Монография профессора психиатрии И.А. Сикорского "О ЗАИКАНИИ"

ВВЕДЕНИЕ

Иван Алексеевич Сикорский (1842—1919) — профессор Киевского университета им. Св. Владимира оставил заметный след в различных сферах медицины, психологии, педагогики, естествознания, философии.

Природная одаренность, рано проснувшаяся тяга к знаниям, исключительное трудолюбие явились фундаментом его выдающихся научных достижений, получивших широкое признание в России и за рубежом.

И.А. Сикорский был членом медицинских обществ Франции и Бельгии. За приоритетные исследования в области экспериментальной педагогической психологии он был избран членом Международного общества экспериментальной педагогики.

Учился И.А. Сикорский в Киевском университете им. Св. Владимира и в 1869 г. получил диплом лекаря. Там же спустя три года, после успешной защиты диссертации, ему было присвоено звание доктора медицины. В 1873 г. И.А. Сикорский был приглашен на кафедру нервных и душевных болезней Санкт-Петербургской медико-хирургической академии, где работал вначале ординатором, а затем приват-доцентом. В 1885 г. он возглавил вновь созданную кафедру нервных и душевных болезней в Киевском университете Св. Владимира. С его именем связывают начало преподавания курса нервных болезней в виде самостоятельной дисциплины.

Значителен вклад ученого в практическое здравоохранение. Его усилия увенчались открытием двух новых психиатрических учреждений в Киеве и окружной больницы в Виннице для лиц, страдающих хроническими психическими заболеваниями. В 1904 г. И.А. Сикорский основал Врачебно-педагогический институт для нервных и отсталых в умственном отношении детей, предоставив для этого учреждения собственный особняк. Он бесплатно консультировал всех интересующихся вопросами лечения и воспитания аномальных детей.

Являясь редактором ежегодника «Педагогическая мысль», И.А. Сикорский ратовал за повышение роли и расширение деятельности педагогических обществ. По его инициативе в Киеве в 1908 г. был основан Женский педагогический институт. Сикорскому было доверено руководство этим учебным заведением.

Имеет большое значение междисциплинарный подход в решении целого ряда проблем науки, особенно в области неврологии, психиатрии, психологии и педагогики. И.А. Сикорский является автором целого ряда фундаментальных трудов, таких как «Всеобщая психология», «Основы теоретической и клинической психиатрии», «Психологические основы воспитания», а также проблемных статей, публиковавшихся в журналах России и стран Западной Европы. Уже ранние научные работы И.А. Си-корского — «О развитии речи у детей», «Задачи гигиены воспитания в возраст первого детства» — вызвали живой интерес.

И.А. Сикорский был непременным участником многих российских и международных конгрессов. Тексты его выступлений издавались в виде отдельных брошюр, например «Задачи нервно-психической гигиены и профилактики детства», «'Об успехах медицины в лечении явлений психического мира», «Кортикальная эпилепсия, соединенная с расстройством речи» и т.д.

Несколько переизданий выдержала монография И.А. Сикорского «Душа ребенка». Автор подчеркивает, что духовное развитие детей невозможно без гармоничного развития основных сторон души, ума, чувства и воли, а научная педагогика немыслима без учета опыта психологов, педиатров и психиатров. Еще при жизни автора монография использовалась в качестве пособия в учебных заведениях Германии, готовивших педагогические кадры.

И.А. Сикорским опубликовано свыше ста научных работ, ценность, актуальность, теоретическая и практическая значимость которых, благодаря оригинальности мысли и глубокой содержательности, не утрачена и в наши дни. Краткость предисловия не дает возможности детально рассмотреть научное наследие ученого.

Особое место занимает монография И.А. Сикорского «О заикании», изданная в 1889 г. Публикация явилась результатом многолетней работы, уникальным исследованием по своей тщательности и подробности описания симптоматологии, этиологии, патогенеза и терапии заикания. Им разработана классификация этого тяжелого речевого расстройства

Автор уделил внимание речевым и неречевым судорогам, а также сопутствующим движениям при заикании. И.А. Сикорский считал заикание неврозом, протекающим волнообразно. И.А. Сикорский выделил две основные группы причин: предрасполагающие (пол, возраст, наследственность, место проживания, хронические заболевания, род занятий) и производящие (душевные потрясения, травмы). Монография проиллюстрирована историями болезни пациентов, представляющими познавательный и научный интерес.

Книга И.А. Сикорского, несомненно, привлечет внимание дефектологов, психологов, педиатров, неврологов, психиатров и всех клинических специалистов, имеющих отношение к проблемам заикания.

Академик РАО, доктор психологических наук профессор В.М. ШКЛОВСКИЙ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Выпуская в свет труд о заикании, автор считает долгом обратить внимание читателей, а в особенности критики, на то обстоятельство, что затронутый вопрос оставался без научной разработки в течение многих десятков лет. Автору предстояла нелегкая задача — исследовать тему, для разработки которой не был намечен общий план и не были установлены основные факты. Этим должны быть объяснены главные недостатки работы и пробелы в ней. Наиболее разработаны отделы этиологии и лечения. Внимательное ознакомление с последним отделом может быть полезно не только врачу, но и педагогу, если, за недостатком врача, он будет поставлен в необходимость иметь дело с учащимися

заиками-детьми.

Автор 

Киев, 1889 г., 25 марта

РАЗДЕЛ I.

Симптоматология заикания

Явления заикания столь сложны и многообразны, что невольно возникает вопрос: представляют ли эти явления одну определенную болезнь, или же это — различные болезни, соединенные в общую группу вследствие недостаточного анализа их симптомов? Однако болезнь имеет свои характерные симптомы, которые повторяются во всяком отдельном случае. Заикание представляет собой весьма определенный и постоянный комплекс явлений. По существу своему заикание есть функциональное расстройство в сфере речи. Основным существенным симптомом болезни является судорога в пределах одного или многих частных механизмов, входящих в состав речи как цельной функции. Обыкновенно судорога наступает внезапно, среди свободной, правильной речи, и мгновенно приостанавливает членораздельные движения или нарушает их чистоту и целостность.

Продолжительность судороги бывает весьма незначительна, она измеряется только секундами, тем не менее приступ заикания всегда является в виде резкого перерыва речи, неприятного для внимания и уха слушателя. С минованием же судороги артикуляция продолжается с полной правильностью до новой остановки. Судорогой поражаются то отдельные мышцы, то группы мышц или целые ассоциации отдельных групп, в форме сложного координированного акта. Сила, или степень, судорожных сокращений мышц бывает весьма различна; большей частью сокращения бывают довольно сильны, но часто также они являются умеренными. Пунктом, из которого судорога начинается, всегда бывают то мышцы, непосредственно участвующие в эту минуту в произведении речевых движений, то участвующие в них опосредованно, то есть мышцы голосового аппарата или дыхательные. Мотивом, или стимулом, вызывающим судорогу, являются исключительно речевые движения, уже наступившие или только задуманные, так что в некоторых случаях уже одно намерение начать речь вызывает судорогу.

Таким образом, заикание есть внезапное нарушение непрерывности артикуляции, вызванное судорогой, наступившей в одном из отделов речевого аппарата как физиологического целого.

Различение первичных и вторичных явлений заикания и установление связи и генетической последовательности между ними составляет весьма важную задачу для правильного понимания клинической картины болезни. В начальном периоде болезни появляются изолированные, несложные симптомы, характеризующиеся одним каким-либо видом судороги. В этих случаях с полной очевидностью выступает на вид факт локализации болезни то в пределах артикуляторных механизмов, то, наоборот, в сфере побочных механизмов речи, то есть голосового или дыхательного аппарата. Позднее, при своем дальнейшем развитии, болезнь захватывает все механизмы, участвующие прямо или косвенно в функции речи..

Простейшие виды болезни часто надолго сохраняют первоначальный свой тип локализованного страдания. Эти случаи могут быть поставлены на вид как простейшие элементарные образцы расстройств в изучаемом нами неврозе, и потому мы ими воспользовались как примерами для описания отдельных симптомов заикания. Теперь мы переходим к этому отделу труда и опишем последовательно судороги в сфере дыхательного, затем голосового и артикуляторного механизмов и, наконец, судороги вне пределов речевого аппарата.

Глава I.

Судороги в сфере дыхательного механизма

Дыхательный механизм по временам принимает участие в судорожных движениях, столь обычных при заикании. Заикающиеся говорят во время вдыхания, вследствие чего их речь затруднительна, и они вынуждены многократно и судорожно напрягать свои органы речи, а также и лицо.

Бонне был первым наблюдателем, который правильно понял и вполне научно оценил симптоматологическое значение дыхательных расстройств при заикании. Он прямо называет их спазмодическими сокращениями, говорит об их непроизвольности и ставит их в параллель с артикуляторными судорогами. Многие из авторов, писавших о заикании, совершенно игнорируют расстройство дыхания, ограничиваясь описанием одних артикуляторных судорог.

Мы различаем три вида судорог: судорогу на вдохе, судорогу на выдохе и ритмическую дыхательную, судорогу.

1. Судорога на вдохе

Одна из самых частых дыхательных судорог, вызывающая явления заикания, состоит во внезапном порывистом вдохе, который наступает то перед началом слова, то весьма нередко среди слова и даже среди двух звуков одного слова, из-за чего происходит неприятное для внимания и уха слушателя промедление в непрерывном следовании звуков или нарушении их чистоты и отчетливости. Главная черта этих вдохов состоит.в их внезапности и порывистости. Они не согласованы с дыхательным ритмом и потому всегда являются не вовремя, неожиданно для наблюдателя; часто они наступают вслед за едва оконченным выдохом, приостанавливают начавшийся выдох и сменяют его собой.

Иногда два-три инспираторных движения следуют непосредственно одно за другим без смены выдохами. Нередко это явление имеет такой вид, как будто при первых признаках начавшегося выдоха снова наступает вдох. Си¬ла и размер инспираций различны, чаще всего они бывают поверхностны, коротки, иногда мимолетны, едва заметны, иногда же, напротив, весьма сильны и объемисты. Но как бы разнообразны ни были эти инспирации, во всех случаях сохраняется их главный характер — это порывистость: они не совершаются медленно, с постепенным нарастанием силы, а происходят быстро, нередко в виде удара, и до известной степени напоминают собой икоту. Может быть, на это сходство с икотой указывает и славянская этимология слова «заикание» (заикание, заикнуться, икота, икать, икнуть). Бонне справедливо сравнивает также эти инспирации со всхлипываниями. Но даже и в тех случаях, когда инспирации не бывают столь порывисты, как при икоте и всхлипывании, они совершаются гораздо быстрее и сильнее нормального вдоха и нередко сопровождаются шумом: «Вдох совершается у одних лиц с шумом, или свистом, или с неопределенным глухим тоном, у большей же части он происходит без¬звучно, но всегда при этом грудь сильно расширяется, а живот втягивается».

К этому описанию мы лишь прибавим, что втягиваются и межреберные промежутки. Внезапный, порывистый характер описываемых вдохов с особой ясностью обнаруживается в тех случаях, когда воздух не выходит через рот, например в момент произнесения буквы н, и когда инспираторный ток вследствие этого должен направляться исключительно через нос (через хоаны). В этих случаях быстрый порывистый вдох вызывает спадение крыльев носа, как при параличе лицевого нерва. Исследование механизма вдохов показывает, .что они совершаются за счет сокращений диафрагмы, — что видно из характерного расширения нижней части груди.

По мнению некоторых авторов, порывистые, поспешные вдохи будто бы имеют своей целью восполнить исчерпанный запас воздуха и вызываются тем обстоятельством, что заикающиеся неправильно, неэкономно распоряжаются воздухом, выдыхают его бесполезно, не употребляя на артикуляцию, или начинают речь при ничтожном запасе воздуха в груди и, таким образом, скоро приближаются к необходимости нового вдоха. Мы с особенной внимательностью останавливались на этом объяснении и старались проверить его наблюдением, но пришли к убеждению, что приведенное мнение обобщает частный и притом очень редкий случай. Порывистые вдохи наблюдаются перед началом речи, когда еще воздух вовсе не расходовался на артикуляцию.

Мы наблюдали два случая, в которых инспираторная судорога была одним из главнейших симптомов заикания; на этих случаях с очевидностью можно было убедиться, что ненормальные, мучительные вдохи наступали при сравнительно достаточном наполнении груди воздухом, так что не могло быть и речи о физиологической необходимости вдоха. Одного из таких больных мы заставляли начинать речь после глубокого вздоха, и тем не менее уже при первых попытках произнести звук у него наступал судорожный вдох. После двух-трех таких вдохов воздух накоплялся в груди до такой степени, что этот больной принужден был сначала сделать выдох, чтобы иметь возможность говорить. Таким образом, частое вдыхание воздуха нисколько не предохраняет от приступов.

На приведенном примере мы могли убедиться в полной независимости ненормальных вдохов от других явлений и в самостоятельности их как симптома заикания. В тех случаях, когда судорожные инспирации появляются при достаточном наполнении груди воздухом, они бывают тем более поверхностны, чем чаще и непрерывнее следуют одна за другой; при этом даже сила и напряжение их уменьшаются, и они принимают вид мимолетных незначительных вдохов. Этим характером отличаются у некоторых заикающихся судорожные вдохи и в том случае, когда они являются в одиночку, а не суммируясь. У заикающихся не существует каких-либо неправильностей в механизме дыхания вне речи, зато среди речи при частых инспирациях действительно наблюдается, что отдельные вдыхания становятся поверхностны и количество воздуха в легких в самом деле может быть исчерпанным.

Уже выше было замечено, что судорожные инспирации заикающихся иногда бывают лишены своего обычного характера, т. е. внезапности и порывистости, и по внешнему виду несколько напоминают обыкновенные вдохи.

В своем логическом построении речь складывается из предложений — простых или сложных. Между частями предложения, произносимого голосом, происходят обыкновенно непродолжительные приостановки артикуляции, служащие выражением логической раздельности речи. Эти приостановки на письме обозначаются знаками препинания.

При произнесении фразы они служат для наполнения груди воздухом. Но под влиянием субъективных причин или при особенной логической или фонетической структуре речи (например, при стечении многосложных слов) инспирация может наступить без ущерба для чистоты речи и вне указанных границ. Крайними пределами, в которых инспирация уже не может иметь места, служит речевой такт. Что такое речевой такт? Чем непринужденнее и натуральнее речь, тем менее она является в виде отдельных слов, какой мы ее встречаем на письме, и тем более и яснее выражается в ней фонетическое единство предложения, и даже у лиц, хорошо знакомых с грамматикой, отдельные части и отдельные слова предложения не являются в своей отдельности, но выступают в форме скоплений и групп, в состав которых входит более чем одно слово.

В живой речи слышатся не отдельные слова, а отдельные конгломераты слогов, на которые подразделяется звуковая цепь целого предложения. Эти конгломераты, или группы слогов, и составляют собой речевые такты. Это легко видеть из примера. Предложение: «Не надейся ты на людей, положись на свои силы» — в живой речи произносится так:

ненадейсяты налюдей положись насвоисилы

В приведенном примере три слова: «не надейся ты» произносятся слитно, как одно слово. Таким образом, всякий такт представляет собою фонетическую единицу, т. е. сумма слогов, входящих в его состав, произносится на одном выдохе, без малейшего перерыва, и несет главное общее ударение, совпадающее с ударением одного из слов. Речевые такты не представляют собой чего-нибудь неизменного в смысле состава, данного им раз и навсегда, как можно видеть на следующем примере.

фраза: «пади ниц пред образом» может распадаться на следующие такты:

пади ницпредобразом,

или:

падиниц предобразом,

или:

падиницпредобразом,

смотря по тому, какой логический смысл и значение имеют отдельные представления в мысли говорящего. Таким образом, то или другое фонетическое распределение фразы, тот или иной состав тактов связан нераздельно с содержанием мысли. Такт есть фонетическое выражение или звуковой облик оттенка мысли. В этом отношении он представляет собой единственную незаменимую и неизменную форму для данной мысли.

Чтобы покончить с фонетическими свойствами речи, имеющими отношение к дыханию, -нам остается сказать два слова о слогах. Что такое слог? Слог есть сумма звуков, произносимых одним самостоятельным непрерывным выдыхательным толчком.

Произнесение речевого такта характеризуется непрерывным, активным выдыхательным напряжением (главным образом со стороны брюшных мышц), с окончанием же такта это напряжение значительно понижается, оно даже может упасть до нуля, так что экспирация (выдох) сделается пассивной, как это бывает вне речи; но с наступлением нового такта экспирация снова становится активной и поднимается до высоты, обусловленной тем-пом и интенсивностью речи. Таким образом, крупные колебания экспираторного напряжения имеют место в начале и в конце такта.

В течение же такта экспирация претерпевает весьма незначительные по своей величине усиления и падения, а именно падения приходятся прежде всего между двух соседних слогов, а повышения совпадают с ударениями. Это будут, следовательно, вторичные колебания; но существуют еще третичные, зависящие от того, что самые элементы слога, т.е. отдельные звуки, по своему характеру или, как говорят филологи, по своей относительной звуковой интенсивности и длине требуют экспирации различной силы: например, звук б артикулируется с меньшими экспираторными затратами, чем звук п. Эти вторичные и третичные колебания экспирации на слогах и отдельных звуках весьма ничтожны, и если их не принять в расчет, то можно сказать, что экспирация стоит непрерывно на одной активной высоте в течение всего такта.

Понятно, что инспирация не может иметь места, пока не окончено произнесение всего речевого такта, иначе инспирация должна была бы неминуемо приостановить и прервать активную экспирацию.

Одним из самых существенных признаков ненормального вдоха, изобличающего его судорожный характер, служит появление вдоха среди такта, среди слога или среди произнесения отдельного звука, что производит фонетическую диссоциацию, никогда не наблюдаемую у человека, не страдающего заиканием. Если инспираторная судорога наступает среди речевого такта, то прежде всего происходит внезапная приостановка экспирации в данной фазе и непосредственный переход к инспирации; что же касается голосового и артикуляторного механизмов, то работа их, относящаяся к начатому речевому такту, иногда продолжается, и если в этих механизмах не случится единовременно самостоятельной судороги, то начатый такт благополучно оканчивается при инспиратор-ном токе воздуха.

Звуки при этом выходят менее ясными и отчетливыми, чем при нормальной речи, но тем не менее еще довольно различимыми. Это явление несколько напоминает речь чревовещателя. Иногда же артикуляция и вокализация приостанавливаются и продолжаются вслед за окончанием инспирации уже с новым экспираторным током воздуха.

В зависимости от быстроты инспирации или, лучше сказать, от ее продолжительности может быть произнесен то целый такт, то часть его. При медленных вдохах артикуляция и вокализация успевают совершаться своим чередом, при быстрых же слышны обыкновенно одиночные слоги или звуки.

Как бы коротка ни была инспирация, падающая на произносимое слово или речевой такт, она всегда производит резкое, очевидное разделение слова на части и дает впечатление неприятного перерыва речи. Плутарх, со свойственной ему меткостью в подбор слов, называет это явление, наблюдавшееся у Демосфена, — «рваной речью».

Судорожная инспирация обыкновенно с большой быстротой и внезапностью сменяет собою экспирацию, но обратного не замечается. Правда, выдох тотчас наступает с окончанием инспираторной судороги, так что между ними никакой паузы нет, но в первый момент выдох совершается только пассивными силами, без всякого участия выдыхательной мускулатуры. Этот момент различной продолжительности характеризуется отсутствием артикуляторных звуков, которые появляются только тогда, когда экспирация становится активной. Таким образом, вслед за судорожной инспирацией наступает пауза речи, и если часть слова была уже произнесена раньше, то остальная часть доканчивается после некоторого промежутка. Это и составляет причину разрыва или разделения слова на части.

Инспираторная судорога оказывает влияние на деятельность голосового и артикуляторного механизмов. К подробному разбору этого воздействия мы теперь переходим.

Речь здорового человека всегда происходит при выдыхательном токе воздуха. Это вполне естественно, потому что таким образом утилизируется — в интересах речи как механической работы — та часть силы, которая дается пассивным выдохом — эластичностью грудной клетки и легких; а вот при вдыхании речь должна совершаться одними активными напряжениями. Это элементарный вывод из общеизвестного физиологического положения. В свою очередь и опыт показывает, что все народы говорят с выдыхательным током воздуха. Инспираторная речь заикающихся также отличается многими особенностями.

Начнем с голоса. Инспираторный голос представляется грубым, глухим. Это естественно, если припомнить, что полнота и музыкальность, какой отличается экспираторный голос, приобретаются в резонансных полостях, лежащих над гортанью, и, следовательно, этих свойств не может быть у звуков, уносимых из гортани в глубь легких. В музыкальном отношении инспираторный голос ниже нормального — что, вероятно, зависит от низкого стояния гортани, свойственного инспирации. В момент инспираторной судороги голосовые связки бывают не только укорочены, но вместе с тем и расслаблены вследствие бездеятельности голосового мускула, но остаются сближенными, как тому и надлежит быть во время вокализации. При таких условиях связки перестают быть упругими перепонками, или, лучше сказать, упругость их значительно уменьшается, и этим обстоятельством объясняется низкий тон и некоторая хриплость голоса. Вероятно, эти отношения повторяются и при инспираторном голосе заикающихся.

Все гласные звуки при инспираторной судороге носят характер густого придыхания. Гласные а, о, у, э, и, ы слышны как га, го, гу, гэ, ги, гы, но никогда не являются совершенно чистыми. Этот признак относится к числу наиболее выдающихся и заметных.

Впрочем, аспирирование гласных встречается и при экспираторной судороге. В чем кроется причина аспирирования гласных? И при нормальной речи гласные могут выходить то чистыми, то с начальным или конечным придыханием, так что известная степень аспирации гласных свойственна и нормальной речи и представляет явление физиологическое, которое замечается в различной мере у разных национальностей. Причина этого явления заключается в отсутствии точнейшего сочетания работы отдельных механизмов речи вследствие крайней быстроты речевых движений. В самом деле, выигрыш в скорости и в то же время потеря в отделке и чистоте звуков являются принципом, имеющим широкое применение в эволюции речи, в механизме звуковых изменений языка при его росте и развитии.

Необходимо войти в некоторые подробности относительно происхождения аспирации гласных. Главнейшие факторы для произнесения гласного суть: 1) экспираторный ток воздуха, 2) надлежащая установка голосовых связок на известный тон и 3) установка надставной трубки (т. е. всех артикуляторных аппаратов, лежащих выше гортани) для известного резонанса. Если полость рта будет установлена на тот или другой звук раньше появления самого звука, то это не помешает чистоте звука; равным образом и удержание полости рта в данном положении ' после окончания звука также не повредит его чистоте. Совсем иное будет при той или другой комбинации голосовой и выдыхательной работы. Неточное приспособление работы гортани и выдыхательного механизма имеет существенное влияние на чистоту звука и в момент его возникновения и в момент замирания.

По степени начальной чистоты различают три рода произношения гласной: нужное начало бывает тогда, когда уже до начала выдоха гортань тщательно устанавливается на известный тон, так что выдыхательный ток застает вполне готовый механизм к произведению задуманного звука. В этом случае гортанная щель не замкнута вполне, но только голосовые связки сближены с абсолютно точным расчетом на известную гласную. Этот вид произношения гласной встречается весьма редко, поскольку при быстрой и живой речи трудно тщательно соразмерять действие гортани с экспирацией. Потому-то во время речи гораздо чаще имеет место резкое или придыхательное начало гласной.

Резкое начало бывает в том случае, когда голосовая щель до начала выдыхания была вполне сомкнута во всех своих отделах, и первые струи начинающейся экспирации должны сначала раскрыть гортань, и только после этого появляется голос и начинается произнесение гласной. Этот акт раскрытия голосовой щели обозначается особым звуком в начале гласной, который греки называли тонким придыханием. Наконец, возможен третий случай — выдыхание начинается в ту пору, когда голосовая щель находится на пути к сомкнутию, при этом условии воздух, устремляющийся через суживающуюся голосовую щель, дает густой шум, длящийся до сближения голосовых связок, а с этого момента сменяющийся звуком. Такое начало гласной может быть названо придыхательным. Оно соответствует густому придыханию греков.

Этот последний вид произношения гласной наблюдается при инспираторной речи заикающихся и составляет один из ее характеристичных симптомов, так что не подлежит сомнению, что голосовая щель остается открытой во время инспираторной судороги, несмотря на существование голоса и речи. Какое же значение мы должна придать этому факту?

Можно допустить, что голосовая щель в одно и то же время получает импульсы и из дыхательного центра и из центра речи или голоса: первые стремятся раскрыть ее, как тому надлежит быть в акте инспирации, вторые, напротив, стараются сблизить голосовые связки, как того требуют условия произнесения гласного звука.

Переходим теперь к согласным звукам. Взрывные звуки при инспираторной судороге нередко получают аффрикацию, так что слова пол, быть произносятся как пфол, бвыть.

Нередко можно заметить, что инспираторная судорога явно угнетает действие артикуляторного и голосового аппаратов: между отдельными звуками появляются звуковые паузы, наполненные густым вдохом. Иногда слово или такт замирают на первых звуках, или эти звуки становятся бледны. Весьма часто слово или слог, прерванные инспираторной судорогой, начинаются вновь по окончании судороги. Таким образом, артикуляторные движения то вполне приостанавливаются, то лишены резкости, отчетливости и надлежащей силы. Все явление производит такое впечатление, как будто механизмы, производящие голос и членораздельные звуки, представляются подавленными и расслабленными в своей деятельности.

Субъективные ощущения, испытываемые больными при инспираторной судороге, довольно характерны и являются в виде утомления и чувства тупой боли у края ложных ребер, а также по обеим сторонам груди. При частых, повторных инспирациях чувствуется неприятное переполнение груди воздухом, облегчаемое замедленным, спокойным выдыханием. При частых инспирациях больные жалуются на сухость во рту и горле. Многие из страдающих этой судорогой не понимают, что с ними происходит, иные говорят о себе, что они хватают воздух среди слова, а один наблюдательный мальчик объяснял нам весьма картинно, что он проглатывает слово то целиком, то по частям: «Одну часть слова, — объяснял он, — скажу как следует, другую — проглочу».

История болезни I

Воспитанник одного из учебных заведений в Петербурге, 13 лет, слабого телосложения и малого роста для своих лет, кости скелета у него тонки, мышцы весьма слабо развиты, кожа тонка, сквозь нее просвечивают венозные сосуды. Зубы в надлежащем количестве, резцы верхней челюсти представляются мало развитыми, они более узки и более коротки, чем другие зубы верхней и нижней челюстей, но что более всего бросается в глаза — они едва выступают из десен и при сомкнутии челюстей верхние резцы не касаются нижних, оставляя широкую щель. По характеру своему этот мальчик впечатлителен и робок. Голос его всегда тих, как у человека, лишенного смелости и бодрости духа, он говорит тихо, иногда же вдруг, как бы спохватившись, начинает говорить громче и решительнее, точно он заметил свой недостаток и желает исправить его; но едва перестает сосредоточивать на этом свое внимание, голос его становится тихим и речь робкой, так что это составляет постоянную черту его характера. В умственном отношении он одарен слабо. Робость и чрезмерная впечатлительность составляют, по-видимому, главное препятствие спокойному и свободному развитию его умственных сил. Неожиданные, хотя бы и слабые, воздействия на органы слуха заставляют его вздрагивать и вызывать инспирацию. Столь же чувствительной к ощущениям и аффектам является иннервация зрачка: зрачки вообще довольно широки, но при всяком новом впечатлении, при легких аффектах, при умственном напряжении, например при попытках дать ответ на предложенный вопрос, зрачки расширяются. Нередко можно наблюдать — в особенности когда мальчик обдумывает ответ или готовится его дать, — что зрачки быстро расширяются и суживаются с большой амплитудой, даже при неизменных условиях освещения, по-видимому в связи с умственной или эмоциональной работой.

Заикание началось на пятом году жизни, вскоре после того, как он, играя на скользком полу, упал и при падении сломал правое бедро. Родители думают, что перелом, а в особенности страх и волнение ребенка при наложении повязки были причинами, вызвавшими заикание. Из родных никто не заикался, но младшие братья пациента заикаются, а сестры нет. Родители полагают, что заикание у других детей произошло от подражания. Они заикаются мало и только при душевном волнении. С раннего детства наш пациент был слабым ребенком, родился раньше срока (8 месяцев). Заикание, появившееся у него на пятом году, постепенно усиливалось. В самом начале болезни выражалась невозможностью начать речь, но после начала она продолжалась без препятствий.

Некоторое время мальчик мог побеждать заикание громким говором, но впоследствии он стал заикаться при всех условиях. До 11-12 лет у него не замечалось повторения звуков или слов, но к этому времени болезнь явно изменила свой вид, и к прежде бывшим припадкам присоединилось многократное и трудное повторение слогов и звуков скороговоркой. При ссоре или же во время игры с товарищами и братьями, когда мальчик приходит в возбуждении, он говорит несколько громче и решительнее обыкновенного, как будто у него прибавилось силы, и в это время заикание совершенно исчезает у него. При всех же других условиях заикание не оставляет его ни на одну минуту, мальчик не может произнести фразы не заикнувшись, даже находясь среди своей семьи.

Во время молчания дыхание его не представляет ничего ненормального, но едва только мальчик обнаруживает попытку артикулировать звук, наступает более или менее сильный вдох, всякая попытка снова начать речь опять вызывает инспирацию, и больному необходима пауза и особенная осторожность, чтобы выговорить слово. Нередко можно наблюдать, что инспирации наступают одна за другой; так что при едва обозначившемся начале выдоха снова наступает вдох. Но в этих случаях каждому новому вдоху предшествует намерение начать речь или продолжать, если она была раньше начата. По крайней мере, весьма часто по мимике и по начинающимся артикуляторным движениям можно судить о несомненном существовании импульсов к речи.

Таким образом, в тех случаях, когда инспирации следуют одна за другой, не чередуясь с выдохами (в форме прерывистого вдыхания), каждый отдельный вдох вызывается новым речевым импульсом; при таком положении дела больной не может иначе приостанавливать судорогу, как отказавшись вполне, хотя бы на несколько секунд, от намерения говорить. Когда инспирации следуют быстро одна за другой, они большей частью поверхностны и незначительны, но иногда в такой цепи одно вдыхание является глубоким и напряженным. При чтении больной заикается почти так же сильно, как и при разговоре, несколько менее заикается при чтении наизусть и при автоматическом повторении или отраженной речи.

При всех видах шепотной речи заикание положительно меньше. Если же больного заставить читать или с чужого голоса повторять в такт монотонно, сливая слова в непрерывную цепь слогов, то не замечается ни малейшего заикания, и больной может говорить беспрепятственно, как в медленном, так и в быстром темпе. Временных улучшений припадков, которые случаются у большей части заикающихся, у этого больного не бывает. Зимой и летом, в учебный период и в каникулы заикание его остается одинаково тяжелым. Когда ему предлагают вопрос, то прежде, чем он выслушает его до конца, он уже обнаруживает преждевременное стремление или приготовление к речи — явление, вообще свойственное впечатлительным или, лучше сказать, болезненно-возбудимым натурам.

Иногда уже в этот период, при сомкнутых еще губах появляется внезапная, легкая инспирация через нос, непохожая на другие вдохи по своей быстроте и не согласованная с дыхательным ритмом. Больной иногда может начать речь без заикания, которое появляется только в течение речи, часто, однако, оно наступает при первых звуках или до начала речи.

Кроме того, больной подвержен в малой степени выдыхательной и респираторной судорогам.

История болезни II

Воспитанник одного из закрытых учебных заведений, сын генерал-майора, 13 лет, слабого телосложения, бледный мальчик, на коже обеих предплечий и кистей замечаются старые рубцы от бывшего в детстве ожога кипятком. Его голова и лицо представляются непропорционально малыми по сравнению с туловищем; в верхней челюсти зубы в не полном числе, недостает от природы двух резцов, и весь промежуток между клыками занят только двумя резцами, которые шире и лучше развиты, чем нижние резцы. В умственном отношении мальчик представляется достаточно одаренным, наблюдательным, сметливым, с живым характером. Заикание началось у него в раннем детстве, около четвертого года жизни.

Поводом к болезни послужил испуг при следующих условиях. Денщик, служивший у отца нашего больного, слушая разговор родителей о необходимости отучить мальчика от хождения в кухню, вздумал, по собственному разумению, достигнуть исправления мальчика. С этой целью он надел тулуп овчиной вверх и при входе мальчика в кухню внезапно появился из засады на четвереньках, зарычал и схватил ребенка за ноги. Ребенок был очень испуган, и последствием этого было то, что он пролежал в кровати несколько дней и с этого именно времени стал заикаться.

Была ли потеря сознания в момент испуга — остается неизвестным. Субъективные ощущения при заикании состоят в чувстве неприятного наполнения груди воздухом. Больной довольно объективно знаком с припадками своей болезни, свою инспираторную речь он называет проглатыванием слов.

При чтении заикается менее, чем в импровизированной речи, при чтении наизусть и при автоматическом повторении чужих слов не заикается или весьма редко. Примеры его речи:

Выд. вдых. выд.

х х хорда

Кроме того, в незначительной степени у него замечается повторение звуков.

2. Судорога на выдохе

Весьма многие из авторов, писавших о заикании, наблюдали то явление, которому мы придаем значение экспираторной судороги, но они не признавали за ним самостоятельного значения и не усматривали в нем истинного симптома болезни. Вообще же нужно сказать, что вопрос о ненормальных вдохах и выдохах был постоянно настоящим порочным кругом мышления для авторов, писавших о заикании: одни приписывали самостоятельность экспирациям, а на инспирации смотрели как на явление физиологической необходимости для наполнения, груди воздухом, другие умозаключали обратным путем; по обе стороны одинаково оставляли не объяснимым первоначальную исходную точку нарушений речи. Мы не станем приводить в отдельности различных мнений относительно разбираемого явления, заметим только, что все авторы видят в выдохах явление вторичное, вызванное другими симптомами заикания.

Переходим к описанию экспираторной судороги.

По своим проявлениям и по своему влиянию на голосовой и артикуляторный аппарат экспираторная судорога имеет много общего с инспираторной. Большей частью она отличается таким же внезапным и порывистым характером, как и инспираторная, и, врываясь в стройное течение звуков речи, нарушает их правильную непрерывность. Эти два вида дыхательных судорог различаются между собой неодинаковым количеством мышечного напряжения: можно сказать, что инспираторной судороге свойственны быстрота и мимолетность, а экспираторной — объемистые и могучие напряжения мускулатуры брюшного пресса. По этому признаку уже с первого взгляда нетрудно различить оба вида судорожных движений, если они существуют совместно, сменяя друг друга. Сила экспираторной судороги сказывается в особенности в тех случаях, когда выдыхаемый воздух встречает препятствие на своем пути, например в противодействии артикуляторного и голосового механизмов. Этот случай будет подробнее разобран в дальнейшем изложении.

Экспираторная судорога обыкновенно поражает человека не в начале, а уже в потоке речи, ее наступление рез¬ко обозначается внезапным усилением экспирации, нисколько не вытекающим из артикуляторных потребностей данной минуты. Большей частью сокращение брюшных мышц бывает столь внезапно и сильно, что охваченный судорогой человек несколько наклоняется вперед, как это бывает при рвоте, а воздух с большим напряжением, быстротой и шумом уносится из груди наружу, через раскрытую голосовую щель. Таким образом, бережливость, с которой расходуется выдыхаемый воздух у говорящего, внезапно и резко нарушается при экспираторной судороге. Это подтверждается и субъективно тягостным ощущением необычного сжатия грудной полости, на которое жалуются пациенты после подобных экспираций. В тяжелых случаях заикания экспираторная судорога вызывается намерением говорить и появляется при первой попытке раскрыть рот.

Под влиянием напряжения брюшных мышц живот во время судороги сильно втягивается, туловище наклоняется вперед. Больные чувствуют, будто вся грудная клетка методически сжата со всех сторон и как будто это сдавливание распространяется и на части, лежащие внутри грудной полости. Это ощущение, разлитое во всей груди, интенсивнее чувствуется спереди в верхней части груди; некоторые больные локализуют его более в левой половине тела, приблизительно в области сердца. Субъективные ощущения, о которых идет речь, обыкновенно не исчезают внезапно с окончанием судороги, но остаются в течение некоторого времени. Первые вдохи, какие больной делает вслед за окончившейся судорогой, носят характер медленных, глубоких, методических инспираций, и больному кажется, что этими инспирациями он как будто бы преодолевает какое-то внутреннее препятствие и устраняет его. Другие субъективные ощущения выражаются в чувстве напряжения, утомления или боли преимущественно в местах прикрепления всех брюшных мышц у нижнего края грудной клетки.

Подобно инспираторной судороге, экспираторная представляет все степени — от самых сильных до слабых, едва заметных или едва начинающихся движений. Эти последние характеризуются и своей непродолжительностью, и слабыми напряжениями мышц, и незначительным количеством выводимого ими воздуха из груди. Распознавание таких слабых судорог в некоторых случаях может быть более затруднительным, чем распознавание слабых инспираторных судорог. Причина трудности заключается в том, что экспирация и при нормальных условиях является необходимой составной частью речевых движений. Поэтому закономерно возникает вопрос: как отличить в потоке речи нормальный выдох от того, который является судорожным симптомом? Напряжение экспирации во время нормальной речи представляет собой беспрерывно меняющуюся величину во всех видах речи — будет ли то речь громкая, тихая или шепотная. В этих переменах необходимо различать два момента: 1) силу, или напряженность, экспирации и 2) время, или продолжительность, экспирации известной силы.

Сила экспирации изменяется прежде всего на всех ударениях в периоде, предложении, речевом такте и отдельном слове, но она изменяется также на слогах и отдельных звуках, как мы уже видели при описании интенсивности звуков, что легко доказывается инструментальным измерением. Различные звуки, сомкнутые в один слог, произносятся не с одинаковым экспираторным напряжением, а обыкновенно на один звук падает главнейшая и сильнейшая часть экспирации; так что независимо от своей индивидуальной интенсивности и длины каждый звук может быть произнесен с той или иной силой экспирации, смотря по занимаемому им месту в слоге.

Каждый звук слога или слова в цепи других звуков имеет свой определенный выдыхательный компонент, и малейшие изменения в силе выдоха тотчас резко нарушают метрическое строение слога. Это лучше всего показать на примере: если бы в словах кость, Кострома экспирация хоть немного увеличилась против нормы на звук С, тогда мы слышали бы нечто похожее на косыть, Косытрома, или, говоря точнее, нашему уху казалось бы, что ударение слова перенесено на эти звуки. В подобных случаях, как бы ни была незначительна в количественном отношении разница в экспирации, она выступает с большой ясностью с качественной сторону.

Таким образом, судорожная экспирация распознается по абсолютной силе выдоха, по чрезмерной продолжительности выдохов равной силы и, наконец, по расстройству слоговой структуры речи. За всем этим существует еще один признак, на который надо указать, — это появление активных экспираций в тех случаях, когда экспирация должна быть только пассивной. Изредка можно наблюдать, что в конце речевого такта или предложения в том месте, где должна бы наступить инспирация или где должна быть речевая пауза, обыкновенно выполняемая пассивным выдохом, последний продолжается активными силами, т. е. при помощи сокращения брюшных мышц. Это и есть экспираторная судорога, начавшаяся с последним звуком произнесенного слова.

Влияние экспираторной судороги на действие голосового и артикуляторного механизмов гораздо более значительно, чем то, которое производит инспираторная судорога. Последняя не всегда уничтожает действие вокализации и артикуляции, и слово, начатое с экспираторным током воздуха, может быть окончено с инспираторным. Экспираторная же судорога только в самых слабых проявлениях своих оставляет до известной степени свободу артикуляции и голосообразованию, в большей же части случаев она производит угнетающее действие и совершенно приостанавливает действие голосового и артикуляторного аппаратов в течение всего времени, пока она сама длится.

Прежде чем перейти к объяснению причин этого неожиданного явления, остановимся на клиническом описании самого симптома. Приступ судороги проявляется обыкновенно напряжением брюшных мышц одновременно с широким раскрытием рта и голосовой щели; при таких явлениях артикуляция приостанавливается, голос умолкает и воздух, находящийся в груди, свободно и быстро уходит наружу: пациент как бы изрыгает воздух. Напряжение брюшных мышц большей частью значительно, рот широко открыт при сильном сокращении мышц, опускающих нижнюю челюсть, язык лежит на дне полости рта или настолько удален от твердого нёба, что между ними остается широкий канал для протока воздуха, нёбная занавеска большей частью приподнята, и вход в хоаны закрыт, так что выдыхаемый воздух направляется через рот, но иногда нёбная занавеска занимает нерешительное положение, и воздух единовременно выходит сквозь каналы полостей рта и носа. Крылья носа поднимаются во всех случаях сколько-нибудь сильной экспирации даже и тогда, когда вход в хоаны закрыт и весь воздух идет через рот. Артикуляторные движения приостанавливаются в течение всего времени, пока длится экспираторная судорога, но с ее окончанием беспрепятственно продолжаются. Весьма замечательно при этом, что энергетические порывистые экспираторные движения сменяются спокойным речевым выдохом, и между двумя выдохами существует чрезвычайная разница. Экспираторная судорога разрывает на части непрерывную цепь звуков, составляющих слово или речевой такт, и вследствие этого слова стакан, суд могут быть произнесены как:

Стаг — — канн (стакан)

Сг — — гуд (суд)

В приведенной схеме черта обозначает собою артикуляторную паузу, наполненную придыхательным звуком.

Описанная сейчас экспираторная судорога во многих отношениях представляет собой явление загадочное. Мы сказали, что артикуляция и голосообразование приостанавливаются в данной фазе в течение экспираторной судороги. Но это только приостановка, не более того, потому что артикуляторную работу никак нельзя назвать отсутствующей; напротив, она существует, и в этом можно убедиться. Если, например, судорога захватывает человека в момент артикулирования звука о или у, то круговая мышца губ и во время судороги продолжает свою деятельность, но так как нижняя челюсть одновременно опускается, то отверстие рта принимает, вследствие суммирования обоих движений, вид вертикальной щели. Наконец, музыкальная высота звуков, издаваемых во время экспираторной судороги, в некоторых случаях дает полную возможность различить элементы, соответствующие тому или иному гласному.

То же можно сказать и о согласных звуках. При этом начавшаяся судорога внезапно приостанавливает ход артикулярных движений до такой степени, что дальнейшее развитие их, даже по инерции мышц, не имеет места: все движения внезапно замирают в данной фазе. В зависимости от того, когда наступает судорога, артикуляторные органы то занимают положение, свойственное определенному звуку, то находятся на пути к нему, то на пути от него к следующему звуку или, как выражаются филологи, артикуляторные органы находятся в положении произнесения звука, это выражается в оттенке звуков, которыми окрашена экспирация.

Например, звук у слышится иногда более, как о, вследствие того, что в момент наступления судороги губы еще не успели вытянуться в трубку для звука у, а только находятся на пути к этому положению. Положение, в котором артикуляторные органы были застигнуты судорогой, остается во время нее неизменным: экспираторная судорога как бы сковывает, подобно каталепсии, артикулирующие органы в положении данной минуты, и последовательная смена артикуляторных движений приостанавливается. С прекращением судороги прерванное движение продолжается так, как будто никакого перерыва не было. Это необыкновенное явление было замечено многими, и выражение, что пациент «выжидает» окончания судороги, «чтобы продолжать речь» — вполне справедливо в смысле сравнения или изобразительного описания факта.

Звук, наполняющий собой речевую паузу при экспираторной судороге, принадлежит к числу придыхательных и большей частью носит на себе слабый оттенок ближайшего, по ходу артикуляции, гласного звука. Согласные же звуки, как мгновенные, так и длительные, никогда не бывают слышны вследствие того, что отверстие рта и весь вообще канал полости рта остаются открытыми в течение судороги, — что составляет ее характерную особенность, а при таких условиях образование согласных, как взрывных, так и щелевых, невозможно.

Сказанное об артикуляторном аппарате вполне применимо и к аппарату голосовому. С момента наступления судороги голос внезапно умолкает, и слышится то один беззвучный выдыхательный шум трения, то (чаще) придыхательный шум или даже придыхательный звук; следовательно, голосовая щель при этом остается открытой и открывается шире, чем при шепотном голосе. Раскрытие голосовой щели представляется явлением столь же постоянным при экспираторной судороге, как и раскрытие рта или правильное опускание нижней челюсти. Оно совершается, по-видимому, за счет судорожного сокращения задних перстнепирамидальных мышц. Эффект судорожной работы этих мышц видоизменяется работой мышц, суживающих голосовую щель и напрягающих голосовые связки, судя по тому, что придыхательный звук, о котором речь была выше, имеет не всегда одинаковый характер, являясь то более шепотным, то более звучным; но он никогда не получает настоящей звучности или громкости, так что, очевидно, судорожное раскрытие гортанной щели при всех условиях имеет перевес над голосовой функцией. Весьма вероятно, что мышцы голосового аппарата, застигнутого среди работы экспираторной судорогой, приходят в такое же оцепенение, как и артикуляторные мышцы, и это видоизменяет положение голосовой щели подобно тому, как сокращение круговой мышцы рта может изменить положение ротовой щели. Это подтверждается тем, что чаще можно наблюдать придыхательный звук в тех случаях, когда судорога наступает в момент произношения гласного звука или громкого согласного, т. е. когда голосовые связки бывают напряжены, и наоборот, — чаще беззвучный выдыхательный шум в случаях наступления судороги при одном из шепотных звуков.

Все изложенные факты приводят к заключению, что экспираторная судорога представляет собой сложный комплекс явлений, потому что в состав ее, кроме судороги в сфере активной экспирации, входит известное положение голосовой щели и известное положение нижней челюсти, а также до некоторой степени определенное положение нёбной занавески и крыльев носа. Все эти разнообразные движения возникают одновременно, как бы по одному общему импульсу, и столь же одновременно и внезапно исчезают, одновременно усиливаются и одновременно ослабевают — одним словом, носят характер сопряженных движений.

Мы должны в заключение упомянуть еще об одном явлении, свойственном экспираторной судороге. Нередко случается наблюдать, что слово и слог, произнесение которых было приостановлено экспираторной судорогой, после ее окончания произносятся порывисто и с особенно сильным экспираторным напряжением. Всего чаще это замечается в ту пору, когда экспираторная судорога, довела спадение грудной клетки весьма близко к его крайнему пределу.

История болезни III

Воспитанник учебного заведения, 11 лет, слабого телосложения. Размеры его тела соответствуют росту, но голова представляется непропорционально большой, наибольшая окружность ее равна 535 миллиметрам, лоб выступает вперед и лицевой угол Кампера близок к прямому. Голова равномерно увеличена по всем направлениям. Мальчик обладает посредственными умственными дарованиями. Речь его и вне заикания отличается некоторой неясностью отдельных звуков, например звук «с» выговаривается смягченным образом, как будто бы за ним следовал мягкий знак, например слово «страх» произносится как «сыпрах». Заикание началось у него в раннем детстве. В числе его родных заиканием страдает в настоящее время его сестра девяти лет, а мать страдала заиканием в молодости.

Главнейший симптом заикания у больного составляет экспираторная судорога. Она чаще всего наступает уже при первых звуках произносимого слова и обыкновенно падает на те звуки, которые произносятся с наибольшим экспираторным напряжением, например на гласные звуки или по преимуществу на те слоги, где встречаются глухие звуки, т. е. чаще на слог па, та, ка, чем на — ба, да, га.

Примеры его заикания:

Чаг — га — га — гасто (часто).

Умеренная экспираторная судорога, начавшаяся на первом слоге, повторилась трижды, и затем второй слог произнесен был без новой инспирации.

Эг — гепекуана (ипекакуана).

При произнесении этого слова экспираторная судорога началась уже когда артикуляторный аппарат — в данном случае губы, язык и щеки — еще не успел принять надлежащего положения для данного звука, а только находился на пути к нему, вследствие этого звук вышел нечистым, занимающим среднее положение между «э» и «о», или даже «ё».

3. Ритмическая дыхательная судорога

Она осталась малоизвестной, так как редко встречается в виде выдающегося, упорного симптома; большей частью ее смешивали с другими видами дыхательных судорог, т. е. с инспираторной и экспираторной. Из 167 наших пациентов мы наблюдали у двух лиц респираторную судорогу в виде главного и почти единственного симптома заикания, но она вообще встречается нередко в форме незначительного, мимолетного проявления и легко остается незамеченной на фоне других, более выдающихся симптомов. Если наблюдать акт речи или голоса у здорового человека, то легко заметить, что перед началом речи обыкновенно происходит или вдох, или только активная и притом мимолетная приостановка выдоха. То и другое служит вступлением к начинающейся речи или голосу.

В редких случаях можно наблюдать следующее: уже перед началом речи или, вернее, при попытке начать речь появляется видимое замешательство в функции дыхания: инспирация, если она предшествует речи, бывает слишком кратка и поверхностна, как будто уже недостает времени для более глубокого вдоха, между тем речь не начинается, и тотчас за окончанием вдоха наступает выдох, и часть воздуха таким образом уходит до начала речи. Если же начало замешательства падает на момент экспирации, то происходит только ее приостановка; но она появляется слишком рано, преждевременно, так что за нею не тотчас наступает речь, как бы следовало сообразно нормальным условиям, а остается некоторая пауза, во время которой обнаруживаются следы начинающегося выдоха и новой приостановки его. Таким образом, сама приостановка дыхания и все сопутствующие процессы лишены характера решительности.

Все это производит такое впечатление, как будто бы судороги до некоторой степени сдерживаются волей или судорожные сокращения являются в слабой, зачаточной форме. Картина заикания у взрослых напоминает скорее первое, а у детей — второе. Во всяком случае, эти явления часто служат предвестником сильных судорог. В самом деле, когда пациент начинает речь, то большей частью с первыми звуками ее появляются быстрый вдох и выдох; то и другое совершается активными силами, но поверхностно, с непосредственной сменой вдоха выдохом и без всякой паузы после выдоха. Ритм дыхания совершается так, что при более медленном темпе одинаково замедляются как вдох, так и выдох. Количество последовательных дыхательных амплитуд большей частью бывает незначительно, обычно две-три, но в двух случаях, подробное описание которых будет представлено ниже (в историях болезни), количество судорожных дыхательных амплитуд достигало большой цифры.

В этих случаях дыхательный ритм был так ускорен и част, что пациент дышал, как испуганная птица, частота дыханий превышала скорость пульса, и только по этому сравнению можно было составить некоторое понятие о скорости ритмической судороги. Рука, положенная на живот или приближенная к губам, равно как зрительное наблюдение, убеждали положительным образом, что это действительно были респираторные движения. Обыкновенно подобные судороги длятся несколько секунд или десятых секунды, но если бы они продолжалась долее, то количество дыхательных движений могло бы достигнуть цифры 200-300 в минуту.

Большей частью при респираторной судороге слышатся вместо членораздельных звуков только одни придыхательные шумы, но изредка выходят и звуки, которые повторяются столько раз, сколько бывает вдохов и выдохов. Звуки щелевые (например, в, ф, х, ш и др.) слышатся довольно явственно, звуки же смычные (я, т) часто не выходят, а слышатся, скорее, как соответственные им щелевые.

Субъективные ощущения весьма тягостны, и к опи¬санным выше (при экспираторной и инспираторной судорогах) явлениям самочувствия присоединяется здесь чувство одышки и потребность прервать речь и несколько раз вздохнуть свободно.

История болезни IV

Мальчик, семи с половиной лет, страдает одним из самых тяжких видов заикания. С раннего детства мальчик был окружен заботами, а также внимательным и компетентным надзором образованных родителей (отец его занимался воспитательной деятельностью). Оба родителя здоровы, заиканием не страдали, дядя больного по матери заикался слегка. Мальчик слабого телосложения, грудь у него узкая, кожа тонкая, подкожные вены сквозь нее просвечивают, голова увеличена в своих размерах, наибольшая горизонтальная окружность ее 530 мм; кривая линия, проведенная от середины одного наружного слухового прохода до другого, равна 355 мм, черепная часть головы развита более лицевой; по строению черепа го¬лова носит долихоцефалический тип с продольным диаметром, равным 190 мм, а поперечным 150 мм, череп косой, неправильно сформирован: на черепе замечается седлообразное углубление; подобное же углубление замечается между теменем и затылочным бугром, что, по-видимому, зависит от чрезмерного развития затылочной чешуи в области малого родничка. Затылочный бугор значительно выступает и кажется как бы наростом, притом вследствие косого строения черепа он расположен несимметрично, так что при сагиттальном сечении черепа по плоскости стреловидного шваббльшая часть бугра оказывается на левой половине головы. Роднички закрыты. Лобная часть черепа выступает вперед, и Камперов угол представляется для глаза равным прямому углу или даже более его.

С раннего детства пациент производил впечатление болезненного ребенка, и в ходе его нервно-психического развития были наблюдаемы уклонения от обычного пути детского развития. С самого рождения он был криклив и часто плакал, обнаруживал особенную чувствительность ко всем переменам, часто просыпался среди сна; шум, свет, термические и другие перемены, например подмоченная постель, тотчас пробуждали или раздражали его, и он плакал. В этом отношении он обнаруживал положительно гораздо большую нетерпеливость, чем другие дети; так же он реагировал на позывы и побуждения и в общей сложности много плакал, несмотря на предупреждения и внимательный уход.

В первые месяцы жизни этого ребенка как будто бы постоянно что-то беспокоило, он имел мало тех минут, в которые обыкновенно здоровый, выспавшийся и сытый ребенок спокойно и с довольным видом лежит на постельке, беспрерывно двигает своими конечностями, фиксирует глазами разнообразные предметы, воспринимая тысячи эпипериферических и эндонериферических впечатлений. Вследствие этого умственное развитие маленького пациента подвигалось мало и шло неправильно. Некоторые из проявлений психической жизни, например слезы при аффектах, возникли значительно позже нормального срока; родители, внимательно следившие за его развитием, заметили, что слезы под влиянием центральных возбуждений (при аффектах) появились не раньше второго года жизни; до этого же времени ребенок плакал без слез, подобно новорожденным (это обстоятельство было тщательно замечено родителями). Другие же функции, напротив, развились довольно рано; к концу первого года жизни ребенок не только мог ходить, но уже начал и говорить. Второй год его жизни был периодом довольно правильного развития, но начиная с третьего года обстоятельства изменились к худшему.

Запоры, которыми он страдал с самого рождения, значительно усилились, но более всего обращал на себя внимание беспокойный сон ребенка по ночам. Обыкновенно спустя два-три часа после засыпания вечером ребенок просыпался около полуночи с криком и беспокойством, он плакал, ползал по постельке, бессознательно устремляясь в разные стороны; в это время у него не было заметно каких-либо судорог, но он, видимо, был без сознания, не воспринимал или, по крайней мере, не понимал обращаемых к нему вопросов и никоим образом не мог быть успокоен. Так проходило минут 10, после чего обыкновенно наступало успокоение и ребенок приходил в себя; но он не мог объяснить того, что сейчас испытывал. После этого ребенок снова скоро засыпал и обыкновенно спал довольно спокойно до утра.

Описанные приступы беспокойства повторялись почти ежедневно. Так дело шло приблизительно до пятого года жизни, и затем припадки постепенно исчезли, сон сделался спокойным. С этого времени уже стали заметны некоторые неправильности характера, как то: раздражительность, нетерпеливость, заметная рассеянность. Приблизительно с пятилетнего возраста появились первые признаки заикания, и затем болезнь очень медленно и постепенно развивалась. Родители думают, что заикание началось у их сына от сообщества с заикающимся товарищем.

Спустя год заикание без видимых причин вдруг чрезвычайно усилилось, и это продолжалось около двух месяцев, затем хотя и последовало облегчение припадков, но болезнь уже окончательно укоренилась и в течение всего дальнейшего времени периодически то усиливалась, то ослабевала без явных поводов. В последние два года мальчик нередко страдал головными болями, запоры же по-прежнему продолжаются. На седьмом году начали обучение грамоте, и тут стало очевидно, что мальчик болезненно рассеян. Впрочем, рассеянность, как мы сказали, замечалась у него и раньше, но она, по-видимому, не вполне походила на тот обычный упадок внимания, который наступает исподволь и часто наблюдается у детей школьного возраста.

Наш пациент представляет другие отношения. Новые впечатления, например беседа с незнакомым лицом, в достаточной степени возбуждают его внимание, и он отвечает на предлагаемые вопросы ясно и толково, это может продолжаться довольно долгое время. В другой же раз внимание его совершенно неожиданно удаляется от предмета беседы и целиком сосредотачивается на каком-либо мелком, механическом занятии или на какой-либо элементарной умственной процедуре, например он перебирает пальцы и фиксирует глазами эту операцию, или он покачивает головой и внимание его сосредоточено, по-видимому, исключительно на получаемых при этом мышечных ощущениях, или, наконец, ему внезапно припоминается какое-либо выученное наизусть стихотворение или отрывок, и он, шевеля губами, начинает мысленно произносить этот отрывок, его внимание приковывается непроизвольно и совершенно автоматически к процессу этой умственной репродукции.

Таким образом, здесь, по-видимому, происходит не утомление внимание текущей беседой или вообще текущей умственной процедурой, как это бывает при обыкновенном виде рассеянности, а напротив, среди известной психической работы данной минуты, когда еще не могло быть речи об утомлении, в голове этого мальчика внезапно возникают новые кортикальные возбуждения, вне условий обычной нормальной ассоциации идей, и внимание вполне связывается этими новыми возбуждениями.

Такое явление перемещения или передвижения внимания происходит вдруг, быстро, иногда это наблюдается среди фразы, и речь в таких случаях прерывается на половине фразы, при этом последние слова и слоги произносятся вяло, растянуто, и это обыкновенно служит внешним признаком, что внимание переходит или уже перешло на другой предмет. Новый объект мышления в такой значительной степени поглощает внимание, что мальчика не сразу удается отрезвить: необходимо несколько раз повторить словесное обращение к нему, необходимо говорить более громким голосом, или употребить быструю торопливую речь, или подействовать на него тактильным впечатлением и другим образом дать ему новое, неожиданное, особливое впечатление, чтобы этим способом возвратить его внимание на прежний путь.

Задумываясь над свойствами этой рассеянности, нелегко вообще понять ее и определить ее связь с душевным строем пациента. Прежде всего, нельзя сказать, чтобы внимание его было слабо развито, или неспособно к продолжительному напряжению, или, наконец, чтобы его умственные способности были ниже нормы для его возраста. Напротив, мальчик, по-видимому, одарен не ниже нормы, и это всего лучше подтверждается тем, что он с успехом обучается грамоте, хотя занятия с ним несколько утомительны и требуют особых приемов. Нельзя также сказать, что внимание его в известном направлении не было продолжительным, потому что по временам он довольно долго сосредоточивается на одном предмете, и эти минуты выставляют его умственные способности в гораздо лучшем свете, чем какими они кажутся в другую пору; поэтому необходимо допустить, что мальчик обладает надлежащей силой и даже надлежащей продолжительностью или неутомимостью внимания.

Сущность его умственного недостатка относится, по-видимому, к иной категории, чем обычная рассеянность, вызываемая утомлением по отношению к данному впечатлению. Его рассеянность имеет некоторое, впрочем чисто внешнее, сходство с навязчивыми идеями и действиями, но в действительности она к ним не относится, потому что содержание объектов, отвлекающих внимание, постоянно меняется, и оно не носит того специфического вида и формы, каким обладают навязчивые идеи. Более же всего оно напоминает те странные, внезапные воспоминания или репродукции, которые совершенно непонятным путем появляются изредка у здорового человека. Если принять эту аналогию, то отличительную особенность данного случая составляла бы только частота описываемого явления, а равно сила и яркость, с которой оно выступает среди обычных явлений психической жизни субъекта.

В тех случаях когда внимание пациента отвлечено описанным образом, он становится, как мы уже это видели, мало восприимчивым к внешним впечатлениям, и если в это время его стараются возвратить на прежний путь мышления или подсказывают недоконченный ответ, побуждая его говорить, то при этом можно наблюдать значительную медленность и постепенность, с которой у него нарастает волевой импульс для произвольных движений — что проявляется в нерешительности, медленности, вялости и т. п., которыми отмечены первые моменты произвольного движения. Это относится ко всем движениям, в том числе к артикуляторным и даже к дыхательным, насколько последние входят в состав речи. Таким образом, как при наступлении рассеянности, так равно и при возвращении внимания все произвольные движения и самая речь характеризуются вялостью и медленным нарастанием силы/как будто дело в преодолении какой-то инерции.

В других отношениях психическая сфера не представляет ненормальностей, кроме некоторой раздражительности или нетерпеливости, о чем уже выше сказано. Если бы необходимо было в кратких словах охарактеризовать психическое состояние пациента, то, кажется, его можно отнести к детям, умственное развитие которых запоздало. Органы чувств развиты у него правильно.

Респираторная судорога встречается у больного по преимуществу в начале слова, пациент страдает, кроме того, и артикуляторным заиканием.

История болезни V

Этот случай представляется самым тяжелым видом респираторной судороги, и главные черты приведенной выше симптоматологии заимствованы из наблюдений именно этого случая. Во избежание повторений мы дополним историю болезни только анамнестическими данными. Больной, воспитанник учебного заведений, 15 лет, хорошего телосложения, в строении тела не замечается каких-либо неправильностей. Отец больного трижды имел апоплексический удар, после чего потерял способность речи и страдал половинным параличом тела. Бабушка со стороны матери страдала помешательством и умерла во время этой болезни.

Заикание резко обнаружилось на одиннадцатом году жизни, но уже и на десятом году появлялись по временам незначительные признаки будущего недостатка. Ближайшим поводом к развитию болезни послужил, по-видимому, переход от домашней жизни к Школьной в закрытом учебном заведении. Расстройство речи у больного касается главным образом дыхания и представляет все роды дыхательных судорог, свойственных заиканию. Реже других замечается экспираторная судорога, но она довольно энергична, и ею обыкновенно выносятся из груди большие массы воздуха.

Чаще замечается инспираторная судорога с беззвучным или аспирированным произношением слов при инспираторной струе. Вдохи бывают крайне мучительны; едва только больной сделает попытку начать речь, как наступает прерывистый вдох, состоящий из множества быстро следующих друг за другом инспираторных толчков. Наиболее же часто при попытке говорить или уже среди речи появляется ряд сменяющих друг друга вдохов и выдохов с необыкновенно учащенным ритмом. Больной испытывает при этом тяжелые ощущения в груди, он должен на несколько минут воздержаться от попытки говорить, потому что предчувствует наступление новых судорог.

Вообще же в его дыхательном аппарате замечается особенная наклонность к судорожности и особенная легкость, с которой возникают изменения в ритме дыхания при одном намерении говорить. Когда больному предлагают вопрос и тем привлекают его внимание, то уже в это время можно заметить то приостановки выдоха, то укороченные инспирации, подобные тем, какие бывают среди ткущей речи. Вообще же больной в этом состоянии производит впечатление человека, который колеблется или воздерживается начать речь и вследствие этого находится в беспомощном положении; если же больной при существовании этих признаков все-таки примет намерение говорить, то этим неминуемо вызывается один из видов дыхательных судорог.

Примеры речи больного:

------------------------------------------------- знаю

Горизонтальная черта обозначает активную экспирацию, т. е. экспираторную судорогу; в данном случае эта экспирация настолько исчерпала воздух, что слово знаю едва могло быть произнесено.

- - - — решился

Вертикальная черта обозначает внезапный порывистый вдох, за которым немедленно последовал порывистый же активный выдох, и слово решился было произнесено шепотной речью и невнятно вследствие того, что выдох уже совершенно приходил к концу. В этом случае, как и во многих подобных, было замечено — это экспирация, имевшая значительную энергию и раньше, в момент произнесения слова еще более усилилась, что проявилось в усилении напряжения брюшных мышц.

уго...варивали (уговаривали).

Среди слова появился ряд ритмических дыхательных судорог, и вторая половина слова была произнесена с трудом и неясно.

Глава II.

Судороги в сфере голосового аппарата

Судороги в сфере механизма голосообразования по своей очевидности обращали на себя гораздо больше внимание авторов, чем дыхательные, и литература этой части нашего вопроса богаче данными. Но зато по причине большей сложности этого рода судорог понятия авторов и изложение являются крайне запутанными.

Вероятно, уже и самые древние медицинские писатели знали о вокальных расстройствах при заикании; это до известной степени видно из греческого названия заикания, что означает слабость, замирание голоса. Этот термин употребляется специально для обозначения заикания у Гиппократа, Аристотеля, Плутарха, Галена, Гезихия, Орибазия и других греческих писателей. Первые фактические указания на вокальные судороги встречаем у Целия Аврелиана, этот автор, описывая судорожные расстройства речевых органов, говорит о наступающем внезапно прекращении голоса среди речи. У Авиценны встречаем упоминания о дрожащем голосе и характеристические указания на его лечение, дающие возможность заключить, что дело идет о заикании. В течение Средних веков внимание наблюдателей, изучавших болезни речи, останавливалось исключительно на артикуляторных расстройствах; расстройства же голосовые упускались из виду. Только в настоящем столетии голосовые судороги сделались предметом научных наблюдений.

Мы различаем три вида голосовых судорог: 1) смыкательный голосовой спазм; 2) вокальный спазм; 3) дрожащий голосовой спазм.

1. Смыкательная голосовая судорога

Это заикание с замкнутой голосовой щелью при высоком стоянии гортани. Многие авторы смешивали смыкательную судорогу гортани с другими симптомами заикания и не давали ей самостоятельного значения. В новейшее время появился ряд наблюдений касательно болезни, стоящей весьма близко и, всего вероятнее, тождественной с описываемым нами видом судороги. Некоторые авторы называли ее Aphonia spastica. Главнейший признак этой новой болезни состоял в судорожном смыкании гортанной щели, которое появлялось при попытках говорить или издавать звук, между тем как дыхательные движения ни в каком случае не вызывали припадка; во всех других отношениях пациент был здоров.

Ларингоскопическое исследование показало, что голосовая щель представляет вполне нормальные отношения при дыхании, но связки смыкались судорожно при попытке издать звук. Это смыкание было столь значительно, что голосовые связки не просто соприкасались между собой, как бывает при нормальном образовании голоса, а нередко заходили одна на другую, вследствие чего даже дыхательная часть голосовой щели вполне замыкалась, и выдыхаемому воздуху преграждался всякий путь. Возникало судорожное смыкание голосовой гортанной щели при попытке говорить или издать звук, с отсутствием анатомических изменений голосового аппарата. Некоторые смотрели на эту болезнь как на координированную судорогу, аналогичную писчему спазму.

После этого краткого исторического вступления обратимся к изложению признаков и проявлений смыкательной голосовой судороги.

Подобно всем другим судорогам, характеризующим заикание, эта судорога является внезапно и, прерывая экспираторный ток воздуха, тем самым приостанавливает образование голоса и членораздельных звуков в течение всего времени, пока она продолжается. Таким образом, среди плавного, непрерывного следования звуков является неожиданная пауза, состоящая из абсолютно беззвучного промежутка, который весьма удачно сравнивался с внезапной, мимолетной немотой. Пауза может наступать не только в промежутках между слогами, но среди слога и даже среди произнесения отдельных звуков, чем вызывается обычное для заикающихся явление — расчленение слогов и звуков на части.

Судорога может иметь различную продолжительность: один раз она длится до полуминуты, другой раз она весьма непродолжительна до такой степени, что ее можно назвать самым кратковременным припадком в сравнении со всеми другими симптомами заикания. Но даже и в тех случаях, когда она бывает непродолжительна, эта судорога дает себя знать уху слушателя с большей резкостью и отчетливостью, чем всякий другой симптом, и беззвучными моментами составляет психофизическое основание яркости впечатления, ибо в речи, при быстром следовании звуков, не бывает немых промежутков, Но являясь резкой для слуха, смыкательная голосовая судорога представляется наименее очевидной взору наблюдателя. Отсутствие при этой судороге каких-либо изменений, уловимых глазом, вызывает у не имеющего опытности наблюдателя особое недоумение относительно места и причины этого расстройства речи.

Вообще это явление на первый раз представляется наименее понятным, и если оно очень кратковременно и часто повторяется, то скорее напоминает индивидуальность говора, чем болезнь речи. Судорога вызывается обыкновенно речью, но в тяжелых случаях одно намерение говорить смыкает голосовую щель. Всего чаще ближайшей причиной спазма бывает попытка произнести гласный или придыхательный, и обыкновенно судорога предупреждает гласный звук, так что, очевидно, самая манипуляция мышц гортанной щели или ближайших к ней частей составляет непосредственный источник и исходную точку судороги. Иными словами, нормальное движение превращается в судорожное. Так бывает по большей части, когда болезнь развилась и укрепилась — судороги наступают и в те моменты, когда по условиям артикуляции или голосообразования не бывает сужения голосовой щели; тут уже судорога возникает каким-то отдаленным неуловимым путем — что, впрочем, составляет обычное правило для всякого рода тяжелых видов речевых судорог. Если судорога наступает с большой внезапностью среди живой речи, то самый момент смыкания гортани обозначается особенным звуком, похожим на кряхтенье. Этот звук нетрудно уловить ухом при внимательном наблюдении фонетических явлений заикания.

В чем состоит механизм смыкательной голосовой судороги? Что здесь происходит полное смыкание голосовой щели во всех ее отделах, это доказывается совершенным прекращением экспирации: зеркало, поставленное вблизи лица, вполне убеждает в этом. Ларингоскопическую картину судороги удается весьма редко видеть, потому что, как уже неоднократно было замечено, судороги эти, вызываемые речью, большей частью исчезают при изменении обычных условий речи или внимания говорящего, но зато больные могут воспроизводить преднамеренно те явления, которые им знакомы по опыту; в тяжелых же случаях заикания наблюдение удается. В таком случае можно видеть, что голосовые струны плотно лежат друг возле друга, надвигаясь одна на другую. У тех больных, которые страдают более тяжкими формами заикания, даже ложные голосовые связки сближаются между собой. О сокращении мышц, напрягающих вокальные струны, в этих случаях не может быть и речи.

Впрочем, этот факт будет еще предметом дальнейшего исследования. В смысле дифференциальной диагностики весьма важно обратить внимание на следующее обстоятельство. Смыкательная судорога гортани может совпасть по времени с моментом сомкнутая одного из артикуляторных затворов, например губного, язычного (если, например, на очереди произнесения стоят, положим, звуки б, п, т, д), и тогда возникает вопрос, что составляет преграду экспирации — губной ли затвор или же гортанный. Недоумение легко разрешается очевидными фактами, именно отсутствием судорог в губах или языке и вообще в артикуляторном аппарате.

Мы упомянули об этом диагностическом признаке, потому что почти все авторы смешивают смыкательную гортанную судорогу со смыкательными артикуляторными. Внешнее положение гортани во время описываемой судороги представляет некоторые постоянные отношения. Высокое стояние гортани является существенным признаком этой судороги. В самом деле, этот признак всегда замечается в тех случаях, когда смыкательная судорога наступает в момент низкого стояния гортани, последняя внезапно приподнимается и адамово яблоко совершает более или менее значительное перемещение снизу вверх.

Это перемещение гортани совершается, без сомнения, напором выдыхаемого воздуха, который встречает внезапное препятствие в сомкнутой гортанной щели. Но при этом достойно внимания, что вся шейная часть дыхательного горла с замкнутой гортанью представляет как бы пассивное тело, вроде упругой трубки, которая меняет свое положение под влиянием напора заключенного в груди воздуха. В тяжелых формах страдания, когда судорога длится несколько секунд, напряжение брюшной мускулатуры нередко меняется несколько раз в течение судороги, и соответственно этому поднимается и опускается гортань, как свободный, слепой мешок. Очевидно, что мышцы, назначенные для фиксирования гортани, не находятся в это время в состоянии напряжения или, по крайней мере, напряжение их столь слабо, что гортань свободно подчиняется напору грудного воздуха.

Это состояние можно наблюдать с полной очевидностью, особенно в тех случаях, когда напряжение брюшных мышц бывает весьма сильным. При этом гортань стоит высоко поднятой, шейные вены сильно наполняются кровью, но шейные мышцы тем не менее не приходят в состояние заметного напряжения. Таким образом, необходимо прийти к заключению, что более или менее плотное смыкание голосовой щели составляет, по-видимому, единственное активное явление в пределах гортанной и шейной мускулатуры при описываемой судороге.

Основной факт, всегда без исключения имеющий место при описываемой судороге, состоит в том, что смыкание гортанной щели хотя прерывает речь, но не приостанавливает деятельности экспираторного механизма. Этот механизм продолжает свою работу, брюшная мускулатура остается напряженной все время, пока длится гортанная судорога, и вследствие этого на сомкнутую гортань производится более или менее сильное давление снизу вверх. Раскрытие гортанной щели снова возвращает все условия речи к моменту, непосредственно предшествовавшему наступлению судороги.

Величина экспираторного напряжения во все время судороги остается, по-видимому, без изменения; на той высоте, на которой ее застала судорога, незаметно никакого волнения груди или изменения высоты стояния гортани, ни каких-либо движений брюшной стенки: брюшная, грудная или шейная мускулатура как будто оцепеневают в данном положении; к этому присоединяется неподвижность лица и всего туловища, как будто бы все мышцы тела равным образом пришли в состояние каталептического оцепенения. Пока все это длится, происходит налитие кровью лица, глаз и шейных вен с явлениями цианоза, если гортанная судорога была более продолжительна. Во многих случаях эта картина цианоза служит единственным очевидным признаком наступившей гортанной судороги, которая без этого легко могла бы остаться незамеченной, особенно в том случае, когда она наступает до начала речи. Если гортанная судорога длится более или менее значительное время, то с окончанием ее слово или фраза произносятся быстро и порывисто, после чего тотчас наступает медленное, глубокое вдыхание.

Описанная картина иногда, является в несколько измененном виде. Наблюдая больного в приступе, можно видеть, например, что гортань то поднимается, то опускается, как будто плавает подобно ареометру в жидкости, а в соответствии с этим брюшная стенка то более, то менее напрягается: происходит нечто вроде борьбы между экспираторной и гортанной мускулатурой. В остальных же частях своих описанная выше картина остается без изменения.

Больные дают следующее объективное объяснение этому явлению. Им кажется, будто бы по временам наступает ослабление сжатия гортани и чувствуется окончание судороги, и они хотят продолжать речь, но едва только примут это намерение, как сжатие гортани тотчас снова усиливается. Один интеллигентный больной, испытавший это состояние, между прочим говорил, что с уменьшением сжатия в гортани, речь, как это ему кажется, «сама собой хочет продолжаться», но это тотчас вызывает прежнее сжатие гортани.

Без сомнения, о произвольных и сознательных актах и намерениях не может быть речи, и явления должны быть объясняемы таким образом, что с уменьшением гортанного спазма экспирация и артикуляция немедленно .переходит, так сказать, из статического состояния в динамическое, но вызываемое этим движение грудного воздуха наружу тотчас усиливает гортанную судорогу. И в самом деле, больные субъективно чувствуют, что попытка говорить (например, под влиянием побуждений окружающих) усиливает у них сжатие гортани, и потому для скорейшего окончания ее они должны «осторожно выжидать».

Борьба двух противоположных механизмов иногда принимает чрезвычайно напряженную форму: брюшная мускулатура делает сильные сокращения, смыкание гортани, судя по субъективным ощущениям, становится более плотным, венозные застои увеличиваются, и картина принимает такой вид, что невольно приходит мысль не о простом выдыхательном напряжении, а о судорожных движениях экспираторного механизма. Кажется, будто бы и смыкание гортани, и экспирация являются одинаково судорожными и весь приступ, таким образом, принимает характер усложненной судороги.

Допуская подобное объяснение, мы вступаем в область комбинированных или сложных судорожных явлений, примеры которых при дальнейшем изложении нашем будут более и более встречаться, по мере того как будем переходить в сложнейшую область артикуляторных судорог.

Артикулирующие аппараты при наступлении гортанной судороги оцепеневают в положении данной минуты, подобно тому, как это мы видели при выдыхательной судороге; или же, наоборот, начатые движения продолжаются, так что ближайший слог или звук произносится беззвучно одними движениями губ и языка, понятными только для взора. Таким образом, очевидно, что прерванная деятельность голосового и экспираторного аппаратов не уничтожает артикуляции и артикуляторные движения выполняются своим чередом, так что для полного воспроизведения звуков недостает только экспираторного тока воздуха.

Весьма достойно замечания, что беззвучные артикуляторные движения, о которых мы сейчас говорили, совершаются с большим замедлением, как будто мускулатура артикуляторных органов внезапно получила свойства гладких мускулов, например для звука а или у употребляется несколько (2—5) секунд. В то же время артикуляторные движения носят характер вялых, нерешительных операций, иногда недоконченных или же только намеченных, то приостанавливаемых, то снова продолжаемых. Эти движения производят на наблюдателя странное впечатление, как будто ими преодолеваются какие-либо весьма значительные препятствия.

Иногда можно наблюдать, что артикуляторные движения, соответствующие стоящему на очереди звуку, повторяются несколько раз в течение времени, пока длится судорога, совпадая каждый раз с усилением экспираторных напряжений, о которых речь была выше. Это показывает, что в течение гортанной судороги могут происходить попытки экспираторного и артикуляторного механизмов, направленные к произнесению стоящего на очереди звука, — что и субъективно сознается пациентом.

Если гортанная судорога является в виде кратковременных припадков, то она вызывает одно из самых характерных расстройств артикуляции, а именно — расчленение слога на части. Слог, как мы уже видели выше, есть группа звуков с одним непрерывным самостоятельным экспираторным толчком, поэтому если среди слога внезапно замыкается голосовая щель, то выдыхательный толчок воздуха разбивается на две части, разделенные между собой мертвым промежутком; таким образом, два ближайших звука одного и того же слога разделяются несравненно резче, чем два отдельных слова в нормальной речи.

Этот эффект для уха является в чрезвычайно резкой отчетливой форме, образование лишнего слога, например слова страна, соль произносятся как ст-рана, с-оль. Один из наших больных произносил фразу "как вы приказали" следующим образом: к — ак вы прик — аз — али. Подобным же образом два гласных звука (дифтонги) легко диссоциируются на свои составные части. Чтобы пояснить механизм этой диссоциации, возьмем для примера двоегласный я. Он составлен из укороченного звука и = и и звука я, произнесение его содержит в себе последовательно артикуляторные движения, соответствующие обоим названным звукам. Если эти звуки произносятся как два различных слога, т. е. при помощи отдельных экспираторных толчков воздуха, как в слове Иаков, Иакинф, то они слышны раздельно каждый, но если они сливаются в один слог, т. е. артикулируются при помощи одного общего выдыхательного толчка, то ухо услышит их слитно в виде звука я. Если теперь предположим, что в момент произнесения звука и наступает гортанная судорога, то произнесение звука а замедлится, и он будет артикулирован уже с другим экспираторным толчком. Говоря коротко, двоегласный звук также расчленяется на части, как любые гласные звуки отделяются от согласных, входящих в состав одного слога. Два гласных в словах яд, еда, Юлия произносятся как и — ад, и — эда, й — улия.

В заключение необходимо указать на одно явление, встречающееся рядом с гортанной судорогой, — явление, правда, не частное, но довольно рельефное и не лишенное теоретического интереса, — мы разумеем выпущение согласных в момент, предшествующий судороге, например вместо стакан, приказали можно слышать: ста — ан, при — азали.

Как объяснить это явление? При заикании, собственно, никогда не наблюдается изменения звуков слова, и описываемое здесь изменение имеет узкие пределы, именно оно замечается почти исключительно на слогах га, ка, хам, по-видимому, объясняется тем, что артикуляторные движения, уже готовые превратиться в судорожные, другими словами, в которых уже зачинается судорога (в данном случае в гортанных мышцах), совершаются несколько быстрее, чем другие движения данного слога, — что и вызывает преждевременное появление гласной и судорогу гортани на гласном звуке.

Субъективные ощущения при смыкательной гортанной судороге прежде всего состоят в чувстве препятствия, локализующегося в гортани; кроме того, больные жалуются на тяжелые ощущения в груди и у места прикрепления брюшных мышц, подобные тем, которые описаны при экспираторной судороге, и даже более сильные, и, наконец, на многочисленные субъективные ощущения, вызываемые застоем крови, на звон в ушах, давление в глазницах.

Эту болезнь сравнивают или сближают с писчим спазмом, с ручным спазмом музыкантов и доильщиц, с ножным спазмом сапожников и не делают никакого намека на сходство ее с артикуляторными и вокальными судорогами.

История болезни VI

Воспитанник учебного заведения, 11 лет, отличается ма¬лым ростом, именно 93 г/2 см, сложен симметрично, наибольшая окружность головы 520 мм. В верхней челюсти недостает двух клыков, и все пространство между коренными зубами одной и другой стороны занято четырьмя резцами, из которых два внутренних широки и хорошо развиты, а два наружных узки, малы, но представляют ясную форму резцов. В нижней челюсти резцы и клыки все имеются. Нёбо узкое, очень углубленно, с резко выступающим валикообразным нёбным швом, слизистая оболочка на месте, соответствующем этому шву, представляется гладкой, истонченной и белесоватой, подобно рубцовой ткани. Уши довольно неправильной формы: противокозелок наружного уха чрезмерно развит и выступает в виде бугра, козелок же, напротив, развит весьма мало и почти отсутствует.

В умственном отношении мальчик обладает средними способностями, в характере не замечается каких-либо особых черт. Мать больного была здорова, отец страдает помешательством. Заикание появилось с раннего детства, единовременно с обучением речи. У больного замечается несколько видов судорог, а именно: респираторная судорога и смыкательная судорога в области отверстия рта; оба вида судороги замечаются весьма редко, гораздо чаще является экспираторная судорога, но самая частая и упорная — смыкательная гортанная судорога. Она является как при разговоре, так и при чтении (несколько менее), так равно и при отраженной речи является при громком и при шепотном голосе как при произнесении слов и слогов, так равно и при выговоре отдельных гласных звуков.

Если больному указать молча на буквы а, е или другую гласную и потребовать, чтобы он произнес какой-либо из этих звуков, то у него весьма часто наступает гортанная судорога и произнесение звуков замедляется. Если заставить больного произнести гласные звуки протяжно, то началу звука предшествует более или менее продолжительная пауза, затем наступивший звук немедленно прерывается один или несколько раз и только после этого непрерывно продолжается на распев.

История болезни VII

Воспитанник учебного заведения, 13 лет, небольшого роста, с умеренно развитой мускулатурой, подкожного жира мало, шея коротка, лицо представляется круглым, т. е. его продольный и поперечный диаметры почти равны между собой. Кожа подбородка кажется как бы несколько отвислой или, по крайней мере, вялой и малонапряженной; подобным образом кожа нижних век представляется гипертрофированной, имеет по одной продольной складке и с первого взгляда дает впечатление отекшего века, но слизистая оболочка глаз не представляет ничего ненормального. Вся кожа лица также несколько гиперемирована, по крайней мере имеет такой вид, как будто мальчик сейчас встал от сна.

При наступлении гортанной судороги, когда появляются застои крови в лице, нижние веки и кожа подбородка явно набухают, равно вся кожа лица является тургесцентной, и это невольно наводит на мысль, не появилась ли гипертрофия и описанное состояние кожи под влиянием частых и упорных застоев крови в лице, вызываемых тяжкой формой гортанного заикания. Заикание появилось у нашего пациента в раннем детстве. Эта болезнь почти в одной и той же форме составляет семейное зло, так как две сестры больного и брат тоже заикаются. В семье замечается наследственное расположение к нервным и душевным болезням: родной брат больного умер от воспаления мозговых оболочек на седьмом году, дядя по отцу умер в помешательстве.

Приступы заикания весьма часты, так что больной лишен всякой свободы слова; изредка ему удается беспрепятственно произнести короткую фразу, но большей частью он встречает затруднение почти на каждом слове. Приступы заикания сопровождаются сильными экспираторными напряжениями, чрезвычайным налитием шейных и лицевых вен, багровостью лица. В течение приступа заикания мальчик остается совершенно неподвижным, точно восковая фигура, с глазами, аккомодированными вдаль, и зрачками, часто широкими, и с фиксированной головой; его туловище, конечности, мышцы лица и мышцы шеи остаются в том положении, в каком их застигла судорога, и этого положения не изменяют.

То же необходимо сказать и об артикуляторной мускулатуре: рот остается то открытым, то закрытым, смотря по тому, на каком звуке приостановлена была работа артикуляции. Если это случилось на звуках б, п, м, губы остаются сомкнутыми большей частью в течение всего времени, пока длится судорога; но это смыкание не носит никаких следов судорожного движения; если же судорога начинается в момент произнесения гласной, то рот остается открытым. Равным образом не замечается судорожных движений в шейной мускулатуре, и вздутие шеи исключительно зависит от переполнения вен.

Гортанная судорога наступает большей частью при попытке произнести гласную, но замечается также и при произнесении согласной, но главным образом судорога появляется перед началом речи, так что началу речи всегда предшествует более или менее значительная пауза, занятая гортанной судорогой, также изменения в жестах больного. Намерение говорить весьма часто сковывает все движения больного еще раньше наступления гортанной судороги, и это составляет резкий контраст этого рода заикания со здоровым состоянием и с другими видами заикания, где намерение начать речь обыкновенно увеличивает и оживляет жестикуляцию, а не сковывает ее.

Гласная в начале речи почти всегда без исключения вызывает судорогу; и для обеспечения речи пациент издавна усвоил привычку прибавлять в этих случаях звук т, сливая его в один слог с начальной гласной, например, он говорит танглия, тамерика, тарифметика, та другой, вместо Англия, Америка, арифметика, а другой, и эта приставка в такой мере облегчает речь, что больной иногда пользуется ею в тех случаях, когда чувствует приближение судороги перед согласной, например, он иногда говорит: та русский, та на приготовление вместо русский, на приготовление; кроме звука m больной иногда прибавляет звук д и краткий звук и. Примеры:

й — тридцать.

При попытке больного произнести это слово в тот момент, когда кончик языка уже приложен был к твердому нёбу, следовательно в момент сомкнутия язычно-зубного затвора, наступила гортанная судорога, и язык без напряжения оставался в этом положении в течение всего времени, пока длилась судорога, и разомкнутие затвора совершилось уже по окончании судороги. Слово «тридцать» было произнесено с быстротой и напряжением:

второй год.

Эти два слова также произнесены, как и предыдущие, но им предшествовала более продолжительная гортанная судорога, с сильным экспираторным напряжением, момент разомкнутия гортанной щели обозначился довольно резким растворным звуком, похожим на шепотное, укороченное э. Подобные звуки, происходящие от внезапного раскрытия сомкнутой гортанной щели, слышатся у этого больного всякий раз, когда сомкнутие гортани длилось долго и экспираторное напряжение было значительно:

—- Англия

устрицы

у — cт рица.

Звук вышел коротким и отрывистым вследствие наступления гортанной судороги, по прекращении ее произнесен с большим напряжением звук cm, и снова наступила гортанная судорога, с минованием ее быстро, с большим напряжением досказаны остальные звуки слова:

две — - сестры,

с тарше (старше).

В заключение нашего изложения гортанной судороги мы остановим внимание на одном ?, который имеет теоретическое значение.

Таким образом, при гортанной судороге напрягается собственно только одна смыкающая голосовую щель мускулатура, мышцы же вокальные в строгом смысле не участвуют в судороге.

2. Голосовая судорога (вокальная)

Как мы видели, существенный характерный признак только что описанной смыкательной судороги гортани составляет внезапное прекращение голоса; признаком же голосовой судороги служит, напротив, голос, отличающийся или особенно неестественным характером, или ненормальной продолжительностью звуков, что обусловливается судорожным оцепенением вокальных мышц в течение более или менее долгого времени.

Все звуки, издаваемые больным, запечатлены характером тяжелой, вокальной работы или, по крайней мере, работы, совершающейся с затруднениями или непроизвольной. Кажется, как будто больной преодолевает своим голосом большие препятствия, или же, напротив, его голос как бы схватывается и увлекается неудержимой силой, перед которой сам больной является пассивным орудием. Между всеми видами речевых судорог судорожная вокализация производит наиболее тяжелое впечатление на окружающих, и если артикуляторная судорога иногда вызывает смех у невежественного наблюдателя, то вокальная способна возбудить чувство противоположного характера.

Самым характерным проявлением судороги служит необычная продолжительность гласного звука. Наиболее часто эта форма встречается у детей раннего возраста — 3-5 лет, которые только начинают заикаться, и она составляет нередко один из первых признаков болезни и вместе один из предвестников будущих судорог — как дыхательных, так и артикуляторных. О таких детях окружающие говорят, что они «не столько заикаются, сколько поют». Но для наблюдателя-врача это пение имеет вполне судорожный характер. Например, слово «Коля» произносится: «Ко — оля», так что первый слог на звуке о тя¬нется несоразмерно долго и обыкновенно далеко переходит нормальную продолжительность звука, иногда до такой степени, что одним звуком исчерпывается все дыхательное и резервное количество воздуха и слово не может быть окончено без нового вдоха. Пациент, охватываемый судорогой, решительно не может приостановить или сократить ее продолжительность.

Один больной следующими словами описывает свое состояние: «Меня так захватывает, что, пока это не кончится, я не могу говорить». Все движения, как вокальные, так и экспираторные, большей частью ненормальны только в смысле своей продолжительности; изредка они являются и значительно более напряженными, чем нормальные. Руководящей нитью в распознавании ненормальной продолжительности звуков служит сравнение их со средней быстротой следования звуков или с темпом говорящего. Смотря по принятому темпу речи, скорость каждого звука может быть более или менее коротка, но взаимная пропорция не изменяется. Если прибавить к этому, что индивидуальная продолжительность звуков, служащая основанием разделения их на долгие и короткие, колеблется в определенных пределах, то не трудно установить приблизительные границы для звуков, выходящих из ряда нормальных.

Больной иногда делает величайшее напряжение, а голос тем не менее выходит лишенным звучности, глухим, доходящим до беззвучности, подобно шепотному голосу; или же звуки являются подавленными и как бы идущими из более отдаленного источника, чем гортань. Весьма часто голос является весьма низким в музыкальном отношении и занимает самые низшие регистры — что в особенности поражает у детей. Иногда голос, хотя образование его во всяком случае дает впечатление процесса, совершающегося с трудом и усилиями, как будто бы вокальная мускулатура должна побеждать сильные препятствия.

Нам не удавалось наблюдать ларингоскопическую картину голосовой судороги, и потому мы ограничимся описанием видимых явлений ее и сделаем вероятные заключения о тех, которые остаются невидимыми. Один из самых выдающихся симптомов этой судороги — это более или менее сильное сокращение шейной мускулатуры; оно обратило на себя внимание почти всех наблюдателей, хотя большинство смешивало эту картину со «вздутием шеи» от венозных застоев, которые свойственны смыкателъной гортанной судороге.

Существует, однако же, большая разница между «вздутием шеи» при смыкательной и при голосовой судороге гортани. Как мы уже видели выше, при смыкательной судороге напрягается только мускулатура, замыкающая гортанную щель, остальные же мышцы гортанного аппарата остаются свободными от судороги, и вся гортань является как бы слепым мешком, который пассивно перемещается под влиянием выдыхательного напряжения. При голосовой же судороге, наоборот, по-видимому, вся вообще гортайная мускулатура приходит в ненормальное напряжение.

Во всех случаях голосовой судороги гортань является ущемленной под влиянием энергетического сокращения окружающей мускулатуры, и контуры ее выступают даже у детей с той отчетливостью, какая наблюдается при пении высоких нот. Сокращение внешней гортанной мускулатуры придает общей картине голосовой судороги разнообразный вид, смотря по тому, в каких именно мускулах по преимуществу выражаются энергетические напряжения. В каком состоянии находится в это время внутренняя гортанная мускулатура — об этом до некоторой степени можно судить только по изменениям голоса, ларингоскопическую же картину нам не удавалось видеть.

Можно утверждать, что и внутренняя мускулатура гортани не свободна от ненормальных сокращений, во время приступов вокальных судорог, по крайней мере в некоторых случаях, когда по условиям напряженности уже одной внешней мускулатуры без внутренней могли бы получиться более высокие тоны; а потому необходимо допустить, что здесь внутренняя мускулатура производила антагонистическое действие. Такое же значение имеет, как нам кажется, появление при голосовой судороге весьма глухого или шепотного голоса, который не мог бы иметь места, если бы внутренняя мускулатура действовала нормальным образом. Наконец, в пользу нашего предположения говорит и факт часто наблюдаемого при вокальной судороге необыкновенно сильного напряжения экспирации, которой, очевидно, приходится преодолевать соответственно огромные препятствия в гортани.

Конечно, та или другая установка гортани и ее отдельных хрящей при помощи внешней гортанной мускулатуры может более или менее изменять звук в его высоте и тембре, но одним этим было бы невозможно объяснить те крайние изменения голоса, какие нередко наблюдаются при вокальной судороге; по крайней мере различные изменения, которые можно дать гортани искусственно, путем механического перемещения, и придавления ее хрящей не могут до такой степени изменить издаваемых звуков, как это наблюдается при голосовой судороге.

У многих из пациентов, страдающих этим видом заикания, замечаются побочные явления: у одного голова сильно откидывается назад, другой быстро крутит ею из стороны в сторону, третий делает беспокойные движения руками и ногами, а многие другие, напротив, остаются до такой степени неподвижными, что только по внезапному умалкиванию и по наступающей багровости лица можно догадаться о существовании у них невидимого для взора спазма.

В чем состоит механизм голосовой, судороги? Употребив название «голосовая судорога», мы уже отчасти предрешили ответ, и может быть, мы не делаем ошибки. Нам кажется, что разнообразные судорожные движения и их комбинации всего более напоминают собой координированную судорогу в сфере механизма голосообразования или, правильнее, — фонации. В самом деле, как мы видели, «шейная судорога» не поражает беспорядочно всех шейных мышц, а локализуется только в мускулатуре, управляющей установкой и фиксированием гортани. Простой дыхательный выдох превращается в сложный голосовой выдох.

Значение этого остроумного механизма в произведении голоса не может быть объяснено лучше, как это сделал Клод-Бернар. Вот его слова: «Когда начинают говорить, и в особенности петь, то выдох внезапно меняет свой механизм и делается голосовым. Вот что происходит тогда: грудная полость наполнена воздухом и в ту минуту, когда гортань хочет начать голосовое отправление, мускулы грудино-сосцевидные и трапециевидные схватывают, так сказать, плечо и грудную кость, поддерживают их в приподнятом состоянии и останавливают их опускание, а также и опускание ребер, в продолжение всего того времени, пока длится звук; доказательством этому служит то, что тотчас по прекращении пения выдох начинает совершаться и плечи упадают на грудь.

Однако и в процессе пения выдох воздуха продолжается; но только, вместо того чтобы происходить через внезапное опускание плеч и ребер, как при дыхательном выдохе, он совершается тогда через медленное и постепенное опускание брюшных мускулов (при резких звуках), а иногда с помощью брюшных мускулов (при резких звуках). Это позволяет грудной полости применить струю выдыхаемого воздуха к модуляциям голоса — это сокращение тем более заметно, чем более действие гортанных мускулов становится энергичным».

Переходим к разбору влияния голосовой судороги как частного расстройства на общий механизм речи.

Действие экспираторного механизма никогда не прекращается при голосовой судороге, и потому голос продолжает слышаться. Вместе с тем экспираторная работа является точно приспособленной к размерам препятствий, представляемых гортанью и к продолжительности судороги. В самом деле, наблюдение показывает, что во всех случаях, когда гортанные мышцы сокращаются сильнее обыкновенного, экспираторные напряжения тоже возрастают в силе, и наоборот, когда гортань сковывается судорогой, экспирация остается в той же силе неизменно, пока длится судорога, — что дает, как мы уже видели, звук необычной продолжительности, но той же силы.

Эти факты показывают, что голосовая судорога не расстраивает координации движений в сфере дыхательного механизма. То же самое надо сказать и об артикулярном механизме. Вообще, ничто не указывает на расстройство взаимного сочетания работы отдельных механизмов речи; но. замечается влияние другого рода, а именно, что артикуляторные движения в целом составе своем угнетаются, становятся медленными, звуки делаются растянутыми, а иногда артикуляторные движения совершенно приостанавливаются — явление вполне аналогичное тому, что мы видели при экспираторной судороге. При той разновидности голосовой судороги, которую мы называем спазматическим голосом, замечается полная приостановка смены артикуляторных движений с оцепенением артикулирующих мышц в данной фазе работы, подобно тому, как это наблюдается при экспираторной судороге.

При другой же форме голосовой судороги, характеризующейся сильным напряжением шейных мышц, речь продолжается, и артикуляторные движения сменяют друг друга, но это совершается с более или менее замедленным темпом, таким образом, и здесь чувствуется угнетающее влияние голосовой судороги на артикуляцию.

История болезни VIII

Мальчик, 11 лет, сын благородных родителей, готовился поступать в учебное заведение, но по причине усиливавшегося заикания оказалось необходимым отсрочить поступление в школу. Мальчик посредственного телосложения, кости скелета и мышцы достаточно развиты, но кожа тонка, и подкожного жира мало. Грудная клетка развита непропорционально мало в сравнении с остальным туловищем, она узка, плоска, имеет цилиндрическую форму; ребра и грудная кость представляются в особенности тонкими, оба грудных мускула развиты очень мало — что, вместе взятое, придает груди такой вид, как будто она принадлежит субъекту меньшего роста и развития, чем данный. Голова и лицо сформированы правильно, но строение частей, составляющих полость рта, представляет немаловажные неправильности,развития, а именно: твердое нёбо очень узко и значительно углублено, зубной отросток верхней челюсти не имеет формы полудуги или овала, а напротив — вид двух прямых линий, сходящихся впереди и пересекаемых третьей прямой.

Сообразно с этим зубы расположены в трех плоскостях — передней и двух боковых; в передней плоскости стоят три резца, остальные зубы находятся в боковых плоскостях, один резец (правый) находится в правой боковой плоскости. Нижняя челюсть построена правильно, и зубной отросток ее имеет вид дуги, вследствие чего клыки и часть коренных зубов верхней челюсти при сближении обеих челюстей приходятся внутри от соответственных нижних зубов. Твердое нёбо не соответственно мало в своем переднезаднем диаметре, в особенности по сравнению с мягким, которое в виде широкой, плотной, гипертрофированной на вид перепонки тянется косо — спереди и сбоку вниз и назад, самый же зев мал, вход в него сужен.

В умственном отношении мальчик представляется посредственно одаренным, каких-либо неправильностей в развитии нервно-психического склада не замечается, за исключением того, что мальчик робок, отчасти аффективен, лишен воли, явственной инициативы и независимости духа. В психическом отношении он уже с раннего детства ассоциировался со своим младшим братом, который привык объяснять его нужды, помогать ему во время заикания и вообще быть до известной степени представителем его личности; этому младшему брату наш больной вполне подчиняется во всем и в своей психической жизни руководствуется главным образом его инициативой. Он ведет свои игры и забавы не иначе, как при содействии брата, и без него вовсе не может устроиться.

Близкое ознакомление с состоянием душевной сферы нашего больного показало, однако же, что он обладает удовлетворительными и вообще достаточными для его возраста умственными способностями, и те недостатки, которые у него замечаются, именно — слабая волевая инициатива и эффективность составляют до известной степени последствия трудной речи и недостаточного обмена идей — что не остается без влияния в детском возрасте. За исключением указанных черт в остальном его физическое и умственное развитие шло правильно. Относительно наследственности сведения не сообщены.

Заикание началось у него с 3- или 4-летнего возраста и, по мнению родителей, ближайшей причиной послужило падение ребенка в воду из рук няни, сопровождавшееся испугом; по крайней мере с того времени явления заикания стали резко обнаруживаться и обратили на себя общее внимание семьи. Первые припадки были необыкновенно характерны. При попытке говорить мальчик неоднократно повторял один и тот же звук, и пока это длилось; локомоторный аппарат его находился в большом возбуждении, которое, однако же, исчезало, как только речь становилась свободной.

При слабых приступах заикания, если они заставали ребенка в стоячем положении, он сильно размахивал правой рукой и странным образом толкал воздух правой ногой, поддерживаясь на одной левой ноге, но большей частью он падал при этом всегда назад; если же он удерживался от падения, то пятился назад на одной ноге, опираясь до некоторой степени и на правую ногу, которая проделывала описанные движения. Это опять-таки продолжалось столько времени, сколько и затруднение в речи. При более сильных приступах заикания ребенок невольно и неудержимо бежал вперед, повторяя один и тот же звук, но бежал как-то странно с вытянутыми и беспокойными руками, пока не встречал препятствия. Окружающим казалось, что приступ заикания-всегда прекращался, как только ребенок достигал неподвижного препятствия.

Движение вперед всегда было безопасно; при движении же назад ребенок большей частью падал, если его не поддерживали, и падал, по-видимому, оттого, что он «сам себя опрокидывал беспокойным движением правой ноги». Его необходимо было каждый раз придерживать, как только он начинал заикаться. В сидячем положении он только делал странные движения всем туловищем при заикании. Эти, так сказать, бурные проявления заикания продолжались несколько месяцев, затем они значительно стихли, но движения правой рукой и отчасти правой ногой остаются и до сего времени. В начале заикания не было ни гримас в лице, ни наклонов головы в сторону, ни пригибания подбородка к груди — все это появилось впоследствии, но когда именно — это точно не припоминают родители.

Приступы заикания в настоящее время состоят в сильном сокращении шейных мышц, в медленной, трудной, замирающей на отдельных звуках речи. Эта трудность падает собственно только на гласные звуки, они произносятся медленно, монотонно, с большими усилиями, низким хриплым голосом, согласные же в словах пробегают свободно. За произнесенными таким образом несколькими слогами следует беспрепятственная плавная речь. Напряжение шейной мускулатуры всегда столь сильно, что голова в большей или меньшей степени наклоняется вперед или в сторону, смотря по тому, равномерно ли на обеих половинах шеи соответственные мускулы напряжены.

Общий вид во время заикания таков: голова наклонена, подбородок более или менее приближен к грудине, иногда до полного соприкосновения, причем он занимает то срединное положение, то более отклонен вправо или влево. В этом движении головы не принимают участия ни грудино-сосковая мышца, ни подкожная мышца шеи, но только исключительно мышцы подъязычной кости, которая как бы становится центром судорожной области. Положение подъязычной кости является всегда определенным и характерным: она уходит в вершину угла, образуемого подбородочной и передней шейной плоскостями.

Подбородок, как сказано выше, опускается и приближается к передней поверхности шеи, обе грудино-подъязычные мышцы сильно напрягаются и резко выступают своими контурами, оставляя между собой бороздку, также резко выступают из глубины оба подбородочно-подъязычных мускула, и по временам с большой резкостью можно уловить напряжение косо-идущих лопаточно-подъязычных мышц, особенно в момент появления судороги или при усилении ее, когда больной делает попытки влиянием воли преодолеть заикание.

При такой локализации судорожной области весьма часто случается, что отверстие рта является открытым или полуоткрытым, и тогда можно видеть, что при самых сильных судорожных напряжениях подъязычных мышц собственная мускулатура языка остается свободной от судорог и язык без напряжения лежит на дне полости рта. При всяком затруднении речи при малых даже степенях заикания всегда приходит в движение правая рука по всей длине своей, но в особенности предплечье и кисть: рука остается опущенной, но сильно вытянутой и напряженной и производит разные хореические движения, например быстро сменяющаяся пронация и супинация, а кисть руки своими движениями описывает круги в воздухе, но нередко также движения руки усложняются и не поддаются какому-либо анализу.

Приступы заикания большей частью сопровождаются сильными выдыхательными напряжениями, обильным потом на лице и сердцебиением. Потение появляется даже при кратковременных приступах заикания, так что его невозможно ставить в связь и зависимость от мышечных напряжений, но, по-видимому, оно является как самостоятельное секреторное осложнение или как периферическое проявление аффекта, вызванного патологическим путем.

3. Дрожащий или толчкообразный гортанный спазм

Под этим наименованием мы опишем один из весьма характерных видов заикания, который состоит в том, что речь внезапно прерывается, заменяясь на короткое время дрожащим звуком, похожим то на блеяние овцы или козы, то на легкое судорожное покашливание, то на другие звуки или шумы, характер которых нелегко передать словами. Это явление было наблюдаемо многими авторами. Этот вид заикания часто проявляется в такой сильной степени, что пациент в течение нескольких минут не в состоянии произнести ни одного слова и только издает глухой прерывистый звук, напоминающий собой длинный ряд глухих э. Это заикание с замкнутой голосовой щелью: при этом слышатся вместо гласной отрывистые неясные звуки, даже разделенные отдельными промежутками звуки, похожие на стон, ворчание, кряхтение.

Перейдем к клиническому описанию этого вида заикания. Существенный характерный признак его состоит в том, что вместо звуков речи, стоящих на очереди, появляются короткие, дрожащие, прерывистые звуки или шумы весьма различного фонетического характера, можно сравнить со звуками козы, с кряхтеньем, ворчаньем, лаем, скрежетом, хрюканьем, звуками трещотки и т. п.

Каков бы ни был характер этих звуковых явлений, они не имеют ничего общего со специфическими артикулированными звуками и обыкновенно наблюдаются при более или менее открытом отверстии рта, при бездеятельности губ и при покойном положении языка на дне полости рта — вообще при полном отсутствии артикуляторной работы. Эти звуки чрезвычайно разнообразны по своему фонетическому характеру. Они бывают то громкие, то шепотные, то ясные, то носовые, и столь различны по своим свойствам, что нелегко могут быть исчерпаны описанием. Для нас прежде всего важно знать, что эти звуки или шумы все, без исключения, имеют гортанное происхождение — что вполне очевидно с первого взгляда.

Входя в анализ этого явления по существу, мы прежде всего должны отметить два главных момента: слышимый голос является то в форме быстро следующих друг за другом перерывов, то в виде колебаний в интенсивности или силе, следовательно, в виде дрожащего голоса. Какие условия служат источником обоих звуковых явлений? Как дрожащий, так и прерывистый топос наблюдается в качестве явления физиологического. Для объяснения дрожащего голоса возможны два предположения: или колеблется самая сила экспираторного толчка при неизменных условиях вокальной работы, или же, наоборот, сила экспирации остается на той же высоте, а вокальная работа, напротив, претерпевает некоторые модификации.

Ларингоскопические наблюдения показали, что при дрожащем голосе имеет место вторая вероятность, а именно: при каждом содроганий голоса пирамидальные хрящи немного подаются назад, надгортанный хрящ подвигается вперед, а гортанная щель шире раскрывается. Число подобных дрожаний голоса в секунду равно 12—18 для сопрано и 8—10 для баса. Совершенно иные условия лежат в основании прерывистого голоса. Перерывы могут произойти следующим образом: 1) прекращением экспирации; 2) внезапным полным раскрытием голосовой щели; 3) внезапным смыканием ее. Какой из этих случаев имеет место на самом деле? Явления прерывистого голоса столь характерны, что дают возможность с положительностью ответить на этот вопрос.

Все звуки при этой форме заикания, будут ли они громкие или шепотные, ясные или носовые, с артикуляторной окраской или без нее — все они в громадном большинстве случаев кажутся для уха отчетливо и резко прерываемыми, хотя нередко они представляют собой ряд необыкновенно быстро сменяющихся звуковых явлений. Большей частью они не имеют гармонического характера, лишены звучности, аспирированы, и при том начало всякого отдельного звукового толчка сопровождается характерным шумом покрякивания, похожим на тот звук, какой наблюдается, если стараются произносить любую гласную при сильном напряжении экспирации; его также можно сравнить с тем звуком, которым обозначается начало выдоха после долгой задержки дыхания, при сильном напряжении брюшного пресса.

Короче говоря, мы имеем здесь характеристический гортанно-растворный звук, и это дает нам полное право заключить, что прерывистые звуки, о которых идет речь, вызываются рядом быстро следующих сомкнутий гортанной щели. Ларингоскопическое наблюдение гортани при искусственном преднамеренном подражании этим звукам дает картину плотного сомкнутая гортани. При медленном следовании звуков легко заметить, что всякому прекращению звука, т. е. всякой паузе отвечает подъем гортани и высокое стояние ее, и наоборот, вслед за появившимся звуком гортань быстро опускается вниз; таким образом, здесь наблюдаются те же отношения, которые мы подробнее разбирали при описании смыкательной гортанной судороги.

Все это приводит к заключению, что прерывистый голос в описываемой форме заикания есть результат целого ряда быстро следующих друг за другом сомкнутой и открываний гортани, которые являются в виде судорожных, совершенно непроизвольных движений. Мы здесь имеем постоянный переход от прерывистого голоса к дрожащему. Частота, с которой следуют друг за другом перерывы или колебания голоса, весьма различна.

Иногда звуки слышны в виде резких, отчетливых, медленных и легко сосчитываемых ударов, но большей частью они довольно скоры. Число отдельных ударов тоже различно: изредка они появляются в самом ограниченном числе, например два-три отдельных удара, но большей частью они многочисленны. В одних случаях прерывистые звуки бывают вполне громкими, в другой раз являются в виде совершенно глухих, шепотных шумов, наконец, в иных случаях они носят носовой характер и совершенно напоминают блеяние овцы или козы. Носовые звуки получаются при сомкнутых губах, но это сомкнутое не имеет никакого судорожного характера. Если же отверстие рта остается полуоткрытым, то получаемые таким образом звуки несколько напоминают собой обыкновенные гласные звуки.

Мы говорим — напоминают, потому что тут никогда не бывает специфических артикулированных звуков, равно как не бывает определенных положений артикуляторных органов. Если иногда получается звук, близкий по своему фонетическому характеру к известной гласной, то это явление случайно. Впрочем, эта сторона вопроса требует более подробного анализа, и потому мы рассмотрим, какое влияние имеет дрожащая голосовая судорога на дыхательный и артикуляторный аппарат.

Деятельность дыхательного аппарата всегда является довольно строго координированной с деятельностью аппарата вокального: обыкновенно напряжение брюшного пресса соразмерно с препятствиями, предоставляемыми гортанью.

Что касается влияния дрожащего гортанного спазма на аппараты артикуляторные, то прежде всего необходимо отметить тот особенный факт, что судорога обыкновенно наступает во время артикуляции гласного звука. Как бы разнообразны ни были картины, представляемые этим видом судороги, но больной всегда легко выговаривает согласные звуки, как губные, так и язычные, и только те звуки, которые образуются в гортани, представляют затруднение и служат ближайшим толчком к заиканию.

Эта особенность достаточно показывает, что появление приступа заикания связано скорее с вокальными, нежели с артикуляторными движениями. И в самом деле, это совершенно справедливо; исключение составляют только тяжелые случаи заикания, в которых, как это обыкновенно бывает, приступ заикания вызывается не только гласными, но и всякими другими звуками. Какова бы ни была исходная точка судороги —- она внезапно приостанавливает и устраняет все артикуляторные движения до такой степени, что остатки или следы их с трудом можно уловить наблюдением на лице или в языке заикающихся.

Вследствие этого фонетическая окраска слышимых звуков лишена артикуляторной специфичности; в этих звуках трудно найти какое-либо сходство с той гласной, на которой начался приступ и которая должна была бы слышаться до некоторой степени, если бы хотя что-либо оставалось от прежних артикуляторных движений, если бы эти движения хотя отчасти продолжали существовать, как то наблюдается, например, при дыхательной судороге. Там все-таки в звуках, сопровождающих судорожные движения, можно узнавать еще оттенки звуков прерванного слова.

Но при описываемой судороге весьма редко можно уловить какой-либо гласный звук. Правда, некоторые звуки с известной натяжкой можно сравнить с звуками ааа, ээээ и т. д., но во всяком случае эти звуки большей частью не имеют ничего общего с теми звуками произносимого слова, которые стояли на очереди в момент наступления судороги, так что независимость их от текущей артикуляторной работы довольно очевидна. Такой вывод еще более подтверждается тем фактом, что у каждого заикающегося существуют свои собственные, раз навсегда усвоенные звуки, которыми обязательно характеризуется всякий приступ заикания, каковы бы ни.были звуки речи, на которых приступ начался.

Для большей простоты изложения мы оставили пока не разъясненным вопрос относительно границ судорожной сферы при дрожащей гортанной судороге. Возвратимся к этому предмету. На первом плане стоят здесь судорожные движения внутренней гортанной мускулатуры; они относятся к двум различным категориям судя по характеру слышимых звуковых явлений. В самом деле, в приступе судороги слышны то громкие звуки голоса, то шумы так называемого шепотного голоса. Первые, как известно, даются ритмическими колебаниями упругих голосовых связок, напряженных как струны, а вторые зависят от неправильных сотрясений голосовых связок, которые остаются не напряженными, лишенными упругости и только механически пошатываются проходящим воздухом. Громкие звуки исходят от музыкальных колебаний голосовых связок, а шепотный шум обязан своим происхождением трению воздуха, проходящего быстро через узкую голосовую щель.

К судороге внутренней гортанной мускулатуры чаще всего присоединяется судорога мышц подъязычной связки. Совместное сокращение верхних и нижних мышц этой связки производит опускание нижней челюсти с более или менее широким открытием рта наподобие пасти. Это явление представляет одну из самых характерных картин заикания, издавна обращавшую на себя внимание. Несмотря на частоту нижнечелюстной судороги в ряду других симптомов заикания, она оставалась чрезвычайно мало разъясненной. Все авторы совершенно ошибочно ставят ее в связи с лицевыми судорогами. От проницательного взгляда этого наблюдателя не ускользнул факт постоянного и близкого соотношения между этой судорогой и определенными расстройствами в деятельности голосового аппарата.

Нижнечелюстная судорога чаще всего является в форме сильного опускания нижней челюсти с широко открытым ртом — картина, при которой с полной отчетливостью можно наблюдать положение языка. Что касается лицевой мускулатуры, то в частых случаях она свободна от судорог. Опущение нижней челюсти совершается, по-видимому, исключительно за счет сокращения верхних и нижних отделов мышц подъязычной кости, т. е. мышц, соединяющих подъязычную кость с подбородком с одной стороны и грудной костью с другой. Как бы ни была сильна судорога, в ней не принимает никакого участия ни подкожная мышца шеи, ни собственная мускулатура языка.

Отношения становятся сложнее в тех более редких случаях, когда нижняя челюсть является не только опущенной, но и сдвинутой в сторону; тут уже, по-видимому, в судороге участвуют и другие мышцы нижней челюсти, кроме подъязычно-челюстных. Характер звуков, наблюдаемых при дрожащей гортанной судороге, не зависит существенным образом от положения нижней челюсти. Звуки остаются теми же и сохраняют все свои главные свойства и особенности и лишь незначительным образом изменяют свой оттенок, а именно при сильном опущении нижней челюсти звуки более напоминают собою гласную а, при боковом смещении челюсти они напоминают э, при отсутствии же челюстной судороги при сомкнутых губах звуки получают носовой характер.

Такое сочетание движений по своему составу и по внешнему виду картины напоминает то откидывание головы назад с открытием рта, какое наблюдаем, например, у лающей собаки или у мычащей коровы.

Резюмируя все сказанное нами о дрожащей гортанной судороге, мы приходим к выводу, что она имеет весьма близкое сходство и соотношение с голосовой судорогой. • При той и другой поражается внутренняя и внешняя гортанная мускулатура и мускулатура экспираторно-вокальная, другими словами, поражаются все отделы вокального аппарата. При описании вокальной судороги мы обрати ли особое внимание на так называемые «шейные судороги» и убедились на многих примерах, что далеко не все шейные мышцы участвуют в судороге, а только мышцы, служащие для фиксирования и установки гортани, а равно и мышцы экспираторно-голосовые; подобным образом и при дрожащей гортанной судороге мы нашли те же отношения и убедились положительно, что судорогой поражаются только мышцы, имеющие отношения к голосовой функции. Это с очевидностью обнаруживается, например, в том факте, что подкожная мышца не принимает участия в опускании нижней челюсти, производимом общей судорогой внешней гортанной мускулатуры.

Все эти факты окончательно устанавливают аналогию между вокальной и дрожащей гортанными судорогами. И та и другая представляют собой координированные судороги голосового механизма — судороги, охватывающие все отделы этих механизмов. Разница проявляется в одном: вокальная судорога является в виде длительного напряжения мускулов, а дрожащая, наоборот, представляет ряд более или менее быстро следующих судорожных ударов, но место судороги в обоих случаях тождественно.

Этим мы заканчиваем изложение судорог голосового аппарата и переходим к изложению судорог в сфере артикуляторных механизмов.

Глава III.

Судороги в области артикуляторных механизмов

Самую существенную часть человеческой речи составляют артикуляторные движения. Они столь сложны и разнообразны, что во всем животном царстве только человек вполне владеет этой удивительной механикой — животным она доступна в самой ограниченной степени. В произведении голоса мы встречаем сравнительно простые механические условия: то или другое сближение голосовых связок, та или иная степень их длины и напряжения — вот существенные моменты для произведения звуков различной высоты.

Условия же, необходимые для образования членораздельных звуков, крайне сложны, и механизмы, производящие их, не сконцентрированы в одном месте, как голосовой аппарат, а расположены на всем пути устного и носового каналов, начиная с гортани и кончая наружными отверстиями рта и носа. Ни один звук человеческой речи не может произойти без участия расположенных здесь частей. Если к этому прибавить, что самый тембр голоса, его звучность, нежность и прочее зависят в значительной степени от видоизменяющего действия полости рта, то значение артикуляторных движений для человеческой речи еще более увеличивается.

Обыкновенно во время речи воздух выгоняется из груди активным напряжением брюшного пресса, причем приходит в действие тот удивительный механизм, о котором мы подробно говорили при изложении судорог голосового аппарата. Пройдя гортань, выгоняемый воздух направляется наружу через устный и носовой каналы, и на этом пути его струя подвергается разнообразным изменениям и перерывам, которые находят для себя следующее упрощенное изложение в физиологии: стенки полости рта, учит физиология, с расположенными в ней подвижными частями в известных местах могут сближаться и со-прикасаться между собой таким образом, что образуется полная или неполная смычка, преграждающая путь воздушной струе. Места, в которых происходят эти обычные смычки, называются затворами. Таких затворов четыре:

1) губной затвор, образующийся сомкнутыми губами;

2) язычный, образующийся приложением языка к верх¬ним зубам (зубные звуки) или к твердому нёбу (нёбные звуки);

3) язычно-глоточный, образуемый корнем языка с мягким нёбом, и, наконец

4) нёбно-глоточный, или носоглоточный, при помощи которого запирается для воздуха выход в носовой канал.

Быстрое раскрытие сомкнутого затвора при помощи струи воздуха отчасти, вероятно, также и при помощи сокращений мышц-антагонистов дает мгновенный, или отрывистый, звук. В пределах губного затвора таким образом происходят звуки п и б, в пределах язычного т, д, в пределах гортанного к и г. Все эти звуки могут образоваться и при обратном условии, т. е. при быстром смыкании раскрытого перед тем затвора.

При неполном смыкании затворов, когда остаются более или менее узкие каналы и щели, выдыхаемая струя воздуха протекает с большим или меньшим трением и производит в местах сужения длительные шумы или звуки, имеющие в пределах губного затвора характеры в и ф, в пределах гортанного — х, г, в пределах язычного — с, з (при постановке кончика языка у верхних зубов) или звуки ш, ж (при постановке языка на нёбе несколько сзади от края зубов). Таким образом, как мгновенные, так и длительные звуки происходят в одних и тех же местах, разница только в продолжительности артикуляторных движений: звуки мгновенные и длительные относятся одни к другим, как точка к линии.

При образовании всех исчисленных звуков вход в носовой канал остается закрытым, и весь выдыхаемый воздух выгоняется через ротовой канал. Но если носовой канал остается открытым, то полное смыкание губного затвора даст звук м, полное смыкание язычного затвора даст русское н. Звук л происходит от движения воздуха по двум боковым каналам между языком и зубами, и, наконец, звук обыкновенного русского р происходит тогда, когда язык, приложенный к нёбу, напором воздуха приводится в дрожательное движение подобно упругой пластинке или язычку инструментов. Это сходство становится очевидным, если наблюдать в зеркале образование звука р.

Так называемые гласные звуки образуются при свободном прохождении воздуха через ротовой канал. Условия образования гласных звуков довольно сложны. Форма ротового отверстия, положение языка и мягкого нёба и, наконец, высота стояния гортани различны для разных гласных; например, при а рот широко открыт и язык лежит на дне полости рта, при о и еще более при у — отверстие рта суживается, а язык своей спинкой приподнимается по направлению к мягкому нёбу, при е и и язык своим кончиком приподнимается к твердому нёбу и т. п. Таковы главнейшие условия образования звуков.

К этому нужно прибавить еще, что степень мышечного напряжения языка, щек и других частей неодинакова для различных звуков, например собственные мышцы языка гораздо менее напряжены при образовании звуков ш и х, чем при звуках л и к, вследствие этого и упругость языка значительно различается в одном и другом случае.

По способу своего происхождения звуки человеческой речи обыкновенно подразделяются на несколько категорий. Прежде всего они распадаются на звонкие, например б, д, з, ж, и глухие, например п, т, с, ш, смотря по тому, участвует ли в произношении их голосовой аппарат или нет. Но всякий звук, как известно, может быть произнесен шепотом. Все гласные суть звуки звонкие. Далее звуки разделяются на следующие четыре общепринятые категории:

1. Звуки носовые: м, н.

2. Звуки дрожащие: р.

3. Звуки смычные: например, п, б, т, к, взрывчатые.

4. Звуки проточные, или щелевые, — spirants (или длительные — немцы называют их звуками трения).

Смычные и щелевые звуки наиболее многочисленны.

Сложнейшие движения, необходимые для образования членораздельных звуков, совершаются мускулатурой лица и языка; в меньшей степени в этом принимают участие мускулы нёбной занавески и жевательные. Судороги в пределах этой многочисленной мускулатуры дают самую обширную и наиболее частую картину заикания, которое для краткости мы называем артикуляторным, в отличие от дыхательного и голосового заиканий, которые уже описаны нами выше.

Артикуляторное заикание представляет самые очевидные для глаза наблюдателя явления, оно по преимуществу характеризуется лицевыми и язычными судорогами, и многие авторы охотно описывают его под именем заикания с гримасами.

Артикуляторное заикание благодаря своей очевидности и частоте появления было известно в самые отдаленные времена и, во всяком случае, раньше других видов заикания. Столь частый у Гиппократа термин клокочущая речь, клокочущий язык представляет собой очень мягкое выражение для артикуляторного заикания. Такой смысл этому термину придает и Гален. У Гезихия (V век) встречаем определение заикания как болезни, в которой, вследствие неправильных движений языка, смена звуков задерживается и прекращается. Язык то произносит членораздельные звуки, то по временам внезапно умолкает, и речь обрывается при безуспешных попытках пациента продолжать ее. Указание на судорогу языка находим и у Авиценны. Необходимо заметить, впрочем, что большая часть древних авторов смотрели на предмет односторонне, локализируя болезнь в одном языке и относя лицевые судороги к другой болезни, о чем подробнее будет речь ниже. В этом отношении составляет исключение только Гиппократ: со свойственной ему правдой и глубоким взглядом он кратко, но отчетливо отметил существенные черты артикуляторного заикания, указав на два главных самостоятельных признака, а именно на судорогу языка и губ.

В течение Средних веков и в новое время включительно до настоящего столетия не сделано ничего существенного для развития учения об артикуляторных судорогах. Зато начиная с 20-х годов XIX века почти все без исключения авторы ясно различали и описывали язычные и лицевые судороги и в них видели существенный и характерный признак заикания. Нельзя не сказать, однако же, что понятия всех почти авторов о значении отдельных явлений и их взаимной связи и последовательности отличаются большой запутанностью и односторонностью. Здесь мы снова встречаем то смешивание первичных симптомов со вторичными, примеры которого мы неоднократно указывали при описании дыхательных и голосовых судорог. Но более всего поражает анахронизм в воззрениях и в способах обработки вопроса, замечаемый даже у новейших авторов. Для ясности изложения мы не станем перечислять здесь мнений и различных взглядов авторов.

Артикуляторные судороги мы разделяем на две большие группы — судороги 1 ) лицевые и 2) язычные и на две меньшие, 3) судороги в области жевательной мускулатуры и 4) нёбно-глоточные судороги. Этими последними мы начнем настоящий отдел нашего труда.

1. Судороги нёбной занавески

Одно из самых существенных движений в механизме произнесения артикуляторных звуков состоит в запирании носового канала со стороны глотки. При произнесении носовых звуков вход в хоаны остается совершенно открытым, при чистом произнесении гласных он почти закрыт, а при произнесении большей части согласных он закрыт совершенно плотно, так что выталкиваемый из груди воздух направляется исключительно через устный канал.

Приступ заикания состоит в том, что при внезапной приостановке стоящих на очереди звуков больной судорожно повторяет звуки, похожие на пм-пм-пм, или тн-тн-тн, или кн-кн-кн, смотря по тому, какое положение занимают губы и язык. Сущность явления состоит, очевидно, в смыкании и последовательном вскрытии нёбного затвора. Характер и тембр получаемого при этом звука зависит, в частности, от положения языка и губ. Если губы сомкнуты, слышится тн и, наконец, при поднятии корня языка слышно км. Часто эти звуки бывают шепотными, т. е. не сопровождаются действием голосового аппарата, и поэтому сравнение их со звуками пм, км и др. дает только отдаленное понятие о них.

Часто эти звуки можно сравнить со звуком чихания, с фырканьем или, наконец, с тем толчкообразным выхождением воздуха через нос, какое наблюдается при выражении отвращения, вызываемого крайне неприятным запахом. Каков бы ни был характер этого звукового явления, оно имеет весьма мало общего со звуками, стоящими на очереди в мо-мент наступления судороги. Изредка только наблюдается такое соотношение, что, например, звук пм чаще является в момент произнесения одной из губных букв, тн или кн, когда судорога настигает больного на язычных звуках (д, т, ч, к и др. безразлично).

Очевидно, что губное или язычное замыкание устного канала является довольно безразличным или случайным обстоятельством, не входящим, собственно, в состав описываемой судороги; существенную же часть ее составляет замыкание носового канала нёбным клапаном. В одном тяжелом случае этого рода заикания приступ появлялся всегда в одной и той же форме, без всякого отношения к очередным звукам речи. Это более всего доказывает самостоятельность нёбно-занавесочной судороги и ее сходство со всеми тяжелыми су-дорогами, вызывающими заикание. Со стороны чисто внешней судорога нёбной занавески напоминает толчкообразный гортанный спазм тем, что, прерывая очередную артикуляцию, дает место ряду специфических звуков, совершенно чуждых звукам произносимого слова. Этим, впрочем, исчерпывается сходство двух сопоставляемых судорог.

Субъективные ощущения, которые больной испытывает, довольно определенны, в особенности относительно локализации. Больные жалуются на Чувство неприятного напряжения, саднения и сухости в носу, а также на чувство некоторого утомления и нытья, продолжающегося довольно долгое время и после приступов заикания. В области гортани больные не имеют никакого ощущения.

Отверстие рта составляет центр, около которого рас¬положена область лицевых судорог, свойственных заиканию. Явления заикания более всего выражаются в передней части полости рта.

Непосредственное наблюдение над частями, подверженными судороге, невозможно вследствие их скрытого положения, но свойства и особенности звуковых явлений, а равно и некоторые другие данные позволяют сделать безошибочное заключение о месте судороги и ее качествах. Легко и подражать этой судороге. Устный канал во время приступа заикания всегда бывает сомкнут то в губном затворе, то в одном из язычных; это смыкание не имеет свойств спазма и, как замечено выше, совпадает с одним из артикуляторных смыкательных движений.

Воздух толчками выходит из носа с известным звуком, характер которого мы описали, — что очевидно указывает на периодические перерывы воздушной струи. Однако же гортань при этом остается неподвижной, высота стояния ее не изменяется, а это служит наилучшим доказательством того, что гортанная щель не принимает никакого участия в перерывах воздушной струи; таким образом, нужно думать, что единственным источником перерыва является периодические смыкание и вскрытие нёбно-язычного канала. Такая локализация вполне совпадает и с субъективными ощущениями.

Пока длится приступ заикания, другие артикуляторные движения приостанавливаются в той фазе, в которой их застигла судорога, — явление, пример которого мы уже не один раз видели при описании судорог дыхательных и голосовых. Ритмическое смыкание нёбной занавески представляет самый частый вид описываемой судороги; в двух случаях мы наблюдали эту судорогу в виде легких незначительных припадков, которые еще более выясняют свойства этого вида заикания. Смыкание нёбного клапана наступало в ту пору, когда по условиям артикуляции оно не должно иметь места, когда носовой канал должен быть вполне открыт. Так, например, один мальчик 11 лет при заикании говорил:

ф — фать вместо мать

ф — фужик вместо мужик.

Плотное смыкание носового канала в разбираемом случае было причиной того, что выдыхаемая струя устремлялась в устный канал и тем превращала носовой звук в губной; этот звук выходил неотчетливым, протяжным и нисколько не похожим на звук п. С полным правом можно говорить о смыкательной судороге губ.

Расстройства в образовании звуков, вызываемые этой судорогой, касаются всех губных букв (п, б, м, в, ф) и бывают различны.

Один воспитанник, 14 лет, заикался таким образом: жналъ (вместо жаль). В этом случае в момент артикулирования длительного звука ж наступило внезапно полное открытие носового канала и воздух устремился через нос. Очередной звук ж совершенно исчезал, потому что напряжение воздуха в устном канале с открытием хоан сделалось сравнительно незначительным. По той же причине были произнесены:

эфм—есть (эфес)

уговм—ор (уговор)

филом—фей (филофей)

лисп—а (лиса).

Эти примеры показывают, что при заикании может иногда страдать и сам звуковой состав слов, а не одно слогообразование, как большей частью думают. Подобные примеры мы встретим еще впереди.

Таким образом, судорога нёбной занавески может образоваться в двух различных направлениях: 1) происходит то кратковременное, то ритмически-повторное смыкание носоглоточного затвора или же 2) появляется раскрытие его. Что в этом последнем случае мы имеем дело действительно с судорогой мышц, опускающих мягкое нёбо, а не с одной недеятельностью или пассивностью мускулов поднимающих, это доказывается ненормальной продолжительностью носового звука, слышимого при этом.

С теоретической точки зрения, весьма любопытно изолированное существование описанного вида заикания, без присоединения других лицевых судорог — что, очевидно, указывает на независимость нёбного клапана как частного механизма речи.

2. Лицевые судороги

Мускулы мягкого нёба весьма немногочисленны, их участие в артикуляции ограничивается смыканием и открытием носоглоточного затвора. Если судорога наступает, например, в момент произнесения глухого звука п, за которым следует гласная, то, пока длится судорога, можно слышать в замкнутой полости рта звонкий (несколько заглушённый) звук, соответствующий произнесению последующей гласной; вскрывшийся затем, с окончанием судороги, губной затвор дает не глухой, как бы следовало, а осложненный голосом звук, т. е. б вместо п. Очевидно, что задержка губного звука не препятствует своевременному появлению последующего гласного звука, т. е. действию голосового аппарата. Таковы звуковые явления при сильных степенях губной судороги.

Что будет при слабейших? При слабейших степенях судороги губной затвор не остается сомкнутым все время, но раскрывается выдыхательным напором чисто механически и дает звук п или б; но так как при этом часть воздуха выходит из груди и тем уменьшается упругость остающейся части, то губная судорога, если она еще не окончилась, снова берет перевес над выдохом и снова смыкает губы; нарастающее затем действие выдыхательного механизма снова раскрывает губы и т. д., вызывая тем ряд более или менее быстро следующих друг за другом повторений звука — что продолжается до полного прекращения судороги затвора.

Такое повторение звуков составляет одно из самых характерных признаков заикания. Мы называем его судорожным вскрытием или взрывом затвора. Быть может, механизм судорожных взрывов должен быть объяснен несколько иначе, а именно, быть может, вскрытие затвора совершается не только механически, но и при активном участии мышц-антагонистов.

Соотношение между частотой взрывов и силой губного спазма может быть лучше пояснено сравнением с явлением выхода газа через газоотводную трубку в водяную ванну. Как известно, отдельные пузыри бывают то большего, то меньшего объема, смотря по высоте водяного столба, служащего мерилом препятствий, преодолеваемых газом.

Если губная судорога в своих слабейших проявлениях наступает в момент произнесения длительных губных звуков, т. е. в, ф, то обыкновенно можно наблюдать, что губы не смыкаются вполне, а только сковываются судорогой в принятом положении. При таких условиях звук с неудержимой силой непрерывно тянется столько времени, сколько длится сама судорога. Это явление мы называем судорожной струей, или судорожным дутьем. Мы употребляем этот термин, между прочим, и потому, что звуки, издаваемые заикающимся, далеко не выходят чистыми, и потому в самом деле справедливо говорить о судорожном дутье, чем об удлиненных звуках.

Таким образом, судорога губ может вызвать три различных явления. При значительной силе она плотно смыкает отверстие рта на всех губных звуках, без исключения, приостанавливая тем всякую артикуляцию, кроме звука м, который и при этих условиях может иметь место, как это легко понять, зная физиологию звуков. Если же губная судорога выражена слабее, то на мгновенных звуках п, б она дает ряд взрывов с многократным произнесением букв, а на длительных звуках (м, в, ф) — ненормально большую продолжительность буквы. Таково, по нашему мнению, наиболее вероятное объяснение явлений. Совершенно иначе объясняют эти факты большинство авторов, в том числе и современных.

Приведенные факты показывают, что за исключением круговой мышцы рта действие всех других артикуляторных механизмов может совершаться правильно. В этом лучше всего можно убедиться, наблюдая судорогу губ, если она наступает в самый момент произнесения гласной. Говоря о судорогах на гласных, мы должны оговориться. Установилось мнение, будто смыкательная судорога возможна только при губных согласных. Это далеко не отвечает действительности. Там, где существует значительная наклонность к судорожности, спазм губ наступает при всяком артикуляторном движении, в котором участвуют губы, в особенности же на звуках о и у, в произнесении которых круговая мышца губ играет большую роль. Если в таких случаях следить за артикуляцией, то можно, например, видеть, что мышцы, опускающие нижнюю челюсть (что необходимо, например, для звука а) продолжают свою работу при спазматически сомкнутых губах. Субъективные ощущения при губной судороге касаются, главным образом, давления в области брюшного пресса при сильных степенях заикания.

История болезни IX

Молодой человек, 26 лет, хорошего телосложения, потерял родителей в детстве. Отец его был человеком в высшей степени вспыльчивым и заикался в молодости. Заикание у нашего больного началось с 9-летнего возраста, после того как он был сброшен лошадью во время верховой езды и получил при этом вывих плеча, с которым пролежал около полутора месяцев. Собственно заикание началось несколько раньше, но со времени падения оно значительно усилилось. По характеру своему больной вспыльчив. Больной ведет жизнь сидячую (занятия в конторе). Заикание представляет у него тяжелый вид судорожной приостановки артикуляции, наступает по несколько раз на одном и том же слове. Больной лишен возможности посещать общество вследствие своего недостатка.

При чтении заикается так же сильно, как при устной речи. При повторении чужой речи заикается не менее сильно. Когда же больной находится в уединении, то читает почти беспрепятственно. Заикание усиливается при запоре. Утром оно меньше, чем вечером. Приступы являются, безусловно, на всех губных звуках, на большей части гласных, а также весьма часто на мгновенных звуках, как зубных и нёбных, так. даже и на гортанных; во всех случаях заикание выражается одним и тем же симптомом, именно — сильнейшим судорожным смыканием губ, которое наступает то в начале слова, то даже нередко и среди. Во время приступа заикания напряжение брюшного пресса необыкновенно сильно.

Примеры:

— Кузнецов

началу слова предшествовала речевая пауза, вследствие сильной смыкательной судороги губ;

— пкомната (комната)

звук п перед словом комната вышел непроизвольно, как результат вскрытия губного затвора с окончанием судороги, наступившей перед началом речи при намерении говорить;

0-6-6-6-6 десса (Одесса)

на звук о наступила умеренная судорога губ, давшая несколько судорожных повторений губного звука б;

морсп — п — п — кую (вместо морскую) по той же причине.

б) Верхнегубная судорога

Эта довольно редкая судорога представляет собой по преимуществу спазм мышцы, поднимающей верхнюю губу, одной или вместе с поднимающей губу и крыло носа и малой скуловой. Эта судорога напоминает собой то движение, которое описывается у Дарвина как обнажение клыка. Во время судороги часть верхней губы, которая соответствует месту прикрепления поднимающей ее мышцы, стоит обыкновенно выше, чем самый угол ротовой щели. Это исключает мысль об участии и в этой судороге мышцы, поднимающей угол рта. Равным образом и большая скуловая мышца свободна от судорог, потому что не замечается оттягивания углов рта. Поднятие крыла носа не всегда бывает резко выражено; гораздо чаще можно наблюдать только поднятие губы. Большей частью судорога верхней губы бывает односторонней; ротовая щель принимает тогда косое направление и неправильное очертание, переставая быть прямолинейной и горизонтальной. По характеру своему судорога всего чаще бывает тонической, изредка бывает клонической. Все губные буквы страдают при этой судороге. Мгновен¬ные п и б превращаются в звуки, похожие на ф и в; на-пример, вместо позволить писать больные с этой судорогой говорят:

ф-фозволить (позволить)

ф-фисать (писать).

Звук м теряет чистоту, получая оттенок звука ф; звуки же в и ф удлиняются и получают аспирированный характер. Надо сказать, впрочем, что только внезапная и при том сильная судорога вредит чистоте звуков: слабейшие степени ее лишь незначительно нарушают характер звуков. Это, впрочем, более всего достигается тем, что нижняя губа поднимается соответственно подъему верхней и отчасти прикрывает обнаженные верхние зубы; при таких условиях произношение букв не очень страдает, выражаясь главным образом ненормальным удлинением звуков.

Манипуляции, которые совершает нижняя губа для смыкания рта при существовании описываемой судороги, во многих отношениях весьма поучительны. Это род коррективного движения, благодаря которому произнесение губных звуков совершается, несмотря на судорогу поднимающих губу мышц. Мы уже видели многочисленные примеры такого рода коррективных движений, и одним из главных представителей их может служить применение выдыханий к силе препятствий, представляемых смыканием в разных местах артикуляторного механизма. Значение этих коррекций мы разберем ниже, теперь же указываем на сам факт.

в) Нижнегубная судорога

Она вполне аналогична верхнегубной; поражает чаще всего Одну или обе мышцы, опускающие угол рта, а изредка мышцу, поднимающую подбородок, или, наконец, все мышцы нижней губы. В последнем случае наблюдается характерный отворот нижней губы.

г) Угловая судорога рта

Существенным и характерным признаком этой судороги является резкое оттягивание угла рта вместе с приподнятием его; ротовая щель принимает косое направление и удлиняется в сторону судороги. Кажется, при этом судорожно сокращаются главным образом две скуловые мышцы совместно с поднимающей угол рта. Судорога легко распространяется на мышцы век, лба и носа. Следующая цитата, заимствуемая нами у Целия Аврелиана, рисует весьма точную картину этой судороги: «У людей, страдающих этой болезнью, — говорит Целий, — появлятся судорожное сокращение в самом конце губ, в углу отверстия рта. Это сокращение внезапно появляется и также внезапно исчезает при отсутствии какого-либо расстройства в организме. Эта судорога нередко сильнейшим образом оттягивает щеки назад, как это бывает при смехе, а также охватывает веки, брови, ноздри и даже шею и плечи.

Угловая судорога значительно расстраивает действие круговой мышцы рта, делая невозможным полное смыкание губ. Какие бы усилия при этом ни употребляла круговая мышца, угол ротовой щели остается незакрытым или, по крайней мере, неплотно закрытым, так что при попытке произнести мгновенный звук воздух прорывается с неприятным свистом через этот слабо сомкнутый пункт. Всего вероятнее, что описываемая щель обязана своим существованием энергическому сокращению мышцы, поднимающей угол рта.

В самом деле, можно наблюдать, что при артикулировании губного мгновенного звука ротовая щель имеет вид дуги, обращенной выпуклостью вниз, губы сомкнуты, и только у самых углов отверстия рта остается щель, но весьма небольшая. Едва ли можно сомневаться в том, что здесь мы имеем дело с энергическим сокращением мышцы, поднимающей угол рта при участии, вероятно, и большой скуловой. Но в то же время мышца, поднимающая верхнюю губу, не принимает, очевидно, участия в судороге, судя по тому, что та часть верхней губы, которая соответствует месту прикрепления этой мышцы, стоит ниже углов рта; между тем мы уже видели (с. 122), что в случае судороги в этой мышце отношение бывает обратное, т. е. угол рта стоит ниже. Кроме поименованных мышц, т. е. большой скуловой и поднимающей угол рта, в описываемой судороге часто, но не всегда, принимает участие ланытная мышца. Судорожное сокращение ее растягивает в поперечном направлении ротовую щель и, кроме того, ясно обозначается появлением на щеке углубления, идущего горизонтально от угла рта.

Кроме того, иногда можно видеть, что и мышца, опускающая угол рта, резко сокращается, и тогда совместно с соответствующей верхней мышцей она увеличивает щель в углу рта, делая ее овальной. Эта щель остается открытой даже при самых сильных попытках сомкнуть губы, и потому произнесение таких букв, как п и б, становится, безусловно, невозможным. Угловая судорога рта не только делает невозможным произнесение мгновенных звуков и звука м, но также расстраивает образование длительных звуков в и ф. При этом существенную роль играет щель в углу рта, через которую воздух выходит довольно свободно, давая звук, лишенный артикулярного характера. Выхождение воздуха через эту щель сопровождается всегда брызгами слюны, которая механически увлекается стремительной струей. Описываемая судорога бывает то на одной, то на обеих сторонах лица; в последнем случае она почти всегда выражена не с одинаковой силой справа и слева. Она часто бывает клонической.

д) Судрожное раскрытие отверстия рта

Чрезвычайно характерная картина этой судороги является в двух видах: то раскрывается широко рот с опущением нижней челюсти, то при сомкнутых челюстях только зубы обнажаются, происходит как бы оскаливание зубов. Последний вид несколько проще, и мы с него начнем. Почти все мышцы, оканчивающиеся у отверстия рта, кроме круговой, приходят в сильное напряжение, лицо больного дает впечатление чего-то странного и жал-кого; отверстие рта как будто посторонней силой раздирается; заикающийся кажется более беспомощным, чем при всех других видах заикливых судорог. Мышцы, поднимающие верхнюю губу и углы рта, и мышцы, опускающие.углы рта, сокращаются весьма сильно и дают собой картину оскаленных зубов животного.

Судорога имеет большей частью тонический характер и держит по целым секундам отверстие рта в таком странном положении. В то же время на этом, так сказать, общем, судорожном фоне пробегают отдельные судорожные волны в виде клонического подергивания в отдельных мышцах или в отдельных мышечных пучках. Таким образом, например, весьма часто замечаются оттягивания углов рта, произвоимые, очевидно, ланитной мышцей, или выворот нижней губы наружу, вызываемый сильным сокращением мышцы, поднимающей подбородок. Картина имеет пестрый вид: отдельные мышцы и их группы, в особенности антагонисты, как бы борются между собой.

Это, например, замечается между движущими верхнюю и нижнюю губу, между этими мышцами, с одной стороны, и ланитными — с другой. К этому, наконец, присоединяются не столь часто, впрочем, мышцы лобные и век. Смыкание челюстей не всегда носит характер нормального движения, но является, по крайней мере, иногда, также судорожным актом. Таково, по крайней мере, самочувствие больных. Во время судороги более или менее обильно отделяется слюна в полости рта.

Другой вид судорожного открытия рта прибавляет к описанным сейчас симптомам только опущение нижней челюсти, т. е. дает картину, близкую к той, которую мы уже встречали однажды именно при описании выдыхательной судороги, а также при описании дрожащего гортанного спазма. Хотя эти три вида судорог сходны между собой, однако же существенно различаются между собой. При выдыхательной судороге и при гортанном спазме опускание нижней челюсти совершается при помощи мускулатуры подъязычной кости, но без всякого участия подкожной мышцы шеи; здесь же — и это составляет главнейшее отличие — опускание нижней челюсти совершается напряжением подкожных мышц шеи, то самих по себе, то в соединении, как это мы однажды наблюдали вполне отчетливо, — с энергическим сокращением двубрюшных мышц нижней челюсти, но без всякого участия мускулатуры подъязычно-челюстной.

С теоретической точки зрения, это представляет весьма существенную разницу. В дальнейшем изложении мы встретим еще раз картину опущения нижней челюсти иного происхождения, чем три описанные, и тогда мы снова остановимся на дифференциальной диагностике этих трех видов сходных между собой картин. Описываемая судорога не бывает выражена одинаково на обеих половинах лица. Артикуляция большей частью совершенно невозможна во время судороги; иногда слышатся неопределенные звуки с характером гласных.

е) Сложная лицевая судорога

Судорога лица обнаруживает большую наклонность распространяться и усложняться; часто она обнимает большую часть мышц лица. В таком случае преобладающим явлением в ней бывает ненормальное смыкание рта, вызываемое судорогой круговой мышцы. Реже присоединяются к этому судороги — верхнегубная и нижнегубная. Еще большую редкость составляет угловая судорога. В самых редких случаях судорога поражает и ушные мышцы. Мы это видели в двух случаях. Судорога в мускулатуре лба и веке составляет далеко не редкое явление, но она никогда не замечается в отдельности, независимо от других судорог, в виде самостоятельного симптома заикания.

Обыкновенно она встречается как спутник при других судорогах лица. Чаще всего сокращается одна или обе мышцы бровей, реже лобные мышцы и круговые мышцы век. Эти судороги являются всегда сопряженными с судорогами лицевыми, так что, например, смыкание рта и век совершается как бы по одному общему импульсу, или судорога мышцы, поднимающей верхнюю губу, мышцы лобной и сморщивающей бровь являются в виде одного общего движения, строго координированного относительно характера, силы и продолжительности сокращений. Притом же если лицевые судороги являются на одной стороне, то и лобные судороги замечаются только на той же стороне.

Картину общей лицевой судороги легче всего понять на частных примерах. Мы приведем для этого две истории болезни.

История болезни Х

Вот что сам больной о себе пишет: «Родился в Москве 7 октября 1847 года. Родители телосложения не особенно крепкого, но и не страдают никакими болезнями и органическими недостатками. Между родственниками также нет никого, кто бы страдал падучей болезнью, нервным или психическим расстройством. Имею в живых двух сестер и одного брата; брат старше меня одним годом и также заикается, хотя значительно легче меня. Припоминаю, что он начал заикаться спустя некоторое время после того, как обнаружился этот недостаток у меня, и при тех же условиях, как и я, т. е. при чтении уроков. Первоначальное воспитание мы получили в доме родителей: отец начал учить нас грамоте очень рано — меня на пятом году, а брата на шестом году. Обучение было строгое, часто употреблялись наказания.

Будучи по природе впечатлительным и слабым, я боялся отца и буквально дрожал перед ним. Вообще горячий и суровый характер отца имел в моей судьбе чрезвычайное, решающее значение. На шестом или на седьмом году от роду со мной случилась болезнь — выпадение кишки; не помню, долго ли я страдал этим, но опасность миновала благо¬даря опытности одной акушерки, которая вправила мне кишку на место. На девятом году я начал посещать школу, продолжая в то же время готовить уроки дома под руководством отца. С этого приблизительно времени я начал сильнее заикаться, так что, по совету учителей, отец сам просил начальство училища оставить меня в одном классе на второй год, чтобы дать мне несколько времени отдохнуть и поправиться силами. Но было, я помню, одно время, когда я начал не только хорошо говорить, но и отвечал уроки (выученное на память), не заикаясь; продолжалось это полгода или несколько месяцев; может быть, мне тогда учиться было легче и вообще дела мои шли успешнее.

В училище я обучался пению по нотам; мы часто пели и хором, целым классом. В 13 лет я поступил в среднее учебное заведение — в классическую гимназию, где окончил курс с отличием, и затем без экзамена был принят в университет, откуда вышел в 1872 году со степенью кандидата прав. За все это время я не переставал заикаться, но не так сильно, как теперь. В кругу товарищей и родных я говорил легче, но затруднялся преимущественно на экзаменах, вследствие чего мне приходилось часто давать письменные ответы.

В годы отрочества и юности я не испытал никаких болезней; но условия, в какие я был поставлен, не благоприятствовали моему развитию. До 26 лет я провел в доме родителей, находясь под тяжелым гнетом отцовской власти; я лишен был возможности выработать в себе характер и вообще проявлять свою самодеятельность. Затем ранняя усиленная умственная деятельность в ущерб физическому развитию, преждевременное развитие половой деятельности (я занимался онанизмом), недостаток благоприятных гигиенических условий — все это, мне кажется, не могло не отразиться на моем общем состоянии.

Двадцати шести лет я прибыл в Петербург и поступил на службу. Это было в 1874 году. С того времени я начал вести самостоятельную жизнь, исключительно своим трудом добывая себе средства к жизни. В 1875 году я заболел сифилисом и должен был принимать меркуриальное лечение, не переставая вообще время от времени употреблять различные лекарственные средства до прошлого года. Обстоятельство это в значительной степени повлияло на мое настроение и вообще на здоровье. Глубоко потрясенный нравственно, я приходил в отчаяние и становился вялым, апатичным, ленивым.

Поставленный в необходимость вести одинокую жизнь, я начал чуждаться общества. В 1879 году, по совету доктора, я отправился в Пятигорск для пользования минеральными водами (принимал серные ванны, горячие и делал меркуриальные втирания), где прожил два месяца. В прошлом 1880 году я в другой раз был в Пятигорске тоже 2 месяца. В 1879 году со мной случилось обстоятельство, которое также я горячо принял к сердцу — имен-нр я оставлен был за штатом. С образованием нового управления в том департаменте, где я служил, я не был принят туда именно потому, что оказался неспособным для доклада дел устно. Сознание, что я лишился места на службе только вследствие своего недостатка, заставило меня более обращать внимание на себя. Но по мере того как я начинал обращать внимание на свой недостаток и строже относиться к нему, заикание у меня стало усиливаться. Вообще это характерная особенность в моем недостатке: чем больше я употребляю над собой усилий, тем сильнее растет недостаток.

Я наблюдал, что заикаюсь не на отдельных каких-либо буквах или словах, а смотря по предмету, о чем веду речь, или по слушателю, к кому обращаюсь. В разговоре о вещах серьезных, о делах по службе, вообще в тех случаях, когда многое зависит от того, что я передал и как передал, я заикаюсь сильнее; напротив, недостаток мой незаметен в шутливой товарищеской беседе, при смехе. Равным образом я теряюсь, когда мне приходится иметь разговор с людьми, которые имеют предо мной какое-нибудь преимущество, выше меня стоят или по умственному развитию или по общественному положению.

На недостаток мой имеет вредное влияние все то, что действует на организм утомляющим и раздражающим образом: горячие ванны, вино, кофе, употребление слабительных веществ, курение табака, продолжительное умственное напряжение, физическая усталость. Оттого я легче говорю утром, после обеда, на чистом воздухе, вообще, когда чувствую себя здоровее. Но самую большую долю влияния в этом деле я приписываю своей замкнутой, уединенной жизни: я замечал, что, когда в течение двух дней, например, мне приходится не ходить на службу и за это время оставаться дома, то, придя на службу на третий день, я как будто разучиваюсь говорить, даже замечается нетвердость и дрожание в голосе.

Я постараюсь описать припадок, который иногда со мной случается, когда я не в силах бываю произнести ни одного слова. Замечая, что судороги лица слишком значительны, я начинаю конфузиться; чтобы отвлечь от себя внимание того, с кем я говорю, я стараюсь не смотреть ему в лицо и устремляю глаза на какой-нибудь другой предмет. Силы мне изменяют; судороги не ограничиваются одними мускулами лица, замечаются непроизвольные движения руками, даже целым корпусом. Го-лова принимает наклонное положение; выражение лица по¬давленное, серьезное, как бы страдательное. Замечаю, что как будто туман застилает мне голову; мысли мои теряют ясность, я забываю, с чего начался разговор; даже чувства зрения и слуха как бы притупляются: не вижу, что происходит вокруг меня, не слышу других. Дыхание затруднительное; я даже сов¬сем не дышу и замечаю стеснение в груди. По окончании припадка я стараюсь успокоиться, более молчать, испускаю два-три глубоких вздоха.

Но в такие критические минуты я употребляю некоторые, ус¬военные мною лично, приемы, которые меня выручают и которые в то же время для других остаются незаметными, именно:

1. Намеренное удерживание воздуха в груди; я напрягаю мускулы живота и груди и этим как бы отвлекаю конвульсивные движения лица на грудную и брюшную область. Окончивши фразу, я обыкновенно не допускаю передышки и держу воздух, сколько у меня его имеется, в запасе на случай, если бы понадобилось снова начать речь. При небольшом запасе воздуха слова произносятся мною не громко и тоже с усилием; но для меня важно то, что это усилие не так заметно для других и ограничивается лишь внутренними напряжениями.

2. Перемена голоса или вообще перемена положения. Обыкновенно во время заикания я произношу слова монотонно, без всяких интонаций. Но достаточно бывает переменить голос, сделать его тоньше или грубее, а равно оставить собеседника, который почему-либо производит удручающее впечатление, выйти на чистый воздух, и речь делается свободнее.

Намеренная замена одних слов другими, насколько, конечно, это возможно без ущерба для сущности речи. Произнося отдельные фразы или высказывая свои личные мнения и суждения, я, при сознании, что в случае затруднения на каком-нибудь слове всегда могу найти удобный выход посредством замены одного слова другим, говорю легче; но я преимущественно заикаюсь при передаче какого-либо повествования, при изложении обстоятельств какого-либо дела, когда необходима бывает точность, определенность и ясность».

При объективном исследовании описываемого больного оказалось следующее. При чтении больной заикается значительно меньше, чем при разговоре. Если он читает или говорит шепотом, то почти не заикается, а при чтении в такт нисколько не заикается. Заикание меньше утром, чем вечером. Если больной вообразит себя, как актер, в чужом положении или в чужой роли, то заикается гораздо меньше обыкновенного. При попытке начать речь уже на первых звуках — будут ли то губные или другие звуки, безразлично — все лицо больного охватывается сильнейшей судорогой, которая более выражена на правой, чем на левой стороне; даже мышцы, движущие ухо, приходят в судорожное сокращение.

Во время приступа заикания рот больного широко раскрыт, обе подкожные мышцы шеи и обе двубрюшные сильно напряжены; задние брюшка этих последних выступают весьма рельефно для глаз в виде плотных канатиков, которые легко прощупываются через кожу, отверстие рта раскрыто, и зубы отчасти обнажены. Сокращение обеих ланитных и скуловых мышц настолько сильно, что отверстие рта имеет вид скорее овала. Приступ судороги обыкновенно выражается в виде тонического напряжения различных мышц, которое то ослабевает, то снова поражает подобно тому, как это наблюдается при акте смеха.

На почве такого общего тонического напряжения лицевой мускулатуры отдельные мышцы то сильно подергиваются, то дрожат; напряжение одних усиливается, других ослабевает, и таким образом картина имеет пестрый и изменчивый хореический вид. Выгоняемый воздух производит весьма неясные шумы, лишенные специфического характера членораздельных звуков. Эта картина более всего напоминает губно-хореическое заикание Коломба.

Весьма замечательно, что, пока длится такой судорожный приступ, выдыхание совершается активным образом, как будто бы существовала нормальная артикуляция, оно не приостанавливается прежде окончания приступа лицевых судорог. Между тем через раскрытый рот воздух довольно быстро уходит наружу, и нередко выдыхательное напряжение хотя и продолжается, но уже не в состоянии вывести ни малейшей порции воздуха, причиняя больному крайне тягостное чувство пустоты груди и давления в ней — одно из самых общеизвестных явлений при заикании.

Сходные явления представляет следующий случай.

История болезни XI

Больной, студент института горных инженеров, 23 лет. В ответе на предложенные ему вопросы относительно начала бо¬лезни он письменно сообщил следующие сведения.

«В своей биографии я главным образом укажу на те случаи и на те факты, которые имеют какое-нибудь прямое или косвенное влияние на мою болезнь — заикание.

Родные мои были люди вполне здоровые и обладали крепкими нервами, так что наследственность здесь не играет никакой роли; причину же болезни мать приписывает единственно испугу,так как заикание начали замечать после того времени, когда со мной случились два события, которые действительно могли быть причиной болезни, а именно: я упал с качелей и сильно ушибся, а перед этим во время одной прогулки на меня бросилась собака и перепугала меня. Падению с качелей я придаю также важное значение в силу того, что падение произошло не мгновенно, но сперва мои ноги соскользнули с подставки и я, удерживаясь только руками за веревку, висел очень долго и в таком положении сделал три или четыре размаха, пока не обессилел и упал. При падении я ударился о дерево и в бесчувственном состоянии был принесен домой; после этого около двух месяцев не мог ходить.

Мне было тогда 6-7 лет, и с этого времени болезнь начинает усиливаться, но не постепенно, а порывами. До 11-летнего возраста она мало изменялась. В 11 же лет по поступлении в гимназию (в 3 класс) я начал заикаться гораздо сильнее и объясняю это резкой переменой жизни. Пробыв один год в гимназии вольноприходящим, я поступил в казенный пансион при этой же гимназии, освоился немного с гимназической жизнью, с учителями и надзирателями, и заикание начало заметным образом уменьшаться; в 7 и в 8 классах его почти не было заметно; я давал уроки совершен но свободно и на экзаменах отвечал плавно. Окончив гимназию, я поступил в университет, но со второго курса перешел в институт горных инженеров. Тут-то и начинается снова заикание, особенно со времени переходных экзаменов с 1 курса на второй.

Эту резкую перемену я решительно ничем не могу объяснить. Правда, во время экзаменов я занимался весьма усиленно 18-20 часов в сутки, уставал от этих занятий до такой степени, что однажды у меня начались судорогообразные подергивания в руках, ногах и лице, я впал в забытье, заснул на диване без подушки, одетый и в таком положении проспал 22 часа. После экзаменов болезнь как будто сначала и уменьшилась, но потом снова усилилась и, прогрессивно возрастая, в настоящее время достигла своего высшего развития.

Относительно же здоровья я могу сказать, что я телосложения крепкого и на здоровье вообще жаловаться не могу; характера я вспыльчивого и раздражительного. Нервных болезней никаких не было (последнего утверждать не могу, потому что, может быть, многие болезни и были нервные, хотя я этого и не знал, тем более что к докторам я обращаюсь только в крайнем случае). В большом обществе бываю редко. Большую часть времени посвящаю учебным занятиям, во время же каникул — охоте.

Кроме того, считаю нужным сообщить некоторые весьма странные особенности своей болезни: 1) с лицами совершенно незнакомыми я говорю почти не заикаясь; 2) при чтении то же; 3) в прошлом еще году давал уроки, во время которых тоже не заикался; 4) в женском обществе меньше заикаюсь, чем в мужском; 5) во время экзаменов, научных или деловых разговоров заикаюсь сильно, но не потому, что не знаю или боюсь плохо отвечать; б) иногда в данный момент не могу произнести такого слова, которое в другое время произношу совершенно свободно. Замечательно также еще то, что иногда (не всегда), будучи сильно раздражен и вспылив, я говорю быстро и почти не заикаюсь».

Объективное исследование дало следующие результаты. Больной, сильно заикается, он смотрит пессимистически на свою болезнь, отчаивается в возможности выздоровления и удручен мыслью, что болезнь лишает его возможности быть членом общества. Он неохотно согласился на лечение, а затем, начав лечение, много раз намеревался прекратить его и только благодаря настояниям продолжал лечиться. Приступы заикания отличались чрезвычайной жестокостью: иногда больной не мог сказать ни одного слова. В этих случаях картина заикания представляла следующий вид: среди слова, чаще уже при первых звуках, внезапно наступает широкое открытие рта при чрезвычайно энергическом, большей частью болезненном, опускании нижней челюсти; при этом больной издает ряд отрывистых звуков, похожих большей частью на э-э-э или на другую гласную.

Лицо больного представляет необыкновенно резкую гримасу, а вся фигура его дает впечатление крайней беспомощности. Нижняя челюсть сильно опущена, отверстие рта широко открыто и имеет четырехугольную форму с притуплёнными углами, подобно тому, как это наблюдается у новорожденных, когда они плачут. Все мускулы, идущие к отверстию рта, чрезвычайно сильно сокращены, голова наклонена вниз, и из раскрытого рта вылетают отрывистые звуки, то более близкие к э, если нижняя челюсть не слишком опущена, то похожие на а, если она сильно опущена. Изо рта вытекает слюна.

Среди сильных приступов описанная картина по временам дополняется появлением резких толчкообразных сокращений обоих ciicullares, производящих соответственное откидывание головы назад. Эти движения головы строго синхронны со звуками, издаваемыми гортанью, они, кроме того, сопровождаются и заметными толчкообразными опусканиями и без того опущенной нижней челюсти. Сильно напряженная лицевая мускулатура дрожит, но, кроме того, различные отделы ее то более, то менее напрягаются, что, не нарушая общего вида изображенной нами картины, дает известную степень искажения лица.

Заикание не всегда выражено одинаково; периодически, без явных причин, оно усиливается, что всегда сопровождается некоторым упадком духа или угнетенным состоянием. Продолжительное наблюдение над больным показало, что изменение в настроении духа всегда до некоторой степени предшествует усилению заикания. Больной начинает бояться, что заикание вернется или, по крайней мере,усилится; его настроение духа становится неровным и затем, несколько дней спустя, действительно он начинает сильнее заикаться. Смущение усиливает заикание. Усилием воли больной может приостанавливать и ослаблять заикание, но мысль о возможности заикания или ожидание его почти неминуемо вызывают приступ.

У больного в значительной степени развита наклонность и привычка к обмену мысленных редакций речи; он употребляет то различные синонимы для слов, на которых предчувствует затруднение, то изменяет порядок слов в произносимой фразе, то даже переменяет саму тему разговора. Нередко происходит колебание и борьба двух редакций и попеременное мысленное обращение то к той, то к другой редакции. Нечаянность впечатления более всего располагает к заиканию. Если какое-нибудь ожидаемое событие, к которому больной уже приготовил себя, является раньше срока, то он непременно заикается; если же оно явится сообразно его расчету, то он способен удержаться от заикания. Таково убеждение больного, почерпнутое из самонаблюдения. Заикание чаще всего падает на гласные, из согласных чаще на звуках: губные звуки редко вызывают заикание.

История болезни XII

Описываемый случай представляет иную картину болезни. Воспитанник среднего учебного заведения, 17 лет, происходит от семьи, которая имеет у себя нервных и душевных больных в нескольких восходящих поколениях. Молодой человек обладает хорошими умственными способностями и выработал в себе довольно твердую волю, настойчивость и спокойствие духа; но эта переработка природного характера стоила ему больших и продолжительных усилий. Заикание до некоторой степени составляет наследственную болезнь. Оно началось в раннем детстве, как и у брата.

Приступы заикания выражаются далеко не в одинаковой степени в разнoe время: осенью и зимой заикание гораздо сильнее, летом слабее, во время усиленных умственных занятий оно значительно ожесточается; но вообще болезнь упорна, и ее приступы тягостны. Обыкновенно больной старается говорить по возможности осторожно; в своей речи он, так сказать, идет ощупью и, предчувствуя препятствие, приостанавливается, замедляет слово, старается произносить звук с наименьшими дыхательными напряжениями, и это до известной степени и предохраняет его от заикания. Весьма часто в уме он заменяет одно слово другим во избежание заикания.

На мгновенных звуках у него появляются медленно следующие друг за другом повторения, длительные звуки тянутся по несколько секунд; случается, что на длительных звуках выдыхательный воздух сильно исчерпывается, и больной ощущает тогда тягостное стеснение в груди. Приступы заикания выражаются не только лицевыми, но также и язычными судорогами. Но мы здесь опишем одни лицевые.

Они появляются как на губных звуках, в мышцах, непосредственно участвующих в артикуляции, так и на язычных звуках, сопровождая язычные судороги; судороги бывают даже на таких звуках гласных и согласных, в произнесении которых не принимает главного участия лицевая мускулатура. Лицевые судороги этого больного носят постоянно один и тот же характер и повторяются со стереотипной точностью. Обыкновенно разом, как бы по одному общему импульсу, происходят следующие движения:

1) подъем правой верхней губы с обнажением клыка;

2) сморщивание лба поперечными складками на правой стороне;

3) подъем подбородка с отворотом нижней губы как с правой, так отчасти и с левой стороны.

Всякое повторение звука, будет ли то гласная или согласная, будет ли то губной, зубной, язычный или гортанный звук, мгновенный или длительный — всякое повторение какого бы то ни было звука — вызывает судорожный удар в исчисленных лицевых мышцах. Когда больной хочет артикулировать с особенной осторожностью и, чтобы избежать судороги, произносит звуки весьма медленно. Медленность артикуляции на мгновенных звуках выражается в том, что больной удлиняет время смыкания затвора, задерживая его вскрытие; в то же время никакой лицевой судороги не замечается, но она неудержимо наступает в момент вскрытия затвора.

Весьма замечательно, что больному иногда удается предупредить судорогу, если он пишет на бумаге затрудняющую его букву или слог. Даже если он пишет пальцем в воздухе, то и это сейчас облегчает артикуляцию и устраняет судорогу. Это единственный подобный пример, какой нам известен.

История болезни XIII

Девица, 15 лет, слабого телосложения, еще не сформирована, кажется значительно моложе своих лет —просто выглядит девочкой. В умственном отношении развита достаточно для своего возраста, но застенчива и робка до крайней степени, с посторонними говорит тихо вследствие непобедимой робости. Впотьмах боится одна оставаться; если ночью просыпается, то непременно разбудит кого-либо, чтобы избавиться от чувства боязни, овладевающего ею в темноте; по той же причине часто спит в одной постели с матерью. Других психических ненормальностей у нее не замечается. Заикание началось на 2-3-м году жизни.

На пятом году страдала продолжительным коклюшем, и с того времени заикание значительно усилилось. Больная не заикается на гласных, а на согласных заикается даже и в том случае, если ей предлагают произнести отдельные звуки (пробу эту делают таким образом, что пишут известный звук и, молча, указывают на него, предлагая больной произнести). Приступ заикания сопровождается судорожным сокращением мышц, примыкающих к отверстию рта, совместно с круговой мышцей рта; эта мышца всегда берет перевес над другими, производя более или менее значительное смыкание и сморщивание губ. Судорога является как на губных, так и на всех других звуках, сохраняя тот же характер.

Существенную особенность данного случая составляет появление тремора, или дрожания, отдельных мышечных пучков. Собственно судорожный момент отступает, так сказать, на второй план перед дрожанием, которое более всего бросается в глаза. В круговой мышце рта еще до некоторой степени заметна ненормальная, судорожная сила сокращений; в других же мышцах спазм настолько слаб, что его легко просмотреть, если бы в этих мышцах не было тремора. Дрожание мышц бывает то весьма мелким, то, наоборот, сокращаются целые пучки, производя странное впечатление червеобразного ползанья.

Пока длится лицевая судорога, слышны или повторения звуков, или неопределенные шумы, напоминающие дутье и свист. Во время приступа заикания обе руки приходят в беспокойное движение, которое более всего выражено в кистях, а иногда только в пальцах рук. Движение это довольно однообразно; оно представляет собой перемещение в противоположные стороны взаимно сближенных между собой большого и остальных пальцев, сходное с тем, какое бывает при разминании мелкого и порошкообразного вещества между пальцами. Такое движение рук замечается и при разговоре, и при чтении; оно усиливается и ускоряется вместе с усилением судороги лица, нося свойства движения сочетанного. Больная не может подавить этих движений, так же как не может удержаться от заикания.

3. Язычные судороги

Язык, в особенности его кончик, обладает большей чувствительностью, чем какая-либо другая часть человеческого тела. По своей подвижности он относится к числу самых совершенных органов. Масса языка состоит из собственных мышц его и из четырех довольно энергичных мускулов, входящих в него снаружи с разных сторон. Эта многочисленная мускулатура расположена по трем взаимно перпендикулярным и нескольким косым направлениям. Мускулатура может перемещать язык во все стороны, изменять его форму и плотность. В дополнение к этому шесть мышц движут подъязычную кость, которая в свою очередь составляет подвижную опорную точку языка и посредственно может также содействовать его перемещению.

Это обилие мускулов, принадлежащих языку, обеспечивает этому органу такую подвижность, которую превосходят разве одни движения глаз. Язык принимает участие в следующих сложных действиях: 1) в манипуляциях, сопровождающих вкусовые функции; 2) в жевании; 3) сосании; 4) глотании; 5) образовании звуков и шумов. Во всех этих актах он обнаруживает необыкновенную подвижность и точность механических отправлений.

Язык по справедливости считается издавна главным органом членораздельной речи. За исключением пяти губных звуков (п, б, в, ф, м), все остальные согласные требуют участия языка. Из гласных, за исключением а, все другие (и, э, о, у, ы) и все двугласные {я, ю, е, ё) не могут быть образованы без помощи языка, который, занимая то или другое положение в открытой полости рта, изменяет форму этого важного резонансного вместилища и тем дает условия для образования разных гласных.

Если мы, наконец, обратимся к историческому развитию языков, то и здесь встречаем указания на важную роль движений языка. В самом деле, сравнительное языкознание показывает нам, что историческое развитие звуков человеческой речи совершалось главным образом за счет движений языка: в самом деле, во многих языках первичного происхождения недостает шипящих звуков, т. е. звуков язычных, а с другой стороны, между новейшими языками, все, например, славянские характеризуются преобладающим развитием нёбных звуков (так называемый палатанизм) и смягчением звуков, которое дается движениями зыка. Прогрессивное развитие звуков славянских наречий совершалось на счет палатанизма, т. е. на счет развития и усложнения язычных движений.

Приведенные данные указывают на важное значение языка для речи. После этого краткого вступления переходим к патологии язычных движений. Судороги языка, вызывающие заикание, относятся к числу сложных и многочисленных. Первые точные указания на судорогу языка как на источник заикания находим у Целия Аврелиана и Гезихия. Гезихий даже определяет заикание как болезнь, в которой голосовая струя задерживается и приостанавливается языком. Авиценна говорит о судорожном утолщении языка как причине расстройства речи. Наконец, превосходнейшее описание одного из видов язычных судорог встречаем у Аретея Кападокийского. В свою очередь и все новейшие авторы в неправильной деятельности языка усматривали причину заикания. Другие ав¬торы, наоборот, имели весьма шаткие понятия о причине язычного заикания или составляли совершенно произвольные объяснения.

Переходим к симптоматологии язычных судорог.

Уже благодаря положению языка в закрытой полости судороги его гораздо менее очевидны, чем лицевые, за исключением того случая, когда язык судорожно выступает из полости рта и разбрасывает слюну. В большей части случаев язычная судорога непосредственно не видна; кроме того, ее легко просмотреть, если не дать себе труда следить за движениями языка, вооружившись знанием механизма произнесения каждой буквы. За самыми небольшими исключениями рот остается слегка открытым при всех язычных звуках, и тогда положение языка наблюдается непосредственно.

Кроме того, в определении положения языка можно руководствоваться данными фонетическими, т. е. обсуждением и оценкой звуковых явлений, сопутствующих судороге, — и по ним заключать о положении языка в известной фазе и самой продолжи¬тельности фазы. Но наиболее надежным и поучительным остается все-таки непосредственное наблюдение языка во время судороги. Наилучшим моментом для этого может служить наблюдение над языком при произнесении гласных а, е, ы, которые требуют полуоткрытого отверстия рта.

С не меньшим успехом можно также следить за языком в момент произнесения согласных в том случае, когда за этими согласными следуют поименованные сейчас гласные: часто охваченный судорогой язык остается в данном артикуляторном положении более времени, чем должно, и полуоткрывающийся для следующего звука рот дает возможность видеть язык. Этот момент должно уловить для наблюдения положения языка. Наконец, осмотр вместе с ощупыванием дает возможность с тонкой отчетливостью убедиться в судороге, охватывающей подбородочно-язычную мышцу, в особенности же это легко относительно мышцы подъязычно-язычной, а также мышц, фиксирующих подъязычную кость. Эти последние поражаются довольно часто при язычном заикании.

Мы различаем следующие виды язычных судорог: а) судорожный подъем верхушки языка; б) судорожный подъем корня языка; в) судорожное движение языка вперед и вниз, или изгоняющая судорога языка; г) подъязычная судорога.

а) Судорожный подъем верхушки языка

При спокойном дыхании с закрытым ртом, когда воздух входит и выходит только через нос, язык покоится своей нижней поверхностью на дне полости рта, кончик же его приподнят вверх и касается верхних зубов и твердого нёба, образуя здесь полное смыкание. Такое же положение язык занимает и при акте сосания. Таким образом, при двух самых важных для жизни актах (дыхание и сосание) язык верхушкой касается твердого нёба и зубов. Быть может, в этом обстоятельстве и, кроме того, в чувствительности верхушки языка кроится причина, почему именно это положение сделалось одним из самых важных в артикуляторном отношении. В самом деле, при этом положении языка не только образуются так называемые зубные звуки, но оно служит исходной гранью, от которой начинается развитие всей нёбной артикуляции у юного существа, обучающегося речи.

Между всеми видами язычных судорог подъем верхушки языка является самым частым. Это обстоятельство, а в особенности сам характер явлений, вызываемых этой судорогой, сближает ее более всего со смыкательной судорогой губ. Подобно этой последней, подъем кончика языка может совершаться с разной силой. При сильнейших степенях судороги кончик языка упирается с чрезвычайной силой в твердое нёбо и производит полное замыкание устного канала, длящееся столько времени, сколько и сама судорога, смена звуков при этом вполне приостанавливается, уступая место немому промежутку.

При слабейших степенях судороги выдыхательной воздух прокладывает себе путь между нёбом и языком, и происходит либо ряд повторений стоящего на очереди мгновенного звука, либо ненормальная продолжительность длительного звука — словом, здесь повторяются те же явления, которые мы подробно разбирали при описании смыкательной судороги губ. В том и другом случае мы имеем судорожное смыкание или сужение в затворе, и механизм заикания в обоих случаях представляется тождественным. Участие собственной мускулатуры языка, не изменяя общего характера заикания, дает оттенок звукам, слышимым в момент приступа. Так весьма нередко случается слышать звук й или х, так что больной произносит:

стуй — дент (студент)

чтой — йэто (что это).

Звук й тянется несоразмерно долго. Один из больных заикался таким образом, что при этом слышался шум, напоминающий л.

В слабейших формах язычного заикания спазматическое примыкание языка к нёбу происходит на зубных и нёбных звуках, т. е. на звуках т, д, н, л, с, з, ш, ч, ж, щ, причем нормальное движение превращается в судорожное. При более сильных степенях судорожности язык охватывается спазмом не только на зубных и нёбных звуках, но при всех вообще артикуляторных движениях. Между гласными особенно часто подает повод к судороге звук и и его сокращенная форма й, а также двугласные ё, я, ю.

Частота, с которой звук и со всеми его производными вызывает язычную судорогу, приближает этот звук к зубным и нёбным согласным; причина этого кроется, без сомнения, в том обстоятельстве, что произношение гласной и требует наибольшего приближения языка к нёбу в сравнении со всеми другими гласными, и это служит предрасполагающим моментом к судороге.

Пока длится описываемая судорога, можно убедиться очень легко, ощупывая подчелюстную область, что дно полости рта напряжено и на ощупь очень плотно; это происходит от сокращения подбородочноязычной мышцы, мышца же подбородочно-подьязычная большей частью не участвует в судороге.

В литературе мы встречаем много весьма точных описаний этого вида язычной судороги; одно из самых блестящих принадлежит Аретею Кападокийскому. «Охватывается также судорогой, — говорит Аретей, — и язык, без сомнения, потому, что он состоит из мускулов и нервов; язык внезапно подпрыгивает к нёбу во всю широту свою, издавая при этом звук, подобный удару». Звук, о котором говорит Аретей, в самом деле слышен; он обозначает собой внезапную приостановку выдыхательной струи вследствие смыкания язычного затвора.

б) Судорожный подъем корня языка

Судорожный подъем корня языка принадлежит к числу довольно частых симптомов заикания, и, во всяком случае, этому виду судороги должно принадлежать второе по частоте и значению место в ряду язычных судорог (первое занимает описанный уже нами судорожный подъем кончика языка). Самым характерным признаком описываемой судороги является внезапное и сильное приподнятие корня языка в направлении кзади и кверху. Быть может, библейское выражение — выражение, сделавшееся обычной метафорой священного языка, — заимствовано из наблюдения факта нёбно-гортанной судороги. Если даже это не так, то во всяком случае надо сказать, что картина судороги едва ли может быть лучше пояснена, как сравнением с прилипанием языка к гортани, как это делает Библия.

Судорожное движения языка кзади почти всегда оканчивается весьма плотным замыканием язычно-глоточного затвора; язык остается примкнутым к нёбу все время, пока длится судорога. Через раскрытый рот можно видеть, что во время судороги язык чрезвычайно укорочен, сужен, сжат в ком и представляется выпуклым кверху в продольном и поперечном направлениях; в то же время он плотно прижат кверху и кзади. При этом нередко подъязычная кость является ущемленной, так что, очевидно, в судороге участвует не только язычная мускулатура, но, вероятно, и некоторые мускулы подъязычной кости.

Часто судорога бывает болезненной, и уже одно это до известной степени указывает на силу мышечных напряжений. И в самом деле, нёбно-глоточная судорога языка чаще является в сильнейших, чем слабейших формах. В этом отношении разбираемая судорога до некоторой степени отличается от других язычных судорог и от смыкательной судороги губ. В особенности замечательно, что в этой судороге почти никогда не наблюдается явление, которому мы дали название судорожного свиста или дутья. Корень языка слишком плотно прилипает к нёбу, не оставляя промежутка, и таким образом исключает всякую возможность придувного или длительного звука.

Вероятную причину преобладания тяжелых приступов над легкими при судороге корня языка мы постараемся указать в одном из дальнейших отделов нашего исследования. Самым обыкновенным спутником описываемой судороги является замыкание носового канала со стороны нёбно-глоточного клапана. Таким образом, выход воздуха из груди совершенно преграждается, между тем выдыхательный механизм продолжает свою работу, и наступают явления застоя крови, уже неоднократно описанные нами. Изредка, при легчайших степенях судороги, носовой канал остается открытым и дает свободный выход воздуху. Судорога обыкновенно наступает на гортанных звуках или также нередко на нёбных, реже на зубных и губных. Однако же при сильной судорожности язык охватывается спазмом на всех звуках гласных и со¬гласных, и поэтому возможно, например, что больной скажет:

Пек — кров (см. Петров), это происходит оттого, что судорога наступила во время движения к положению m и язык был унесен к мягкому нёбу, где произошло сомкнутие язычно-глоточного затвора, а по окончании судорог его разомкнутие, что и дало два смыкательных звука к-к.

в) Изгоняющая судорога языка

Эта более редкая судорога языка состоит в том, что язык вытягивается в длину в горизонтальном направлении и в таком положении оцепеневает, большей частью выходя за край зубов или наружу на более или менее значительное расстояние. Судорога чаще имеет вид тонического напряжения, но нередко также напряженный язык клонически подергивается, то выходя из полости рта, то возвращаясь в нее. Принадлежа к числу очевиднейших явлений, эта судорога была издавна известна.

Самым существенным признаком этой судороги является всеобщее напряжение и выпрямление языка, который, однако же, при этом не принимает ни одного из обычных артикуляторных положений.

В слабейших степенях этой судороги язык только упирается в передние зубы своим концом, и тогда, например, возможно, что больной вместо он, скажет д'о н, потому что в момент артикулирования звука о язык был примкнут к зубам.

Иногда же, наоборот, язык упирается не в верхние зубы, а в нижние или загибается вниз и упирается в нижнюю челюсть под ее зубным краем. Этот вид судороги является не часто; однако же он встречается обыкновенно в своей типичной форме.

Субъективные ощущения при этом виде заикания состоят в чувстве неприятного томительного напряжения мышц, доходящего иногда до настоящей боли.

Не лишено исторического интереса, что при исследовании язычных судорог врачи первой половины настоящего столетия никак не могли отказаться от мысли искать причину болезни в самом языке.

г) Подъязычная судорога

Большей частью эта судорога существует совместно с другими язычными судорогами, но в двух случаях мы наблюдали ее почти в чистом виде, и это дало возможность установить этот весьма интересный в теоретическом отношении вид заикания. В первом из этих двух случаев, наряду со значительным судорожным напряжением подъязычной мускулатуры, замечалось весьма слабое судорожное сокращение язычных мышц, так что видимым образом язычная судорога являлась только осложнением подъязычной. Голос во время приступов заикания был низок, а голова была сильно наклонена, и подбородок касался грудины. Словом, глазам наблюдателя представлялась картина судорожного сокращения подъязычных мышц.

В самом деле, в одном ряде сходных случаев можно наблюдать, что к подъязычным судорогам присоединяется судорога внутренней голосовой мускулатуры или судорога вспомогательных голосовых мышц при отсутствии в то же время судорог в аппарате членораздельном. В другом же ряде случаев можно наблюдать совместное существование подъязычных и язычных судорог при отсуттвии судорог голосовой мускулатуры — внутренней и вспомогательной. В первом случае с вероятностью можно думать, что подъязычная мускулатура поражена судорогой в качестве составной части вокального механизма, а во втором — в качестве составной части артикуляторного механизма.

Остается упомянуть, что подъязычная судорога может вызвать иногда опущение нижней челюсти или раскрытие рта.

Глава IV.

Судороги артикуляторной экспирации

Среди многочисленных проявлений заикания можно наблюдать одну, совершенно особенную, крайне интересную форму болезни, которая характеризуется двумя существенными признаками, а именно: повторением целых слогов и кажущимся отсутствием судорожности. У страдающих этим видом заикания не замечается ни лицевых, ни язычных судорог, ни судорожных движений в челюстях. Самое выдающееся проявление болезни составляет двукратное, но гораздо чаще многократное повторение одного или нескольких слогов произносимого слова; больной, например, говорит:

ду-ду-ду-ду-ду-душа (душа)

рас-рас-рас-рас-рас (рассматривать)

потто-пото-пото-пото-пото (потопили).

Таким образом, описываемый вид заикания существенно отличается от обычных видов этой болезни, характеризующихся судорожным повторением отдельных звуков. При наблюдении описываемого заикания кажется, что больной не употребляет никаких усилий, никаких напряжений, столь свойственных заиканию, а напротив, как будто бы довольно свободно, беспрепятственно и непринужденно повторяет слоги.

Многократное повторение слогов и даже слов редко наблюдается при обычных видах заикания, но гораздо чаще составляет принадлежность особых случаев и обыкновенно комбинируется с дыхательным заиканием. В трех случаях, бывших предметом нашего наблюдения, описываемая группа явлений выступала с совершенной ясностью и простотой. На основании этих случаев мы устанавливаем особый вид заикания. В чистых формах своих он характеризуется чрезвычайной подвижностью и изменчивостью дыхательных движений среди речи.

При самом поверхностном наблюдении кажется, что больной страдает одышкой в виде короткого частого дыхания; но внимательное наблюдение обнаруживает существование бесчисленных выдохов и вдохов, которые носят все черты описанных нами выше судорог, свойственных дыхательному заиканию. Правда, эти судорожные движения большей частью столь тонки, незначительны и кратковременны, что заметным образом не нарушают образования, течения и смены звуков.

Наблюдателю нередко кажется, будто больной вознамерился что-то сказать, но остановился, задержав в себе дыхание; или же что намерение начать речь было столь слабо возбуждено, что отразилось некоторым образом лишь на дыхании, но не имело силы перейти в настоящие членораздельные звуки. Живой, возбудимый характер детей при недостаточно еще развитом запасе слов служит причиной того, что ребенок тщетно возбуждает свой дыхательный аппарат, намереваясь говорить, но не зная, что сказать. Описываемое заикание, по его мнению, может быть вызвано жестоким воспитанием, которое сковывает членораздельную способность ребенка, но не отражается на его дыхании; у взрослых же неуверенность и нерешительность вызывается стыдом, смущением, подавляющим авторитетом собеседника и ведет к тому же тщетному возбуждению дыхания. Чрезмерно же возбужденное дыхание служит источником или причиной повторения слогов и слов без всяких судорог в губах и языке.

В самом деле, описываемый вид заикания в особенности отличается тем, что при нем никогда не наблюдается сколько-нибудь сильных судорог или значительных напряжений; напротив, движения кажутся нерешительными, слабыми, вытекающими скорее из торопливости и невнимания, чем из неустранимой необходимости.

1. Судороги жевательной и нижнечелюстной мускулатуры

К числу весьма редких явлений заикания относится внезапное повторное и большей частью весьма сильное и быстрое сближение челюстей, последствием чего бывает резкий звук щелканья. В одном случае мы наблюдали сверх щелканья и скрежет, вызванный перемещением челюсти в горизонтальном направлении, выдвигание ее вперед и т. п.

Жевательная судорога наблюдается в тех случаях, которые сопровождаются описанным выше судорожным открытием рта, но нам удавалось наблюдать ее как само-стоятельную судорогу, т. е. независимо от судорожного открытия рта.

Появляясь среди речи, эта судорога, собственно говоря, только приостанавливает непрерывное следование речевых звуков, подобно тому, как это мы видели при дрожащей гортанной судороге или при нёбно-глотонной судороге. Вообще, по своему влиянию на речь эти три вида судорог сходны между собой.

Строго говоря, выделение жевательной судороги в особую рубрику делается только для удобства описания, но по существу своему эта судорога должна быть отнесена к артикуляторным, потому что движения нижней челюсти входят в состав артикуляторных движений.

2. Судороги в области верхней ветви лицевого нерва

Мышцы, принадлежащие к этой области, не участвуют, как известно, в произведении звуков речи ни прямо, ни косвенно; тем не менее участие их в заикательных судорогах можно признать явлением нередким.

Лобные судороги, по-видимому, относятся к двум раз¬личным категориям, которые должны быть строго различаемы между собой. Судороги первой категории почти всегда являются в качестве актов, сочетаемых с другими заикливыми судорогами данной минуты. Судороги же второй категории несочетаемы и, по-видимому, совершенно независимы от других единовременных судорог данной минуты.

В первую категорию входят мышцы: лобная, обе круговые век и верхняя круговая орбиты; во вторую категорию входят мышцы: сморщивающая брови, лобная и пирамидальная носа. Судороги мышц первой категории всегда строго сочетаемы по силе, быстроте и продолжительности сокращения с другими заикливыми судорогами данной минуты, как то с язычными судорогами, лицевыми и даже с судорогами в области вокального аппарата, например с судорогами грудино-ключичной мышцы.

Судорожное смыкание век, которое является в качестве сопряженного движения в ряду других членов судорожной артикуляции, чаще всего появляется при язычной судороге и длится столько времени, сколько продолжается и сама язычная судорога. У одного из наших больных существовала в ряду других судорог и вокальная судорога, и тогда наблюдалось при произнесении язычных громких звуков, особенно на звуке н, д и прочее, единовременное судорожное напряжение языка, судорога грудино-сосцевидной мышцы и сомкнутие век. Все эти судорожные движения являлись строго сопряженными по силе и продолжительности сокращений; у другого больного судорожное сомкнутие век было сочетаемо с лицевой судорогой.

Дополнение 1

В дополнение изложенного отдела считаем необходимым привести историческую справку относительно врачей и знаменитых людей, страдавших заиканием.

Из числа врачей страдали заиканием: Вуазен, Беккерель, Меркель, Винекен, Коэн, Эрве-де-Шегуан, Шультесс, Серрд'Але, Кленке. Таким образом, почти все врачи, писавшие о заикании, сами страдали этой болезнью.

Из числа известных исторических личностей, страдавших заиканием, укажем: пророка Моисея, Демосфена, Аристотеля, Эзопа, Вергилия. О болезни Демосфена его биограф приводит столь точные сведения, что по ним можно восстановить историю болезни.

Демосфен был слабого нежного телосложения, и мать не могла подвергать его никаким усиленным занятиям, воспитатели также не решались принуждать его к чему-либо. Он был очень болезнен и худ. Вследствие своих ненатуральных жестов он подвергся общему посмеянию, когда впервые вошел на трибуну. Речь его была запутана, голос слаб, выговор неясен, а частые вздохи дробили периоды на части и делали непонятным смысл сказанного, что усиливалось тем, что он часто запинался языком. Подобно многим заикам, Демосфен отличался большой психической возбудимостью, был крайне вспыльчив, при неудачах быстро падал духом, скоро приходил в уныние и печаль, но также скоро оправлялся при ободряющих впечатлениях.

Кроме того, Демосфен был в высшей степени робок и застенчив. Подобно многим, излечившимся заикам, которые старались подражать кому-либо в голосе, речи и манерах, Демосфен избрал себе Перикла образцом для подражания и придерживался его тона речи, манер и внешних приемов, т. е. усвоил себе то, что всего более предохраняет от заикания. Что касается вида заикания, то не подлежит сомнению, что Демосфен страдал дыхательной судорогой и язычной; следоватепьно, довольно тяжелыми формами судорог. Если к этому присоединить, что у него, несомненно, была нерешительность и колебание в выборе реакций речи, то в общей сумме болезнь его носит все существенные черты заикания, т. е. судороги, обмен редакцией речи и болезненно впечатлительный характер.

Дополнение 2

Собачий спазм

Под названным наименованием описывалась болезнь, очень занимавшая врачей, особенно времен классической медицины. Описания эти удержались в науке вплоть до настоящего столетия, затем постепенно исчезли; современная медицина уже не знает этой болезни. Сличения всех подлинных цитат авторов приводит нас к заключению, что под Spasmus caninus описывались различные болезни. Так Аретей и Целий Аврелиан, несомненно, описывают заикание. В самом деле, Аретей говорит о судорожном подергивании губ, о разбрасывании слюны, о судорожном подъеме языка — признаки, свойственные заиканию, хотя, правда, у него приводятся некоторые черты, свойственные и другим болезням (паралич лицевого нерва).

Приступы заикания находятся в теснейшей связи с психическим состоянием. Они нередко вызываются путем представления (воображения), т. е. исходят из психической сферы как бы путем самовнушения; в свою очередь — заикание и его приступы оказывают самое очевидное влияние на настроение духа. И то и другое обстоятельства указывают на близость пораженной заиканием функции к чисто психическим функциям.

Наиболее существенным доказательством предполагаемой локализации служит факт предчувствия и точного предусмотрения судорог, разобранный выше. Предусмотрение судорог указывает на то, что у заикающегося двигательный толчок сопровождается представлением имеющего наступить движения — сознанием его силы, места и времени, другими словами — двигательный импульс сопровождается уже с момента своего возникновения иннервационным чувством, а такими особенностями отличаются только двигательные импульсы, возникающие в двигательных нервных клеточках мозговой коры.

РАЗДЕЛ II.

Лечение заикания

Глава I.

Исторический очерк терапии заикания

До сего времени только немногие врачи обращали свое внимание на больных, страдающих заиканием. Большинство врачей еще не включили этой болезни в круг своих научных исследований и врачебных занятий; до сих пор еще никто из них не подавал руку помощи заикающемуся; благодаря установившемуся у врачей мнению, что лечение такого рода больных возможно только психическим путем, они желали бы предоставить вполне пользование этих больных другим специалистам, например школьным учителям.

При других судорожных болезнях, как, например, при эпилепсии, никто не думает о психическом лечении, об упражнении, о гимнастике с целью подчинить мышечные движения влиянию воли; напротив, врачи стараются если не совсем излечить, то, по крайней мере, уменьшить болезнь, употребляя для этой цели лекарства, действующие на пораженные нервные аппараты: стараются по возможности удалить причины болезни — и как часто врачу удается победить тяжелую и упорную болезнь! Вот почему нельзя не пожалеть, что врачебные средства еще так мало применяются к лечению заикания, тогда как против других нервных болезней испробованы сотни средств, и многие из них оказывались целебными. Странно, и тем не менее это факт — что на помощь заикающимся выступили по преимуществу мыслящие и опытные школьные учителя, люди, отличающиеся высоким самоотвержением, терпением и любовью к делу. Но их усилия, конечно, не всегда увенчиваются успехом, пока они ведут дело без помощи и содействия врачей.

Мы с намерением привели эту длинную цитату без обозначения ее кавычками. Кто мог бы подумать, что подобные мысли высказываются не врачом, а церковным проповедником, но они глубоко справедливы даже и в настоящее время, несмотря на то что прошло уже около полстолетия с того времени, как они были написаны. В самом деле, лечение заикания крайне пренебрежено врачами. Мы не говорим уже о лечении предохранительном или о лечении причинном, даже лечение симптоматическое — облегчение весьма серьезных подчас страданий больного — не обращает на себя внимания.

Упрек, который Блюме делает врачам, необходимо обязательно принять. Этот упрек справедлив. История показывает, что лечение заикания имело когда-то лучшую участь, но затем упало до такой степени, что современные способы лечения болезни стоят, без всякого сравнения, ниже тех, какими пользовались врачи классической древности. У этих врачей существовали вполне определенные воззрения на болезнь и вполне выработанная терапия фармацевтическая, гимнастическая и психическая. Современные же способы лечения, практикуемые подражательно, лишены руководящей идеи и потому на практике большей частью оказываются бесплодными.

В истории лечения заикания можно различать три периода:

а) период внутренней терапии — от времен Гиппократа до Корнелия Цельсия;

б) период хирургического лечения — от Цельсия до конца первой четверти настоящего столетия;

в) период полного прекращения хирургической терапии и возникновения разнообразных так называемых дидактических приемов. В этот период лечение окончательно переходит из рук врачей к неспециалистам. Этот период начинается с открытия Ли и продолжается до на

стоящих дней.

а) Первый период терапии заикания

Ввиду важности первого периода не только для терапии, но для всего учения о заикании мы остановимся на нем подробно. Первые приемы лечения заикания, унаследованные от гиппократической медицины, были чисто терапевтического характера. Начиная с Цельсия входят в практику хирургические методы, но в то же время идет широкая разработка лечения фармацевтического, дидактического и психического.

Самые ранние терапевтические сведения представляют собой совет оракула, данный Киренскому царю Батту, страдавшему заиканием, — избегать гнева и переселиться в Ливию, страну уединенную, сухую и жаркую. Второй ряд данных по терапии заикания содержится в рассказе об излечении тяжелого вида заикания, которым страдал Демосфен, и, наконец, третью серию данных заключает замечательное по своей полноте и обстоятельности учение о заикании, которое мы находим у Целая Аврелиана и Орибазия.

По всему вероятно — вопрос о лечении болезней речи шел по двум путям: через врачей, с одной стороны, и через мыслителей и ораторов, с другой. Мы встречаем у Цицерона много глубокомысленных приемов устранения недостатков речи и, между прочим, и те советы, которые выработала тогдашняя медицина. Сличая Цицерона с Целием и Орибазием, мы видим, что врачи были знакомы с трудами мыслителей, а мыслители и ораторы — с трудами врачей, что для выработки способов лечения такого сложного расстройства, как заикание, оказалось чрезвычайно плодотворным. В историческом порядке изложения — лечение Демосфена должно стоять на первом плане.

Великий оратор страдал тяжелым видом дыхательного заикания, соединенным с судорогами, которые выходили за пределы речевой сферы и отражались на жестах. Демосфен имел типический характер заик, был крайне впечатлителен и робок, вследствие этого отличался тихим голосом и неуверенностью в себе. Подобно многим заикам, он при обыкновенных условиях мог свободно говорить только то, что знал почти наизусть; он говорил свои речи только после-тщательного приготовления, без этого же не решался выступать на публику, и если случалось, что слушатели аплодисментами вызывали его сказать речь, он никогда не выходил, если не был предварительно подготовлен, хотя это считалось большим неуважением к публике. Впрочем, при сильном возбуждении он мог говорить экспромт совершенно свободно — что, как мы видели, свойственно некоторым заикам. Подобно всем заикам, Демосфен сильно падал духом при неудачах, и его врач и учитель Неоптолем обратил прежде всего внимание на эту черту.

Демосфен заплатил своему врачу 10 000 драхм за лечение и, приложив к делу собственную настойчивую волю и психологическую проницательность, достиг излечения, представив собою блестящий и достойный подражания образец для всех заик. В лечении Демосфена некоторые приемы, вероятно дидактические, указаны ему Неоптолемом, но другие принадлежат, бесспорно, самому Демосфену: только сам страдающий заиканием путем самонаблюдения смог с такой тонкостью понимать сложные расстройства и придумывать против них соответственные меры, как это сделал Демосфен. По¬этому будет вполне справедливо весь метод лечения присвоить Демосфену.

Самый тяжелый симптом заикания у Демосфена составляла вдыхательная судорога. Частые припадки ее бросались в глаза наблюдателю; биограф говорит о коротком и частом дыхании Демосфена. Что эти частые вдохи не зависели от какой-либо болезни дыхательных органов - это доказывается всей последующей жизнью и деятельностью великого оратора. Не подлежит сомнению, что частота вдохов была не что иное, как заикливая судорога, по-тому что оно сопровождалось характерным признаком, именно — разрыванием слов на части. Те странные движения лопатками, о которых говорит Плутарх, указывают, по всему вероятно, на существование судорог в трапециевидной мышце, являющихся спутником голосовых судорог. Таким образом, у Демосфена была комбинированная форма дыхательного и голосового заикания.

Для наглядного ознакомления со свойствами своей болезни Демосфен заказал зеркало в рост человека и наблюдал свои судороги и жесты во время припадков и свои ненормальные движения, сложившиеся в привычку под влиянием болезни. Особое внимание его было обращено на устранение ненормальностей дыхания. У многих авторов установилось мнение, что Демосфен имел слабую грудь и старался развить ее соответственными упражнениями. Но в этих упражнениях дело шло не о развитии груди, а о регулировании дыхания и правильном применении к потребностям речи.

С этой целью Демосфен старался сознательно, при особых напряжениях воли, делать методические вдыхания и, вздохнувши воздух, задерживал его некоторое время в груди, чтобы этим путем постепенно подчинить дыхательный аппарат воле и вниманием контролировать его действие. Далее Демосфен усложнил дыхательные упражнения тем, что старался произносить фразы при условиях, затрудняющих работу артикулярного выдыхания, именно — он наполнял грудь воздухом до крайней степени, после чего старался медленно произносить длинные периоды речи, которые обыкновенно произносятся не за одним вдохом.

Или же усложнял работу речи, и в особенности дыхательного аппарата, тем, что произносил стихи на ходу, при подъеме на крутые возвышенности, а также при шуме морских волн, которые своей изменчивостью и неожиданным усилением шума должны были вносить в его упражнения еще более сложные препятствия, близкие к тем, какие производит шум людской толпы. Как известно, резкий шум, производимый, людским говором, может заглушить нашу речь до такой степени, что мы перестанем ее слышать и следить за своей речью, руководясь только мышечным и иннервационным чувствами.

Такие именно сложные, изменчивые условия избрал Демосфен для методических упражнений своей речи. С той же целью он клал в рот мелкие удобоподвижные предметы, которые, представляя механическое препятствие движениям языка, вместе с тем должны были усложнять функцию мышечного чувства. Все изложенные приемы можно назвать упражнением или гимнастикой речи. При описании болезни Демосфена этим приемам обыкновенно придают наибольшее значение отчасти как курьезу, отчасти как единственным будто бы средствам, при помощи которых Демосфен вылечился от заикания. Но внимательное чтение биографии Демосфена открывает много других приемов, которыми он пользовался и которые могли иметь гораздо большее значение для успехов лечения, нежели приемы гимнастические. Это приемы психггческого лечения.

Почти с полной уверенностью можно думать, что Демосфен страдал тем припадком, который был описан выше под именем колебания в выборе слов, так как почти все заикающиеся страдают им. Мы встречаем в биографии Демосфена указание на то, что им прилагались самые серьезные усилия, чтобы придать своей речи тщательнейшую редакционную отделку с запоминанием до подробности не только мыслей, но всех слов и выражений ее. Такая редакционная работа была привычным упражнением его ума. Нередко он старался вспомнить свою беседу с кем-либо и восстановить в памяти с буквальностью все сказанное им и все выслушанное от собеседника.

Эти занятия обратились у него в систематическое упражнение. Правда, в известной мере необходимость их обусловливалась призванием и профессией оратора. Но дело в том, что Демосфен не мог говорить, не приготовя свою речь до мелочей: он никогда не выходил на трибуну без предварительной педантической подготовки, несмотря на свою ораторскую опытность и постоянный успех. Устранение всяких поводов к колебанию в выборе слов придавало течению мысли ровный характер и тем облегчало задачу внимательного отношения к регулированию дыхания и произнесения звуков.

Независимо от забот о тщательной словесной редакции своих мыслей, Демосфен пользовался многими психическими предосторожностями против приступов заикания. На первом плане у него стояло стремление победить в себе робость и смущение, вызываемое у заик присутствием личности и человеческим обществом. Уже в этом декламировании под шум морских волн, рассказ о котором, вероятно, написан со слов Демосфена, чувствуется попытка заикающегося приучить себя спокойно относиться к обществу людей, к разнородной волнующейся толпе.

В самом деле, в высокой степени вероятно, что живая изменчивая картина волнующегося моря навевала у Демосфена ясное пластическое представление о волнующейся шумящей толпе людей: недаром биограф Демосфена сопоставляет эти два явления. Дальнейшая сторона этих психических упражнений состояла в том, что Демосфен старался приучить себя говорить в обществе людей и свои упражнения в гимнастике речи делал нередко в присутствии постороннего лица.

Новая сторона психического лечения состояла в подражании образцу. Он делал массу упражнений, состоявших в том, что он припоминал не только слова и выражения собеседника, но, сверх того, старался восстановить в уме его голос, тон, телодвижения и прочее и мысленно пытался подражать им. Он избрал для себя образцом Шрикла и старался, подражая его внешним ораторским приемам, отрешиться, так сказать, от самого себя и мысленным образом войти в роль образца — прием, как мы видели, весьма успешно устраняющий заикание. Но независимо от этого Демосфен пользовался и непосредственным примером актера, каким был для него его учитель и импровизированный врач Неоптолем.

Наконец в его биографии мы встречаем указание еще на один прием, значение которого подробнее разъяснено Целием Аврелианом. Демосфен, по всей вероятности, предавался, наряду с другими занятиями, немой декламации, т. е. упражнениям в беззвучном мысленном произнесении слов. Таким предположением можно объяснить себе, между прочим, это философское пребывание оратора в темной пещере с обритой головой. В самом деле, покой, уединение, темнота и тишина или, иными словами, устранение от себя зрительных и слуховых впечатлений и мышечных ощущений должно было облегчить оратору внутреннюю работу — работу ясного, живого пластического мышления, которое он благодаря любви и привычке к слову, по всей вероятности, облекал по преимуществу в словесные образы. Это была живая одушевленная мысленная беседа.

И действительно, Плутарх называет эти пещерные сеансы Демосфена упражнениями в ораторском искусстве. Взвешивая все данные нашего опыта и наблюдения над заиканием, мы полагаем, что Демосфеновы упражнения на берегу моря были уроками декламаторской речи, а его пещерные сеансы — истинными упражнениями в мысленной речи, т. е. в организации двигательных импульсов. Этим мы оканчиваем изложение богатых данных о лечении заикания, содержащихся в биографии Демосфена, и переходим к Цицерону и Целию Аврелиану.

Цицерон в своих трудах излагает правила ораторского искусства и почти буквально повторяет совет Галена о необходимости надлежащим образом управлять органами речи: языком, звуками голоса и дыханием. История Демосфена ему была хорошо известна. Он указывает средства усовершенствования речи и излечения болезни; а о природных ненормальностях речи говорит, что они устраняются или природой, или медицинским искусством. Для оратора он считает необходимым упражнение в речи. Он говорит: «Для голоса и дыхания, для движения всего тела и даже языка нужны не столько какие-либо предписания искусства, сколько практика и в этой практике — необходимо придать особенное значение элементу подражания.

Необходимо постоянно иметь в виду того, кому мы подражаем, на кого мы желаем быть похожими. Для этого мы должны пользоваться не только ораторами, но и актерами. Нужно упражнять также память, заучивая слово в слово возможно большое место из своих и иностранных авторов». В другом месте Цицерон говорит: «Ничего нет легче, как подражать кому-либо внешним образом... В настоящее время Менеклу и его брату Гиероклу подражает вся Азия, и всегда бывало, что многие подражали кому-либо, с кем хотели сравняться». Из приведенного отрывка видим, до какой степени ясно представляли себе врачи и публицисты классической древности те условия, которые облегчают речь и обеспечивают, так сказать, нормальность ее от¬правлений, ее гигиену.

Целий Аврелиан и отчасти Орибазий дают самое всестороннее и систематическое описание методов лечения заикания, употреблявшихся в древние времена.

У Целия Аврелиана находим вполне разработанным так называемый дидактический способ лечения или гимнастику речи. Способу этому присвоено название дидактики речи потому, что применение его совершается при участии другого лица, которое является в роли руководителя. Лечение заикания по плану Целия Аврелиана начинается систематическим упражнением с учителем. Задача учителя состояла в точном руководстве больного. Первая часть занятий состояла в упражнениях умственной речи, именно больной должен стараться произнести умственно одну букву и повторять ее в уме.

Когда больной в состоянии это выполнить, тогда, говорит Аврелиан, предлагаем ему целые слова, притом наиболее легкие для произношения, для чего избираем такие слова, в которых бы встречалось по возможности больше гласных; в то же время избегаем слов противоположного характера, чтобы стечением многих звуков не вызвать судороги речевого аппарата и усиления болезни вместо ее излечения. Затем из таких специально набранных слов составлялись целые фразы, предназначавшиеся для чтения. Само чтение происходило под такт, громкое отчетливое произнесение.

Все перечисленные упражнения Делаются совместно: больным и его руководителем. Дидактические упражнения заканчиваются беседами и спором, т. е. живым свободным обменом мыслей больного и врача или руководителя. В высшей степени вероятно, что руководителем и был именно врач, судя по смыслу изложения Целия, где все дидактические задачи предполагаются выполняемыми врачом. Кроме лечения дидактического у Целия Аврелиана находим указание на фармацевтическую терапию, именно на употребление так называемых острых средств.

Орибазий дополняет некоторыми существенными чертами план лечения изложенного сейчас по книге Целия. Относительно дидактических упражнений Орибазий предлагает следующий порядок: сначала давать произносить наизусть отрывки эпического характера, затем лирического, притом начиная с возможно низкого тона, постепенно повышая голос и снова понижая до тона, с которого начали. Далее он советует в начале лечения предпочитать чтению произнесение отрывков наизусть.

Изложенный план лечения содержит в себе все существенные стороны лечения заикания, притом в такой последовательности, которая свидетельствует об истинном научном понимании сущности болезни и задач терапии. Если сопоставить факты, изложенные в отделе патологии заикания, с планом лечения Целия и Орибазия, то можно без преувеличения сказать, что этот план удовлетворяет в существенных чертах главнейшим терапевтическим показаниям, вытекающим из патологии болезни. В самом деле, в плане Целия и Орибазия придано надлежащее значение низкому тону голоса, принята во внимание необходимость избегать трудных комбинаций звуков, оценено великое значение речи под такт, обращено должное внимание на упражнения в умственной речи, установлена совершенно правильная постепенность дидактических приемов, сначала под руководством наставника, потом в виде чтения и, наконец, в форме беседы, придано также должное значение влиянию содержания и формы поэзии на успешность речевых упражнений. Но самым существенным надлежит признать тот факт, что в состав лечебных условий поставлен сам врач в качестве живого терапевтического деятеля, совмещающего в себе и условия лечения отраженной речью, и сумму благотворных психических моментов (тон, голос, спокойное настроение духа и прочее).

Если к лечебному плану Целия и Орибазия мы присоединим те меры дидактического и психического характера, которые находим в плане Демосфена и в изложении Цицерона, то получим истинно научные основы правильного лечения заикания. Не лишено интереса, что дыхательная гимнастика, которая в наши дни выдается как новость или как оригинальная-терапия, была известна древним: Демосфену, Целию, Орибазию, и значение ее для терапии заикания было оценено вполне правильно. Подробнее об этом будет речь ниже.

б) Второй период терапии заикания

Второй период терапии заикания назван нами периодом хирургической терапии. Методы хирургического лечения заикания в систематическом изложении впервые встречаем у Корнелия Цельсия, который держался, впрочем, не исключительно только хирургической терапии, но признавал необходимым и внутреннее лечение. Изложив подробно методику хирургического лечения (подрезывание уздечки языка), Целий говорит: «Многие по заживлению раны начинают хорошо говорить, но я знал и таких, которые после подрезывания языка свободно выдвигали его изо рта и все-таки не могли говорить».

У позднейших авторов мы уже не встречаем столь объективного отношения к предмету. Из древних авторов хирургическое лечение рекомендуется также Галеном, Антиллом, Аэцием и Павлом Эгинским. Идея о подрезывании языка жила в Средние века и после долгого пери-ода забвения снова введена в практику Фабрицием Гильденом. Новейшая хирургическая терапия заикания состояла то в подрезывании языка, то в вырезании из него кусков (Диффенбах) и, наконец, во вставлении различных механических приспособлений в полость рта, под язык (Итарова вилка и т. п.). В настоящее время употребление этих инструментов всеми уже оставлено; изредка можно встречать дантистов, которые еще прибегают к этим приборам, практикуя лечение заикания. Уже выше было сказано, что хирургическая терапия заикания имеет в настоящее время только исторический интерес.

в) Третий период терапии заикания

Третий период в лечении заикания начинается с открытия Ли; он характеризуется преобладанием разного рода дидактических приемов лечения. Начиная с открытия Ли и до сего времени, способы эти не сделали существенного прогресса. Переходя к изложению этих способов лечения заикания, мы должны заметить прежде всего, что они лишены терапевтической полноты; каждый из них представляет собой какой-либо один прием из ряда таких, какие мы находим соединенными в плане классической медицины. Поэтому большая часть современных способов лечения отличается узостью, односторонностью, неполнотой. В этом следует искать причину неуспешности современной терапии заикания. В самых кратких чертах мы укажем принципы, на которых основываются известные способы лечения, удержавшиеся до настоящего времени с теми или другими видоизменениями. О. Итар (1817) предлагает следующие меры:

1. Поручение заикающегося ребенка няне-иностранке.

2. Молчание.

3. Громкая речь.

4. Вкладывание под язык различных машинок для замедления и затруднения движений языка (в течение 1-1 !/2 года). Это, очевидно, подражание Демосфену, клавшему в рот камни.

5. Обучение вокальной музыке.

Советы Итара изложены в виде эмпирических положений без указания оснований, из которых они выведены.

II. Ли (1825), вновь открывшая систему дидактического лечения, практиковала следующие приемы:

1. Она заставляла своих пациентов делать движения языком вправо, влево, вверх и вниз. Это, очевидно, было грубое осуществление идеи гимнастики в применении к болезням речи.

2. Самым существенным приемом в методе Ли было то, что лицо, лечившее от заикания, само участвовало в упражнениях пациента, руководя его своим примером.

Таким образом, в методе Ли мы встречаемся с восстановлением способа Целия Аврелиана (в некоторой мере).

III. Серр из Алэ (1830) советует быстрое решительное произнесение слов в легких формах; в тяжелых он присоединяет к этому жест (движение рукой), который больной должен сам делать и тем облегчать себе произношение. Кроме того, Серр предлагает произносить слова по слогам — каждый слог раздельно. Последнее представляет собой подражание идее речи под такт или размер.

IV. Коломбо (1830) был первый, изложивший в 1830 го¬ду откровенно и без утайки свой метод лечения, в то время как план Ли и ее ученика Мальбуша держался в секрете. Сущность метода Коломба состоит во введении в речь ритма — след. в применении к делу одного из приемов классической медицины (Целий Аврелиан). Коломба, по-видимому, не сознавал, что его способ леченияесть подражание классическому методу и в своем открытии руководился, кажется, только известным фактом употребления римскими ораторами размера при их речах. Об этом сам Коломба и говорит. Для соблюдения размера в речи Коломба употреблял инструмент — род метронома, который он назвал мутономом. Второе условие, которое Коломба ввел как лечебный прием, состоит в прибавлении к трудно произносимому звуку звука легко произносимого заикающимся. Он советует прибавлять укороченный звук э. По его методу слова «ваша книга» должны быть произнесены «эваша экнига». Коломбо впервые составил небольшой лексикон слов для примерных упражнений.

V. Беккерель (1843) для лечения заикания предлагает только регулировать дыхание больного посредством подражания дыханию здорового человека. Впоследствии тоже советовал Klenke, Lehwess, Coen.

VI. Шервен (1866) свои приемы лечения называет новым методом и характеризует их тем, что они основаны на подражании. Сущность лечения по этому методу состоит в копировании больным жестов и речи руководителя. Следовательно, в методе Шервена идет дело о применении одного из приемов древней медицины. Но вероятно, что способ Шервена по своему происхождению есть измененный способ Ли и Коломба, приемы и практика которых традиционно живы во Франции.

О всех современных творцах различных планов и новых методов лечения необходимо сказать, что никому из них не был знаком план классической медицины.

Глава II.

Рациональное лечение заикания

1. Профилактика заикания

Из фактов, приведенных в отделе этиологии, видно, что заикание представляет собой болезнь наследственную. Три четверти заикающихся получили природное расположение к болезни, и одна четверть заболела по причинам случайным. В числе случайных причин первое место занимает испуг. Таким образом, причины заикания просты и очевидны, тем не менее ряд мероприятий против появления болезни представляет собой сумму довольно сложных условий, главнейшие из которых мы постараемся наметить.

Что касается, прежде всего, предохранения детей от испуга, то было бы недостаточно ограничиться заботой об удалении и отстранении условий, способных испугать; необходимо дать ребенку такое воспитание, которое бы сделало его менее восприимчивым к страху и предохранило бы его от более тяжких и опасных форм этого душевного волнения. Подобная цель достигается двояким путем, а именно — путем развития в ребенке здоровых сильных чувств на счет слабых форм их и развитием и упражнением воли ребенка в искусстве подавления душевных волнений и физических ощущений. Такое воспитание ребенка, являясь для него источником истинного психического прогресса, вместе с тем может послужить началом, предохраняющим от опасных последствий испуга.

Независимо от указанного основного требования не менее важны и другие предохранительные меры. Сюда относится прежде всего: Тщательное наблюдение за ходом развития речи у ребенка, как предрасположенного к заиканию, так и здорового, с целью предупредить те ненормальности в ходе этого развития, которые являются предвестниками заикания. При появлении этих предвестников необходимо обратить особое внимание на правильное развитие речи, сделав предметом систематических упражнений голос ребенка, выговор звуков, интонацию и прочее по правилам, которые будут изложены ниже.

Во-вторых, необходимо заботиться, чтобы умственное развитие ребенка не брало перевеса над его физическим развитием и чтобы на этой почве не возникло состояние психического утомления, которое обнаруживается прежде всего увеличенной возбудимостью и неспособностью сдерживать душевные волнения, т. е. такими условиями, при которых случайный испуг может возыметь опасное влияние и вызвать заикание.

В-третьих, необходимо обратить особое внимание на методическое развитие системы произвольных движений с помощью игр и гимнастики. В особенности необходимо при этом озаботиться развитием того широкого отдела произвольных движений, которые относятся к голосу и речи. Сюда входит всестороннее упражнение детей в пении, чтении и декламации.

Необходимо придать этим упражнениям гигиеническое значение, а не одно лишь педагогическое, тщательно заботясь о развитии сильного, отчетливого и свободного действия аппаратов голоса и речи. Надлежит стать в этом отношении на точку зрения врачей классической древности; необходимо внести в отдел общей или школьной гигиены задачу развития груди, упражнение голоса, разговор, чтение и декламацию.

Все эти упражнения независимо от своей непосредственной цели — развития речи — будут содействовать вместе с тем укреплению воли, согласно афоризму Гиппократа упражнение голоса, а именно: декламирование, чтение, пение возбуждают душу. Эта превосходная мысль отца научной медицины доселе не утратила своего глубокого значения, и мы с особой настойчивостью указываем на необходимость ее применения на практике.

2. Гимнастика речи

Под названием гимнастики речи следует разуметь всю сумму механических упражнений голоса и речи. Упражнения эти могут касаться то отдельных механизмов членораздельной речи, то всей речи в ее целом составе. На этом основании удобно разделить гимнастику речи на два больших отдела: а) упражнения элементарные и б) упражнения сложные. К первому отделу мы относим упражнение дыхания, упражнение голоса и упражнение артикуляции; ко второму отделу: отраженную речь, чтение, умственную речь, шепотную речь, рецитацию, размеренную речь, декламацию, импровизацию и беседу.

Все виды гимнастики речи были известны древним врачам и составляли особый существенный отдел тогдашней гигиены, носивший название гигиены речи. Современные же приемы гимнастики речи, изложенные в многочисленных «собственных методах» авторов, представляют собой большей частью извращенные остатки этой гигиены речи и шаблонно применяются ко всем случаям и периодам заикания без внимания к показаниям болезни. Нам предстоит поэтому довольно сложная задача: изложить методы гимнастики речи и установить показания к употреблению тех или иных приемов.

По-видимому, гимнастика или дидактика речи возникла чисто эмпирическим путем, вероятно также, как она впоследствии возродилась под влиянием настойчивости Ли.

Хотя значение гимнастики речи нередко бывает преувеличено, не подлежит, однако же, сомнению, что она представляет собой могущественное средство для излечения заикливых судорог. Сущность этой терапевтической меры состоит в комбинировании речевых движений в таком порядке, чтобы движению, заведомо судорожному или сомнительному, предпослать движение нормальное; этому же пути во избежание судорог инстинктивно следует каждый заика, о чем была уже речь выше.

Опыт показывает, что таким образом заикливая судорога может быть предупреждена и предотвращена. Вероятное физиологическое основание этого явления было указано выше. Так как заикание даже в тяжелых своих формах не поражает всех без исключения механизмов речи, то для терапии открывается таким образом путь — комбинируя деятельность здоровых механизмов с больными достигать восстановления последних. Простейшим примером подобной терапии будет служить предпосылка движений голосовых артикуляторным при судорогах в артикуляторном аппарате, и наоборот; в частности, предпосылка губных движений язычным при наклонности к язычным судорогам и обратно, наконец, предпосылка язычных движений, требующих участия кончика языка, в случае наклонности к судорожному поднятию корня языка и т. п.

При знакомстве с физиологией речи и с симптоматологией заикания весьма нетрудно придумать сумму сочетанных движений, которые будут удовлетворять основному требованию гимнастики речи. Упражнение больного в исполнении этих сочетанных движений ведет к излечению от судорог. Вся сложная процедура речевых упражнений будет нами выяснена при частном изложении отдельных видов и под¬видов гимнастики речи.

Вступлением к гимнастике речи должен служить период молчания, т. е. полного воздержания от всяких попыток говорить. Молчание самым положительным образом уменьшает заикание; в этом убедились многие наблюдатели. Уже классический факт удаления Демосфена в уединение на 1-2 месяца указывает на важность прекращения беседы с другими как терапевтической игры. В новейшее время Беккерель советует заике при начале лечения удалиться от друзей и знакомых. Итар рекомендует заикам-детям нянь-иностранок, чтобы сразу приостановить обмен мысли ребенка. Со строгой систематичностью период предварительного молчания введен в "практику Щервеном. Этот автор определяет недельный срок, именно 3-4 дня безусловного или весьма строгого молчания и затем 2-3 дня медленной осторожной речи. Период молчания в несколько дней (7-10) действительно следует признать существенным терапевтическим моментом влечении заикания.

3. Элементарная гимнастика речи

По окончании периода молчания переходят к элементарным упражнениям речи, т. е. упражнению дыхания, голоса и артикуляции.

а) Упражнение дыхания

Упражнение дыхания должно быть причислено к самым важным и существенным моментам гимнастики речи; значение его справедливо оценено большинством авторов, начиная с врачей классической древности. Дыхательная гимнастика представляет могущественное средство не только для устранения дыхательных судорог, но и для излечения всех видов заикания и потому справедливо составляет исходную точку упражнений в методах большей части авторов. По своему влиянию на излечение заикания дыхательные упражнения должны быть поставлены на первом месте, как обладающие наибольшей целебной силой. До некоторой степени нелегко объяснить значение такого факта. Быть может, не без влияния остается самостоятельность артикуляторной экспирации, которая подробно разъяснена нами, и ее важная роль как формы, в которую укладываются членораздельные звуки. С нашей точки зрения, исправление дыхательных движений или, иначе, — устранение судороги из дыхательного механизма — предрешает вопрос в благоприятном смысле для устранения судорог в других механизмах речи. Мы еще ниже коснемся вопроса о вероятной причине преимущественного целебного действия дыхательной гимнастики на излечение заикания.

Творцом дыхательной гимнастики в применении к терапии заикания следует признать Демосфена, у которого дыхательные упражнения составляли существенную часть приемов лечения. Можно думать, что уже во времена Демосфена дыхательная гимнастика была хорошо известна врачам и ораторам, потому что в трудах классической медицины встречаем превосходные трактаты об упражнениях дыхания и голоса. Таковы, например, главы 8—10 включительно шестой книги Орибазия, такие же превосходные указания встречаем у Авиценны.

Впрочем, существенную часть своих данных (по терапии заикания) арабская медицина заимствовала от древних. В новейшее время значение дыхательных упражнений выведено на первый план у Блюме, главным же образом у Кленке, и затем усвоено всеми авторами, особенно практиками, которым легко было оценить, бесспорно, важное значение дыхательных упражнений в терапии заикания. Много¬численные «новые» или «полные» методы лечения заикания содержат в себе почти исключительно описание приемов дыхательной гимнастики, которая, таким образом, для многих практиков является универсальным средством, заменяющим всю гимнастику речи.

Все виды дыхательных упражнений можно подразде¬лить на следующие основные операции: простое дыхание; дробное дыхание; сложное, или артикуляторное, дыхание.

Простое дыхание

Более половины всех случаев заикания сопровождаются дыхательными судорогами. Независимо от обычных дыхательных судорог при заикании встречается весьма часто неправильность дыхания, с первого взгляда не имеющая характера судорог, но на самом деле представляющая собой истинную судорогу. Она состоит в том, что больной перед началом речи не делает вдыхания надлежащей глубины и начинает говорить с недостаточным запасом воздуха. Устранение этой часто встречающейся неправильности чрезвычайно важно, и опыт показывает, что уже одно упражнение в правильном ритмическом дыхании ослабляет эту неправильность и значительно уменьшает приступы заикания.

Простейшее дыхательное упражнение состоит в пред¬намеренном более или менее глубоком вдохе перед началом речи или фразы. Хорошо наполненная воздухом грудь самым положительным образом предохраняет от заикания. Это было известно врачам классической древности. Уже Демосфен произносит длинные периоды, не переводя духа, следовательно запасшись глубоким вдохом. У Орибазия встречаем ясное указание на необходимость глубоких предварительных вздохов во избежание разрыва слова, на части — явления, которое столь характерно для заикания; но с особенной ясностью это требование выражено у Авиценны. Описывая судороги при заикании, Авиценна говорит, что иногда больной не в силах начать речь вследствие судороги в мышцах груди и гортани. Но если он делает вздох в начале своей речи или фра¬зы, то речь становится свободной от судорог и беспрепятственной.

Из новейших авторов уже у Отто встречаем ясно вы¬раженное указание на необходимость перед началом речи сделать глубокие вдох и выдох. Тоже предлагает Мак-Кормак, Блюме. Кленке, основатель и главный защитник важности дыхательных упражнений для лечения заикания, предлагает методические глубокие вдохи и выдохи и советует для поддержания этой легочной гимнастики кричать и петь на открытом воздухе, развивать дыхательные мышцы танцами, плаванием и т. п. Можно оспаривать научность объяснений Кленке, но нельзя не признать правильности и практичности его советов. Кленке предложил следующие упражнения:

1. Ряд вдохов и выдохов постепенно возрастающей

глубины.

2. Тот же род сначала медленных, потом быстрых дыханий.

3. Медленный вдох и быстрый выдох.

4. Упражнения в задержке дыхания.

Приняв во внимание идеи Кленке и собственный опыт, а также отчасти указания поименованных сейчас авторов, мы считаем полезной следующую систему упражнений:

1. Ряд следующих друг за другом обыкновенных дыханий, свойственных данному лицу, и более глубоких.

2. Упражнения в остановках дыхания среди дыхательных фаз.

3. Упражнения в ускорении и замедлении дыхательного ритма.

Для исполнения первой задачи надлежит, ознакомившись путем наблюдения с ритмом больного, диктовать ему этот ритм движением своей руки и предложить дышать сообразно указанию руки. Этот прием весьма благотворно дополняется тем, что сам врач дышит вместе с больным равным ритмом. Иногда для этого употребляют часы, метроном и т. п. измерители времени, но это нельзя считать существенно необходимым. Можно ограничиться, подобно дирижеру оркестра, только движениями руки, поднимая ее при вдохе и опуская при выдохе. Остановки дыхания и изменение ритма тоже весьма удобно производить остановками диктующей руки и параллельной приостановкой собственного дыхания.

Наряду с дыхательными упражнениями мы придаем большое значение умственным упражнениям, состоящим в отвлеченном воспроизведении или вспоминании дыхательных знаков и вспоминании движений руководителя. Умственные упражнения содержат в себе новый источник полезного влияния для больного, а именно: необходимость более прибегать к вспоминанию мышечных движений и руководствоваться мышечным чувством, нежели в тех случаях, когда больной видит перед собой диктующую руку или слышит ухом свое собственное или чужое движение. Полезно даже при дыхательных упражнениях сосредоточивать внимание больного на мышечных ощущениях и на умственном воспроизведении мышечного чувства.

Вместе с другими авторами, особенно же Отто и Коэном, мы признаем пользу простых глубоких вдохов в качестве систематических упражнений. Даже столь элементарные упражнения в дыхании, как описанные сейчас, оказываются чрезвычайно полезными в лечении заикания. Прежде всего можно заметить уменьшение тех неправильностей в дыхании, которые описаны выше и отнесены нами не к заикливым судорогам, а к симптомам душевного волнения. По-видимому, мы встречаемся здесь с крайне интересным психологическим фактом влияния жеста и вообще внешнего проявления на настроение духа.

Мы уже видели выше, что невольные жесты, сопровождающие заикание, наводят на больного соответственные мысли, по-видимому точно таким же образом, как это наблюдается в гипнозе, и что сам заикающийся инстинктивно стремится воспроизвести такие жесты, которые способны навести на него настроение духа, неблагоприятное заиканию. Этим путем больной косвенно уменьшает расположение к заиканию. По-видимому, регулирование дыхания и практика частого методического подчинения его воле избавляет больного прежде всего от тех расстройств дыхания, которые служат выражением душевного волнения и тем самым последовательно уменьшают силу и частоту душевных волнений. Уменьшение же душевных волнений уменьшает и заикание. Таким весьма сложным путем дыхательная гимнастика понижает расположение к заиканию.

Другое благотворное действие дыхательных упражнений обнаруживается на ослаблении того вида судорог, который описан под именем судорог в сфере артикуляторной экспирации. Равным образом наблюдается уменьшение всех видов дыхательных судорог.

Гораздо более полезное действие для терапии заикания приносят сложные виды дыхательных упражнений, именно: дыхание дробное и сложное.

Дробное дыхание

Дробное дыхание представляет собой ряд вдохов и выдохов, которые разделены на части промежутками большей или меньшей продолжительности. Цель подобного рода дыхательных упражнений состоит в приучении больного к сознательной практике тех тонких изменчивых напряжений выдыхания, которые употребляются в членораздельной речи. Упражнения в дробном дыхании отличаются от упражнений в простом дыхании не только малыми размерами движений и большой изменчивостью их, но и тем, что выдыхание здесь совершается активными силами, тогда как в простом дыхании оно почти исключительно происходит пассивно.

Работа мышечного чувства в упражнении дробного дыхания значительно больше и существеннее, чем при простом дыхании, и задача руководителя состоит, главным образом, в надлежащем ознакомлении больного с мышечными ощущениями при его дыхательной работе. На практике эта задача всего лучше достигается тем, что дыхание производится совершенно беззвучно при открытом отверстии рта и открытой гортанной щели.

Сложное дыхание

Сложное дыхание представляет комбинацию простых и дробных дыхательных упражнений. Этого рода упражнения имеют своим прототипом естественную речь, которая характеризуется двумя родами дыхания: одно обыкновенное дыхание, назначенное для обмена газов, и другое речевое, приспособленное к потребностям артикуляции; последнее состоит из быстрого вдоха и медленного активного выдоха. Среди речи можно заметить, что после нескольких речевых дыханий появляется одно-два обыкновенных дыхания. Эти обыкновенные дыхания среди речи совершаются в интересах обмена газов, но, быть может, также с целью отдыха.

Простое дыхание может быть на самом деле рассматриваемо как отдых среди дробного или артикуляторного дыхания. Комбинация простого и дробного дыхания является таким образом физиологическим требованием и поэтому должна быть практикуема и при лечении заикания. Наблюдения над заиками, начинающими лечение, показывают, что больные довольно быстро утомляются дыхательными упражнениями и скоро начинают чувствовать потребность сделать два-три обыкновенных вздоха — факт, замеченный многими наблюдателями и еще более подтверждающий необходимость систематического включения этих дыханий в общую группу дыхательных упражнений.

Сопоставляя между собой описанные три рода дыхательных упражнений (дыхание простое, дробное и сложное), можно охарактеризовать следующим образом относительное значение и свойства каждого из них. Дыхание простое есть подражание или искусственное воспроизведение обыкновенного вида дыхания. Дыхание дробное есть уже акт членораздельного типа, потому что заключает в себе ту изменчивость, которая свойственна артикуляторному выдоху. Сложное дыхание соединяет в себе свойства обоих.

Общим для всех видов дыхательных упражнений необходимо признать точный расчет во времени. Хотя это время может быть произвольным, но отношения между его частями постоянны, и, таким образом, все дыхательные упражнения, даже простое дыхание, имеют целью приучить больного к определенному и точному расчету быстрых или медленных дыхательных движений. Приемы, с помощью которых старались запечатлеть в уме заикающегося точное представление времени, весьма разнообразны. Так, например, Коломбо пользовался метрономом, к ударам которого прислушивался больной во время своих упражнений.

Блюме предлагает заикающемуся параллельно с дыхательными движениями передвигать руку по узелкам шнурка, связанного наподобие четок, или же медленно передвигать взор по вертикальному стержню, снабженному отметками, и, наконец, мы на основании нашего опыта предлагаем заикающимся наблюдать за движением руки или за дыханием своего руководителя и повторять эти движения. Уже это разнообразие простых приемов и. непригодность часовых измерителей времени, предложенных Коломба, показывает, что дело идет здесь не о математическом измерении времени, а о том, чтобы дыхательные упражнения связать с известными физиологическими актами, которые могли бы служить для них подручной живой мерой. Такой мерой у Блюме служат движения руки по четкам и движение глаз по вертикальному стержню; мы же пользуемся для этого движением руки, а некоторые наблюдатели употребляют такт ноги.

Очевидно, что все эти средства равно пригодны, ибо дают возможность сверять расстроенные заиканием дыхательные движения с нерасстроенными, верно идущими двигательными актами организма. В этих фактах кроется истинный смысл тех приемов, каких требует терапия заикания, именно — потребность связать пато¬логическую иннервацию со здоровой в один общий психофизиологический акт, первым членом которого будет здоровое движение. Понятно, что чем более мы установим подобных связей, тем наша терапия будет более основательной. Таких связей, как уже было указано выше, мы принимаем три рода:

1) сочетание речевых движений заикающегося с движениями руководителя;

2) сочетание речевых движений с чтением письменных схем;

3) сочетание речевых движений заикающегося при его упражнениях с другими единовременными движениями (руки, ноги, дыхательных органов).

О целебном значении простого дыхания было сказано выше; что касается пользы дробного и сложного дыхания, то можно сказать, что оно составляет существенную подготовку к лечению голосового и артикуляторного заикания, давая запас здоровых форм, в которые будут укладываться гласные и согласные звуки, или, говоря иначе, давая здоровые дыхательные движения в качестве первых членов сложного членораздельного движения.

б) Голосовые упражнения

Большая часть современных авторов и даже основатель дыхательной гимнастики Кленке смешивают голосовые упражнения то с дыхательными, то с артикуляторными; однако же существенно важно разделять эти две категории упражнений. Мы придерживаемся следующего практического основания для разделения: все дыхательные упражнения мы советуем производить при открытой гортанной щели и, следовательно, при бездействии вокального аппарата и потому строго избегаем вводить какую-либо звучность; устраняем даже звук х, которым другие авторы советуют сопровождать дыхательные движения; голосовые лее упражнения мы производим, употребляя или гласные звуки, или придыхания.

Строгое разделение дыхательных и голосовых упражнений необходимо в интересах надлежащего осуществления как голосовых упражнений, так в особенности дыхательных. Задача голосовой гимнастики речи облегчается предварительной гимнастикой дыхания. Голосовые упражнения должны сочетаться с дыхательными упражнениями, которые уже раньше должны быть приведены в порядок, и потому голосовая гимнастика начинается позже дыхательной. Ее можно начать и одновременно с дыхательной, если больной не страдает дыхательным заиканием.

Систематические упражнения голосового механизма мы начинаем с обучения больных делать правильное смыкание и размыкание гортанной щели. Упражнения эти мы связываем с остановками и возобновлением дыхания, чтобы приучить больного различать две категории явлений: приостановку дыхания без смыкания гортанной щели и обыкновенное голосовое смыкание гортани. Подобные параллельные упражнения весьма необходимы для практического различия двух явлений при посредстве мышечного чувства. При этих упражнениях мы обращаем внимание больных на соотношение между напряжением брюшного пресса при выдохе и перемещением гортани, предлагая больному ощупью знакомиться со всеми явлениями, которые он единовременно изучает при помощи мышечного чувства.

Когда больной достаточно поймет на практике разницу действия голосового и дыхательного аппаратов, мы приступаем к упражнениям в шепотной речи и шепотном произношении гласных. Эти упражнения пригодны для самых тяжелых случаев заикания. При шепотной речи больные большей частью не заикаются, и потому шепотная речь по справедливости должна быть исходной точкой для терапии, так как она дает возможность даже в тяжелых случаях приостановить на некоторое время мучительные приступы заикания. Независимо от этого шепотная речь является и настоящей терапевтической мерой, если установить путем упражнения постепенный переход от шепотного голоса к звучному, особенно в тех тяжелых случаях заикания, где всякая попытка произнести гласную вызывает голосовую судорогу. Но даже и там, где этого нет, шепотные упражнения с переходом к звучным чрезвычайно полезны.

На практике переход от шепотного произношения к звучному осуществляется следующим образом. Мы предлагаем больному делать продолжительное активное (артикуляторное) выдыхание, сопровождая его придыхательным звуком ч. Затем, подражая нам, больной постепенно с каждым новым выдохом придает ему звучность более и более выраженную, переходя таким образом от глухого «ч» к звонкому «ч». Искусство руководителя в этом случае состоит в том, чтобы установить постепенный незаметный переход от простого дыхательного выдоха к выдоху глухого звука sh и от этого последнего к выдоху звонкого звука sh.

Этот звук первое время не должен иметь характера членораздельного звука, т. е. он не должен быть похож ни на русское г ни на JC, он не должен быть также в первое время похож на придыхание при гласных звуках. В таком виде этот звук легко дается для произнесения даже при тяжелых видах заикания. Когда после предварительного упражнения или без него больной овладел этим звуком, мы переходим к следующей ступени, состоящей в том, что больной во время произнесения звука ч постепенно раскрывает рот, придавая устному каналу артикудяторное положение, свойственное, например, звуку а благодаря этому придыхательный звук, до того времени неопределенный, постепенно преобразовывается в sha, т. е. в более или менее аспирированный гласный звук а.

Если при описанной процедуре устный канал примет положение, свойственное произнесению звука о, у, е, то получим аспирированные гласные звуки о, у, е и т. д. Эта сложная операция содержит в себе два весьма важных терапевтические момента, которые мы постараемся разъяснить. Шепотный голос образуется, как известно, от прохождения воздуха через суженную голосовую щель, голосовые связки которой не напряжены; если же они напряжены, то происходит не шепот, а голос. Таким образом, ясно, что положение голосовой щели при шепотной речи занимает середину между положением при простом дыхании и при голосе; при простом дыхании щель раскрыта, при голосе сужена до соприкосновения краев связок. Пользуясь таким отношением, возможно установить ту последовательность движений в переходе от простого дыхания через шепотную речь к голосу, которая и составляет сущность вокальной гимнастики в ее применении к лечению заикания. Один из членов этой переходной цепи практикуемых нами упражнений характеризуется, как мы выше видели, густым придыхательным звуком.

Придыхательный же звук, с физиологической точки зрения, соответствует напряжению голосовых связок в момент уже начавшегося, но еще не законченного их сближения. Отсюда следует, что образование придыхательного звука потому именно и является столь благотворным средством в лечении вокального заикания, что составляет переходное звено на пути образования голоса. На том же основании оказывается полезным для лечения заикания упражнение в произнесении гласных звуков с придыханием. По своему фонетическому и физиологическому значению гласные с густым придыханием представляют менее совершенный, менее тонкий продукт, нежели гласные, произнесенные чисто или с тонким придыханием, и в силу этого произнесение придыхательного звука сопряжено с меньшими трудностями для заикающихся, нежели выговор чистой гласной.

Изложенные теоретические разъяснения доказывают правильность принятого нами плана лечения, со¬стоящего в установлении переходных упражнений от простого дыхательного выдоха через шепотный голос и через придыхательный звук к произнесению чистых гласных звуков.

1) а а

[гласная а чистая без придыхания]

2) ф—о—у—у—и

3) а а а а

4) а а а а

5) ф о у уи

Приведенные схемы удовлетворяют основным требованиям вокальной гимнастики в применении ее к лечению заикания. Для практического употребления необходимо умножать и разнообразить примеры, давая больному по нескольку страниц упражнений, которые представляли бы развитие и вариации на указанные основные схемы. В частности, вокальные упражнения должны быть видоизменяемы, судя по виду заикания; так, например, при судорожном сомкнутии голосовой щели необходимо упражнять больного по преимуществу в придыхательном произнесении гласных, чему удовлетворяет, например, схемы 1, 2; напротив, при том виде заикания, который называется vox spasmodica, надлежит более придавать значения умению больного делать перерывы голоса и остановки с сомкнутием гортанной щели, чему удовлетворяют схемы № 3, 4, 5. Наконец, при лечении третьего вида голосового заикания, которое носит название vox tremula, на первом плане должна быть поставлена дыхательная Гимнастика в отдельности и в различных сочетаниях ее с голосовой, так как этот вид заикания по некоторым свойствам своим примыкает до известной степени к группе судорог в области артикуляторной экспирации.

К вокальной гимнастике мы причисляем и такие приемы, которые довольно верно устраняют заикание, хотя и не требуют продолжительного упражнения. Таких приемов три, а именно: особое содействие дыхательного механизма, голосового и артикуляторного.

Эти паузы иногда заменяются звуком э, э, э. Таким образом, этот звук употребителен не только у заикающихся, но при всяком вообще затруднении речи. Систематическое употребление этого звука для облегчения голосового заикания предложено впервые Коломбо, и он советует предпосылать его всякой гласной.

По справедливому замечанию Коломба, этот звук легко дается заикающимся и столь же легко сочетается и с другими гласными. В качестве искусственного приема он почти безусловно надежен, как средство для устранения голосового заикания. Вставка этого дополнительного звука с течением времени может быть постепенно сглажена до неузнаваемости. Безусловно полезное действие этого именно звука, а не другого какого нелегко объяснить с достаточной основательностью, но во всяком случае этот звук можно отнести к тем промежуточным звукам, которые занимают место между шепотными и придыхательными звуками, и, может быть, в этом лежит одна из причин полезного действия этого звука. В таком случае этому звуку должно быть приписано все то значение, какое мы придавали шепотным и придыхательным звукам.

Вообще же этот звук содержит в себе все свойства несомненного членораздельного движения с неопределенной фонетической окраской, и в этом отношении он удобен как готовая форма или готовая членораздельная единица для восполнения пустых промежутков и пауз артикуляции.

Здоровый человек, как сказано выше, употребляет эти звуки в ожидании замедлившегося слова, заикающийся же пользуется этим звуком произвольно или прибегает к нему инстинктивно, чтобы отдалить момент произнесения звуков, которым угрожает судорога. Оба явления в высшей степени сходны между собой.

Аналогичные до некоторой степени факты мы наблюдаем и в других сложных координированных движениях, как, например, при стрижке волос: правая рука, держащая ножницы и совершающая известную ритмическую работу, по временам начинает делать пустые стригущие движения в воздухе в тот момент, когда левая рука не успела подготовить соответственную прядь волос для отрезания.

в) Артикуляторная гимнастика

Этот вид гимнастики встречаем впервые у Целия Аврелиана, у Коломба и несколько позже у Отто и Безеля. Впоследствии этому виду речевой гимнастики стали при¬давать меньшее значение, по крайней мере некоторые авторы, например Кленке, Шервен. Артикуляторная гимнастика заслуживает, однако же, полного внимания; мы остановимся на работе Коломба.

Коломба исследует условия артикуляторной гимнастики с такой подробностью, какой впоследствии мы не встречаем ни у одного из авторов. Изложив влияние ритма на лечение заикания, он выражает мысль о необходимости проникнуть с арсеналом предосторожностей гораздо глубже, для чего предлагает прибегнуть к гимнастике грудной, гортанной, к гимнастике зева, к язычной, губной и щечной гимнастике.

Эти разнообразные виды гимнастики осуществляются при помощи следующих основных движений:

1) опущение нижней челюсти;

2) оттягивание языка по направлению кзади в зев с приподнятием его верхушки к нёбу или, смотря по виду заикания, прикасание верхушки языка к твердому нёбу, у края зубов;

3) поперечное расположение отверстия рта, как это делается при смехе. К одному из этих движений необходимо прибегать, чтобы устранить артикуляторные судороги; например, при наклонности к судорожному смыканию губ больной должен артикулировать губные звуки, растягивая при этом по возможности ротовую щель в поперечном направлении, хотя подобное движение вовсе не входит в состав нормального произнесения звука.

Коломба начертал свой план искусственного механизма букв, в котором он для всех гласных и для каждого из согласных звуков придумал такого рода своеобразные артикуляторные движения, при помощи которых возможна артикуляция без заикания. Об искусственном произнесении гласных у нас уже была речь. По плану Коломба для этого только требуется каждому из гласных звуков предпослать укороченный звук э. Для согласных же звуков процедура гораздо сложнее. Мы вкратце передадим артикуляторные рецепты Коломба.

Мы строго связываем артикуляторную гимнастику с вокальной и дыхательной и стараемся под дыхательными и голосовыми схемами подписать звуки, превращая этим простым способом дыхательную или вокальную задачу в артикуляторную. Примеры:

1) а а а а

2) па па па па

3) а о у е—и

4) па по пу пе — пи

Ставя задачи, мы стараемся, чтобы больной сначала твердо изучил предложенную дыхательную или вокальную схему и затем подписываем под ней известные звуки, и задача готова для артикуляторных упражнений. Под все многочисленные, хорошо заученные больным дыхательные и вокальные схемы мы подписываем отдельные звуки и слоги, как текст под ноты. От этих задач прямо переходим к словам то многосложным, то односложным; последние заменяют у нас слоговые упражнения авторов.

Упражнения в произнесении слов мы ведем, избирая для этого конкретные примеры ввиду того, что нам кажется не легко установить общий схематический план артикуляторных упражнений при настоящем состоянии учения о заикании. Но и частные задачи, как мы их практикуем, являются существенно полезными и удовлетворяют главным показаниям.

Примеры слоговых и многосложных артикуляторных упражнений мы составляем следующим образом. Предварительно, не объясняя больному смысла предстоящих артикуляторных задач, мы начертываем выдыхательно-слоговой скелет, и после упражнений больного в быстром и тщательном исполнении этой предварительной задачи мы подписываем соответственный текст. Для передачи длинноты и краткости слогов мы употребляем знаки филологов. Горизонтальная черта обозначает равную силу вдыхания; расходящаяся слева вправо вилка обозначает усиление или нарастание силы выдыхания, обратный знак — уменьшение, падение экспирации.

1) — — <коса> ко са

2) — — — — <соловей> со ло ве й

3) — — <сад> са д

4) — — — — <Вавилон> ва ви ло н

Мы употребляем графическое начертание только для пояснения теоретического смысла задач. На практике же удобнее для цели упражнений, если руководитель проделывает перед больным схему задачи в форме выдыхательного скелета или в форме дыхательно-голосового скелета слова, облекая артикуляторное выдыхание звуком м и н и звуком придыхания, или звуком аффрикации или, наконец, избирая для этой цели слабо дифференцированный гласный звук — подобно тому, как произносится слово с сомкнутыми устами или напевают песни, облекая мотив в случайные звуки.

Безразлично, какую избрать из этих форм. Больной рабски подражает учителю в его звуках. Когда больной довольно хорошо усвоил скелет слова, руководитель произносит самое слово, едва заметно артикулируя руками, и затем с каждым новым повторением усиливает отчетливость произнесения, доходя, наконец, до степени ясного резкого, несколько утрированного выговора. Наглядным задачам такого рода следует отвести первое по важности место при артикуляторных упражнениях.

Артикуляторная работа существенно облегчается некоторыми условиями. В числе их на первом плане должно поставить следущие: 1) дыхательные и 2) голосовые движения, 3) предпослание звука э, 4) утрированные артикуляторные движения и 5) скрадывание трудных звуков.

Дыхательное и голосовое движения, по мнению большинства наблюдателей, уменьшают артикуляторное заикание, и на этом основана у многих авторов вся артикуляторная гимнастика. Глубокое вдыхание перед началом речи, в самом деле, предохраняет от артикуляторных судорог, точно так же, как оно предохраняет от голосовых. Еще более благотворным оказывается действие вокального аппарата, и надлежащее пользование им составляет основу почти всех тех предосторожностей или приемов, какие рекомендуются авторами.

Большая часть артикуляторных упражнений составлена таким образом, что отдельные слоги или слова, рекомендуемые для упражнений, начинаются с гласной, которая по плану упражнения должна быть произнесена протяжно, и за нею следует согласная. В тех случаях, когда слог начинается с согласной, советуют обращать внимание на следующую за тем гласную и ее произнести протяжно — одним словом, требуется дать преобладающее значение гласным звукам, ставя согласные на второй план. Целительное действие голосового аппарата оказывается и в тех случаях, когда, например, шепотный звук преднамеренно заменяется громким. Когда, например, вместо «половина», «твердо» говорят: «боловина», «двердо». Этот обмен благотворно действует даже и тогда, когда он едва только намечен.

Предпослание укороченного звука э действует столь же благотворно на согласные звуки, как и на гласные, и это зависит от тех же причин, которые имеют силу для гласных звуков и которые подробно были рассмотрены выше.

У авторов мы находим указание на благотворное действие двух совершенно противоположных моментов, а именно — усиления, утрирования артикуляции (особенно в язычных и губных звуках) и ослабления или скрадывания трудных для заикающегося звуков. По нашему мнению, оба момента совпадают между собой, поэтому мы и рассмотрим их совместно.

Отто советует, сделав глубокое вдыхание, произносить звуки, избегая всякого напряжения дыхательных ц артикуляторных органов. Безель предлагает настоятельно советовать заикающимся постоянное покойное положение языка, губ и нижней челюсти и даже некоторое расслабление этих частей. То же он рекомендует и в отношении дыхательного и голосового аппарата. За исключением глубокого вдыхания, говорит он, необходим полный покой дыхательных мышц, особенно гортани и зева. Безель советует лицу, ведущему лечение, строго следить за тем, чтобы больные не делали никаких напряжений. Блюме говорит: «Если заикающийся таким способом довел дыхание благополучно до полости рта, тогда он должен начать осторожное движение губами и языком».

Внимание больного сосредоточено на звуках резко произносимых; больной, так сказать, ждет этих звуков и к ним стремится во время произнесения слова, по остальным же больной едва скользит своим вниманием и артикуляцией. Полезное влияние этого рода артикуляции основано на действии довольно сложных причин, и мы еще коснемся этого вопроса ниже, при разборе ритмической речи, в настоящее же время укажем лишь на то, что в разбираемом виде артикуляции на первом плане поставлена отчетливая работа вокального аппарата, которая и действует благотворно, вызывая последовательным образом и в артикуляторном аппарате нормальные движения, соответствующие образованию гласного звука. Таким образом, смысл разбираемого гимнастического приема кроется в том, что среди цепи звуков, где находятся ненадежные члены, расположены то там, то сям надежные опорные пункты.

Смешанная элементарная гимнастика речи

Мы рассмотрели порознь те приемы элементарной гимнастики речи, которые касаются действия механизмов — дыхательного, вокального и артикуляторного в их отдельности. Отдельное упражнение этих механизмов практикуется только в самых тяжелых случаях заикания, когда необходимо методически пройти весь сложный путь гимнастической терапии; в случаях более легких, а равно и в тяжелых случаях после некоторых успехов переходят к смешанной гимнастике, которая составляет второй период элементарной гимнастики речи и характеризуется сочетанием всех элементарных приемов.

Успешное применение смешанной гимнастики обусловливается правильно поставленным планом упражнений, который должен вытекать из точной диагностики страдания. При начертании плана прежде всего надлежит решить вопрос: с какого рода заиканием мы имеем дело (с заиканием дыхательным, вокальным или артикуляторным), и если существуют симптомы нескольких или всех видов болезни, то надлежит определить судороги первичного происхождения и вторичного и бороться против первых, как против вероятной причины всей сложной болезни. С другой стороны, чрезвычайно важно определить те речевые механизмы и их отделы, которые остались неповрежденными и, по крайней мере, менее изменены; их следует поставить в основу гимнастики и избрать исходной точкой для системы упражнений.

Таким образом, во всех случаях, где преобладает артикуляторное заикание, где на первом плане выступает язычнолицевая судорога, останавливаются по преимуществу на голосовом аппарате и начертывают план вокально-артикуляторной гимнастики. При существовании язычных судорог обращаются то к вокальному аппарату, то к артикуляторному, избирая за исходную точку гимнастических упражнений звуки, артикулируемые при помощи губ — что делает, например, Коломба. Если, наконец, заикание ограничивается — как это и случается весьма нередко — еще более узкой областью, если, например, судорога сосредоточивается в круговой мышце губ или только в мышце, поднимающей корень языка кверху, то в первом случае за исходную точку упражнений могут быть взяты все движения в области лицевого нерва, за исключением смыкания губ, а во втором все движения языка, имеющие место при образовании зубных и нёбных звуков, за исключением гортанных звуков.

Точное распознавание болезни, строгое разграничение здоровых механизмов от пораженных открывает широкое поле гимнастической терапии и указывает пути к исцелению, отмечая те пункты, с которых должна быть начата борьба против болезни. Чем точнее поставлена диагностика болезни и чем подробнее и тщательнее разработан план упражнений, тем более успеха дает лечение. Внимательность врача в этом случае щедро вознаграждается. Можно советовать врачу обстоятельно ознакомиться и с теми приемами, которые уже намечены инстинктивным творчеством самого больного и которые уже практикуются им для избежания заикания.

Эти приемы должны быть разработаны, систематизированы и введены в план лечения. Для каждого случая болезни необходимо составить конкретный план гимнастического лечения, в состав которого должны войти, кроме общих дыхательных упражнений, те вокально-артикуляторные приемы, которые строго соображены с симптомами болезни. Мы отвергаем большую часть — чтобы не сказать все — так называемых методов и руководств, где упражнения написаны наперед. Эти книги не только бесполезны, но положительно вредны, так как они большей частью на практике неприменимы, утомительны, особенно для взрослого человека, и очень скоро приводят больного к осознанию их бесполезности и тем подрывают веру в леение.

Упражнения должны быть ex tempore начертаны врачом для каждого больного и для каждого периода болезни. В заключение должен быть написан обдуманно составленный небольшой лексикон слов и коротких фраз для чтения и заучивания. При этом нет надобности в созвучных словах; звуки могут быть любые, но необходимо, вооружившись точным знанием механизма артикулирования каждого звука, составить слоги и слова таким образом, чтобы звук незаикливый занимал главное место и чтобы часть движений, входящих в состав его, служила бы моментом для благополучного перехода к заикливому звуку.

Нашу мысль поясняем следующими примерами. Пусть дана сильная степень смыкательной судороги губ; слова полоса, бал почти безусловно вызывают судорогу губ; слово Аполлон почти наверное также вызовет судорогу, так как между движениями, необходимыми для артикулирования звуков а и п, нет ничего общего — никаких тождественных составных частей. Слово эполет уже легче произносится больным, так как в произнесении звука э участвуют антагонисты круговой мышцы рта, и потому это значительно предохраняет от судороги. Таким образом, можно установить разные градации предосторожностей и расположить их в систематический ряд. В приведенном примере смыкательной судороги губ можно прибегнуть и к совершенно иному приему речевой гимнастики.

Можно составить систему упражнений, начиная с самых трудных, т. е. самых опасных в смысле заикания комбинаций, обучив больного делать вскрытие губного затвора на звуке не пассивными силами экспирации, а активно быстрым, несколько преждевременным опущением нижней челюсти, которое будет играть роль антагонистического момента и ослабит или вовсе устранит смыкательную судорогу. Поспешное опущение нижней челюсти лишит отрывистый звук п его отчетливости и точности и придаст ему оттенок аффрикации, но судорога будет избегнута.

Активное опущение нижней челюсти может быть применено не только, например, в слове Павел, где за вскрытием затвора следует гласная а, требующая для своего произнесения опущения нижней челюсти, но даже и там, где этого не требуется, как, например, в слове путь. Активное опущение нижней челюсти, произведенное умеренно, ослабляет судорогу затвора и предупреждает заикание, не повредив существенно чистоту звука. В первом из приведенных случаев артикуляторной гимнастики план лечения составлен по системе переходных движений, которые постепенно приближаются к нормальным движениям. Во втором случае гимнастические упражнения основаны на введении в дело посторонних мышечных сокращений, которые действуют паллиативно, устраняя симптом. Первый путь, безусловно, рационален, так как он действует воспитательным образом на орган речи, второй также может быть применим не без пользы.

Другие гимнастические приемы по существу своему могут быть сравнимы с сейчас приведенными. Те из них, которые рассчитаны на участие дыхательного и вокального механизмов, могут быть организованы таким образом, что будут содержать в себе скелет или остов артикуляторных движений и таким образом будут служить мостом для перехода от судорожных движений к нормальным по тому пути, который подробно рассмотрен выше; следовательно, такого рода упражнения должны быть отнесены к рациональной речевой гимнастике. Другие же упражнения, сопровождаемые приставкой звука э, относятся к терапии паллиативной.

Таковы в существенных чертах основы гимнастики речи.

Цель гимнастических упражнений состоит в том, чтобы дать больному запас правильно организованных и хорошо им заученных примерных движений, которыми он мог бы располагать сначала произвольно, потом автоматически во всех затруднительных случаях. Сумма этих движений, достаточно обильных и, главное, прочно укрепленных в памяти путем долгого упражнения, служит ядром, из которого постепенно сама собой развивается здоровая незаикающаяся речь.

Для того чтобы указанная цель в действительности была достижима, безусловно необходимо, чтобы примерные упражнения не были чрезмерно многочисленны (дабы не подавлять больного своей массой), но достаточно полны, рационально составлены и весьма тщательно заучены больным. Они должны быть заучены до степени слепого механического исполнения.

4. Сложная гимнастика речи

Когда заикающийся усвоил правила элементарной гимнастики речи и уже в состоянии при некотором напряжении внимания произнести не заикаясь трудные звуки, слоги и слова, переходят к сложной гимнастике речи, т. е. к чтению, письму и беседе. Хотя, строго говоря, сложная гимнастика речи по существу своему составляет дальнейший шаг или второй отдел гимнастики речи, тем не менее в практическом отношении она представляет вполне самостоятельную и важнейшую часть терапии заикания. Независимость и важное значение этого отдела терапии лучше всего доказывается тем, что весьма нередко даже тяжелые виды заикания излечиваются при исключительном упражнении больного в чтении, письме и ритмической речи. Факт этот, подтверждая сейчас сказанное, вместе с тем бросает яркий свет на патологию и общую терапию болезни.

Отдел элементарных и отдел сложных речевых упражнений различаются между собой гораздо больше, нежели это кажется с первого взгляда. Если бы человеческая речь была только простым конгломератом звуков в их разнообразных сочетаниях, то элементарная гимнастика речи, вероятно, была бы достаточной для излечения заикания. Но между группой звуков и словом существует огромная разница. Эта разница понятна тому, кто имел случай слушать говорящую машину и сравнить ее с живой человеческой речью. В живой речи одни звуки и слоги отличаются от других и силой, и высотой тона, и многими другими особенностями, которые делают человеческое слово выразителем всех отпечатков мысли и чувства. На этом основании речевые упражнения высшего порядка действительно составляют существенную часть терапии заикания; к этим упражнениям мы относим:

а) отраженную речь,

б) чтение,

в) умственную речь,

г) рецитацию,

д) шепотную речь,

е) ритмическую речь и жесты,

ж) громкую речь,

з) импровизацию и беседу.

а) Отраженная речь

Отраженная речь принадлежит к числу, быть может, самых ранних приемов терапии заикания. Воздействие руководителя, по плану Целия, содержало в себе, без сомнения, элемент отраженной речи; способ лечения Ли, практические упражнения Шервена равным образом содержат этот элемент. Подсказывание благотворно действует на затрудненную речь, оно точно так же действует и на заикание; это было замечено многими наблюдателями.

По нашим наблюдениям отраженная речь в высшей степени благотворно действует на заикание, и можно наблюдать случаи, где крайне тяжелая болезнь, не дававшая больному свободно раскрыть уста, исчезала как бы чудом, и больной свободно повторял за своим руководителем слово за словом, фразу за фразой вполне свободно и беспрепятственно. Это, правда, не всегда бывает выражено в равной степени, но во всех случаях, особенно в практике заикания у детей, речь с чужого голоса может составлять один из самых существенных терапевтических приемов. Чем более непосредственно и механически больной повторяет слово за словом и фразу за фразой за руководителем, тем это более приносит пользы.

Речь руководителя может быть усвоена со всеми особенностями правильного выговора и интонации, со всеми свойствами выразительной речи. Оставаясь в памяти больного, эта нормальная речь облегчает действие умственной речи.

Надо заметить, что больные особенно хорошо усваивают себе внешний облик речи и жесты руководителя; а это, как увидим ниже, имеет особенно важное значение для устранения заикания. Важность отраженной речи в терапии заикания была оценена большинством врачей, хотя многие не выделяли этого момента из общей суммы сложных условий, содержащихся в факте воздействия руководителя на руководимого. Однако же выделение различных условий необходимо, так как известно, что даже в тех формах заикания, когда почти всякое слово вызывает приступ судороги, больной может довольно хорошо говорить, если он желает повторять чужие слова, передразнивая кого-либо или подражая как эхо.

В системе сложных речевых упражнений мы считаем необходимым дать отраженной речи надлежащее место. Следует ежедневно производить упражнения таким образом, чтобы прочитывать известную фразу из книги или произносить устно дважды кряду. При первом произнесении фразы больной только слушает, а при втором он повторяет ее, глядя внимательно на лицо руководителя с тем, чтобы его слух воспринимал отчетливо звуки речи, а зрение — артикуляторные движения и жесты руководителя. Такого рода упражнения дают больному более сложную сумму впечатлений, нежели произнесение звуков, и вместе с тем прокладывают путь для психического лечения.

б) Чтение

Чтение представляет собой упражнение, параллельное упражнению в отраженной речи: то, что больной в отраженной речи воспринимает ухом, здесь получается путем зрения.

У древних врачей чтение принадлежало всегда к числу важных терапевтических средств при лечении многих болезней, и в виде систематического приема для лечения болезней речи гимнастическая терапия впервые описана Целием Аврелианом.

Терапевтическое значение чтения всего лучше выясняется из того факта, что все вообще заики гораздо менее подвергаются приступам судорог при чтении, нежели в известной речи, иногда читают совершенно свободно, без малейшего заикания, так что болезнь как бы исчезает, лишь только больной берет в руки книгу. Вероятная причина этого интересного факта была указана выше.

Систематическое упражнение в чтении оказывает благотворное действие на заикание двояким образом:

1) давая больному случай упражняться в незаикающейся или менее заикающейся речи;

2) усовершенствуя литературное образование больного и тем облегчая ему, способы облекать свою мысль в слова при изустной речи.

Значение чтения в этом последнем смысле мы рассмотрим ниже.

Упражнения в чтении — под наблюдением руководителя и без него — составляют главнейшую часть всех терапевтических приемов, которые практикуются в настоящее время в заведениях для заикающихся и которые излагаются в ходячих руководствах. Обыкновенно авторы приводят в своих руководствах отрывки из разных книжек, наподобие того, что мы встречаем в хрестоматиях, без дальнейших подробностей, без изложения правил, которым полезно следовать, и без указания цели, к которой надлежит стремиться.

Цель чтения состоит в настойчивом продолжительном упражнении в речи при условиях, наименее располагающих к заиканию. Эти условия: ясная законченная редакция, свойственная письменному слову, наглядность впечатления письменной речи, возможность производить упражнения в уединении. Сумма этих условий предохраняет вполне от заикания, и если чтению посвящают ежедневно достаточно времени, то в течение нескольких недель накопится прочный запас нормальной речевой иннервации. Нужно стараться читать не много, но обстоятельно, тщательно исполняя все движения, так, чтобы чтение служило осуществлением идеального исполнения важной физиологической функции. Повторное чтение ведет к постепенному улучшению работы, к отделке подробностей, а главное — к закреплению в памяти речевых движений. Мы считаем полезным доводить повторение чтения до степени заучивания читаемого наизусть, постепенно следя за упражнениями больного, исправляя ошибки и совершенствуя его речевую работу.

Когда путем продолжительных упражнений больной достигнет того, что может читать избранные отрывки свободно и вполне безукоризненно во всех отношениях, мы начинаем, согласно идее Демосфена, вводить в работу, в особенности в дыхательную, усложнения и препятствия, состоящие в том, что больной должен читать не только сидя и стоя, но ходя, подымаясь в гору, держа у себя на плечах небольшие тяжести, читая под шум и т. п. В особенности важно последнее условие, так как шум, заглушая речь, побуждает больного следить за ней, внимательно прислушиваясь к показаниям мышечного чувства.

К числу существенных внешних условий чтения необходимо отнести следующие правила, которые нам кажутся удачными и ведущими к цели.

Читаемый отрывок нужно разделить горизонтальными чертами, всего удобнее красным карандашом, на участки, которые должны быть произнесены, не переводя дыхания; величина участков должна соображаться с запасом вдыхаемого воздуха; приблизительно она равна 11/2—2 строкам (печатным); вдох происходит только на местах, обозначенных красным карандашом.

Перед вдохом необходима маленькая пауза для окончательного выдоха, который может не совпасть с окончанием произносимой фразы.

в) Умственная речь

Этот вид упражнения состоит в мысленном воспроизведении чтения, разговоров или вообще в мысленной речи. Речь эта должна быть или безусловно умственной или же может сопровождаться жестами и некоторыми слабыми движениями артикуляторных органов: губ, языка, выдыхательного механизма. Целью этого рода упражнения должно быть отчетливое и ясное воспроизведение импульсов к движению. С физиологической точки зрения оно состоит в возбуждении иннервационного чувства.

Хотя идея этого рода упражнения не разработана у авторов, но не подлежит сомнению, что важность умственной речи для лечения заикания сознавалась всеми, кто соприкасался на практике с болезнью. Первые ясные указания встречаем у Целия Аврелиана. Следует убеждать больных, говорит Целий, чтобы они старались мысленно произнести то, чего не могут выговорить, потому что, поясняет он, задуманная мысль при посредстве воли приводит в движение голос: поэтому необходимы внутренние упражнения.

Тщательнейшую разработку и широкое осуществление этой идеи встречаем уже гораздо раньше у Демосфена. В восьмой главе его биографии читаем: «Все свои беседы и объяснения с посторонними людьми, в особенности же свои собственные речи и работы, он делал предметом и исходной точкой новой тщательной обработки. Расставшись с кем-либо, Демосфен спешил в свою рабочую комнату и там мысленно воспроизводил по порядку весь происшедший разговор.

Сверх того, у себя дома он воспроизводил речи, случайным свидетелем которых он бывал, стараясь усвоить себе не только мысли, но и самые фразы, которые он сейчас выслушал. Равным образом, с целью дать новую редакцию тому, что он слышал от других или что сам говорил, он упражнялся в разнообразных исправлениях и переработке выражений и оканчивал сравнительной оценкой того и другого». Это широкое развитие умственной речи даже вводило многих в заблуждение относительно значения ораторского таланта Демосфена; многие воображали, будто его способности представляют результат утомительной работы и упражнения.

Приведенный отрывок из Плутарха представляет ряд крайне интересных фактов из жизни человека, обладавшего высокоразвитым словом и речью. Независимо от несомненного природного таланта, великий оратор древности приложил усилия к всесторонней разработке и культуре своих дарований: постоянная практика, нескончаемые этюды и упражнения довели природное дарование до степени истинного развития. Основой этих упражнений служила умственная речь. Чтобы выяснить психологическое значение этих, так сказать, предварительных этюдов, можно указать на аналогичные факты. Каульбах говорит о себе, что когда он задумал свою картину «Дом умалишенных», то содержание задуманной темы давило его, как тяжелые Альпы; мысль была занята в течение дня, а ночью образы являлись, как призраки в сновидении; они не давали покоя (художнику). «Ни при ярком солнечном освещении, ни при слабом свете луны я не имел покоя, — говорит Каульбах, — даже ночью; мое состояние было ужасно: мрачные образы преследовали меня повсюду, даже среди веселого общества друзей юности».

Столь напряжена была умственная работа, столь ярко было мышление зрительными образами у великого художника! Мы имели случай беседовать с покойным Крамским на тему о внутренней мыслительной работе художника. Крамской говорил, что образы, этюды преследуют художника, что среди езды по шумным улицам он нередко бывал поглощен созерцанием мысленных образов, которые рисовались в его воображении с яркостью и пластичностью живых объектов.

То, чем для Крамского и Каульбаха были зрительные образы и зрительное мышление, то у Демосфена являлось в форме речевых образов, т. е. в форме слов, в форме мысленного произнесения их. Из биографии Демосфена мы узнаем важный для терапии заикания факт, что работа простиралась гораздо дальше, до подбора слов и выражений и мысленного произнесения их — что в переводе на язык физиологический обозначает упражнения в организации импульсов к речи или, иными словами, упражнение в слабом зачаточном произнесении слов.

Для обогащения умственной речи Цицерон советует упражнять память заучиванием наизусть дословно многих своих и чужих сочинений.

Важность умственной речи как терапевтического средства против заикания сознавалась всеми, писавшими о заикании, и еще более теми, которые занимались лечением заикания. Безель даже видит главную причину заикания в том, что больной собирается говорить в ту пору, когда у него еще не подобраны слова. Новейшие руководства по лечению заикания советуют сначала составить в уме ответы на вопросы или вообще сначала подумать, а потом говорить. Без сомнения, подобные советы совершенно правильны, но авторы, которые их дают, не указывают способа, каким можно достигнуть осуществления совета: этот способ и заключается в практике умственной речи.

Простейший способ упражнения в умственной речи состоит в умственном чтении тех отрывков, которые были много раз прочитаны и усвоены почти наизусть. Такого рода упражнения мы предлагаем больным; советуя мысленное чтение во время прогулок, за работой и в других случаях, когда внимание отвлечено, чтобы таким образом умственной речи и умственному чтению придать характер акта совершенно автоматического.

В качестве второго более сложного упражнения в умственной речи мы предлагаем нашим больным ряд вопросов, на которые они должны составить умственные ответы. Последние легко развить, расширить и придать им форму некоторых умственных бесед. Такого рода умственная речь, как известно, свойственна лицам с живым воображением и составляет явление вполне физиологическое. Мы только пользуемся этим явлением, видоизменяя его в том смысле, что предлагаем больному темы, намечая их рядом вопросов, которые должны служить программой и толчком для внутренней работы. Мы советуем больному подражать Демосфену, обдумывая ответы подробно, почти буквально и многократно повторяя их в уме в тождественной редакции.

Третий вид предлагаемых нами упражнений в умственной речи состоит в простом грамматическом преобразовании ответов, которые больной составляет в уме на предложенные вопросы, например: мне 25 лет от роду — я имею 25лет отроду; я родился в Киеве — моя родина Киев; я вы¬держал все экзамены — все экзамены мною выдержаны.

Для второго и третьего вида упражнений необходимы кратко написанные программы в форме вопросов или заглавий. Все упражнения в умственной речи должны быть стереотипны и хорошо заучиваемы.

г) Рецитация

Рецитация представляет собой изустную передачу точно заученных отрывков речи. Термин рецитация мы употребляем по примеру других авторов. В рецитации, как и в чтении по книге, редакция мыслей не подлежит никакой перемене, и от читающего требуется лишь изустная передача их. Рецитация уже труднее для исполнения, нежели чтение и отраженная речь, потому что она требует, подобно умственной речи, чистого воспоминания, не вызываемого непосредственными внешними впечатлениями. Рецитация предполагает собой существование умственной речи и есть ее внешнее проявление. Эти определения достаточно разъясняют значение и пользу рецитации как средства, применимого к лечению заикания.

Заучивание отрывков прозы, особенно же стихов, составляет соотношение с упражнениями в умственной речи, предлагая больному поочередно читать изустно и вслед затем умственно один и тот же отрывок прозы или стихов.

Нам известен случай излечения от заикания посредством применения почти исключительно одной рецитации в качестве терапевтической меры.

д) Шепотная речь

В отделе патологии заикания было указано, что шепотная речь в высшей степени предохраняет от заикания: за самыми ничтожными исключениями все заики говорят шепотом совершенно свободно. Шепотная речь дает возможность сразу приостановить самое тяжелое заикание. На этом основании мы применяем шепотную речь при лечении заикания с целью продолжить сколько возможно больше период воздержания больного от обычной громкой речи, не лишая его в то же время возможности поддерживать необходимый обмен мыслей с окружающими. По своему влиянию на ослабление заикания шепотная речь равносильна молчанию. Блюме предлагает довольно остроумный прием — читать известную фразу шепотом и затем тотчас повторить ее громко. В некоторых случаях эти приемы оказывались весьма удачными. По своему значению этот прием до известной степени аналогичен упражнению в отраженной речи с той разницей, что здесь больной сам произносит фразу, а не слышит ее из уст другого.

е) Речь громким голосом

Древние врачи отличали речь громким голосом и речь тихим голосом как два различных терапевтических средства, основанных на различных врачебных показаниях. Тихая речь употреблялась как средство успокоительное, громкая речь в качестве гимнастики назначалась при многих болезнях и в том числе при заикании. Целий Аврелиан, давая своим больным слова и фразы, заставлял их громко произносить. Демосфен напрягал свой голос и старался говорить громко, пересиливая шум морских волн. Орибазий рассказывает, что он вылечил от заикания одного ритора, посоветовав ему начинать речь при умеренном напряжении груди и затем повышать это напряжение до какой угодно степени.

Благотворное значение громкой речи знал Авиценна. Меркуриалис советует заикающимся громкую ясную речь. Большая часть новейших авторов рекомендуют речь громким голосом. Говорить громко — безусловное требование, по словам Блюме, для излечения заикания. Этот автор предлагает также разговор с заиками издали, чтобы побудить их говорить громко или давать им случай беседовать с глухими или тугими на ухо.

Благотворное действие напряжения голоса на силу и точность речевой иннервации как факт было известно давно, указания на это встречаем даже у Гиппократа, но первая систематическая попытка объяснить факт принадлежит, если не ошибаемся, Штриккеру. Он справедливо говорит, что письменные знаки (писаная речь) и слова (звуковая речь) производят далеко не одинаковое действие: человеческий голос производит на нас иногда сильное действие, независимо от слова; такое действие он приписывает тону голоса. Актер, говорит Штриккер, увлекает слушателей не тем, что внятно произносит слова в их чистом виде, но тоном своего голоса, и, если он желает достигнуть своей цели, он должен владеть иннервацией гортанных мышц лучше, чем обыкновенный человек; он должен развить свой голое, если не столько как певец, то приблизительно так.

Разделяя вполне идеи Штриккера о влиянии голоса и речи на человека, мы можем только прибавить, что то действие, которое голос производит на слушателя, он оказывает также и на самого говорящего: этим вполне объясняется благотворное влияние речи громким голо¬сом на заикание.

В заключение мы должны сказать, что вопрос о влиянии голоса на регулирование артикуляторных движений и на уменьшении заикания представляет собой гораздо более сложную задачу, нежели это кажется с первого взгляда. Приведенное выше рассуждение Штриккера и ссылки на исследования Фере освещают только одну сторону вопроса. Другая сторона его касается влияния голоса на чувство. Выводы этих исследователей равным образом могут быть применены к разъяснению нашей трудной проблемы. Наконец, нам кажется, должна быть принята во внимание еще одна точка зрения — биологическая: необходимо придать значение тому обстоятельству, что функция голоса имеет за собой гораздо большую биологическую давность, нежели членораздельная речь, и потому возможно допустить большую устойчивость первой, более прочную организацию ее и вытекающую отсюда способность регулирующего воздействия ее на позднейшую производную функцию, т. е. членораздельную речь.

ж) Тонированная речь и декламация

К общей группе тонированной речи мы относим все виды речевых упражнений, существенную черту которых составляют разного рода искусственные изменения силы и качества речевого выдыхания. Сюда мы относим простейшую тонированную речь, ритмическую речь, монотонную и речь низким тоном.

Изменение свойств выдыхания относится к числу условий, больше всего способных вызвать приступ заикания или устранить его, и самые существенные предосторожности против заикания основаны на терапевтическом применении тонирования. Это применение ведет свое начало со времен классической медицины. Уже в качестве обычного приема общей гимнастики Антилл советовал производить декламирование, начиная с самых низких тонов, стараясь, насколько возможно, понизить голос, затем поднимать тон до самых высоких нот и, не останавливаясь на них долго, постепенно спускаться до первоначального тона, делая это с величайшей постепенностью. Увеличение силы голоса применялось и при лечении заикания. В новейшее время французскому врачу Коломбо принадлежит заслуга введения в практику упрощенного тонирования как приема для лечения заикания. Хотя прием этот получил всеобщее распространение и применение, но и до настоящего времени метод этот остается не разработанным ни с теоретической, ни с практической стороны. Мы поэтому не будем останавливаться на изложении литературных данных, но упомянем при нашем изложении обо всем существенном.

з) Простейшая тонированная речь

Простейшую форму тонированной речи представляет собой прибавление к каждому звуку произносимого слова укороченного звука э, о чем мы уже говорили выше. Это преобразование слова равносильно, в сущности, изменению его слогового состава. В самом деле, слово страх, единственный слог которого имеет весьма сложный звуковой состав (состоит из трех согласных и одного гласного звука), превращается в трехсложное слово сэ-тэ-рах, каждый слог которого отличается уже совершенной простотой строения. (Речь идет здесь, конечно, об изменении не грамматических слогов, а об изменении слогов в живом произношении.)

А так как произнесение каждого слога требует для себя особого выдыхательного толчка, то упрощение слоговой структуры слова чрезвычайно облегчает задачу произнесения отдельных слогов, а следовательно, и суммы их, т. е. слова. По этому вопросу в высокой степени важно принять во внимание физиологические данные касательно строения слога. Как известно, слоги существенно различаются между собой, судя по тому, протекает ли выдыхательный толчок просто и равномерно во все время или же в нем происходит некоторое ослабление и усиление. На самом деле среди произнесения слога наблюдается колебание в силе выдыхания — происходит то нарастание, то падение выдыхания. Это явление называется экспираторным ударением слога.

Таких ударений на одном слоге может быть одно и даже два. Сам характер нарастания и падения экспирации на слоговом ударении существенно изменяется в зависимости от числа звуков в слоге, от их расположения и от относительной интенсивности каждого звука. Последнее обстоятельство, в свою очередь, усложняет качество выдыхательных напряжений при произнесении слога. Слог с тонкими колебаниями экспирации требует для своего произнесения, конечно, весьма тонкой работы. Но вся эта тонкая физиологическая работа в высшей степени упрощается, когда все слоги получают однообразное строение, какое достигается тем, что слог становится из многочленного двучленным (состоящим из двух звуков) и при том же один член его является постоянным, именно укороченный звук э. Превращение обыкновенных (различного состава) слогов в простые шаблонные двучленные слоги устраняет ту тонкую физиологическую работу дробной экспирации, какая вызывается количеством звуков слога, относительной интенсивностью этих звуков и их расположением в слоге.

• Ритмическая речь и жесты

Ритмическая речь впервые упоминается у Целия Аврелиана. Мы не находим у авторов точного определения понятия ритмической речи. В том виде, как ее описывают, и в особенности в том виде, как мы ее практикуем, она представляет собой равномерное во времени последование слогов, с исключением свойств живой выразительной речи. В частности, эта искусственная речь представляет следующие свойства. Граница смежных слогов характеризуется более значительным ослаблением силы активного выдыхания, чем в нормальной речи. Сама сила выдыхания, с которой произносятся слоги (экспирационный подъем или толчок) больше, чем в нормальной речи, так что, в общем, ритмическая речь громче нормальной.

Вторая особенность составляет следствие первой, так как значительное понижение выдыхания на границе слогов обусловливает необходимость более значительного подъема его с наступающим слогом. Дальнейшую особенность ритмической речи составляет отсутствие в ней речевых тактов, т. е. между двумя смежными вдохами помещается неопределенная цепь слогов, в которой каждый последующий член совершенно самостоятелен и равен предыдущему. Наконец ритмическая речь характеризуется отсутствием тонического ударения на словах и на предложениях, или это такая речь, которая лишена многочисленных и разнообразных усилений и ослаблений выдыхания и в которой обычная сложность и изменчивость голосовой иннервации низведена до простых неизменных отношений.

Таким образом, ритмическая речь сравнительно с нормальной речью отличается величайшим упрощением физиологической работы. При таких условиях становится понятным благотворное влияние ритмической речи на заикание.

Хотя ритмическая речь содержит в себе два момента, именно: упрощение дыхательных и упрощение голосовых отправлений, но на самом деле оба момента действуют независимо и не в равной мере. Опыт показывает, что заикания можно избегнуть даже при условии некоторого допущения в речи эмфатических и тонических ударений, лишь бы только при этом было удовлетворено основное требование ритмической речи, а именно: чтобы на каждый слог было употреблено равное время, чтобы граница между слогами была ясно выражена.

Таким образом, не все особенности ритмической речи в равной мере предохраняют от заикания; главным образом, это влияние принадлежит равномерному течению слогов во времени, различного же рода ударения имеют не столь существенное значение. Вероятную причину этого явления мы постараемся указать ниже при разборе влияния медленной речи на заикание. Ритмическая речь вернее всего предохраняет от заикания в том случае, если она сопровождается жестами руководителя или, еще лучше, самого больного. Жесты должны указывать ритм течения и смены слогов. Жесты обыкновенно производятся движением руки, или ноги, или головы, или туловища — безразлично; чаще употребляется для этого рука.

Наблюдение за лицами, говорящими или читающими под такт, показывает, что движения речевые и тактовые совершенно совпадают и являются вполне сочетанными по силе и по быстроте. Значение такого сочетания для заикливых судорог было разъяснено выше. Оно сводится на присоединение или предпослание нормального движения судорожному. Серр д'Алле, более других авторов придававший значение жестам в терапии заикания, говорит, что более легкие формы заикания излечиваются одним отрывистым произнесением слогов (т. е. ритмическим произнесением), более же тяжелые формы болезни требуют участил посторонних движений, всего лучше движений рукой. Необходимость и пользу жестов признают: Коломбо, Бертран, Кленке, Блюме, Меркель, Безель и Шервен. Авторы не объясняют причины благотворного влияния жестов на заикание, а лишь ограничиваются ссылкой на связь их с ритмом. Между тем этот вопрос имеет существенное значение не только теоретическое, но и практическое, ибо только с разрешением его можно установить правильные показания к употреблению жестов.

Наблюдения над больными показывают, что не все в равной мере склонны пользоваться жестами; для некоторых больных жесты даже представляют как бы неудобство, и сами больные избегают их. Это именно наблюдается в тех случаях, когда заикание сопровождается массой беспорядочных движений, которые были описаны выше. Наоборот, там, где этих движений не замечается, где судороги ограничиваются только артикуляторными органами, больные с успехом пользуются жестами как средством избавления от заикливых судорог.

По всей вероятности, те случаи болезни, где судороги выходят за пределы членораздельной речи, где, следовательно, поражается не только язык слов, но и язык жестов, там жесты уже не могут служить предохранительным средством от судорог и больные не пользуются ими; наоборот, где язык телодвижений не поражен болезнью, там он может послужить для целей лечения точно так же, как этому служит дыхательный и голосовой аппарат в том случае, когда заикание ограничивается только артикуляторными судорогами, не касаясь этих аппаратов. Таким образом, показанием к употреблению жестов при лечении заикания должно служить отсутствие судорог в области языка телодвижений. Впрочем, так как жесты отличаются от членораздельных движений безусловной простотой и так как привести в порядок неправильные телодвижения гораздо легче, нежели судорожные членораздельные движения, то в жестах мы имеем надежное средство, которым всегда следует пользоваться для внесения в членораздельную речь элементарного порядка, основанного на расчете времени.

Мы находили полезным при наших упражнениях с заикающимися всегда делать такт рукой, предлагая то же делать и больному. Независимо от этого непосредственного влияния на членораздельные движения, жесты могут оказывать и более отдаленное воздействие на заикание, о чем скажем ниже при психическом лечении.

Подобно всем другим целебным условиям, жесты должны быть применяемы первоначально в форме реальных движений, которые постепенно могут быть уменьшены до степени едва заметных движений пальцем и, наконец, даже заменены мысленным исполнением жестов или воспоминанием их.

• Монотонная речь

Монотонная речь, как показывает само название, есть речь, лишенная естественных повышений и понижений тона голоса. Такая речь принадлежит к числу средств, уменьшающих заикание весьма значительно, но не так безусловно, как ритмическая речь. Та или иная степень монотонности или, наоборот, певучести свойственна языкам, как нормальное качество их, например, язык немецкий и английский более монотонны, нежели язык славянский, и, быть может, это обстоятельство не остается без влияния на статистику заикания различных национальностей. Филологи описывают чрезвычайно сложные музыкальные отношения речи, именно:

1) высоту тона отдельных слогов и слов,

2) порядок, в котором тон меняется (например, в двусложном слове тон может на каждом слоге то повышаться, то падать или же на первом повышаться, на втором падать).

Такая же музыкальная сложность замечается в словах и, наконец, в предложениях. Независимо от этих колебаний голоса, связанного с произнесением слогов, слов и предложений как звуковых единиц, в речи отражаются и те многочисленные изменения тона, которые лежат за пределами членораздельной речи и служат выражением чувства; их шкала весьма велика: между нежнейшими, как флейта, звуками лирической декламации и резкими тонами скрытой злобы и ненависти существует масса промежуточных тонов, характеризующих душевные движения и аффекты. Устранение из речи всех этих сложнейших колебаний тона, т. е. превращение естественной речи в монотонную, должно в высшей степени упрощать речь и облегчать задачу артикулирования для заикающегося.

В случае вокального заикания больные сами по себе, инстинктивно приходят к употреблению монотонной речи как средства, наилучше предохраняющего от заикания.

• Речь низким тоном

Различная музыкальная высота человеческого голоса достигается действием многочисленной наружной и внутренней мускулатуры горла. Первая состоит из мышц относительно крупных. Высокие тоны даются сильнейшими, а низкие — слабейшими напряжениями голосовых мышц. Эти факты из физиологии достаточны для разрешения вопроса о влиянии низкого тона на уменьшение заикания. В самом деле, заиканию более всего содействуют или весьма сильные, или же очень сложные напряжения мышц, и в этом отношении высокие тоны голоса более располагают к заиканию, так как требуют более сильного напряжения внутренних голосовых (вокальных) мышц и равным образом и наружных, которые фиксируют подъязычную кость и гортанные хрящи снаружи.

• Медленная речь

Большая часть авторов наравне с монотонной речью придают значение медленной речи. «Говори медленно», — советует Отто в пятом пункте своих правил. Шервен рекомендует медленное, монотонное, мерное произношение.

Медленная речь принадлежит к числу самых верных средств для уменьшения или устранения приступов заикания, и в этом отношении она мало уступает ритмической речи, имея,перед последней все преимущества более естественного явления, не поражающего ухо слушателя своей искусственностью, как речь ритмическая.

Едва ли можно считать особенно трудным решение вопроса о благотворном влиянии медленной речи на заикание. Человеческая речь представляет собой сумму сложнейших движений, быстрота которых доведена почти до крайнего предела; идея прогрессивного развития речи имеет своим принципом жертвовать чистотой звука для выигрыша в скорости. Ускорение речевых движений против существующей обычной нормы составляет и слабую сторону речи — ее ахиллесову пяту: оно самым положительным образом располагает к приступу заикания; а ускорение речи у детей еще совершенно здоровых является несомненным предвестником близкого заикания. В виду изложенных фактов и соображений естественно допустить, что уменьшение быстроты речи должно занимать одно из первых мест в ряду мер, направленных против заикания. Если сам факт благотворного влияния медленной речи удобопонятен, то не столь легко в подробности указать те частые условия, которые при этом оказываются наиболее деятельными. Явления, на которые впервые обратил внимание Безель, до некоторой степени освещают вопрос: мы разумеем факт поспешного или преждевременного появления активного выдыхания в ту пору, когда еще не сформировались импульсы к действию членораздельного аппарата, или, как говорит Безель, когда еще не готовы слова.

Наблюдение этого факта, весьма часто встречающегося у детей, в высшей степени поучительно: наблюдателю кажется, будто дыхательные движения, необходимые для членораздельной речи, легче и быстрее происходят, чем движения в устном и носовом канале, и что замедление речи дает возможность для артикуляторной иннервации поспеть, так сказать, вовремя. Так или иначе происходят явления, трудно сказать с уверенностью, но несомненно, что заикливые движения во многих случаях являются поспешными и торопливыми в такой мере, что точное сочетание движений становится невозможным, и в силу этого одни из движений неминуемо берут перевес над другими и являются, таким образом, судорожными для данного положения дела. Медленная речь устраняет этот ненормальный порядок вещей.

Три разобранных нами вида тонированной речи, а именно: речь медленная, речь монотонная и речь низким тоном, весьма удобно на практике совмещать, рекомендуя медленную речь, произносимую низким однообразным тоном. Такая речь имеет в себе большую предохранительную силу против заикания, в особенности если ее медленность дана значительным падением выдыхания на границе слогов — что на самом деле большей частью и бывает. Присоединение этих последних условий приближает медленную речь к ритмической. Сочетание же всех упомянутых условий придает говорящему внешний отпечаток важности, авторитетности и самообладания, о котором мы упоминали выше. Речь с таким характером содержит в себе сумму главных условий, предохраняющих от заикания, и вместе с тем она не имеет.на себе такого отпечатка искусственности, как ритмическая речь в ее чистом виде, предложенная Сером д'Алле. Мы придаем большое практическое значение этому виду речи.

У нескольких образованных больных нам удалось наблюдать эту речь как самобытный прием, к которому они пришли инстинктивно, путем самонаблюдения, подобно Демосфену.

Пользуясь этими живыми образцами, а равно основываясь на теоретических соображениях, мы путем упражнений достигли искусства говорить с успехом речью, которая отличается указанными выше особенностями и содержит в себе высокую предохраняющую силу от заикания. Больным не трудно, путем подражания врачу-руководителю, усвоить эту речь как конкретное целое, не входя в подробное ознакомление с отдельными видами, из которых она составлена. Обладание подобной речью, по нашему мнению, составляет залог того успеха в лечении заикания, которым пользуется, например, Шервен в настоящее время или в свое время пользовался известный всей Германии учитель Катенкамп.

Рекомендуя для практики описанную сейчас сложную тонированную речь, мы тем самым считаем необходимым подробное описание и всех видовых особенностей, из которых она состоит (т. е. речи медленной, шепотной и др.). Мы сделали этот подробный разбор не только ради теоретического интереса, но и по соображениям практически важным, именно с целью дать возможность видоизменять на практике сложную тонированную речь, давая перевес той или иной части ее, если того требуют особенности данного случая болезни и необходимость применения терапии к этим особенностям.

Быть может, мы остановились на этом предмете с чрезмерной подробностью, но он казался нам необходимым ввиду того, что хотя многие не без успеха лечат заикание, но никто не описал или не мог описать сущности своих терапевтических приемов, и во всяком случае никто из авторов не сделал попытки подробного разбора условий, лежащих в основе так называемой речи под такт. Мы встречаем только частные неполные определения этой речи, причем одни авторы, как Серр, всю силу дела полагают в жестах, которыми сопровождается речь, другие, как Кленке, — в такте, делаемом больными, Виолетт же — в такте и жестах, а иные, как Коэн, — в медленности речи.

Сводя воедино все сказанное о различных видах тонированной речи, легко видеть, что искусственная тонированная речь представляет собой ограничение и сужение свойств и проявлений нормальной речи и, следовательно, по своему существу вполне противоположна декламации как полному свободному проявлению всех свойств выразительного живого человеческого слова. Между обеими стоит пропасть. Задачи терапии состоят в том, чтобы, исходя из искусственных приемов, постепенно их видоизменять и мало-помалу перейти к декламации через ряд промежуточных упражнений, состоящих из многочисленных образцов искусственной речи.

з) Импровизация

Упражнениям в импровизированной речи должен предшествовать достаточный опыт больного в умственной речи, тонированной речи и особенно в тех психических упражнениях, которые будут описаны ниже и которые ведутся единовременно с гимнастикой речи. Упражнения в импровизации следует делать в присутствии руководителя. Простейшей темой для импровизации может служить, согласно превосходному совету Блюме, только что прочитанный больным или хорошо ему известный отрывок, который он передает собственными словами.

Мы идем дальше в этом отношении и предлагаем больным многократно повторить рассказ или анекдот, чтобы дать возможность больному избрать лучшие редакции и на них остановиться. Коэн предлагает задавать больным ряд вопросов и требовать импровизированных ответов.

Ответы должны быть даваемы больным, по совету Коэна, в различных положениях тела: сидя, стоя, лежа. Затем Коэн предлагает самим больным выбрать темы для импровизации.

и) Беседа

Беседа в смысле живого обмена мыслей между больным и его руководителем предполагает ту же подготовку, какой требует импровизированная речь. Она представляет собой более трудностей для заикающегося, нежели импровизация. Обмен мыслей как основной прием речевой гимнастики введен Целием Аврелианом. В качестве внешнего приема, который весьма значительно облегчает больному трудную задачу — отвечать на неожиданные вопросы, — мы предлагаем в ответе повторять часть вопроса, составляя, таким образом, формулу ответа наполовину из слов вопроса (так называемый полный ответ), например на вопросы: «в котором часу у вас начинаются уроки» или «в каком году вы родились» — больной отвечает: «у нас уроки начинаются в 9 часов» или «я родился в 1875 году».

Этот внешний прием на практике оказывается существенно важным: он облегчает больному первый трудный шаг — начать речь, краткие же неполные ответы почти всегда вызывают приступ заикания. Польза предлагаемого нами внешнего приема беседы объясняется тем, что в трудный для заикающегося момент — начало речи — он пользуется выгодами отраженной речи, вставляя в свой ответ только что слышанные слова вопроса.

Глава III.

Лечение психическое

Быть может, только в немногих болезнях (исключая душевные) психическое лечение имеет такое высокое значение, как в заикании; врачам классической древности принадлежит великая заслуга оценки этого значения и постановки основ психической терапии.

В современных руководствах по лечению заикания мы не встречаем плана психического лечения: все содержание руководств обыкновенно ограничивается изложением гимнастики речи. Основываясь на данных классической медицины и на наших собственных наблюдениях, мы предлагаем следующий план психического лечения:

1. Дать больному покой, устранив все условия, которые поддерживают приступы болезни.

2. Дать больному руководителя-врача для непосредственного сложного личного воздействия.

3. Организовать систему благотворного внешнего воздействия на больного.

4. Организовать систему благотворных внутренних условий.

1. Изоляция

Для успешного лечения заикания требуется, чтобы больной был изолирован, т. е. оставил бы занятия и был удален из той обычной обстановки и от того общества людей, среди которых он живет. Для интересов лечения всего лучше поместить больного среди небольшого общества людей, присутствие которых не стесняет его и относительно которых он чувствует себя безразлично или, наоборот, которые служат для него нравственной поддержкой. Этим условиям более всего удовлетворяет помещение больного в семью пользующего врача или в специальное заведение для заикающихся, руководимое опытным врачом.

Один из институтов, как обыкновенно называются эти лечебницы, устроены врачами, другие — учителями; в последних преобладает исключительно лечение гимнастикой речи. Мы отдаем предпочтение учреждениям, которые устроены врачами, хотя надо сказать, что и в этих заведениях терапия носит односторонний характер гимнастического лечения. Сами обладатели заведений, как Шервен, усматривают пользу заведений главным образом в том, что приезжему удобно устроиться в заведении под непосредственным руководством врача.

Лечение заикания в заведении представляет удобство, но его нельзя ставить как безусловное требование; его можно ставить разве при самых тяжелых случаях заикания — каких вообще немного. Большая же часть случаев заикания такова, что лечение возможно вести с полным успехом на дому, амбулаторно, в школе. В школах с интернатами удобнее отделять заикающихся детей. Наилучшие успехи дает терапия индивидуальная, если врач ведет дело лечения с каждым больным особо, а не группами, как делают в школах. Достаточно даже, если врач уделяет каждому больному немного времени, давая главные указания и предоставляя подробности и осуществление советов самостоятельности больного, которого потом проверяет и направляет.

2. Личность руководителя

Личное воздействие врача на заикающегося имеет своей задачей объяснить больному характер болезни, показать на живом примере образцы искусственной речи, образцы естественной речи и сделать очевидными те внутренние условия (психические), которые более всего отражаются на речи и способны укреплять ее или колебать.

Человеческая речь в самом широком значении слова как языке жестов и в особенности как язык слов представляет собой функцию новейшего биологического периода и в качестве системы условных знаков поддерживается путем подражания. То же можно сказать и о речи, развитой образованием у людей высококультурных. Цицерон справедливо указывает на знаменитых ораторов, которые подражали образцам. Подобные же данные находим у Плутарха, где он говорит о подражании Демосфена Периклу. Язык, внешние движения и жесты усваиваются подражанием почти с роковой необходимостью. На этом основано терапевтическое применение живого воздействия руководителя при лечении заикания.

Руководство это, введенное Целием Аврелианом, возобновлено в начале настоящего столетия Ли, Коломбо и с того времени вошло во всеобщее употребление. Приемы, которые приходится употреблять врачу, до известной степени совпадают с приемами педагогическими, и на этом внешнем сходстве основаны многие ошибки в современных руководствах. В тех случаях, когда нам приходилось наблюдать практику лечения в руках не врачей, мы убедились, как много теряла терапия от того, что руководитель сам не понимал и не мог объяснить больному характера многих явлений болезни, не говоря уже о тому, что в этом случае сами приемы лечения не могли быть точно приноровлены к симптомам. Задача врача-руководителя распадается на следующие четыре отдела:

а) Объяснение больному сущности болезни и ее главных явлений.

б) Изложение приемов элементарной и сложной искусственной речи.

в) Практика нормальной речи.

г) Воздействие личности врача.

а) Практическое ознакомление больного с конкретными признаками и свойствами болезни во многих отношениях приносит существенную пользу, давая возможность предупредить или смягчить приступы судорог. Возможность сознательного влияния самого больного на симптомы страдания основывается на факте предусмотрения приступа, на сознании силы, места и времени наступления судорог. Сами больные постоянно разыскивают начало страдания и исходную точку сложных судорог; разъяснения врача научно вводят больного в круг тех фактов, которыми он постоянно занят в качестве непосредственного, невооруженного знанием наблюдателя.

Все авторы признают пользу этого рода знания для больного и стараются осветить главные явления болезни, указывая боль ному то на судорогу губ, то на напряжение брюшного пресса, то на ненормальное дыхание. Таким характером отличается терапия Безеля в особенности. Конечно, этим путем болезнь непосредственно не излечивается, но эти указания, безусловно, производят часть полезного действия, а в таком неврозе, как заикание, это уже имеет весьма важное значение, давая исходную точку для приближения к нормальным движениям. В особенности это благотворно действует на тех больных, которые по свойству своего характера мало склонны к субъективному анализу и для которых приступ заикания является окончательно непонятным, подвергая их в совершенную беспомощность и заставляя прибегать к самым странным предосторожностям.

Ознакомление больного со свойствами болезни отражается в особенности благотворно на лечении дыхательного и голосового заикания, также на лицевых и отчасти на язычных судорогах.

При изложении смешанной гимнастики были указаны методы, при помощи которых следует вести ознакомление больного с характером судорог, именно — осязание брюшной стенки для дыхательного заикания, осязание брюшной стенки и гортани для вокального заикания, осмотр лица и языка посредством зеркала при артикуляторном заикании; при всех же вообще родах заикания полезно практическое поручение больного оценивать показания мышечного чувства. Важной стороной разбираемых занятий должно быть подробное разъяснение больному связи различных припадков и исходной точки судорог, так как нередко можно наблюдать, что больной борется против последствий, не применяя мер против начала зла. Но быть может, самую существенную сторону разбираемого отдела терапии составляет научное или практическое объяснение больному свойств, особенностей и недостатков его характера и связи между чертами характера и заиканием.

Эти разъяснения, возбуждая в больном глубокое доверие к врачу, оказываются и практически полезными для больного, так как они научно освещают больному путь в исследовании сложных фактов, которыми он постоянно занят. Можно сказать, что объяснения, касающиеся физического и психического проявления заикания, отвечают естественному запросу и имеют своим последствием облегчение больному борьбы с припадками болезни. Вместе с тем эти разъяснения облегчают больному понимание и усвоение терапевтических мер, предлагаемых врачом.

б) Обучение больного приемам искусственной речи должно начинаться внимательным ознакомлением врача со всеми, нередко весьма многочисленными предосторожностями и приемами, к которым сам больной уже прибегает, руководимый непосредственным инстинктивным творчеством. Чем тщательнее врач определит симптомы болезни и их последовательное развитие, тем понятнее для него будут самобытные приемы больного и их значение для терапии. Главные из приемов, которые рекомендовал Коломба, заимствованы им у больных. Меры против заикания, практикуемые самим больным, должны быть приняты во внимание и должны войти в систему терапии, которую врач назначает для данного случая.

Все приемы, которые описаны выше под рубрикой упражнений дыхательного, голосового и артикуляторного аппарата, должны быть показаны больному самим врачом и на первое время должны быть производимы врачом и больным совместно, пока больной не ознакомится с ними окончательно. То же относится к приемам сложной гимнастики речи, в особенности ко всем видам тонированной речи и беседы. Важное и исключительное значение врача для этих последних упражнений было подробно указано выше.

Врач должен хорошо владеть приемами искусственной речи и уметь показать больному на деле применение этой речи в каждом случае болезни. Он должен вести с больным беседы и чтение, употребляя тот вид искусственной речи или сочетание нескольких видов, которые отвечают особенностям заикания данного больного. После некоторых упражнений больной довольно легко может усвоить себе новую дикцию в том совершенстве, в каком усваивается, например, стенографическое письмо или обычная скоропись, измененная свойствами и особенностями пера, которым пишут. Достижение такого успеха обеспечивает больного на первое время и на случай крайности и дает ему полную возможность, оставив уже навсегда всякое проявление заикливой речи, перейти в фазу искусственной речи. Когда этот успех достигнут, врач изменяет характер терапии и приступает к

в) Упражнениям в нормальной речи. Эти упражнения не начинаются непосредственно, но к ним приближаются постепенно, организовав сложную систему промежуточных упражнений между искусственной и нормальной речью. Все эти упражнения передаются больному путем живой практики. Личное руководство врача в этом случае незаменимо. В предлагаемых образцах живой речи и чтения врач-руководитель должен постепенно, шаг за шагом вводить качества живой выразительной человеческой речи, именно эмфатические и тонические ударения (слоговые, словные и соответствующие целой мысли), и в заключение представить образцы художественного чтения и речи со всеми оттенками, выражающими чувство и мысль.

Высшие формы художественного слова полезны непосредственно только для нетяжелых форм заикания, где больные могут сами исполнять подобного рода чтение. Впрочем, даже и там, где тяжелое заикание лишает больного возможности художественно говорить или читать, образцы изящной передачи мысли безусловно необходимы как составная часть терапии, чтобы вызвать в больном то благотворное психическое состояние духа, которое может предохранить от заикания или ослабить приступы.

Упражнения в нормальной речи необходимо закончить, создав для больного форму искусственной индивидуальной речи, т. е. известную определенную систему голоса, тона, манер, темпа, жестов и других особенностей, которые легче всего даются больному и наилучше предохраняют его от заикания. Эту речь врач должен практиковать с больным и закрепить ее навсегда в качестве постоянной индивидуальной манеры говорить. Такая речь может быть более или менее близким и более или менее отдаленным подражанием речи какого-либо реального лица или речи какого-либо актера в известной роли и т. п. При создании такой искусственной индивидуальной речи должны быть приняты во внимание попытки в этом отношении самого больного до лечения, а также опыт врача и те данные, которые получаются при чтении больным драматических произведений и при беседах. Создание такой речи совершенно избавляет от заикания.

г) Во все время своих занятий с больным врач должен не упускать из виду произвести своей личностью, всем своим обращением с больным, своим спокойствием и самообладанием, в особенности же величайшим спокойствием и воздержанностью в речи и телодвижениях, то благотворное влияние, которое способна производить человеческая личность, стоящая выше нас в нравственном или умственном отношениях.

3. Внешние условия психического лечения

Независимо от изложенных сейчас целебных условий, которые даются личностью врача-руководителя, существует ряд внешних влияний, которые равным образом могут оказать содействие терапии и не должны быть оставлены без применения. На первом плане можно поставить:

а) Упражнения на открытом воздухе вдали от людей. Упражнения эти, как известно, делал Демосфен, удаляясь от людей и, так сказать, погружаясь в природу; Безель советует делать упражнения на открытом воздухе. На основании наших наблюдений мы считаем эти упражнения чрезвычайно благотворными, особенно при условии, когда упражнения в чтении, умственной речи и импровизации делаются на обширном открытом пространстве, например в поле, где взор убеждает упражняющегося, что он один, вдали от людей. Упражнения при этих условиях совершаются в полной безмятежности духа.

б) Упражнения стоя, по нашим наблюдениям, более благоприятны, нежели упражнения сидя и ходя или упражнения лежа. Коэн также советует делать упражнения, заложив руки назад, подняв голову, выставив грудь вперед. Очевидно, что здесь речь идет о физических выгодах положения. То же находим у Блюме. Он советует делать упражнения лежа на спине, чтобы язык западал вниз, и, таким образом, получилась бы возможность произнести язычные звуки, артикулирование которых располагает к судороге.

По нашим наблюдениям, стоячее положение больше других облегчает гимнастику речи. Но, быть может, здесь играет роль не положение тела, как думают Блюме, Коэн и другие авторы, а те сложные моменты, которые стоячему положению придают характер позы, связанной с возбуждением внимания и напряжением воли. В самом деле, внимание ведет за собой напряжение всех мышц тела, а следовательно, и мышц нижних конечностей. Быть может, со стоячей позой ассоциируется, таким образом, некоторое психическое возбуждение и совместное возбуждение механизмов членораздельной речи, которое и улучшает эту функцию. Подтверждение такого толкования фактов мы находим в совете Антилла. Приступая к гимнастике речи, говорит он, нужно сесть на стул, потом сделать умеренный массаж (растирание) особенно нижних частей, вытереть лицо губкой или вымыть,, тихо побеседовать, потом отдохнуть или еще лучше сделать прогулку и затем приступить к речевой гимнастике. В этом совете: умывание лица, растирание тела, прогулка — весь ряд условий, дающих в сложности умеренное общее возбуждение.

в) Что касается лучшего времени для речевых упражнений, то следует избирать утренние часы, когда человек чувствует себя бодрее и когда заикание, по крайней мере в некоторых случаях, слабее. Но обязательно делать упражнения не менее двух или трех раз в день, уже ввиду необходимости разнообразить условия гимнастики речи.

г) Упражнения при условиях, усложняющих и затрудняющих работу. Уже и для упражнений оратора, владеющего здоровой речью, Цицерон находит необходимым не ограничивать свою подготовительную практику одними домашними упражнениями, но перенести их на улицу, в толпу и т. д. Подобные идеи должны быть применены к лечению заикания. Когда больной достигнет некоторых успехов в нормальной речи, упражнения должны быть делаемы при условиях, затрудняющих больного. Главнейшим затруднением для заик является присутствие живой личности или собрание личностей, а потому в план лечения должна быть введена идея о постепенном приучении больного говорить в обществе. Об упражнениях этого рода упоминают почти все авторы. Блюме советует читать сначала в детском обществе, потом в обществе взрослых знакомых людей и, наконец, в присутствии незнакомых.

4. Внутренние условия психического лечения

Внутренние условия психического лечения охватывают рад весьма существенных для терапии моментов. Мы относим сюда:

а) направление внимания,

б) внутреннюю речевую гимнастику,

в) упражнения в мысленных редакциях речи и

г) условия, изменяющие настроение духа и привычные ассоциации идей.

а) Направление внимания

Большая часть наблюдателей единогласно утверждает, что внимание больного, направленное непосредственно на артикуляцию, положительным образом способно усилить заикливые судороги; наблюдатели советуют поэтому отвлекать внимание больного от трудных звуков в иную сторону. Некоторые утверждают, что явление это наблюдается при заикании даже в тех случаях, когда не бывает душевного волнения, так что усиление заикания на данном звуке или слове происходит исключительно от направления на него внимания.

Авторы систематически советуют отвлечь внимание больного и для этого предлагают разные приемы. Безель советует больным думать о гортанных звуках в ту пору, когда им приходится произносить губные или язычные звуки, на которых возможно заикание. Он предлагает также разрисованные некоторые буквы, чтобы этим побочным впечатлением отвлечь внимание больного от трудных звуков. Сильное тактирование или движение рукой также отвлекает, по его мнению, внимание больного. Отто советует отвлекать внимание от артикуляции к голосу и предлагает при произнесении трудной согласной думать о гласной. Этот совет повторяют и другие авторы. Коломба советует при произнесении первого слова фразы медленно и энергично выговаривая его, воображать, что собираешься пить.

б) Мысленные упражнения в гимнастике речи

Необходимость и польза мысленных упражнений основаны на факте, что заикание может быть вызвано и устранено не только реальным существованием известных условий, но также точно одним мысленным воспроизведением их. Следовательно, не только известный реальный прием, но живое представление себе этого приема может отстранить заикание. Отсюда естественна мысль о замене всех реальных упражнений умственными — мысль, к которой пришли все наблюдатели.

Все сложные весьма разнообразные виды речевой гимнастики и упражнения в нормальной речи должны в конце концов сделаться предметом умственных упражнений. Таким образом, все то, что больной проделывает громко, как то: дыхательная гимнастика, вокальные, различные артикуляторные упражнения, жесты, такт, чтение, тонированная речь, импровизация, беседа — одним словом, всевозможные упражнения, которые больной делает реально, должны также быть производимы мысленно. Мысленное упражнение в искусственной и естественной речи имеет своей задачей укоренить прочный навык — быстро, незримо, своевременно вызывать к деятельности те или другие приемы, которые избавляют от заикания. Подобная мысленная процедура на секунду приостанавливает речь, но такие приостановки не производят дурного впечатления, так как они свойственны и речи нормальной, которая далеко не всегда бывает совершенно гладкой и плавной.

Упражнения в нормальной и искусственной умственной речи должны исходить из реальных упражнений; они должны быть не кратким лишь воспоминанием или перечетом реальных занятий, но тщательным буквальным повторением их. Если умственные упражнения ведутся прилежно, то все приобретенное становится прочным достоянием и обеспечивает успех. Цель умственных упражнений состоит в том, чтобы дать больному

средства обойти затруднения речи, употребляя для этого одни мысленные незримые предосторожности; например, при произнесении трудного слова, способного вызвать заикание, больной может представить себе слово написанным и мысленно читать его и таким образом с вероятностью избегнуть заикания на том основании, что чтение менее располагает к заиканию, нежели устная речь.

Подобным же образом мысленно делается, например, приставка укороченного звука э. Безель очень справедливо замечает, что не только произнесение этого звука, но даже живое представление его позволяет заикающемуся легко произнести трудный звук. Он поэтому

советует делать прибавку звука сначала реального, а потом лишь мысленно. На тех же основаниях жесты и Ритмические движения рукой, будучи производимы мысленно, оказывают такое же благотворное действие, как и реальные жесты.

в) Упражнения в редакции фраз

Упражнение в редакции мыслей должно составлять существенно важную сторону лечения заикания. Неясная, незаконченная или нерешительная редакция мысли вызывает и у здорового человека затруднение не только в течении и смене слов, но даже в самом произнесении звуков, выражаясь то ненормальной продолжительностью звуков слова (э—то), то появлением неопределенных, чуждых членораздельной речи звуков. Незаконченная редакция мыслей в высшей степени волнует заик и усиливает судороги.

Независимо от этого при заикании наблюдается колебание в выборе между двумя параллельными редакциями, и это явление может в высшей степени ожесточить приступ судороги. Пока длится колебание в выборе того или другого слова, больной остается на одном из звуков или слогов предыдущего слова, сильно заикаясь. Как нами было указано уже выше, явления эти весьма часты у заикающихся; они свойственны, во всяком случае, весьма значительному числу, если не всем случаям заикания. Отсюда понятна вся важность мер против такого симптома. Демосфен, по всей вероятности, страдал колебанием в выборе редакции фразы. Как мы видим из биографии, Демосфен буквально воспроизводил выслушанный разговор, стараясь восстановить не только мысли, но и слова. Равным образом, говорит Плутарх, с целью дать новую редакцию тому, что он слышал от других или что сам говорил, он упражнялся в разнообразных исправлениях и переработках и оканчивал сравнительной оценкой того и другого.

С такой ясностью, как выражена идея мысленных редакций в практике Демосфена, мы ее не встречаем впоследствии, но все авторы сознавали пользу, важность и необходимость упражнений в редакциях речи. Мы уже упоминали о многочисленных советах новейших авторов, которые они подают заикам, — сначала подумать, потом говорить. Шервен дает очень правильный совет: «Воздержаться от развлечений, сосредоточиться и наблюдать за собой внимательнейшим образом, ничего не говорить, не дав себе предварительного строгого отчета в том, что должно быть сказано и каким образом».

В некоторых случаях заикание может поддерживаться только благодаря отсутствию практики в умственных редакциях. Мы имели случай наблюдать заикающегося молодого человека, который раньше лечился в одном из иностранных заведений без особенного успеха. Колебание в выборе редакций было весьма резко выражено у этого больного. Мы рекомендовали ему упражнения в умственных редакциях, и лечение увенчалось успехом, даже без применения речевой гимнастики.

Для упражнений в редакциях фраз мы предлагаем больным следующие меры:

1. Чтение отрывков классической прозы с запоминанием их подлинного текста.

2. Упражнения в переложении фраз в две или три параллельные редакции.

3. Считаем весьма полезным предлагать упражнения в так называемых свободных ассоциациях.

Упражнения последнего рода состоят в том, что, давая больному ряд написанных слов или указывая группу предметов, предлагая отвечать на это короткими фразами и сентенциями, какого угодно содержания (какое приходит в голову). Например:

Предложенные слова: Ответы:

Чудная картина величественного моря поражает зрителя вызывает чувство удивления

Пронесшийся ураган вырвал с корнем массу деревьев опустошил цветущую местность

Страшная зараза истребила половину населения Москвы какой не запомнит свет, опустошила край

Если первые слова фразы искусно подобраны, то ответы могут быть разнообразны, и редакции фраз не затруднят больного, напротив, возбудят в его уме свободное течение мыслей. Когда упражнения ведутся не письменно, а изустно — что мы весьма рекомендуем, — то можно при помощи эмфатических и тонических ударений вызвать у больного довольно живой поток идей. При этом заикания почти не будет, и выбор редакций почти вполне будет отвечать замыслу предлагающего задачу. Если, например, первую из написанных фраз произнести тоном тихой грусти, то можно получить по ассоциации следующие дополнения: «И как мал и ничтожен человек». Если же ее произнести тоном пылкого одушевления, можно получить ответ: «Вот если бы я был художником». Изустные упражнения в свободных ассоциациях весьма полезны.

г) Условия, изменяющие настроение духа и ассоциации идей

Воздействия, относящиеся к этой категории, имеют весьма важное значение в ряду терапевтических мер против заикания. Они имеют целью создать для больного такую нравственную обстановку и окружить его такой психической атмосферой, которая бы содержала в себе ряд условий, неблагоприятных для заикания и содействующих нормальной речи. Сверх того, условия эти должны быть ассоциативно связаны с функцией речи таким образом, чтобы всякое намерение начать речь вызывало к действию и эти условия: следовательно, речь и благоприятные для нее условия выступают единовременно. Таков смысл разбираемых воздействий. Для достижения задачи можно пользоваться: жестами и мимикой, внешними формами речи, внутренним содержанием ее.

•Жесты и мимика заикающихся носят в себе массу своеобразных элементов, и их можно разделить на несколько групп. Одни бесспорно отражают собой настроение духа в текущую минуту; другие имеют свойства и значение заикливых судорог, распространившиеся и на язык телодвижений: они носят судорожный характер и сочетаны с другими судорожными движениями артикуляторных органов; третьи носят несомненный характер самобытных инстинктивных терапевтических приемов и имеют такое же значение, как замедленная речь, произносимая важным авторитетным тоном. Примеры подобных жестов приведены выше. Об этих жестах сами больные говорят как о приемах преднамеренных, сознательных или полусознательных, которые помогают им избавиться от заикания.

Как показывают факты, приведенные выше, больной, вызывая к действию известные жесты и мимику, тем самым возбуждает в себе зачаток того душевного настроения, которое выражают эти жесты; например, посредством смелого взора и выпрямления туловища больной старается возбудить в душе бодрость и смелость подобно тому, как трусливый человек громким голосом и притворной смелостью возбуждает в себе бодрость духа. Этими приемами сами больные иногда успевают сделать весьма много для своего излечения. Опыт больного должен быть принят во внимание при терапии.

•Мимика и жесты могут сделаться орудием психического лечения заикания таким образом, что врач-руководитель, избирая наиболее полезные и пригодные для больного жесты, старается по преимуществу обучить его этим внешним приемам как форме, подобно тому, как актер обучается выражать внешними знаками внутреннее содержание, например мужество, уверенность, независимость характера и т. д. Для обучения этому, в применении к нашей задаче, могут достаточно послужить разные руководства к сценическому искусству.

• Выразительное чтение. Единовременно с изложен¬ными сейчас упражнениями больной обучается выразительному чтению, чтобы иметь возможность и жестами и интонацией выразить содержание читаемого.

Для того чтобы указанные под литерами а и b приемы, т. е. жесты, мимика и внешние формы выразительного чтения нашли себе надлежащее терапевтическое применение, избираются для чтения больным или больному отрывки различного содержания в прозе и стихах. Выбор отрывков имеет существенное значение.

• Содержание читаемого должно вызывать те чувства, то настроение духа и те ассоциации, которые могут быть полезны как терапевтические меры и которые больной уже приучился выражать соответственными жестами, мимикой и интонацией. Выбору сюжетов для чтения при лечении болезней речи придавали значение врачи классической древности, и это показывает, как высоко стояли они в понимании таких сложных расстройств, как заикание.

В главе о речевых упражнениях Антилл говорит:«Тот, кто не лишен литературного образования, должен прочесть на память отрывок, какой ему покажется лучше и где встречаются переходы от нежного мягкого языка к суровому, дикому; кто не знает эпических стихов, пусть читает ямб; элегия должна занимать третий ряд, лирическая поэзия — четвертый. Упражняющемуся лучше читать наизусть, нежели по книге». Мы уже указали выше значение содержания и его влияние на заикающихся, именно эпическая поэзия представляет объективный рассказ, ведущийся от имени одного лица, и читающему легко уловить тон рассказа, приспособиться к нему и усвоить его, в лирике же — наоборот, и кроме того, лирике присущ элемент, действующий на чувство, способный колебать у заикающихся настроение духа.

Важное значение и влияние содержания читаемого на заикание оценено и новейшими авторами. Блюме очень тонко замечает: «Чтобы обеспечить больного в жизни от всяких душевных волнений, следует в качестве последнего упражнения давать ему читать драмы, потом комедии и, наконец, трагедии; сначала следует предоставить ему читать только одну роль, потом несколько, чтобы вызвать в нем различные настроения духа при смене тона». В самом деле, порядок чтения и последовательность соображены в этом совете чрезвычайно тонко. Опыт показывает, что заики легче всего читают эпические рассказы, элегия и лирика им даются труднее, а драма всего труднее.

В выборе отрывков для чтения должна быть строго проведена идея — дать больному чтение, которое своим содержанием вызвало бы необходимое для терапии настроение духа и ассоциаций — это одна сторона дела; другая состоит в том, чтобы обучить больного искусству выразительного чтения и тем дать ему в руки средство производить своим чтением и речью художественное впечатление на самого себя. Когда больной в этом достаточно успел, ему будет легко умственным путем вызвать соответственное состояние духа совершенно так же, как воспоминание грустного или веселого мотива у здорового человека вызывает то мимолетную грусть, то веселость.

Все изложенное касается пока общей формальной стороны дела, теперь переходим к конкретной.

Когда больной достаточно успел в обучении выразительному чтению, врач тщательно подбирает содержание и внешние формы исполнения чтения как материал для психического воздействия на пациента, сообразно особенностям его характера, его слабым сторонам и недостаткам. Если больной отличается, как это нередко бывает, крайней робостью, конфузливостью, врач избирает торжественное содержание и трескучие отрывки, исполняемые громким голосом, и этим чтением и исполнением воспитывает в больном те состояния духа, которые для него менее привычны, мало в нем разработаны или по давлены преобладанием других душевных волнений. Если больной отличается упадком духа, недоверием к себе, избирают для упражнения серьезные темы, требующие важного авторитетного тона.

Если же больной — субъект крайне чуткий, легко волнуется, избирают на первое время упражнения в эпической поэзии, которые приучают больного к объективной спокойной речи. Без сомнения, нельзя думать, что подобного рода упражнения переделывают характер, хотя отчасти и это действительно достигается таким психическим уходом за больным; но в лечении заикания гораздо важнее форма, нежели содержание: важно то, чтобы больной, как актер, мог передать известное душевное состояние, войдя в роль исполнителя, чтобы он приобрел навык менять без труда состояние духа, если оно является толчком к заиканию (строго говоря, не менять, а подавить его и тем защитить себя от его влияния на речь). В этом главная задача.

Изложенные упражнения имеют высокое практическое применение, так как они дают больному возможность легко перейти к тому индивидуальному говору, к той индивидуальной речи, которая описана выше и которая необходима для больного как совершенно верное средство против заикания. Упражнения покажут, какого рода форма речи, манеры, и внешний психический тон более всего обеспечивают больного и должны войти как составная часть в его индивидуальную речь, понимая ее в широком смысле как язык слов и жестов.

Глава IV.

Фармацевтическое и динамическое лечение

Первый, Гиппократовский период лечения заикания характеризуется фармацевтическими приемами лечения. Со времен Цельсия господствует хирургическое лечение совместно с внутренним; со времен же Аврелиана является гимнастика речи. Все эти направления установились, и следы их удерживаются до нашего времени, когда лечение сведено исключительно к гимнастике речи.

У Авиценны находим указания на сложную фармацевтическую терапию классической медицины. Из этих средств изготовлялись полоскания для полости рта, мази для смазывания передней части шеи и для вкладывания под язык. Эту желерапию мы уже находим и у Целия Аврелиана, то же встречаем у Цельсия.

Общего типа лечение в такой сложной болезни, как заикание, не может быть; мы ограничиваемся при лечении ее удовлетворением некоторых показаний. Самые существенные из них следующие:

1. Устранение влияний, действующих рефлекторным образом на усиление приступов заикания.

2. Регулирование кровообращения в нервных центрах при его нарушениях.

3. Устранение чрезмерных душевных волнений, усиливающих заикание.

4. Укрепление нервной системы вообще.

Глава V.

Излечимость заикания

Вопрос об излечимости заикания имеет важное научное и практическое значение, но, к сожалению, большинство авторов не относились научным образом к решению этого вопроса. Почти во всех современных руководствах стараются определить точный срок лечения, в течение которого будто бы наступает излечение. Дело доведено, наконец, до того, что даже такой, несомненно, опытный представитель дидактического лечения, как Шервен, назначает двадцатидневный срок лечения, и в многочисленных рекламах, которые он печатает, указывается на практичность и экономические удобства такого краткого срока.

Само распределение этого лечения определено математически: первая неделя идет на приведение в нормальное состояние голосового аппарата, вторая — на исправление языка, а третья — на закрепление приобретенных успехов. Затем следует оговорка, что, возвратившись в семью, больной должен наблюдать за своей речью в течение 1—4 месяцев, судя по степени внимания и прилежания больного. Немецкие врачи осторожнее. Кленке назначает срок для излечения больного 5—6 месяцев. Отто говорит: «Одни случаи излечиваются в не-сколько часов, другие требуют недель и месяцев». Коэн назначает на дыхательную гимнастику четыре недели, на голосовую тоже четыре; всего же времени лечения он полагает средним числом 144 дня, для тяжелых случаев до года.

Уже такое разнообразие сроков, как 3 недели и 25 недель, очень красноречиво. Мы должны сказать, что ничего не может быть ошибочнее назначения точных сроков излечения. Болезнь требует весьма различных сроков, но в общем выводе немецкие врачи ближе к истине, нежели Шервен, впрочем, некоторые случаи подходят под срок, указанный Шервеном. Но если взять во внимание 20 дней лечения Шервена и 1—4 месяца последующих домашних упражнений, то получится приблизительно та¬кой же срок, какой указан у Кленке. Полугодовой срок в качестве средней продолжительности можно считать близким к истине для надежного излечения.

Второй важный вопрос — излечимость заикания. Можно говорить о возможности полного излечения большей части случаев заикания. Правда, многих из тех лиц, которые были заиками в молодости, опытный врач может узнать по некоторым совершенно незначительным остаткам болезни, которые незаметны для неспециалиста и которые вообще так ничтожны, что менее бросаются в глаза, нежели другие особенности речи, независящие от заикания. Поэтому можно говорить о возможности полного излечения. Как велик процент излечимых? Мы разумеем излечимость в более узком значении, в смысле количества излечимых случаев среди тех больных, которые обратились к врачу и где лечение могло быть ведено правильно и систематично. К сожалению, сколько-нибудь значительной статистики в этом отношении не существует.

Некоторые врачи не приводят статистики, оговариваясь, как, например, Шервен, что излечимость всегда наступает у больных послушных, внимательных, трудолюбивых и настойчивых. С этим нельзя вполне согласиться: без сомнения, не все зависит от усердия больного и врача, есть случаи трудноизлечимые, где возможно более или менее значительное уменьшение, но не излечение. Очевидно, что Шервеном ничто не досказано. У Блюме мы встречаемся с мнением иного рода. «Всякий заикающийся, — говорит он, — даже если он вполне вылечен, до конца жизни не застрахован от опасности вновь заболеть, если он не придерживается приемов, которые его избавили от болезни».

Это мнение можно признать справедливым только в смысле чисто теоретическом. Оно совпадает с тем, что нами было выше сказано о некоторых незначительных особенностях речи, заметных лишь для уха специалиста, слушающего речь человека, бывшего когда-то заикой. Только в .этом смысле слова Блюме справедливы. Для выздоровевшего в большинстве случаев не представляется никакой опасности заболеть вновь. Лучшим доказательством этого служит то, что у трех четвертей заик родные также были в молодости заиками, но раз прекратившееся заикание более не возвращалось. Из-леченное заикание, как мы сказали, иногда оставляет по себе следы в форме индивидуальной речи, но это относится далеко не ко всем бывшим заикам.

Если, следовательно, возможно излечение силами природы, т. е. усилиями самого больного, то оно возможно еще более при содействии научного опыта врача. Мы возвращаемся к вопросу о количестве выздоравливающих от заикания. Цифры из¬леченных многими не показаны или показаны неточно. Самую добросовестную и, быть может, чересчур строгую статистику находим у Блюме. Он говорит о себе: автор должен настойчиво повторить, что ему не всегда удавалось вылечивать заикание особенно у детей или у людей необразованных; первым недостает настойчивой воле, вторым — желания. Блюме, не будучи врачом и руководившись, как он говорит, сочувствием к страждущим, применяя то средства, предложенные другими, то свои собственные, достиг утешительных результатов:

из 40 наблюдаемых им больных (в течение 11 лет) 28 вылечились совершенно или, по крайней мере, настолько, что говорят свободно в обществе.

Таким образом, Блюме получил 70% выздоровления. Коэн дает следующие цифры: 60% выздоровления, 30% улучшения, 10% неудовлетворительный исход лечения. В заведении Коломба в Париже в период 1827-1840 гг. из 482 заикающихся 236 — выздоровления, 96 — улучшения и 130 без всякого успеха, т. е. 52% выздоровления, 21% улучшения и 27% без результата. Со¬поставляя для ясности цифры трех указанных наблюдателей, получаем:

Блюме Коломба Коэн Средние числа

Излечение 70% 52% 60% 61%

Улучшение - 21% 30% 17%

Неизлечимость 30% 27% 10% 22%

Таким образом, цифры трех наблюдателей довольно близки между собой, что свидетельствует об их точности. Впечатление, производимое ими, можно назвать утешительным. Число неизлечимых случаев при самой строгой статистике, какова у Коломба, Блюме, всего около 30%, у Коэна гораздо меньше. Нужно признать, что со времен Блюме и Коломба терапия сделала успехи и число излечимых может быть больше. К сожалению, мы не можем представить статистических цифр: не имея в своем распоряжении заведения, мы не обладали средствами собрать достаточно статистических цифр относительно излечимости, но мы полагаем, что цифра Блюме стоит ближе всех к истине. Если остановиться на ней, то лечение заикания можно признать задачей благодарной. Принимая же во внимание, что до настоящего времени лечение было довольно односторонним и сам невроз не был изучен, можно выразить полную научную уверенность, что при надлежащей постановке дела в наше время можно достигнуть более благоприятных результатов.

О жизни и научных трудах известного русского психиатра и националиста И. А. Сикорского

Нельзя отнести имена психиатра Ивана Алексеевича Сикорского и его сына – авиаконструктора Игоря Ивановича Сикорского к забытым. Но как это часто бывает, чем больше известен человек, тем меньше мы о нем на самом деле знаем.

До революции И.А. Сикорский пользовался колоссальной известностью. О нем писали много, часто давая диаметрально противоположные оценки его деятельности и взглядам. В советских энциклопедиях найти информацию про И.А. Сикорского сложнее, чем про его сына. Современный энциклопедический словарь сообщает, что Иван Алексеевич Сикорский – автор трудов «по вопросам психических эпидемий (массовых психозов), психогигиены и психопрофилактики, логопедии, психологии детей, педагогике» основал в 1912 году в Киеве первый в мире Институт детской психологии и «придерживался крайне консервативных взглядов». Выступив в качестве эксперта на процессе М. Бейлиса, он «отстаивал версию о совершении обвиняемым ритуального убийства».

Не оправдывая и не обвиняя, попробуем кратко рассказать о взглядах и деятельности Сикорского.

Четыре года назад в Киеве вышла написанная на основе малодоступных для российских исследователей архивных документов монография В.И. Менжулина, в которой предпринята попытка рассмотреть «неудобные страницы психиатрии», связанные с Сикорским. Для многих эта работа стала открытием. Если о Сикорском, как психиатре писали, то о Сикорском-националисте (и монархисте) до недавнего времени было не принято упоминать. Как не принято было упоминать и о том, что художник В.М. Васнецов и ученый Д.И. Менделеев поддерживали деятельность русских правых организаций начала ХХ в. О Сикорском, как русском националисте, стали часто писать, после того, как современные правые деятели (прежде всего, В.Б. Авдеев) начали переиздавать его труды. В 2007 г. вышла фундаментальная монография Э.И. Колчинского «Биология Германии и России-СССР в условиях социально-политических кризисов первой половины ХХ века», а в 2008 г. исследование М. Могильнер «Homo imperii: История физической антропологии в России (конец XIX – начало ХХ вв.)».

Иван Алексеевич родился 26 мая 1842 года в семье священника села Антоново, Сквирского уезда, Киевской губернии. По воспоминаниям, семья была большая – шесть сыновей и шесть дочерей, Иван Алексеевич был шестым ребенком. С самого раннего детства он отличался вдумчивостью, был серьезен, мало принимал участия в играх братьев и сверстников. Очень рано, почти самостоятельно научился читать и читал по целым дням. Окончил Киево-Софийское духовное училище, затем Киевскую духовную семинарию. В период учебы «свободно читал и переводил классиков, занимался естественными науками, литературой, философией, изучил французский и немецкий языки»

Сдал в 1862 г. экстерном экзамены в Первой киевской гимназии и поступил в Университет Св. Владимира. По воспоминаниям, «отъезд… в Киев для поступления в университет был событием в доме сельского священника. Родители собрали сына, как могли, дали три рубля денег и маленький самовар». Начинается новая жизнь. Учеба, научная деятельность, поиски заработка и чтение книг. «К этому же времени относится начало собрания библиотеки, которая к концу его жизни стала одной из крупных частных библиотек и содержала свыше двадцати тысяч томов ценных и редких книг». Впоследствии к научным изданиям библиотеки Сикорского прибавились «художественные фотографии и альбомы музеев всего мира», приобретенные им в многочисленных поездках. Библиотека Сикорского, которую он собирал всю жизнь, содержалась в полном порядке и служила не только своему хозяину. Впоследствии, уже став знаменитым и обеспеченным человеком, Сикорский любил вспоминать из времен своей студенческой жизни случай, когда к нему в комнату забрались воры и украли единственный костюм, пальто, сапоги и шляпу. В результате, он «принужден был оставаться в постели, пока к нему не заглянул студент-товарищ и не выручил из затруднения, одолжив свой костюм. Но Иван Алексеевич был так счастлив, что воры не тронули его книг, что об этом событии вспоминал, как о счастливом дне своей жизни». Для удобства пользования библиотекой был составлен специальный каталог (впоследствии изданный в печатном виде), а каждая книга помещалась в шкафу на своем месте.

В 1863 г. Сикорский перевелся с естественного факультета на медицинский, который закончил с отличием в 1869 г. Как способный студент, был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию. 6 марта 1872 г. он получил степень доктора медицины за работу «О лимфатических сосудах легких». Специализируясь на изучении патологии душевных и нервных болезней, Сикорский переезжает в Петербург. Он занимает должность приват-доцента Медико-хирургической академии. В 1880 г. он назначается чиновником особых поручений при начальнике Главного управления военно-учебных заведений с оставлением на службе в Медицинском департаменте МВД. Сикорский был удостоен звания приват-доцента психиатрии и нервных болезней и назначен штатным ординатором психиатрической больницы Николая Чудотворца. Его избирают членом научных обществ в России и Европе.

С 1 января 1885 г. Сикорский назначается экстраординарным, а с 1889 г. ординарным профессором по кафедре систематического и клинического учения о нервных и душевных болезнях Киевского университета. Он основывает журнал «Вопросы нервно-психической медицины и психологии». В Киеве им был организован Врачебно-педагогический институт для умственно отсталых детей (1904) и первый в мире Институт детской психопатологии (1912). В конце октября 1896 г. в Киеве было создано «Юго-Западное общество трезвости» для борьбы с алкоголизмом, председателем которого был избран Сикорский. Он также стал председателем Психиатрического Общества, Общества покровительства лицам, отбывшим наказание и детям бесприютным; членом Общества Нестора-летописца, Юридического и Физико-медицинского обществ.

Сикорский - автор более 100 научных работ по различным вопросам патологической анатомии, клинической психиатрии и педагогике, антропологии. Ряд работ Сикорского затрагивает темы, связанные с такими социальными проблемами, как алкоголизм, наркозависимость, проституция, суицидальные явления и пр. Как отмечает, исследователь Э.И. Колчинский, в январе 1887 г. на Первом съезде российских психиатров в Москве особую обеспокоенность вызвали именно вопросы нравственного вырождения нации, увеличения числа психических заболеваний и самоубийств.

Многие его работы дополнялись и перерабатывались, выдержав ряд переизданий. Помимо книг, брошюр и статей, также публиковались и тексты некоторых его публичных лекций: «О явлениях утомления при умственной работе у детей школьного возраста» («Здоровье». 1879 г. № 104); «О заикании» (СПб., 1889); «Дневник больного, злоупотреблявшего гашишем и морфием» (1896); «Черты из психологии славян. Речь в торжественном заседании Славянского благотворительного общества 14 мая 1895 г.» (Киев, 1895); «Алкоголизм и питейное дело» (1897); «Об успехах медицины в деле охранения высших сторон здоровья» (1898); «О влиянии спиртных напитков на здоровье и нравственность населения России: Статистическое исследование по официальным источникам» (1899); «Сборник научно-литературных статей по вопросам общественной психологии, воспитания и нервно-психической гигиены» (Киев-Харьков, 1899-1900. Кн. 1-5); «Характеристика трех основных человеческих рас – черной, желтой и белой, в связи с вопросами Русско-Японской войны: (Публичная лекция в пользу Красного Креста, читанная в Университете св. Владимира 23 февраля 1904 г.) (1904); «Психологические основы воспитания и обучения» (Киев, 1909); «Основы теоретической и клинической психиатрии с кратким очерком судебной психологии» (Киев, 1910); «Всеобщая психология с физиогномикой в иллюстрированном изложении» (Киев, 1912); «Надвигающийся великий кризис от вина» (Киев, 1912); «Основы алкогольной политики в России» (Киев, 1912) и др. (последняя из упомянутых брошюр заинтересовала С.Ю. Витте, который приобрел экземпляр для своей личной библиотеки).

Многие работ Сикорского переводились на немецкий, французский и английский и другие европейские языки. Работа «Душа ребенка» (СПб., 1901) выдержала в Германии свыше 14 изданий. Такая работоспособность во многом была следствием самодисциплины и ограничения. Алкоголь, курение, изысканные блюда и всевозможные развлечения были не для Сикорского. Не случайно в шутку говорили, что у него 36 часов в сутках.

По своим политическим убеждениям Сикорский был монархистом и русским националистом, полагая, что «националисты во всех странах – это такие люди, которые хотят показывать душевные качества и духовную мощь своего народа».

В докладе, прочитанном 8 апреля 1910 года в Киевском клубе русских националистов, Сикорский рассматривал идею национализма с биологической точки зрения. Он полагал, что в оценке судьбы и будущего народов нужно принимать в расчет все пережитые ими исторические и биологические прецеденты. Народы, выделившиеся из ряда других благодаря своим биологическим особенностям, внесли в свою природу и жизнь «неисчислимые затраты психической энергии», тем самым составив «духовный капитал». Этот капитал они передавали потомкам как биологическое наследие, и «сделаться участником этого великого духовного капитала возможно для постороннего индивидуума или народа только путем антропологического объединения, так как природа не знает и не практикует ни подражаний, ни дарственных записей, ни отчуждения духовных качеств». Поскольку биологическое и психологическое существуют совместно и не подлежат разделению, все наследие прошлого «дается сразу сыну своего народа», а значит «существующее ныне господство великих народов — это не продукт истории и исторических событий, но глубочайшее доисторическое и биологическое явление, служащее выражением эволюции и прогресса жизни». Националисты же (не только в России, но и в других странах), это те люди, которые хотят показать душевные качества и духовную мощь своего народа, продемонстрировать «народный дух», который представляет собой создаваемое веками биологической и исторической жизни «величайшее биологическое богатство». Завершая свой доклад, Сикорский перечислил атрибуты той самой «народной (национальной) души», которую должны были охранять националисты. В качестве таких атрибутов были названы: язык, поэзия, художественное творчество, школа, пресса, религия.

Вместе с тем, как отмечает исследователь Колчинский, «Сикорский издал серию интересных биографий деятелей русской культуры, в которых объяснял их достижения, например, А.С. Пушкина, потомка африканца, унаследованной психической организацией…». Обращаясь к генеалогии Александра Сергеевича, Сикорский приходил к выводу, что «великая натура поэта далеко не укладывается в рамки одной национальности». Таким образом, по наблюдению историка Д.А. Коцюбинского, противоречия между культурологическим и биологизаторским подходами постоянно давали о себе знать при рассмотрении феномена национальности.

После начала Первой мировой войны, Сикорский присоединился к антинемецкой компании, выпустив брошюру «Современная всесветная война 1914 года. Причины войны и устранение их». Книга имела подзаголовок на титульном листе: «Сбор от продажи в пользу семейств раненых». В ней ученый выражал надежду на победу над врагом: «Прогрессивное человечество твердо решилось добиться цели соединенными силами многих держав, не останавливаясь даже перед перспективой пожертвовать еще раз миллионами человеческих жизней и миллиардами золота, только бы положить предел насилию и грабежу, убивающему прогресс самой жизни человеческих обществ». Брошюра заканчивалась настоящим панегириком союзу России, Англии и Франции: «Одаренность народов Тройственного Согласия обещает успешность всякой коллективной работы… Все три союзные народы отличаются каждый — расовою одаренностью, обладают хорошо развитою национальной литературой, и все три выработали у себя психологически тонкий язык… Все три народа, кроме того, материально обеспечены как естественными богатствами своих стран, так и значительными запасными территориями, обещающими ту же обеспеченность и в будущем. Своевременное приобретение таких территорий свидетельствует об уме, здравой расовой проницательности и давней предусмотрительности». Сложно согласиться с исследователем В.И. Менжулиным, выводящим германофильство Сикорского из того, что он отнес немцев «к расам здоровым и одаренным».

В своей книге Сикорский пишет: «Немцы представляют собою расу, бесспорно одаренную и сильную, хорошо приспособленную к жизни… немцы не лишены инстинкта расовых территориальных сбережений и накоплений, но всегда совершали это своеобразным способом».

Критика профессором противника, действительно затрагивала ряд ошибок, допускаемых немцами в вопросах, связанных с созданием “территориальных запасов” (колоний).

В 1915 г. в Киеве вышла 56-страничная брошюра Сикорского «Что такое нация и другие формы этнической жизни?» Современный исследователь текста этой брошюры, Марина Могильнер отмечает, что ее содержание свидетельствует о том, «что научный дискурс и роль Эксперта были для Сикорского не самостоятельной ценностью, а лишь инструментами в идеологической борьбе, прежде всего – в деле создания и легитимации национального проекта, и если эти инструменты не давали желаемого эффекта – в ход шли другие “инструменты”». По мнению Могильнер: «В отличие от большинства русских антропологов рубежа веков, Сикорский интересовался не просто изучением и описанием “расового состава” империи и эволюцией человечества как вида, но объективизацией неравенства народов, т.е. основаниями расовой иерархии. Видимо, этот вариант расового дискурса также требовался русскому национальному проекту для самолегитимации в условиях многонациональной империи. Европейски образованный и начитанный, Сикорский, вполне в духе эпохи “наций и национализма”, стремился внести системное начало в “хаос” империи: “его” империя состояла из русской нации, на основе которой будет продолжаться развитие государства, и нерусского населения – объекта ассимиляции»

1 февраля 1919 года на 77-м году жизни И.А. Сикорский скончался в Киеве. По воспоминаниям, «тяжкую болезнь, поразившую его за три года до смерти и приковавшую его к постели, он переносил с величайшим терпением, ясно понимая всю картину болезни, течение ее и близкий конец. Он говаривал, что для него было большим несчастьем заболеть той самой болезнью, от которой он лечил других. Но, несмотря на тяжкий физический недуг, дух его до самой смерти продолжал оставаться бодрым, мысль продолжала свою работу».

Хотя свидетельства и подтверждают естественную смерть ученого, время от времени появляются (без каких-либо ссылок на источники) ошибочные упоминания о его насильственной гибели (например, в статье С. Фомина), не имеющие под собой никакого основания. Вадим Менжулин, посетивший в 2003 г. могилу Сикорского на Байковом кладбище в Киеве упоминает про простой железный крест, стоящий на могиле и табличку, установленную, судя по надписи, значительно позже. К тому же «на ней написано, что усопший прожил 72 года, тогда как на самом деле смерть настигла его на 77-м году. Тем не менее, могила выглядит ухоженной. Значит, остались люди, питающие к И.А. Сикорскому добрые чувства. И это далеко не самый печальный из всех возможных финалов».

В 1931 году в США, под заголовком «Книга жизни», вышло объемное издание «Психологической христоматии (именно так, через букву И, нужно писать это слово, заявлял Сикорский). Книга была посвящена памяти «Сергея Ивановича Сикорского, погибшего в морском сражении 28 сентября 1914 г.».

Сын Ивана Алексеевича - Игорь Иванович (1889-1972), учился в Петербургском морском училище, затем поступил в Киевский политехнический институт. Уже с 1908 года он строил самолеты. Именно ему принадлежит создание таких самолетов, как: «Гранд», «Русский витязь», «Илья Муромец», положивших начало многомоторной авиации. Совсем недавно исполнилось 95 лет с того дня, как первый в мире тяжелый многомоторный самолет «Русский витязь» успешно прошел в Петербурге испытания в полете, а через два с половиной месяца установил мировой рекорд, пролетев 1 час 54 минуты с семью пассажирами. В 1919 И.И. Сикорский эмигрировал в США, где основал авиационную фирму.

http://www.stoletie.ru/territoriya_istorii/sikorski_2008-06-27.htm

Черты из психологии славян

Речь, произнесенная в торжественном заседании Славянского благотворительного общества 14 мая 1895 года

Исследования в области антропологии открыли ряд крайне интересных фактов касательно устойчивости, с которой физические свойства расы или племени сохраняются в продолжение длинной цепи веков, переходя от поколения к поколению. Цвет кожи и волос, цвет глаз, форма и размеры черепа передаются как физическое наследие нисходящим поколениям. Благодаря этому, по ископаемым черепам, сохранившимся в земле в течение нескольких столетий, можно определить, нередко с совершенной точностью, расу и племя, к которым принадлежал череп.

Но, без сомнения, гораздо более интереса представляет тот факт, что подобною же устойчивостью отличаются и духовные качества расы или племени. Черты народного характера, его достоинства и недостатки передаются нисходящим поколениям: через тысячи лет в данной расе мы встречаем те же особенности народного характера. Француз XIX ст., говорит Рибо, представляет те же черты характера, что галл времен Цезаря. «Галлы, - говорит Цезарь, - любят перевороты, увлекаются всякими ложными слухами и предпринимают действия, о которых впоследствии сожалеют; они вдруг решают самые важные вопросы; неудача повергает их в отчаяние; они необдуманно и без достаточной причины предпринимают войны; в несчастии теряют голову и падают духом». Кто в этом описании Юлия Цезаря не узнает современных французов, говорит Рибо.

Сравнивая исторические описания характера русского племени и других племен славянской расы, мы находим те же основные черты теперь, что и тысячу лет назад: то же славянское миролюбие и гостеприимство, ту же любовь к труду, те же семейные добродетели, тот же идеализм, ту же славянскую рознь и ту же нерешительность характера, которые отличали большую часть славян в течение тысячи лет их исторической жизни.

Черты характера народа имеют известное влияние и на его исторические судьбы; ознакомление с этими чертами стало предметом, возбуждающим общий интерес. В наши дни психология народов становится предметом исследований; это касается всех культурных наций и в неменьшей степени русских и других славян.

Появление славянского племени на авансцене мира, говорит Ренан, есть самое поразительное событие настоящего столетия. Славянские племена начинают принимать решительное участие не только в политической, но и в культурной жизни народов. «Будущее, - говорит Ренан, - покажет мерку для оценки того, что даст человечеству этот удивительный славянский гений с его пылкой верой, с его глубоким чутьем, с его особенными воззрениями на жизнь и смерть, с его особенными воззрениями на жизнь и смерть, с его потребностью мученичества, с его жаждой идеалов». Эта тонкая глубокомысленная характеристика обнимает существенные черты психологии славян и неожиданно вводит нас в мир новых и старых фактов из жизни великой расы, к которой все мы имеем честь и счастье принадлежать.

Как сложились основные черты славянской души, славянского гения, - это скрыто от нас непроницаемым покровом доисторических времен; но несомненно, что на развитие народного духа оказали важное влияние два фактора: антропологический состав племени и внешняя природа, среди которой живет славянская раса, в особенности крупнейшая ветвь ее - русское племя. Эту природу можно назвать более бедной, а условия жизни более тяжелыми в сравнении с природой и жизненными условиями, в которых живут другие народы. Отличаясь резким переходом от тепла к холоду и более низкой средней температурой, восточная половина Европы налагает на своих обитателей необходимость напряженного труда для добывания насущного хлеба, а также для добывания теплого платья и устройства теплых жилищ, в которых гораздо менее нуждаются жители более благодатных уголков Западной Европы. От самого бедного человека наша суровая природа требует теплого полушубка, тепло истопленной избы, т. е. таких расходов, от которых избавлен человек Западной Европы. Физические условия, среди которых живет русское племя, составляют причину высокой смертности, именно 34 смерти на одну тысячу населения в год. Такой высокой смертности не дает ни одна страна в Европе. В Англии 22,3 смерти на тысячу населения, Франции 21,5, Германии 26,5, Австрии 31,1, Италии 30,25 и т. д.

Природа Восточной Европы сурова и небогата впечатлениями, которые действуют на душу человека. Нельзя не удивляться, каким образом могло развиться глубокое чувство у народа, живущего среди этой бедной природы, - серой, однообразной, почти лишенной красок. Не менее удивительно, каким образом плоская, приземистая, монотонная по своему рельефу страна, почти лишенная внешнего величия, могла воспитать великий народный дух? Это составляет истинную психологическую загадку, которая едва ли разъясняется предположением, что славянская раса, в ряду других индоевропейских рас, отличается наибольшей чистотой крови и менее других рас пострадала от смешения с инородцами (Maury), по крайней мере за последнее тысячелетие.

Внешняя природа великой Европейской равнины, не дающая своим обитателям ни ласк, ни тепла, ни ярких и сильных впечатлений, рано заставила их углубляться в самих себя и искать ободряющих впечатлений в человеческом духе. В самом деле, не будет преувеличением, если мы скажем, что славяне вообще и русские в частности отличаются наклонностью к внутреннему анализу, в особенности к анализу нравственному. Окружающая человека обстановка жизни мало интересует русского человека; он обходится без внешнего комфорта, необходимого англичанину, без избытка изящества, которым окружает себя француз; русский довольствуется простой внешностью, не ищет удобств и всему предпочитает теплую душу и открытое сердце. Когда рассматриваешь всемирные художественные выставки и обращаешь внимание на темы, разрабатываемые художниками различных национальностей, то невольно бросается в глаза у русских художников бедность колорита и в то же время обилие и глубина психологических тем. То ж мы замечаем и у выдающихся писателей, например, у Лермонтова, Тургенева, Достоевского - психологический анализ на первом плане, изображение внешней природы на втором. Нечто подобное замечается и в других проявлениях жизни. Таким образом культура духа, в противоположность культуре природы, составляет отличительную черту славянского народного гения.

Указанные свойства славянской натуры проявляются с очевидной ясностью в одном из самых крупных явлений жизни, именно в акте самосохранения.

Выше мы видели, какую великую дань платит смерти русский народ в борьбе с физической природой: смертность от болезней в России превышает подобную же смертность у всех других народов Европы. Тем поразительнее, что славяне, в особенности же русские, проявляют великую силу в деле нравственного самосохранения, особенно в охранении себя от таких зол, как самоубийство и преступление.

Мрачное решение наложить на себя руки принадлежит к числу величайших несчастий, постигающих человека, и это несчастье, столь противоположное инстинкту самосохранения, возрастает у всех народов Европы из года в год. С 1818 г., когда впервые создалась статистика самоубийств, они увеличились в ужасающей пропорции. Самоубийство стало обыкновенным явлением жизни, и хотя, в большей части случаев, ему предшествует тяжелая драма, весть о нем в наши дни поражает людей не более, чем весть о естественной смерти. В такой поразительной степени понизился инстинкт самосохранения! Сравнивая различные страны Европы в отношении числа самоубийств, мы видим, что славяне, в особенности же русские, дают наименьшее число самоубийств. На 1 миллион жителей приходится самоубийств:

в Саксонии

311

Франции

210

Пруссии

113

Австрии

130

Баварии

90

Англии

66

России

30

Что подобное, столь поразительное различие зависит не от климата, не от образованности населения и других причин, а только от свойств расы - это доказывается тем фактом, что в Австрии и Пруссии смежно живущие населения, славянские и немецкие, дают неодинаковое число самоубийств, именно незначительное число самоубийств в славянском населении и большое число в немецком. То же замечается и в смешанных славянских поселениях. В Австрии присутствие элемента южнославянского тоже очень сильно влияет на наклонность к самоубийству: те страны, где славян много (в Далмации 89%, Славонии-Хорватии 94%), имеют самую малую цифру самоубийств - 25 на 1 миллион, чрезвычайно близкую к той, которую дает русский народ. В Чехии и Моравии - северных славянских землях Австрии, где много немцев, наклонность к самоубийству высока - 147 на 1 млн. В России коренное русское население дает небольшое число самоубийств. Относительно России Морзелли говорит следующее: «Славянский элемент понижает среднюю цифру самоубийств, и народы финно-алтайские на северных славян влияют так же, как германское племя на южных славян, т. е. повышают наклонность к самоубийствам». Рассматривая число самоубийств в России и в Европе за длинный промежуток времени, мы встречаемся еще с одним поразительным фактом, а именно: число самоубийств в России осталось почти без всякого увеличения за последние 30 лет, между тем, как у всех народов Европы число самоубийств возросло за это время почти на 30-40%. Таким образом, самоубийство в России приближается к смертности от болезней. Можно поэтому сказать, что самоубийство в России более напоминает собою зло физическое, тогда как в Западной Европе носит свойства нравственного зла.

Каковы бы ни были воззрения на причину самоубийства, остается несомненным факт, что славянская раса отличается особенной нравственной выносливостью.

Но есть зло, худшее смерти - это преступление. Великий мудрец древности и вместе величайший из людей - Сократ сказал, что легче сохранить себя от смерти, чем от преступления. Данные нравственной статистики, наравне с данными о самоубийствах, могут служить мерой нравственного самосохранения.

Сравнивая данные, касающиеся более тяжких видов преступлений у различных народов, мы получаем следующий ряд таблиц*; [* Данные касательно преступности заимствованы из соч.: Garofalo, La Criminologie. Paris, 1890. A. Bournet, De la criminalite en France et en Italie paris. 1884. Касательно России: «Свод статистич. Сведен. По уголов. Дел., производив. в 1887 г.» СПБ., 1881 г.]

Число осужденных за убийство в 1887 году на 1 миллион населения было:

в Италии

96

Испании

55

Австрии

22

Франции

15

России

10

Германии

9

Англии

6

Осужденных за воровство на 1 миллион в том же году было:

в Германии

1840

Англии

1385

Франции

1128

России

482

Наконец, приведем число осужденных за те преступления против нравственности, которые, по словам Монтескье, скорее приводят к гибели государства, нежели самое нарушение законов.

Число преступлений этого рода на 1 миллион жителей приходится:

во Франции

21,7

Италии

7,4

России

3,7

В таких размерах выражается нравственное самосохранение славян в отношении главных видов преступлений.

Едва ли нужно говорить о том, что нравственное самосохранение не дается легко, что оно требует затраты сил, требует особенного напряженного труда. Оно представляет скорее подвиг, чем явление обыкновенного порядка.

Понятно, что народ, который живет согласно правилу: лучше смерть, чем нравственная уступка, - должен неминуемо затрачивать много физических сил, много энергии. Без сомнения эта энергия измеряется не количеством воздвигнутых зданий, не числом верст вновь открытой железной дороги, не количеством материальных сбережений или иной материальной мерой, она не измеряется даже умственными приобретениями; она имеет значение и цену высшего факта и является в форме коллективного нравственного усовершенствования, в форме нравственного инстинкта, совмещающего в себе все стороны духовной жизни народа. Бдительность и верное действие этого инстинкта есть величайшая и труднейшая задача, которая не может быть достигнута без крайнего напряжения физических сил. Мы считаем вероятным, что высокая смертность от болезней в России должна быть отчасти объяснена затратой сил на нравственное самосохранение. Поэтому выражение, которым мы старались охарактеризовать направление нравственной жизни славян: лучше смерть, чем нравственная уступка, - это выражение вовсе не метафора, а реальность. Поясним эту мысль. Что добывание куска хлеба и теплого платья, устройство теплых жилищ, борьба с суровой природой требуют затраты сил - это ни в ком не может возбуждать сомнения. Но физиология и психология также доказали, что и нравственные усилия, нравственное самосохранение, в свою очередь, неминуемо требуют траты физических сил и притом гораздо большей, чем какая бы то ни было тяжелая физическая работа. Животное, скажем словами физиолога, тратит много сил на то, что его ухо слышит, его глаз видит, его органы чувств бодрствуют. Гораздо большей затраты сил требует бодрственное состояние народной совести. Поэтому мы с полным правом можем высказать, что народ, отличающийся высшим нравственным самосохранением, тем самым совершает и великий физиологический труд.

После сказанного, может быть, покажется излишней и не требующей доказательств мысль о том, что русский народ не тратит времени по-пустому, но мы все-таки скажем несколько слов по этому поводу, в особенности в виде общераспространенного предрассудка отчасти в России и за границей, будто русский народ бесполезно тратит время равное четверти года на праздники. При скудной пище, которою питается русский простолюдин, сохранение здоровья и поддержание физиологических сил возможно только при помощи частых отдыхов. Праздники, как дни отдыха, удовлетворяя религиозным и нравственным требованиям, являются, вместе с тем, условием, дающим возможность русскому человеку выдерживать бодро тяжелый труд, налагаемый природой и историческими условиями жизни.

Вековая привычка к напряженной физической и нравственной работе, вместе с пережитыми тяжелыми историческими судьбами, придали славянской расе особый отпечаток, который ныне уже составляет прочную унаследованную особенность народного характера. Самыми типическими чертами этого характера являются: скорбь, терпение и величие духа среди несчастий. Рольстон справедливо говорит, что русский народ склонен к меланхолии, составляющей типическую его черту. Брандес, характеризуя произведения Тургенева, как национального писателя, говорит, что «в произведениях Тургенева много чувства, и это чувство всегда отзывается скорбью, своеобразной глубокой скорбью; по своему общему характеру это есть славянская скорбь, тихая, грустная, та самая нота, которая звучит во всех славянских песнях». Для характеристики этой славянской скорби и разъяснения ее психологического характера мы можем прибавить, что наша национальная скорбь чужда всякого пессимизма и не приводит ни к отчаянию, ни к самоубийству, напротив, это есть та скорбь, о которой говорит Ренан, что она «влечет за собою великие последствия». И в самом деле, у русского человека это чувство представляет собою самый частый и естественный выход из тяжелого внутреннего напряжения, которое иначе могло бы выразиться каким-либо опасным душевным волнением, например, гневом, страхом, упадком духа, отчаянием и тому подобными аффектами. Среди несчастий, в опасные минуты жизни, у славян является не гнев, не раздражение, но чаще всего грусть, соединенная с покорностью судьбе и вдумчивостью в события. Таким образом славянская скорбь имеет свойства охранительного чувства, и в этом кроется ее высокое психологическое значение для нравственного здоровья; она оберегает душевный строй и обеспечивает незыблемость нравственного равновесия. Являясь унаследованным качеством, славянская скорбь стала основной благотворной чертой великого народного духа.

Вторую отличительную черту славянства составляет терпение. С психологической точки зрения терпение представляет собою напряжение воли, направленное к подавлению физического или нравственного страдания; отсутствие сентиментальности, стоическая покорность судьбе и готовность страдать - если это необходимо - составляют самый характеристический облик русского терпения. Это терпение и вытекающая из нее потребность мученичества, о которой говорит Ренан, не без основания всегда удивляли иностранцев. Потребность мученичества является как бы необходимой психологической практикой, как бы внутренним предуготовительным упражнением, без которого была бы немыслима борьба с препятствиями, налагаемыми на человека суровой и бедной природой. Самым важным плодом терпения у русского народа является самообладание, способность подавлять в себе волнение и внести мир в собственную душу.

Терпение и покорность судьбе несомненно должны быть признаны за самые выдающиеся особенности русской души. Блестящее художественное изображение этой истинно-народной русской черты находим в повести «Хозяин и Работник» гр. Толстого. Главный герой этой повести олицетворяет в себе типические черты русского народного духа: терпение, вдумчивость, самообладание. Эти качества обеспечили ему и физическое, и нравственное самосохранение: спасли его от физической смерти в борьбе с грозной стихией и охраняли его от преступлений, которыми пропитана была окружавшая его атмосфера.

Развитая сила терпения в соединении со способностью превращать все порывистые волнения души в тихое чувство скорби, делают славян великими в несчастии и дают им возможность сохранять спокойствие и самообладание в серьезные минуты жизни. Эти качества, глубоко присущие и прирожденные славянской натуре, служат самым верным основанием нравственного самосохранения. После этого становится понятным то крайне незначительное число самоубийств в России и у славян, которое составляет столь поразительную особенность славянского племени; Главнейшими причинами самоубийства являются: бедность и нищета, болезни и семейные раздоры и, наконец, упадок духа. Величие славянского характера дает возможность не поддаваться гнету этих человеческих несчастий.

Но самую привлекательную особенность славянской расы составляет ее идеализм, вытекающей из тонкого чувства. Славянская грусть, говорит Доде, заунывная, как и славянская песня, звучит в глубине творений славянских писателей. Это тот человеческий вздох, о котором говорится в креольской песне, тот клапан, который не дает миру задохнуться: «если бы мир не мог вздыхать, он задохся бы»! Этот вздох повсюду слышится в произведениях славянских поэтов и писателей. Брандес следующими словами характеризует последние произведения Тургенева. «В этих произведениях, - говорит он, - звучит еще более глубокая меланхолия, нежели в юношеских его работах; эти произведения проникнуты высокой поэзией. Здесь художник в последний раз заглядывает в тайны жизни и с глубокой грустью пытается изобразить ее в символическом образе: природа жестка и холодна; тем более обязаны люди любить друг друга и природу! Там есть сцена, как автор, во время одинокого переезда на пароходе из Гамбурга в Лондон, по целым часам держал в своей руке лапу бедной, печальной, привязанной на цепь обезьянки: гений, постигший мировые истины, рука об руку с маленьким зверьком, как два добрые товарища, два детища одной и той же матери - в этом заключается больше истинного назидания, нежели в любой глубокомысленной книге». Великий английский историк Карлейль отзывается об одном из русских произведений, что это самая трогательная история, которую ему случилось читать.

Славянское чувство чуждо сентиментальности, оно глубоко и сильно. Это качество в соединении с замечательным миролюбием и искренностью славян послужило основанием особенного развития семейных начал и поставило женщину у славян уже на заре их исторической жизни в такое высокое положение, какого она не занимала у других народов. Уже в самые отдаленные времена женщина у славян была независима и даже могла сделаться правительницей - что было немыслимо у других народов вследствие низкого социального уровня, отведенного женщине.

Тонкое чувство славянской натуры, дающее возможность проникать глубоко и видеть вещи в их настоящем свете, делает славянина равно свободным как от сентиментальности, так и от пессимизма, поддерживает в его душе непоколебимую веру в лучшее будущее.

Развитое, человечное чувство славян делает их беспристрастными и дает им возможность установить правильные отношения к чужим национальностям. Это чувство выражалось с незапамятных времен выдающейся и общепризнанной славянской добродетелью - гостеприимством, а впоследствии оно стало выражаться уважением ко всему иностранному, отсутствием духа партикуляризма и усвоением лучших сторон чужой культуры. Оно же, наконец, служит основанием веротерпимости и примирительного отношения к инородческим элементам, с которыми славяне соприкасаются и живут. Едва ли в другой стране инородческий элемент встречает столь братский прием, как у славян и в России. Даже еврейская раса со своими замечательными достоинствами и недостатками, вытесняемая из всех стран Европы, сосредоточилась главной массой своей в России: в России живет около половины евреев земного шара. Эта масса цепко держится России и неохотно переселяется в другие страны.

Гуманные черты составляют вековую особенность славян и поражали наблюдателей уже в отдаленные времена. Прокопий говорит, что славяне обходились с пленными человеколюбивее всех других народов и питали отвращение к набегам на соседей. Те же черты видим и в наше время у русских: феноменальное человеколюбие русского солдата в отношении побежденных врагов поражает иностранцев в наше время не менее, чем поражало Прокопия человеколюбие славян.

Религиозная и расовая терпимость славян яснее всего сказалась в объединяющем и ассимилирующем влиянии славян на смежные малокультурные народы. Качество это дало русскому племени значение одного из самых важных распространителей культуры в Северной и Средней Азии. Такую же роль русское племя играло в исторические и доисторические времена в Северной и Восточной Европе. Роль эта отличалась безусловно мирным характером и привела к глубокому полному национальному слиянию соседственных инородцев с русскими. Почти весь север России был населен финскими племенами даже в исторические времена. Теперь эти финские племена вполне обрусели. Они сохранили свои типичные финские черты в антропологическом отношении, но зато глубоко усвоили себе язык, религию и национальный дух русских и в силу этого совершенно слились с последними. Этот сложный процесс обрусения завершился вполне мирным путем, без жертв, без войн, без истребления одного племени другим.

К числу отличительных качеств славянской природы относится нерешительность или слабость характера. Примером этой черты может служить образ главного героя в повести Тургенева «Рудин». Этим же качеством отличались так называемые люди сороковых годов (настоящего столетия); это качество критики называли рефлексией, задерживающей действие. Публицисты указывают как на один из выдающихся примеров славянской нерешительности на тот факт, что русская армия в 1878 г. остановилась у ворот Константинополя и не вошла в него. В отношении этой черты существуют противоположные мнения. Одни считают ее недостатком характера, слабостью; другие усматривают в этой нерешительности достоинство.

Сущность психологической черты, о которой идет речь, состоит в выжидании, в опасении сказать слово или совершить действие, не допускающее возврата. Это - осторожность, которая по временам, может быть, переходит границы. Очевидно, что эта черта имеет тесное соотношение с тонко-развитым чувством славян и составляет последствие преобладающего значения чувства в душевном строе. Ключом к пониманию этой отличительной национальной черты могут послужить нам новейшие исследования Фуллье о так называемой силе идей или идейной силе (idee-force). Это - психическая сила, составляющая зародыш и ядро будущих сильных актов воли, будущих великих решений; эта сила должна накопиться, чтобы произвести должное действие; тонкое чутье, внутреннее сознание, что этой силы накопилось недостаточно, может задерживать действие, может делать человека временно нерешительным. Славянский гений не чужд понимания свойств этой черты своего характера, и нам кажется, что та истина, философским разъяснением которой мы обязаны Фуллье, смутно предчувствовалась коллективным чутьем русской души и поэтически изображена в былине об Илье Муромце.

Мм. гг., нужно ли мне говорить о будущности расы, которая обладает симпатичными чертами, только отчасти намеченными в нашем кратком очерке. Я уверен, мм. гг., что мы все, - вместе с нашим великим русским народом, - полны веры в будущее. Мы убеждены, что славянский гений, в дальнейшем своем движении, пойдет по тому самобытному, тихому, верному пути, которому он следовал в последнюю тысячу лет, руководясь своим простым и в то же время тонким инстинктом физического и нравственного самосохранения!

Психологические основы национализма

Читано в собрании членов Клуба русских националистов 8 апреля 1910 года

В восьмидесятых годах истекшего столетия, лет двадцать пять тому назад, один полувоенный человек, очень значительного ранга, сделавши смотр некоторой части армии своей страны и восхищаясь силой этой армии, сказал о себе и о тех, кого смотрел, следующие слова: «Мы (имя рек) никого не боимся, кроме Бога». Под словом никого он разумел соседние народы. Другой столь же значительного ранга человек, участвуя в праздновании столетия Главного Артиллерийского Управления, при виде блестящего состояния артиллерийской части сказал: «Как всё это хорошо и сильно. Только дай Бог, чтобы мне никогда не пришлось употреблять всё это в дело». Из этих двух современников первый показал соседям физическую силу; второй показал силу нравственную.

Нравственная сила, духовная мощь, психическая энергия представляют собой важнейший элемент в народной и международной жизни человечества. Значение этого элемента стали оценивать практически и научно лишь с недавнего времени, и значение это оказывается чрезвычайно большим, а самый элемент обещает быть в своем развитии безгранично плодотворным. Тот решительный человек, который входит в клетку льва или тигра, предъявляя ему свою духовную силу, этот человек одерживает в одну минуту быструю и верную победу, какой он вовсе не одержал бы, если бы вошел в клетку дикого зверя с револьвером, ручной пушкой или бомбой. Не только человек показывает свою духовную силу, когда это необходимо, но более развитые и умные животные делают то же: они также стараются заменить физическую силу духовной мощью. Английский архиепископ Гибер, путешествовавший из Индии в Европу на пароходе, на котором также везли слона для большого лондонского зверинца, познакомился с этим животным и оценил его духовные качества. Когда слона выгружали, он ни за что не хотел идти по сходням на берег, и его кололи в чувствительные места тела острыми железными палочками, как это обыкновенно делается, и он принужден был повиноваться. Но на полпути сходня обломалась, и слон упал в воду. Это умное животное, у которого многие части мозга развиты так же хорошо, как и у человека, поняло сразу, что сходням не выдержать его грузного тела. Несколько дней спустя высокопреосвященный Гибер посетил цирк, чтобы повидать своего дорожного приятеля. Слон радостно приветствовал архиепископа и, коснувшись концом хобота своих израненных ушей, показал архиепископу кровь. Высокопреосвященный Гибер говорит: язык слона был так ясен, что его можно было перевести на человеческую речь следующими словами: «Посмотри, как они жестоко обошлись со мной в твое отсутствие!» Архиепископ дал слону два яблока, которые слон бережно взял и съел. Видя это, хозяин цирка велел поставить в клетку слона корзину, наполненную яблоками, – слон пришел в бешенство и во мгновение истоптал в кашу корзину и яблоки. Слон показал свою духовную силу! Своим поступком он как бы сказал: «Господа люди! Я зверь большой физической силы, но я выработал в себе и высшие духовные качества: кротость, терпение, великодушие; так обращайтесь же со мною по-человечески и не будите во мне зверя». Слон имел право выразить такую мысль, потому что он первое в мире животное, которое выработало в себе кротость, великодушие и родительскую любовь, притом в таких широких размерах, какие недоступны ни одному животному, но свойственны только человеку.

Националисты во всех странах – это такие люди, которые хотят показывать душевные качества и духовную мощь своего народа. Националисты не располагают физической силой, у них нет ни пушек, ни бомб; если они бывают сильны, то только духовной мощью. Они разыскивают эту мощь, стараются ее развить, собрать воедино ее части и этот цельный духовный образ стараются показывать другим.

Народный дух и народная мощь сказываются во многом. На парижской всемирной выставке в 1889 году русский отдел живописи привлек к себе горячее, полное симпатий, отношение международной публики, которая посещала этот отдел более внимательно, чем другие. Иностранцев поражало, что бедная и серая русская природа могла вызвать у художников столь серьезные темы. Темы, почти сплошь, носили психологический характер, изображали глубины человеческой души; этим они привлекали к себе внимание и сердце наблюдателя. Русские художники сказали новое слово для душевного прогресса человечества! Но то же сделали наши писатели: Достоевский, Тургенев, Лермонтов, Лев Толстой, и оттого все они сделались нравственной необходимостью для человечества и стали властителями мировых дум. Недаром французы, провожая в Россию гроб Тургенева, говорили, что у него два отечества: Россия и Франция. Для них он был такой же великий писатель и такое же духовное сокровище, как и для нас. Одно небольшое произведение Толстого «Хозяин и Работник» произвело необычайное впечатление во всей Европе, в особенности в Англии. Сильные духом и волей англичане, более, нежели другие народы, оценили значение душевной мощи у «Работника», который готовился встретить смерть с тем спокойствием и с той детской простотой чистой души, с какой, по словам Михаила Ивановича Драгомирова, живет и умирает русский солдат. Русские художники и русские писатели внесли крупную лепту в сокровищницу всечеловеческой души и тем сослужили великую службу международному психическому прогрессу, который состоит из суммы национальных прогрессов, согласно удачной мысли Николая Александровича Добролюбова. Русские, отстав от Запада в разработке объектов внешней культуры, не отстали в разработке вопросов духа, которым не без основания, придает такое значение маститый старец нашего времени Лев Толстой. Поэзия, искусство, художество, наука, – всё это плоды высших душевных доблестей; всё это вопросы духа, которые равно дороги всему человечеству, какая бы нация их не разрабатывала.

В разработке вопросов духа человеческие расы не в одинаковой степени талантливы по всем направлениям, но отличаются весьма существенно: так, англичанину присуща физическая мощь и неподражаемая сила воли и самообладания, почти недоступные другим народам; французу свойственны тонкий ум и рафинированное чувство, едва ли вполне доступное другим народам.

Особливые качества, свойственные душе каждого народа, стали, с недавнего времени, предметом научного исследования, почин которому положил немецкий психолог Лаццарус, начавший впервые издавать специальный журнал, посвященный изучению психологии народов. У всех народов, не исключая и нашего отечества, началось научное изучение народной души. Важность такого изучения столь велика, что все размеры его в настоящую минуту едва ли могут быть вполне оценены. Народный дух – это величайшее биологическое богатство, созданное веками биологической и исторической жизни, глубокие пружины которой скрыты от современного взора. Слон, которого теперь безбожно истребляют (и скоро вконец истребят!) для добывания слоновой кости, вызвал у французских психологов справедливое сетование. Природа, – рассуждали они, – употребила полтора миллиона лет, чтобы создать слона с его белой костью и с его высокими духовными качествами, а человек варварски уничтожает эту биологическую ценность, не понимая ее значения. Нечто подобное происходит в оценке индивидуальных особенностей народов. Эти особенности находят себе истинный прием и своевременную оценку только на родной почве, где эти особенности зародились и возросли. Но чужому народу они были бы мало понятны. На международном рынке, при гуртовой оценке, эти высшие психологические новинки подвергались бы риску не быть замеченными и опасности не быть правильно оцененными. Сила воли англичан, вероятно, котировалась бы за пределами Англии (что мы видим и теперь) как грубость и бесцеремонность; тонкость ума и чувства французов шла бы, на чужом рынке, за сентиментальность и т. д. Но на родной почве все психические особенности рано подмечаются и бережно культивируются. Эти родные черты каждому народу дороги, как величайшее биологическое и духовное наследие, которым определяются судьбы народа и которое, в годину народных бедствий, выступает всеми своими выпуклостями и нередко является спасительным средством для народа. В этом факте лежит глубокая причина существования и процветания национальных партий у всех народов, где возникла политическая жизнь и политическая борьба. Национальные партии являются главным штабом национального психизма и первыми оценщиками и таксаторами духовных богатств своего народа.

Духовные богатства каждого народа накоплены задолго до появления национальной партии. К этим богатствам относятся: язык, поэзия, литература, художество, религия, нравы и обычаи. Все эти проявления народной души имеют свою особенность у каждого народа и дороги каждому народу, как самая жизнь. Национальные партии должны взять на себя главную охрану этих национальных богатств и главную заботу об их развитии и направлении.

Психологическое орудие, которым направляется национальная жизнь, заключается в чувствах симпатии и антипатии. Значение первого чувства достаточно всем известно; чувство же антипатии, в самое недавнее время, было предметом исследования хорошо известного и у нас французского философа Рибо. Этот мыслитель определяет психологическое и, если можно так выразиться, международное значение чувства антипатии. Чувство это имеет гораздо больший удельный вес и обладает большей психологической валютой, чем то предполагалось раньше. Всем было известно чувство симпатии, и все одинаково признавали за антипатией лишь отрицательное значение и психологическую противоположность симпатии. Рибо доказывает психологическую самостоятельность антипатии и положительное значение этого чувства. Антипатия, по взглядам Рибо, есть оборотная сторона чувства самосохранения; она помогает народам крепче чувствовать себя и крепче держаться за свои духовные особенности, которые нередко могут быть и большими психологическими ценностями, недоступными для других, часто непонятными для других и потому сугубо ценными для обладателя. Счастливый обладатель может вырастить из них национальную, а, впоследствии, и общечеловеческую ценность. Высокая оценка, какую дало всё культурное человечество Тургеневу и Льву Толстому за то, что ими созданы многоценные художественные этюды русской души, показывает, какое значение для международной души имеют национальные типы народов. Один Тургенев, рассказы которого из русской жизни с жадностью выслушивались избранниками интеллигенции Парижа всякие две недели, снискал нашему отечеству больше симпатий, чем то могли сделать целые серии дипломатов и ученых. Жил и умер этот писатель в Буживале возле Парижа двадцать пять лет тому назад, и всё еще до сего дня он продолжает жить в нежнейшей памяти всех народов. И другой писатель, еще здравствующий и имеющий жительство в Ясной Поляне, обитает также и в сердцах всего человечества. Через этих писателей русская душа вошла в международную и стала ее достоянием. Не слова министров и их интервьюеров, но художественные штрихи писателей поднимают психическую валюту народов. Таково значение духовной мощи!

Легко понять, милостивые государи, почему те, которые враждебны русскому народу, нападают главным образом и всего более на его поэтов, писателей, ученых, на его великих людей и проч. Такие нападатели и хулители одушевлены не чувством антипатии (она дозволительна и законна!), но чувством гнева, презрения и другими низменными страстями. Приведем несколько таких примеров, так как они более, нежели что-либо другое, должны быть предметом ведения националистов. Эти типические гневные нападки представляют собой авангардные выступления и обнаруживают мысли и цели тех, для которых существование великодушного и мирного слона восточной Европы является чем-то вроде острого ножа в сердце. Вот одно из таких выступлений. Это стихотворение, помещенное в одной из газет и озаглавленное: «На мотив Лермонтова».

Мы приводим это стихотворение целиком:

Скажи мне, банда черной сотни,

Где родилась ты, где цвела?

Каких задворков, подворотни

Ты первой гордостью была?

Поведай, чьею волей злою

Ты даже в Думу заползла?

Тому ли Грингмут был виною.

Иль в Крушеване корень зла?

Иль вражьей рати лучший воин

Честной отец Илиодор

Нашел, что злобы дух достоин

Представлен в Думе быть тобой?

Нагайки свист, шипенье гада,

Из-за угла наскок лихой, –

Всё полно мерзости и смрада

В тебе самой и под тобой.

Все знают, конечно, чудное стихотворение Лермонтова «Ветка Палестины»:

Скажи мне, Ветка Палестины,

Где ты росла, где ты цвела?

Каких холмов, какой долины

Ты украшением была?

Все также знают, что этот художественный перл вылился из души скорбного поэта в тот момент, когда ему предстояла вторая административная ссылка на Кавказ. Поэт скоро справился с личным горем, вызванным перспективой этой ссылки, но для него тяжка была мысль о страданиях близких ему, которым предстояла разлука с ним. И вот, объятый высокой альтруистической скорбью, поэт олицетворяет себя в «Ветке», а своих близких в «Пальме», от которой насильственно отторгается ветка: пред его художественным взором восстает картина возможной смерти друзей или близких людей. Это повергает поэта в глубочайшую печаль, и он, в тяжком томлении души, задает вопросы и ведет разговор с веткой:

И Пальма та жива ль поныне?

Или в разлуке безотрадной

Она увяла, как и ты,

И дольний прах ложится жадно

На пожелтевшие листы?

Таковы были мысли и тревоги поэта! Для нас, русских, стала святыней каждая минута скорбной жизни поэта, вылившейся в звуках его поэзии. Друг и переводчик Лермонтова, немецкий поэт Боденштедт, называет всю поэзию нашего великого поэта «драгоценными слезами», которые, как выражается Боденштедт, служили Лермонтову утешением при жизни и создали неувядаемый венок славы по смерти. И, вот, в эти драгоценные слезы газетный кривляка дерзнул кощунственно обмакнуть свое нечистое перо, чтобы сводить счеты со своими политическими противниками. Когда дурной человек (какого только можно представить себе!) желает обидеть и оскорбить своего противника, он для этого оскорбляет и позорит его мать. Рифмоплет, о котором идет речь, сделал это со священной памятью великого русского человека. Все лучшие произведения Лермонтова, например, «Бородино», и произведения многих других поэтов стали мишенью для людей, которые исполнены гнева и презрения в отношении русского народа и нападают на всё священное для нас. Вдумайтесь: нападают не на наши недостатки, а на наши святыни.

Господа русские националисты! С той минуты, когда вы народились на свет как политическая партия, – злобные выступления, подобные приведенным сейчас, прекратились, как бы волшебством. Такова духовная сила национального знамени!

У русских националистов и у представителей национализма других стран есть еще один противник. Противником этим являются те бесчисленные люди, которые ежечасно, из глубины своих контор, воссылают мольбы ко Всевышнему, чтобы Он не уменьшил их барышей на международных займах. Эти благочестивые люди, не верящие в силу национальных идей, верят в силу золота. В последние 4-5 лет они прилагали все усилия к тому, чтобы силой золота зараз: уменьшить нашу духовную мощь и увеличить проценты на свои капиталы.

И те, и другие противники, оценивая по-своему явления жизни, не догадываются о великом значении духовной мощи. Игнорируя правду жизни, или ее не понимая, они не понимают и того факта, что народы и царства держатся не силой физической и не силой денежной, но величием и мощью народного духа. Выше грубой силы оружия и выше коварной силы денег стоит великая психическая сила и великая биологическая правда, – ими определяется будущность важнейших мировых событий. Народ или раса, которые довольно проницательны в этих душевных тонкостях, могут обеспечить себе дальнейшее верное существование и успехи.

Обращаясь к этой стороне темы, мы не поднимаем хитроумных вопросов о праве силы или о силе права, – пусть знатоки силы и права разрешают смысл этих метафизических тонкостей; мы охотнее останавливаемся на вопросах реальных – на вопросах психической силы и биологической правды. Вопросы эти стоят ближе один к другому, чем это может показаться с первого раза; но для более верной перспективы я попрошу у вас позволения взглянуть на современные события несколько отступя, – иначе из-за близости к деревьям можно не заметить леса. Отсутствие дальности взора или широты взгляда – это такие достоинства, из-за которых впоследствии приходится всё поправлять или переделывать. Итак, не побоимся ни широких, ни далеких перспектив.

Я хотел бы, чтобы на этом пути русские националисты не были похожи на финляндских, которые в своих исторических воспоминаниях не хотят подняться дальше Боргосского сейма. Но все знают, что и раньше этого сейма существовала история! С этой историей, а в особенности, с той ее частью, которая называется антропологической историей, – очень и очень не мешало бы познакомиться и нашим, и финляндским националистам, да и вообще образованным людям.

История – великое дело! Кто не знает истории – будет ли то отдельный человек, или отдельный народ – ему придется, в своем историческом прогрессе, по нескольку раз возвращаться назад, как тому путнику, который не знает маршрута и не хочет спросить людей.

Психические и биологические события, как уже упомянуто выше, стоят близко. Их связь состоит в том, что историческим событиям предшествуют, а затем идут с ними рядом события биологические. Этими последними созидается значительная часть истории. Необходимо это знать, чтобы вполне оценить силу тех великих факторов, которые положены в фундамент истории народов.

Биологические исследования, а также и исторические, показывают, что талантливость рас и антропологические качества их стоят в теснейшей связи и взаимоотношении. Известный всему миру Вирхов, исследуя черепа и психические достоинства некоторых рас, дал о славянах очень хороший отзыв, но об одном небольшом народе Европы выразился, что у него самый плохой череп, какой только можно встретить в Европе. Это вызвало бурю негодования и протестов. Правда, эти протесты не были так резки, как протесты и отзывы московских фармацевтов о Менделееве, который в отношении к ним стал в такое положение, как Вирхов в отношении народа (имя рек). Фармацевты, в ответ на это, высказали, что Менделеев когда-то был немножко ученым человеком, а теперь он и совсем поотстал. Скоро обе эти антрополого-психологические бури улеглись, и всё осталось по-прежнему, то есть Менделеев, несмотря на лишение его диплома московскими фармацевтами, все-таки остался великим ученым, а черепа представителей этого народа, о котором говорил Вирхов, остались без перемены не только в коллекции Вирхова, но и в своих живых экземплярах. Таким образом, черепа народов и другие особенности телесного строя рас так же различны, как и душевные качества, и соответствуют одни другим. Тело и дух взаимно определяют себя и взаимно характеризуют.

В оценке судеб и будущности народов необходимо принимать в расчет все пережитые ими исторические и биологические прецеденты. Современные народы, сильные духом и числом, представляют собой не простую случайность или беспочвенный каприз судьбы, но являются естественным, органическим заключением необозримой цепи предшествующих событий. Выделившись из ряда других своими биологическими особенностями в незапамятные доисторические времена, талантливые народы внесли затем в свою природу и жизнь колоссальные, неисчислимые затраты психической энергии и этим составили высокопробный духовный капитал. Этот капитал они передали своим потомкам, как бесценное биологическое наследие, на котором у потомков зиждется их современное историческое величие. Предки современных великих народов культивировали свой дух и свое тело, развивали доблести телесные и душевные и продолжали неустанно дружным сомкнутым строем всех своих единиц свою духовную работу в течение тысячелетий. Вот чем создано духовное величие и крупный численный контингент некоторых народов! Сделаться участником этого великого духовного капитала возможно для постороннего индивидуума или народа только путем антропологического объединения, так как природа не знает и не практикует ни подражаний, ни дарственных записей, ни отчуждения духовных качеств.

Биологическое и психологическое существуют совместно и не подлежат ни разделению, ни расслоению; всё дается разом сыну своего народа. Поэтому вопрос о раздельном самобытном существовании маленьких рас и народов или о приобщении их к великим народам – это вопрос их инстинкта и разума. Существующее ныне господство великих народов – это не продукт истории и исторических событий, но глубочайшее доисторическое и биологическое явление, служащее выражением эволюции и прогресса жизни. Это великая наследственная почесть природы, оказанная тем, кто много потрудился в деле культуры духа и тела! Это личное приобретение, а не завоевание! Если бы какой-нибудь народ, малый или великий, захотел отступиться от своих исторических, а тем паче от биологических начал и требований, – то он легко мог бы оказаться в том положении, которое художественно изображено Тургеневым в его «Стихотворениях в прозе», в рассказе «Природа». Рассказ этот, по-видимому, написан для государственных людей. Вот этот рассказ.

Природа

Мне снилось, что я вошел в огромную подземную храмину с высокими сводами. Ее всю наполнял какой-то тоже подземный, ровный свет.

По самой средине храмины сидела величавая женщина в волнистой одежде зеленого цвета. Склонив голову на руку, она казалась погруженной в глубокую думу.

Я тотчас понял, что эта женщина – сама Природа, и мгновенным холодом внедрился в мою душу благоговейный страх.

Я приблизился к сидящей женщине и, отдав почтительный поклон: «О, наша общая мать!» – воскликнул я: «О чем твоя дума? Не о будущих ли судьбах человечества размышляешь ты? Не о том ли, как ему дойти до возможного совершенства и счастья?»

Женщина медленно обратила на меня свои темные грозные глаза. Губы ее шевельнулись, – и раздался зычный голос, подобный лязгу железа:

– Я думаю о том, как бы придать большую силу мышцам ног блохи, чтобы ей удобнее было спасаться от врагов своих. Равновесие нападения и отпора нарушено. Надо его восстановить.

– Как! – пролепетал я в ответ. – Ты вот о чем думаешь? Но разве мы, люди, не любимые твои дети?

Женщина чуть-чуть поморщила брови:

– Все твари мои дети, – промолвила она, – и я одинаково думаю о них и забочусь – и одинаково их истребляю.

– Но добро... разум... справедливость, – пролепетал я снова.

– Это человеческие слова, – раздался железный голос, – я не ведаю ни добра, ни зла. Разум мне не знаком... – И что такое справедливость? Я тебе дала жизнь, – я ее отниму и дам другим, червям или людям... мне всё равно... А ты, пока, защищайся – и не мешай мне!

Я хотел было возражать... но земля кругом глухо застонала и дрогнула, – и я проснулся.

И. Тургенев

В приведенной художественно-философской интерпретации биологических явлений и фактов мы трижды подчеркиваем слова: – А ты, пока, защищайся – и не мешай мне! Из этих слов вполне очевидно, что природа, давши народу или группе известную дарственную, предоставляет всё дальнейшее личному труду и энергии, не обещая вперед своего содействия. В благожелательном совете Природы слышится психологический мотив: защищайся, о нападении речи нет, а только о самозащите. Вот почему, сугубо ошибочна роль рифмоплета, или рифмоплетов, которые усвоили себе агрессивное чувство гнева. Если это представители политики какого-нибудь малого народа, то такая политика безгранично опасна для этого народа в духовном отношении.

Всем известно слово долг; известные и два другие слова: «национальный долг». Слова эти не вычеркнуты ни из словарей, ни из жизни. Природа, о которой мы сейчас слышали мнение Тургенева, не потерпит, чтобы слова эти оставались вотще – только для украшения академических изданий. Долг подлежит исполнению! Долг националистов состоит в охранении и развитии величайшего наследия веков – национальной души. Если бы слон мог говорить человеческим языком, то он так бы сказал людям, истребляющим слоновую породу для получения слоновой кости: «Люди! Я, подобно националистам всех стран, более всего дорожу своей национальной слоновьей душой с ее кротостью, терпением и великодушием; я автор этих драгоценых, даже с вашей точки зрения, качеств: до меня животное царство этих качеств не знало. Если вам нужно мое хозяйство, то есть мои белые зубы, я готов отдать их в пользу вашей человеческой жадности; но многоценной души своей я ни за что не отдам: она выстрадана тысячелетиями душевных усилий». То, что является биологическим долгом животного, применимо и к человеку. Человек должен ценить свои высшие качества.

Националисты должны охранять народную душу со всеми ее атрибутами: языком, поэзией, художественным творчеством, школой, прессой, религией. Охранной силой может быть не армия и флот, но великое напряжение и неусыпная бодрственность национального духа.

В наши дни национальное самосохранение представляет более трудную задачу, нежели в века минувшие. Тогда один народ захватывал у другого его территорию и присваивал себе. Это называлось территориальной войной. Затем народы стали опутывать друг друга хитроумными путами народных займов и торговых трактатов. Это экономическая борьба наций или борьба за рынок. Теперь выступила на сцену борьба за душевную целость. Это – национальная борьба в самом строгом смысле этого слова. Она ведется двумя различными приемами. С одной стороны, широко действуют современные войны, в которых принимают участие миллионы лучшей части населения каждой страны, и где люди рискуют быть истребленными или в конец нервно-изувеченными с той безжалостностью и бессмыслием, с каким истребляется порода слонов. А с другой стороны, нациям угрожает духовное разрушение – денационализация, которой, не без основания, боятся даже сильные из современных наций. Если войны действуют механически, посредством разрушения физических организмов у тех, кто состоит носителем биологических ценностей, то денационализация действует, так сказать, химически, разрушая и разъедая самый состав и склад народного духа. В начале христианской эры существовала профессия переписчиков, в которую втерлись мошеннические элементы фальсификаторов, занимавшихся специально извращением и подменой идей великих авторов, с которыми было трудно справиться честным путем. В наши дни существует сходное явление: тысячи безымянных авторов выпускают свои произведения подобно тем фабрикам, которые не ставят клейма на плохих фабрикатах, а редактирование некоторых повременных изданий обратилось в бесстыдный подыменный промысел. Одни квазичестные люди не смеют открыто называть своего имени, другие такие же бесстыдно продают свое имя и свою честь. В интересах гигиены национального духа, партиям националистов необходимо бороться с литературным обманом, создавая честные органы мысли, а не фабрикаты – без клейма. Это пассивная сторона националистической работы.

Важнейшей же активной задачей должен быть подъем национального духа до такого потенциала, чтобы вековое национальное создание продолжало развиваться и крепнуть, как великое явление жизни.

В заключение позвольте высказать, что великая задача направления корабля жизни есть труднейшее дело и труднейший долг. Но трудность облегчается, если следовать верному компасу вещих людей страны и самую память этих людей не только оберегать от поругания, но оценивать ее и хранить в недрах народной души, как это делают все великие нации.

С другой стороны, при движении вперед, необходима верность маршрута и программ. Важнейшей из программ нашего времени должна быть точная оценка событий и верное определение лозунгов. По этому вопросу возможно сделать следующие краткие предварительные замечания.

Увеличение количества самоубийств в наши дни и усиление порнографии – это верные знаки упадка национальных и нравственных идеалов; это – проявление того разъедающего начала, которое стремится вытравить корни из глубины народной души. В то же время усилившееся нападение на народные святыни – на поэзию и религию, в особенности же применение гнева , как боевого оружия, взамен мирных чувств – симпатии и антипатии – указывает на то, что нападающие выступили из рамок того заповедного круга самозащиты, который так определенно начертан природой в истолковании великого национального ясновидца. Вы понимаете, почему так ненавистны наши национальные ясновидцы для тех, которые стали или готовятся стать в боевую позицию – взамен мирного духовного сожительства. Это оттого, что мы забыли о великом долге самозащиты!

Обратим внимание на эти «знамения и времена», но не поколеблемся духом: сомнениям нет и не должно быть места! Хотя в воздухе слышится карканье на тему о вырождении русского народа, но у эксперта, которому вы оказали высокую честь вашим вниманием при слове: Россия, Русский Народ – в душе вспыхивает живая радость, но не чувствуется ни отчаяния, ни плача Иеремии. Я уверен, что в этом чувстве мы все единодушны!

Источник - http://www.dictor.ru/p/zaikani...

Приложение: 

Ссылки по теме:

М.В. Фаст, Н.П. Фаст. Нарымская голгофа - https://cont.ws/@providenie/22...   Луиджи Корнаро. Как Жить 100 Лет, или Беседы о Трезвой Жизни Рассказ о себе самом (1464-1566 гг.) - https://cont.ws/@providenie/2271639 Джек Бернштайн. Жизнь американского еврея в расистском марксистском Израиле - https://cont.ws/@providenie/2271371 К.Н. Леонтьев. Православие и католицизм в Польше - https://cont.ws/@providenie/2271276 Украинизация по-сталински. Народ на всем протяжении конфликта был против включения Донбасса в состав Украины - https://cont.ws/@providenie/2270876 Н.Д. Толстой-Милославский. Жертвы Ялты. Солдатское сопротивление - https://cont.ws/@providenie/2270855 Проф. А.П. Столешников. О ФАСТФУДЕ. Вебсайт компании Макдональдс советует сотрудникам самим не есть фастфуд! - https://cont.ws/@providenie/2270842 В.В. Розанов «Воскресение» в истории человечества - https://cont.ws/@providenie/2270814 К.Н. Леонтьев. Пасха на Афонской Горе - https://cont.ws/@providenie/2270801 Епископ Григорий (Граббе). Русская Церковь пред лицем господствующего зла - https://cont.ws/@providenie/2270172 Соломон Меерович Шварц. Антисемитизм в Советском Союзе - https://cont.ws/@providenie/2269930 А что такое (пархатый) интернационал? "запрет абортов (для неевреев) - лицемерие господствующих (нееврейских) классов" ПСС В.И.Ленин изд. 5, том 23 - https://cont.ws/@providenie/2269921 Марк Эли Раваж - Marcus Eli Ravage. «Реальные обвинения против евреев, один из которых указывает на полную глубину их вины». У вас же (гоев) нет даже мужества нас (евреев) привлечь за наши преступления - https://cont.ws/@providenie/2269882 Н.С. Лесков. Сошествие в ад - https://cont.ws/@providenie/2269838 К.Н. Леонтьев. Грамотность и народность - https://cont.ws/@providenie/2269566 Троцкий и еврейская революция - https://cont.ws/@providenie/2269562 Советская пресса за 1945 год о победе русского народа над фашистской Германией, о советском народе ни слова! - https://cont.ws/@providenie/2269553 Неизвестные герои русского народа. Генерал-майор, граф Артёмий Иванович Череп-Спиридович - https://cont.ws/@providenie/2269000 А.П. Лопухин. Суд на Иисусом Христом, рассматриваемый с юридической точки зрения - https://cont.ws/@providenie/2268986 Питирим Сорокин. Катастрофа: революция 1917 года - https://cont.ws/@providenie/2268834 Воспоминания Товарища Обер-Прокурора Св. Синода Князя Н.Д. Жевахова. Том II - https://cont.ws/@providenie/2268738 Воспоминания Товарища Обер-Прокурора Св. Синода Князя Н.Д. Жевахова. Том I - https://cont.ws/@providenie/2268704 Ленин – еврей и сионист - https://cont.ws/@providenie/2268690 Даже советское кино не может скрыть нерусскость Берии и Сталина. Спросите с пионеров красного режима, зачем они залезли на русский трон? Угнетать в России русский народ? - https://cont.ws/@providenie/2268405 «Жить без страха иудейска!» - https://cont.ws/@providenie/2268028 Интервью с мистером Гарольдом Уоллесом Розенталем - https://cont.ws/@providenie/2268018 К. Гиляров. "Тайна 'Таньи'" - https://cont.ws/@providenie/2268008 Марксистские корни русофобии - https://cont.ws/@providenie/2268001 Враг не дремлет! Вся власть "трудовому народу"! Лондонские марксисты КПРФ ВНЕСЛИ ЗАКОНОПРОЕКТ О ЗАМЕНЕ ТРИКОЛОРА НА нерусский ФЛАГ СССР - https://cont.ws/@providenie/2267457 А.И. Дикий. Войны России за Украину. От царя Алексея до Екатерины Великой - https://cont.ws/@providenie/2267002 О счастливом детстве, бесплатных квартирах и самом вкусном в мире пломбире - https://cont.ws/@providenie/2266994 А.Н. Зиман. Иудаизм без Маски - https://cont.ws/@providenie/2266983 Коррупция и хищения при Сталине. Протокол допроса арестованного Сталина Василия Иосифовича от 9-11 мая 1953 года - https://cont.ws/@providenie/2266947 Целое поколение социализированных жидами совков прожило с тем что эта нерусь в их доме выдает себя за русских против русских. Колхозы во второй сталинской пятилетке - https://cont.ws/@providenie/2266934 Как президента США Рузвельта принимали в масонскую ложу. «Что такое масонство?». Харьков, типография «Мирный труд», 1912 г. - https://cont.ws/@providenie/2266278 Государственные преступники против законной власти Российской империи нашли защиту и покровительство в законодательстве РФ, под видом советско-марксистского наследия и т.п. - https://cont.ws/@providenie/2266240 Н.Н. Кашин. Русская быль. Поэма - https://cont.ws/@providenie/2265820 Государственная защита в РФ для русофобов из пархатой интернациональной банды лондонского марксизма - https://cont.ws/@providenie/2265786 П.Н. Краснов. Цареубийцы (1-е марта 1881 года) - https://cont.ws/@providenie/2265739 Такой "арт" нам не нужен: Пир миллионеров-извращенцев во время спецоперации - https://cont.ws/@providenie/2265508 Б.Ф. Соколов. На берегах Невы - https://cont.ws/@providenie/2265503 Книга генерал-майора Российской Императорской Армии графа Череп-Спиридовича. Крик души Царского генерала. «Скрытая рука» - https://cont.ws/@providenie/2265484 В.Р. Ваврик. Карпатороссы в Корниловском походе и Добровольческой армии - https://cont.ws/@providenie/2265473 П.Н. Краснов. В донской станице при большевиках - https://cont.ws/@providenie/2265463 Государственный катехизис. Православное учение о боговластии - https://cont.ws/@providenie/2264814 За спасение русского флота – расстрел советской пархатой кодлой «Адмирала Щастного» - https://cont.ws/@providenie/2264806 Джон Бриант (Дж.Бр.Янт). Всё, что вы хотели бы знать о евреях, но боялись спросить из-за страха, что обвинят в антисемитизме. (за одно и в антисоветизме, антисталинизме, антиукраинстве) - https://cont.ws/@providenie/2264424 Конституция СССР. Учебное пособие. Для 7-го класса. Москва, 1953 год. - https://cont.ws/@providenie/2264393 В.И. Громов, Г.А. Васильев. Действия в военное время (Справочник, сборник) - https://cont.ws/@providenie/2264375 Архивы Кремля. Политбюро и Церковь. 1922–1925 гг. - https://cont.ws/@providenie/2263985 Юстас Муллинс. Вашингтон, Дистрикт Колумбия – Город страха. Euctace Mullins Washington, D.C. City of Fear - https://cont.ws/@providenie/2263969 Талант общения: Дейл Карнеги или авва Дорофей - https://cont.ws/@providenie/2263948 Даль В.И. Розыскание о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их. Напечатано по приказанию г. Министра Внутренних Дел. 1844 г. - https://cont.ws/@providenie/22... Какая бомба может похвастаться истреблением таким количеством русского населения в России? Верно, бомба под названием Сталин! - https://cont.ws/@providenie/2263935 И.А.Ильин. О мечѣ и праведности - https://cont.ws/addpost/2263177 Геноцид по благословению Ватикана - https://cont.ws/@providenie/2262637 "Монархия погибла, а антисемитизм остался" - https://cont.ws/@providenie/2262618 Беседы православного христианина из евреев с новообращенными из своих собратий об истинах святой веры и заблуждениях талмудических, с присовокуплением статьи о талмуде - https://cont.ws/@providenie/2262587 Уриель Таль. Идеологическое обоснование еврейского фашизма и тотального истребления гоев (НЕевреев)! - https://cont.ws/@providenie/2262562 Отец психоанализа против святых отцов. Учение о человеке в христианстве и во фрейдизме [пархатизме] - https://cont.ws/@providenie/2262062 М.А. Бакунин. Полемика против евреев - https://cont.ws/@providenie/2262043 Профессор Ролинг, из книги «DеR Таlmudjude» Нравственное богословие евреев-талмудистов [an error occurred while processing this directive] Перевод с немецкого протоиерея А. Ковальницкого - https://cont.ws/@providenie/2262028 Уинстон Черчилль. Сионизм или Большевизм или Борьба за души еврейского народа - https://cont.ws/@providenie/2262018 Ежедневные столкновения русского мира в информационном пространстве с антироссийскими диверсионными силами лондонских марксистов в России продолжаются. Не педераст не может быть коммунистом! - https://cont.ws/@providenie/2261314 Современная Русская Освободительная Армия в информационной войне не идущая путями Адольфа Эйхмана и Иосифа Джугашвили - https://cont.ws/@providenie/2236364 Захваченная жидами в русском Киеве Рада приняла закон об уголовной ответственности для неевреев за антисемитизм. Ранее подобную дичь в захваченном у неевреев доме мог себе хуцпически позволить только подонок Джугашвили - https://cont.ws/@providenie/2211852 Обращали внимание на то что ни при пархатом оккупационном СССР, ни в РФ нет закона по предотвращению и привлечению к ответственности за ненависть и причинения вреда неевреям? - https://cont.ws/@providenie/2211543 CCCР под Еврейским Игом - https://cont.ws/@providenie/2035109 Новая иудея, или разоряемая Россия - https://cont.ws/@providenie/2034615 Тайна аббревиатуры СССР - https://cont.ws/@providenie/2034253 Русский народ, ходит теперь по своим российским улицам, как по иностранным, и не может прочесть вывески на английском языке, недоумевая, чтобы могли означать вывески: "секонд-хенд", "роуминг", "лизинг", "шейпинг", "паркинг", "холдинг" "бординг", "офф-шор", "биллборд", "рокер", "байкер", "рэпер", "хакер", "брокер", "менеджер", "данс", "минивэн", "таун-хаус", "молл", "брэнд", и тд… см., далее – https://cont.ws/@providenie/1351774