполеона и Гитлера; создала одну из величайших мировых культур (вспомним хотя бы несколько имен творцов русской культуры, которые обрели наивысшее признание во всем мире: Достоевский, Толстой, Чехов, Шолохов, Чайковский, Мусоргский, Рахманинов, Шаляпин, Станиславский, Менделеев, Иван Павлов, Капица, Владимир Соловьев, Бердяев, Бахтин).
Как же может подобная страна может предстать «нежизнеспособной» с точки зрения чисто «западнических» идеологов? Россия не являет собой некое отклонение от западной «нормы»; ее история, по слову Пушкина, «требует другой формулы»; в России, по определению Чаадаева, «другое начало цивилизации».
Иначе, собственно, и не могло быть. Разве можно в силу поистине уникального характера фундаментальных основ бытия России, «жить по-европейски в русский мороз?». Во-первых, в тех географических и геополитических условиях, в которых сложились наши государственность и культура, не возникла ни одна другая цивилизация мира. Во-вторых, только Россия с самого начала своей истории являет собой евразийскую страну.
Между прочим, уже Чаадаев осознал, что «оригинальная Русская цивилизация» – плод слияния «стихий азиатской и европейской» и что монгольское нашествие из Азии «как оно ни было ужасно, оно принесло нам больше пользы, чем вреда. Вместо того чтобы разрушить народность, оно только помогало ей развиться и созреть» (см. Чаадаев «ПСС и писем». М., 1991, т. 2, с. 161, 541).
Нам особенно сегодня ценно мировосприятие русских классиков - Чаадаева и Пушкина, сложившееся, в частности, до раскола русских идеологов на славянофилов и западников. Оно имеет во многом утраченный впоследствии целостный, не деформированный противостоящими пристрастиями характер.
Ни Пушкин, ни Чаадаев не впадали в тот – по сути дела, примитивный – «оценочный» спор, который начался в «роковые сороковые годы» (по выражению Александра Блока), длится до сего дня и сводится в конечном счете к решению вопроса: что «лучше» – Европа или Россия? Чаадаев и Пушкин, как ясно из всего их наследия, полагали, что Россия не «лучше» и не «хуже». Она – другая.
Конечно, если мерить Россию с точки зрения европейских «норм», она неизбежно предстанет как нечто «ненормальное». Так, например, в Англии еще с XIII (!) века существовал избираемый населением парламент, по воле которого принимались законы, а на Руси слишком многое зависело от воли – или, как обычно говорится, произвола – великих князей и, позднее, царей, в особенности, конечно, Ивана IV, получившего прозвание «Грозный».
В новейших тщательных исследованиях Р. Г. Скрынникова «Царство террора» (1992) и
Д. Н. Алыиица «Начало самодержавия в России. Государство Ивана Грозного» (1988) доказано, что при этом царе была казнено от 3 до 4 тысяч человек, преобладающее большинство которых– новгородцы, обвиненные в измене, так как обнаружилась «грамота», согласно которой Новгородская земля намеревалась отдаться под власть короля Польши Сигизмунда II.
Скрынников полагает, что это была фальшивка, изготовленная «за рубежом то ли королевскими чиновниками, то ли русскими эмигрантами», но Иван IV поверил ей, и по его повелению началась расправа над новгородцами.
И вот многозначительное сопоставление. Как раз накануне царствования Ивана Грозного в Англии правил король Генрих VIII, получивший прозвание «Кровавый» (хотя английские историки почти не употребляют это прозвание). При нем, в частности, 72 тысячи человек были казнены за бродяжничество, которое тогда приобрело массовый характер, ибо многие владельцы земель сгоняли с них арендаторов-хлебопашцев, чтобы превратить свои земли в приносящие намного более значительную выгоду овечьи пастбища.
Эти казни не были проявлением королевского произвола: закон, по которому пойманного в третий раз бродягу немедля вешали, принял избранный населением парламент, и, как говорится, суров закон, но закон…
Можно, конечно, согласиться с тем, что произвол чреват более тяжкими последствиями, чем закон, ибо с легкостью может обрушиться на ни в чем не повинных людей. Но ведь и людей, ставших бродягами из-за «перестройки» в сельском хозяйстве Англии, уместно счесть ни в чем не повинными…
https://www.livelib.ru/charact...
А между тем по одному только закону о бродяжничестве за 28 лет правления Генриха VIII было казнено примерно в двадцать (!) раз больше людей, чем за 37 лет правления Ивана IV (притом количество населения Англии и Руси было в XVI веке приблизительно одинаковым).
Поэтому есть достаточные основания признать, что власть закона нельзя рассматривать как своего рода безусловную, непререкаемую ценность, хотя многие люди убеждены в обратном и видят абсолютное превосходство Запада в давно утвердившейся там власти закона.
При этом многие полагают, что именно «дефицит» законности, присущий с давних времен России, привел к громадным жертвам в годы революции. Но это несостоятельное мнение, ибо любая «настоящая» революция означает откровенный отказ и от законов, и от моральных норм.
И из объективных исследований Английской революции XVII века и Французской VIII – начала XIX явствует, что их жертвы составляли не меньшую долю населения, чем жертвы Российской.
Столь же несостоятельно очень широко пропагандируемое (этим еще с 1960-х годов занимались так называемые правозащитники) мнение, согласно которому утверждение власти закона в нашей стране само по себе сделало бы ее подобной Западу.
В действительности все обстоит гораздо сложнее. Самое, пожалуй, главное отличие России от Запада заключается в том, что в ней отсутствует или, по крайней мере, очень слабо развито общество как самостоятельный и в определенной мере самодовлеющий феномен бытия страны.
На Западе, помимо государства и народа, есть общество, которое, несмотря на то что в него входят различные или даже противостоящие силы, в нужный момент способно выступить на исторической арене как мощная, вобравшая в себя преобладающую часть составляющих его членов и более или менее единая сила, способная заставить считаться с собой и правительство, и население страны в целом.
Это утверждение, как нетрудно представить, вызовет возражения или даже недоумение, ибо не только у нас, но и на Западе считается, что именно для России характерна «общинность», «коллективизм», постоянно и ярко выражающиеся в непосредственных взаимоотношениях людей, между тем как люди Запада гораздо более сосредоточены на своих собственных, частных, личных интересах, им в гораздо большей степени присущ всякого рода «индивидуализм».
И суть дела в том, что общество, существующее в странах Запада, не только не противостоит частным, личным – в конечном счете «эгоистическим» – интересам своих членов, но всецело исходит из них. Оно предстает как мощная сплоченная сила именно тогда, когда действия правительства или какой-либо части населения страны угрожают именно личным интересам большинства.
Так, например, в ходе начавшейся в 1964 году и продолжавшейся около десяти лет войны США в Индокитае американское общество пришло к выводу, что эта война не соответствует интересам его сочленов и в сущности бесперспективна, организовало массовые протесты и заставило власти прекратить ее.
Подобных примеров «побед» общества над правительством в странах Запада можно привести множество. При этом необходимо только ясно осознавать, что дело идет о чисто прагматических интересах членов общества. В начале упомянутой войны общество США (за исключением отдельных, не очень значительных его сил) отнюдь не возражало против нее и позднее начало активно протестовать не из каких-либо идеологических (например, «гуманных» и т. п.) соображений, а потому, что война предстала в качестве «невыгодной» для населения США.
https://news2.ru/story/615293/
Приведу еще один характерный пример. В 1958 году генерал де Голль был избран президентом Франции, а в 1965-м переизбран на второй семилетний срок. При нем страна во многом возродила свой статус великой державы, но именно из «прагматических» соображений считавшийся «отцом нации» де Голль был фактически свергнут французским обществом в ходе референдума 28 апреля 1969 года. И был свергнут по причине того, что большинство населения требовало тогда сокращения рабочей недели до 40 часов, пенсионного возраста – до 60 лет и увеличения минимальной зарплаты до 1000 франков (см. Молчанов Н. «Генерал де Голль». – М., 1980, с. 473).
Именно воля общества определяет на Западе деятельность парламентов и других избираемых институтов. Между тем уже упомянутый французский посол Палеолог утверждал, что в «самодержавной» России «вне царского строя… ничего нет: ни контролирующего механизма, ни автономных ячеек, ни прочно установленных партий, ни социальных группировок».
Это может показаться безосновательным диагнозом, ибо к 1917 году в России имелись и партии, и даже парламент – Государственная Дума, существовавшая с 1906 года. Но с западной точки зрения Палеолог все же вполне прав, ибо и Государственная Дума, и политические партии, по сути дела, выражали волю большинства населения общества, а интеллигенции – этого специфического российского феномена.
А, как известно, русская интеллигенция состояла после 1917 года почти исключительно из бывших «рэволюционеров- богоизбранных». Да и сегодня эта категория в культуре и искусстве (я уже не говорю о науке и социально-политическом управлении) России составляет львиную долю. Отсюда все эти специфические черты нынешней государственной политики. Эдакая смесь русского крестьянства с чертами западного предпринимателя, который, если он увидит, что зажимают его «прибыток», сделает всё, чтобы навредить власти…
Именно поэтому интеллигенцию России можно понять, как явление, в известной степени аналогичное обществу Запада, но именно аналогичное, а по сути своей принципиально иное, несмотря на то что большинство интеллигенции вдохновлялось западными идеалами.
Иное потому, что одновременно с западными идеалами в его корни вживлено древнее русское понятие – привязанность к семейному очагу и к земле, на которой этот очаг стоит.
Интеллигенция – чисто российское явление; даже сам этот термин, хотя он исходит из латинского слова, заимствовался другими языками из русского. К интеллигенции нередко причисляют всех людей «умственного труда», но в действительности к ней принадлежат только те, кто так или иначе проявляют политическую и идеологическую активность (и, естественно, имеют живой и постоянный интерес к политике и т. п.).
Такие люди действительно образуют своего рода общество внутри России. Но оно кардинально отличается от того общества, которое существует на Западе, в качестве членов которого, в нужный момент выступает преобладающее, или даже абсолютное большинство населения страны. Могут возразить, что мы, мол, еще «нагоним» Запад и то меньшинство населения, которое являет собой интеллигенция, станет большинством.
Однако общество Запада – совершенно иное явление, чем наша интеллигенция; помимо прочего, принадлежность к нему ни в коей мере не подразумевает причастность к политике, идеологии и т. п., ибо, как уже сказано, это общество основывается на сугубо частных, в конце концов, «эгоистических» интересах его членов, которые сплоченно выступают против каких-либо политических и т. п. тенденций лишь постольку, поскольку эти тенденции наносят или способны нанести ущерб их собственному, личному существованию.
Можно с полным основанием утверждать, что в России (по крайней мере на сегодняшний день) создание общества западного типа немыслимо. Ибо ведь даже российское интеллигентское «общество» – при всем его пиетете перед Западом – всегда выдвигало на первый план не столько собственные интересы своих членов, сколько интересы народа (пусть по-разному понимаемые различными интеллигентскими течениями), то есть имело, употребляя модный термин, совсем иной менталитет, чем общество Запада.
Правда, ныне есть идеологи, призывающие строить будущее на основе «эгоистических» интересов всех и каждого, но для этого пришлось бы превратить страну в нечто совершенно иное, чем она была и есть.
В силу уникальных географических и геополитических условий и изначальной многонациональности и, более того, «евразийства» (также уникального) России, государство не могло не играть в ней столь же уникально громадной роли, неизбежно подавляя при этом попытки создания общества западного типа, основанного на «частных» интересах его членов.
И «осуждение» «деспотической» государственности России, которым занимались и занимаются многие идеологи, едва ли основательно. Тогда уж следует начать с осуждения тех наших древнейших предков, которые двенадцать столетий назад создали изначальный центр нашего государства – Ладогу (впоследствии Петр построил поблизости от нее Петербург!) – не столь уже далеко от Северного полярного круга, а несколько позже основали другой центр – Киев около Степи, по которой народы Азии беспрепятственно двигались в пределы Руси…
Продолжение читайте в следующей публикации…
Оценили 2 человека
2 кармы