Виртуоз звенящей пошлости - ко дню рождения режиссера Рязанова...

 (18.11.1927- 30.11.2015)

Эльдар Александрович Рязанов (1927-2015), советский и российский кинорежиссёр, оставил после себя огромное творческое наследие. Среди шедевров советской киноклассики, созданных Эльдаром Рязановым, — комедии и мелодрамы «Служебный роман», «Карнавальная ночь», «Ирония судьбы, или С лёгким паром», «Вокзал для двоих», «Гараж», «Берегись автомобиля», «Жестокий романс», «Невероятные приключения итальянцев в России», «Старики-разбойники» и «О бедном гусаре замолвите слово». Все они хорошо знакомы всем, и любимы многими в нашей стране, да и далеко за её пределами.

Тем горше и обиднее стало падение этого великого, как полагали киноведы, мастера в пост-советскую эпоху, уничтожившее Рязанова и как человека с репутацией (прислуживание Ельцину достигало каких-то, поистине, водевильных, комедийных сценок), и, главным образом, как художника.

Именно тогда, в «лихие 90-е» родилась байка о «талантливом цензоре», который снимал за Рязанова все его шедевры, подобно соловью, поющему за безголосого павлина.

Мол, кончилась цензура – вместе с ней кончился и Рязанов! Произведения маэстро после 1991 года – откровенно бездарны, халтурны, любители мэтра стараются о них не вспоминать. Они, помимо всего прочего, совсем не смешные – даже улыбки не вызывают. Уровень шуток – из провинциального актёрского театрального капустника, юмор «ниже плинтуса», пошлость сюжета и психологии персонажей режет глаза острой луковой вонью… Что стало с Рязановым? – заламывали руки поклонники – Куда вы дели нашего Рязанова?! Кем и когда вы его подменили?!

Вот один из любителей творчества выносит приговор-эпитафию:

«Певец советского мещанства, разрушившего СССР изнутри. Яркий пример художника, снимавшего убойные картины при СССР, якобы в условиях цензуры и идеологического диктата, и ставшего снимать совершено беспомощные, бездарные картины после развала СССР в условиях якобы свободы».

А другой находит своё объяснение, на мой взгляд, не очень убедительное:

«Многие ругают Рязанова за дурость последних картин. Но ей Богу, эта дурость ему была ВСЕГДА присуща – посмотрите на «Как создавался Робинзон», «Человека ниоткуда». Та же базарная буффонада, тот же дешевый балаган, что и в «Старых клячах». Парадокс Рязанова в период рассвета объясняется просто – сценарии-то писал Эмиль Брагинский. Худшие фильмы Рязанова – это те, где сценаристом, как правило, был сам Рязанов. Брагинский написал сценарий и для «Тихих омутов», но я читал, что Рязанов безбожно его переделал».

Все эти рязановские «Дорогие Елена Сергеевны», «Предсказания», «Привет Дуралеи», «Старые Клячи» и «Небеса обетованные» – провалились уже на старте, и сегодня никому не интересны. Их нельзя сравнивать с пусть ядовитыми, но шедевральными «Иронией судьбы» (которую показали в совокупности по телевизору несколько сотен раз), «Берегись автомобиля», «Гаражом», «Стариками-Разбойниками», «Карнавальной Ночью» – потому что они совершенно несопоставимы.

В одном случае – нечто грандиозное, даже когда оно смешное, в другом – вовсе уже и не смешное, даже когда пыжится изобразить «грандиозность». Рязанов, как художник, умер гораздо раньше своей физической смерти, и в этом смысле В. Высоцкому, можно сказать, повезло больше.

+++

Неужели, правда, не было никакого Рязанова, а были только «талантливый цензор, оставшийся неизвестным» или Эмиль Брагинский? Думаю, если копнуть глубже, разгадка в другом. Постараюсь объяснить свою мысль аналогией.

Если вы всё время кушаете блюда без соли, привыкнув к пресной безвкусице, и кто-нибудь чуть-чуть подсолит вам в тарелку, вы воскликнете: «божественный вкус!». Но если ваше блюдо состоит наполовину из соли, если вы устали от солонины, а кто-то сверху ещё досаливает – то вы скажете «пересолил».

Как человек и художник, Рязанов всегда был верен самому себе: он всегда изображал только пошлость, и восхищался только пошлостью. Подобно тому, как есть на свете художники, рисующие только пейзажи или только море (маринисты), или только насекомых – Рязанов с дебютных своих лент был пленён и одержим звенящей пустотелой пошлостью, которой откровенно наслаждается из кадра в кадр. А когда художник что-то страстно любит – это передаётся и читателю, зрителю. Страсть, истинная и неподдельная любовь (в данном случае, к пошлости) – подкупает и завораживает «потребителя культпродукции». Если изображать очень скучный и простой предмет с большой страстью, неподдельным личным восхищением – он способен заиграть новыми красками.

Так играла волшебными самоцветами скучнейшая и убийственная «производственная тягомотина» в руках талантливейшего Всеволода Кочетова в его «Журбиных». Казалось бы, темы скучнее не выдумаешь, а как затягивает! Рецепт прост (впервые я его прочитал у М.А. Булгакова) – «нужно любить своих героев»[1].

Кочетов любил Журбиных всем сердцем – и читатель это чувствует. Именно с такой же безграничной страстью любил Рязанов пошлость жизни. А.П. Чехов тоже достиг в описании житейской пошлости огромных высот, но Чехов разоблачал – а Рязанов… упивался.

+++

Казалось бы – пошлость и есть пошлость, может ли купание в ней сделать кого-то великим? Но тут нужно учесть, в каком обществе жил и творил Рязанов. Вряд ли найдём мы в истории другого «повара», который бы так «недосаливал» свой «комплексный обед», как это делала «Софья Власьевна» (Советская власть) 60-80-х годов!

Рязанов вышел на подмостки славы в 1956 году со своей знаменитой «Карнавальной ночью». Эта простенькая, пустенькая и пошленькая история принесла Рязанову поистине всесоюзную славу. Фильм в 1956-57 гг. посмотрело более 50 миллионов зрителей, и большинство были в восторге, длящемся доселе.

Сними сейчас молодой режиссёр что-нибудь подобное – не заметят. Я со всей ответственностью, со знанием дела говорю – не заметят, глазом не поведут! Почему? Да потому что сейчас такого «добра» – лютое перепроизводство. А в 1956 году «Карнавальная» была подобна щепотке соли для всю жизнь кушавших несолёное или ложечке сахара для тех, кто никогда не знал сладкого.

Рязанов жил в очень специфическом обществе, которое я бы назвал «монахами безбожного монастыря». В этом обществе, в плане культуры, было явное перепроизводство пафоса, символизма, романтизма, зашкаливающей всякое чувство такта «значимости», сводящей скулы в оскомину серьёзности и деловитости. А вот пошлости, банальной, жалкой, «человеческой, слишком человеческой» – обществу чугунных богов явно не хватало на экране. Она ведь часть жизни, как ни крути!

Советское искусство стремилось показать выдающегося человека: учёного или писателя, выдающегося рабочего или знатного колхозника, учителя, кого угодно – лишь бы был на голову выше обывателей. А Рязанов (отчасти параллельно с ним и знаменитый Гайдай) показал дурачка и алкаша, недотёпу и пустомелю, человека, который, вопреки завету Горького – не звучит гордо. Этот человек не слишком умён, не слишком щепетилен в нравственных вопросах, вороват и хитрозад[2], он ни в чём не выдающийся и никого никуда за собой не ведёт.

Рязанова считают одним из важных могильщиков советского строя, и, в общем-то, правильно делают, действительно, его вклад в незавидное грядущее страны оказался очень велик. Пресмыкаясь перед пьяным Ельциным, Рязанов лишь завершал то, что начал в 50-х годах. Он очень пламенно любил пошлость – и обречён был ненавидеть всё то, что возводит на пошлость гонения, всё то, что не оставляет пошлости тихого угла, мещанской самодостаточной слабоумной радости.

В чопорном и ханжеском, безбожно-монастырском, зашкаливающе-пафосном, повёрнутом на «служении человечеству» советском обществе 50-70-х годов ХХ века Рязанов угощал своих зрителей «солёненьким» и пользовался тем, что они почти не знали вкуса соли.

Перед зрителем Рязанова раскрывался целый мир, в бытовом смысле знакомый зрителю, но совершенно закрытый, и даже табуированный традициями «соцреализма». Здесь ведь не было такой пошлости, чтобы не бичевалась и не разоблачалась, не «выкорчёвывалась беспощадно». Здесь пошлость подавалась исключительно под соусом «искоренения» и «вымирания»… Что, на мой взгляд, противоречит одно другому. Зачем, скажите на милость, «беспощадно искоренять» то, что и так «вымирает»? И «нетипично нашему обществу»?

Даже Зощенко, божественный Зощенко, знавший о пошлости житейской всё – давал её карикатурой, шаржем, с нравоучительным пинком пошлякам. И вдруг нашёлся художник, который эту, столь знакомую бытовую пошлость, подаёт с любовью, симпатией, лирикой, романтизирует её, делает поведенчески-привлекательной!

По сути, любовь к фильмам Рязанова 50-70-х годов стала отражение борьбы советского человека за право на личную жизнь, на право быть невеликим и ненастоящим, не-героем, не выдающимся, непритязательным, лишённого того пафоса «ответственности за всю планету», который у большинства советских киноделов получался очень фальшивым. Рязановский человек – это животное. Иногда агрессивное, хищное, иногда жалкое и травоядное, слабоумно-инфантильное, но всегда животное.

Здесь, наверное, и сошлись Рязанов и Правда. Атеизм, удаляя из человека цивилизационный кристалл сакралии, этику служения безусловному Абсолюту, неприкасаемым догмам – обречён в итоге произвести именно животное в человеческом облике. Ведь человека от животного отличает только Абсолютная Идея (почему и сказано, что он по «образу и подобию Божьему). Всё остальное животные тоже умеют делать, хуже чем человек, но иногда и лучше. Например, попугаи и вороны умеют говорить слова человеческой речи, бобры и медведи строить жилища, пчёлы – многоэтажные жилища и производственные объекты, и т.п.

Пафосный атеизм советской власти (монастыря безбожников) – фальшивил, и чем дальше, тем отчётливее, грубее. Рязанов представил нам другой атеизм, настоящий, сложившийся и полный: атеизм гаража и симпатичнейшего Жени Лукашина, критикующего заливную рыбу…

Достоевский писал: если Бога нет, то всё дозволено. Но не в том дело, что всё дозволено (хотя герои Рязанова себе много позволяют), а в том, что всё – бессмысленно! Прежде всего бессмысленно, а уж потом вседозволенность, которой, кстати, депрессивный атеист часто просто поленится воспользоваться…

Персонаж Рязанова – это советский человек, реализующий свободу личности посреди предельно-функционального, обострённо-служебного комплекса, он как бы выпутывается из смирительной рубашки. И – пока нашим людям этого не хватало – они рукоплескали Рязанову. А когда (в 90-е) с этим стал явный перебор – в грош не ставили того же Рязанова. Мол, спасибо Эльдар, нам теперь твоя солонка не нужна, у самих соли пуды!

+++

Феномен Рязанова – это волшебство пара, спёртого и стиснутого в узком железном пространстве. Тогда пар может толкать поршни, приводить в движение паровую машину. Но пар на такое способен только в герметично замкнутом устройстве! Достаточно продырявить паровой двигатель, и весь пар ломанётся по линии наименьшего сопротивления, перестанет поршни толкать. Выйдет со свистом – и рожу притом обварив кочегарам…

Пока персонажи Рязанова находятся в герметике советской среды – они милы и тактичны, они человечны. Это не их внутренняя человечность (глядя современными глазами, видишь, что они очень жестоки), а, подобно отражённому свету Луны, человечность того, в чём они замкнуты.

Система держит персонажей Рязанова в ежовых руковицах, и потому их барахтанья вызывают симпатию, снисхождение, жалость, сочувствие. Система перегибает палку – и палка отыгрывает назад, к удовольствию зрителя, отвоёвывая для советского нелепого интеллигентика маленькую, «индейскую» резервацию свободы.

Мегалитическому пафосу муравьиных великих строек, замешанному на постоянном самопожертвовании и требовании жертвы (вспоминается Клим Самгин, и его нежелание становится жертвой прогрессивных идей) – Рязанов противопоставил забавное бытовое разгильдяйство, рабочему столу – праздничный стол, и тем «взял кассу» зрительских сердец.

Герои Рязанова живут вкусно. Живут под приятным хмельком. Они живут для себя – а не для ненасытной прорвы «высоких идеалов». Они – животные, но выглядят очень человекообразно и даже человечно. А знаете, почему? Подобно тому, как сломанную кость замуровывают в гипс, эти разгильдяи из фильмов Рязанова стянуты в лубки советской действительности. Она, чопорная до противности, занудная до оскомины, как гувернантка над первоклашками – не даёт им совсем уж разложиться «на плесень и липовый мёд»[3].

А ну как лубки снимут, лубочные картины-призывы отменят, гипс железной дисциплины уберут? Что тогда станет с этой милотой, аппетитно жующей и романтично бренчащей на гитарах, скептично-ироничной до цинизма в своей насмешливости над «идолами отцов»?

Собственно, ответ дал сам Рязанов – в своих поздних кинокартинах. Его возлюбленная, единственная во всей его жизни, мадам Пошлость – отбросила фиговый листок советской цензуры и стала хлюпать откровенной, конченной мразотностью. Образы раскрылись по логике: лапушки-дурачки стали гадкими дураками, ребячливые шалуны – шалыми тварями, забавные проказники – проказой, и т.п.

+++

Ещё в детстве, разумеется, умиляясь рязановским образам, я где-то смутно недоумевал: дело, вроде, в СССР, но где же советская власть? Где партия, «их рулевой»? Не знаю, как Рязанову такое удалось, но в его кинолентах советской власти… нет. Причём задолго до её исторического падения. Пространство схвачено в таком ракурсе, что тень от протянутой руки долгоруких бронзовых Лениных нигде не входит в кадр.

Советская власть у Рязанова – нечто, приносящее героям еду и квартиры за кадром. Нечто, снабжающее их работой и деньгами, за которые ни разу нигде не прозвучит ей благодарности от снабжённых. Нечто, имеющее только обязанности обслуги – и лихо, к восторгу зрителей, поражённое в правах. «Накрой банкет – а потом уйди, чтобы тебя не видели!».

Я прекрасно понимаю чувства зрителей – потому что советскую власть помню лично. Она была очень докучливой и не в меру занудной. Она, как говорит молодёжь – «реально доставала» и постоянно лезла в каждую бочку затычкой. Советские люди недолюбливали свою власть, как бунтующий подросток не любит чрезмерно опекающих его родителей.

Чего у советской власти никогда не было – видимо, в силу пролетарского её происхождения – так это чувства такта и чувства меры в нотациях. К тому же и рука у неё была тяжёлой, могла наказать за шалости, даже невинные, со всей строгостью пролетарской родительницы, простой, безыскусной, даже отчасти туповатой, с деревенским воспитанием…

Если Софья Власьевна для интеллигентного зрителя рязановских фильмов – не в меру строгая мать, которую, к тому же, отпрыск считает, в отличие от себя, недоучкой – то мадам Пошлость подобна девушке лёгкого поведения. С ней тянет проводить время. Она ненавязчива, она не нудит, не пилит, она терпима, смешлива и снисходительна ко всем твоим слабостям…

Правда, в отличие от Софьи Власьевны, Пошлость тебе «ничего не должна». Она не выручит в беде, не накормит, не обогреет, она даже не заметит твоего исчезновения. У неё сегодня ты, а завтра другой. И все вы ей – на одно лицо, и живёт она не для вас (как убивающаяся ради непутёвых деток на трёх работах Софья Власьевна), а для себя.

Как сказал поэт:

Наша Родина скупа была на милость,

Как издёрганная нищетою мать…

Но она была матерью. Пошлость же, столь тонко и любовно воплощённая Рязановым в искусстве – кукушка, которые свои яйца подбрасывает в чужие гнёзда. Беззаботность делает её неспособной о ком-то или чём-то заботиться – кроме, разумеется, себя.

+++

Наверное, в том типе общества (монашествующем безбожии) перерождение Корчагиных и Журбиных в Лукашиных и Новосельцевых было неотвратимым и неизбежным. И в этой неизбежности, роковой необратимости – наверное, заключается величие художника Рязанова, пока он был великим. Потому что после 1991 года он, как мавр, сделавший не своё дело: стал ненужным, скучным, плоским и жалким.

Но у великих людей великими бывают и грехи. Вина Рязанова в том, что он звенел шутовскими бубенчиками там, где нужно было бить в набат. Он и беду великую – выставил забавной, мелкой, пошленькой, меняя беду по своим героям (которых, несомненно, любил по завету Булгакова).

И в этой апологии Пошлости с большой буквы Рязанов проявил себя поистине виртуозом! Для персонажей Рязанова нет и не может быть драмы «Кемьской волости», заботу о которой Булгаков «вдруг» вложил в уста смешного, пошлого, недалёкого управдома Бунши, а Гайдай зачем-то (а вот зачем?!) перекладывает в уста вора Жоржа Милославского[4].

Драма Кемской волости в обоих «Иванах Васильевичах» (и булгаковском, и гайдаевском) – одна из тех ненавязчиво-воспитательных деталей, которые делают комедию высоким, и в хорошем смысле нравоучительным искусством.

Персонажей Рязанова, насколько бы положительными они ни казались по внешнему, «белому и пушистому» виду – никогда не взволновала бы судьба «Кемской волости». Они вообще пребывают как бы вне времени и вне пространства (недаром эта коллизия с «абсолютно одинаковыми» Москвой и Ленинградом), а не только (что совсем уж очевидно) – вне СССР с его текущими бурями, страстями, политикой, врагами, историческими перипетиями.

И в этом герои Рязанова весьма органичны – потому что животное не имеет представления о стране, в которой живёт: мышь может заметить пожар Москвы, но не переход Москвы к Наполеону и обратно.

+++

Эльдар Рязанов грандиозен, как художник, и в этом смысле он любим миллионами, и навсегда останется любим.

Пройдут годы, и, несмотря на все обиды, удары судьбы, несмотря на страшную «дороговизну заблуждений» для бывших советских людей, волочимых детскими личиками об рыночный асфальт – мы всё так же будем смотреть на новый год «С лёгким паром», сопереживая истории легкомысленной любви, и так же улыбнёмся шуткам в «Карнавальной ночи».

Но никакое величие дара Рязанова или любовь к созданным им самобытным образам не могут запретить нам видеть и обсуждать тот странный, взаимно-ненавидящий симбиоз, который сложился у Рязанова с советским режимом.

Субъективно Эльдар Александрович сколько угодно (и сколь угодно искренне) мог «признаваться в ненависти» к КПСС, в любви к Ельцину, и т.п. Но объективно Эльдар наш Александрович – нужен только там, в советских недрах, и только тогда.

Он – продукт системы, которую ненавидел, для слома которой сделал больше многих, обесточив весь её пафос напускной и ложной «человечностью» своих пошлых персонажей. Он органически связан с этой системой, весь ею пронизан, сделан, сочинён, и весь составлен из её материала.

Только там, в том специфическом антураже, буффонирующая пошлость могла сойти (да и вправду стала!) предметом высокой культуры, завораживающим глубиной своего эзопова языка, двусмысленностью и многоплановостью акцентов. Только там её могли смотреть с восторгом и растащить на цитаты.

Жизнь всё расставила по своим местам.

Художник, Мастер Эльдар Рязанов кончился вместе с советской властью, они, можно сказать, умерли в один день. Сам Рязанов, думаю, этого не понимал – как не понимала европейская рационалистическая наука, ненавидевшая «кандалы католицизма» своей органической связи с этим самым католицизмом.

Ведь очень часто бывает так, что именно гонениями система создаёт величие гонимому, придавая ему значимость, вес, основательность, устойчивость в аргументации, и т.п. Католическая инквизиция много веков пугала учёных своими кострами, за что её много веков проклинали – не обращая внимания на тот факт, что нигде, кроме Европы никакой серьёзной науки так и не возникло! А почему? Интересный вопрос, правда? Для диалектиков!

Где учёных жгли, там им придавали значение, а где им не придавали значения, там их и не жгли, а плевать на них хотели, в силу чего они и вовсе из зародышевого состояния не вышли…

По той же самой схеме советская система с её махровым занудством и сусловским замшелым начётничеством, гоняя пошлость веником по всем углам – придала пошлости миловидные, притягательные и завораживающие до влюблённости в неё черты.

В силовом поле советской гипертрофированной серьёзности шаловливая пустотелая пошлость научилась летать, подниматься на немалую высоту.

А когда эта гравитация исчезла (вместе с цензурой) – пошлость, как и положено заурядному мусору, упала вниз и донизу. Упав – уронила туда, «ниже плинтуса» и своего верного паладина Эльдара Рязанова.

То, что Рязанов снимал в 90-е – трудно назвать кино, тем более художественным. Вуаль очарования, подаренная цензурой, ниспала с вульгарной пошлости, обнажая всё её ничтожество. Многие люди удивляются, узнав, что в 90-х годах Эльдар Рязанов отчаянно (и активно поддержанный властью, лично Ельциным) снимал фильм за фильмом.

Это такое позорище, что о многих фильмах из уважения к прошлому мастера стараются не вспоминать.

Многие ли из вас, дорогие читатели, слышали про фильмы «Предсказание» (1993), «Привет, дуралеи!» (1996), «Единица порядочности – один Галлай» (1997). А картина «Тихие омуты» (2000) вам знакома? А фильм 2003 года «Ключ от спальни»? А фильм 2006 года – «Андерсен. Жизнь без любви»?

В 90-е Рязанов пишет стих, в котором есть такие строчки:

«…Проснусь под утро… Долго не засну…

О, как сдавать позиции обидно!

Но то, что потихоньку я тону,

Покамест никому ещё не видно…»

Типичное самообольщение! Тонул он не «потихоньку», а стремительно, и это было видно всем, даже самым ярым его поклонникам, готовым прощать ему что угодно.

Некоторые его фильмы всё же нашумели и после СССР – такие, как «Небеса обетованные» (главные роли исполнили прекрасные актеры – Ахеджакова, Гафт, Басилашвили, Броневой – но и они не вытянули). Первым фильмом нового столетия стала его кинокартина «Старые клячи». Рязанов пригласил на съемки Ахеджакову, Гурченко, Крючкову и Купченко – но только для того, чтобы привлечённые громкими именами зрители сказали на выходе из кинотеатров:

– Он больше ничего не может…

Рязанов снял фильмы «День в семье президента» (1993), «Я-легкомысленный грузин» (1994), «Артист совсем не то же, что актер» (1996). «Карнавальная ночь 2» (2007), «Музыка жизни» (2009). Если кто-то о них и говорит – то только плохо. А чаще – вообще ничего: ибо не слышал, не смотрел, а начинал смотреть – бросил на десятой минуте, и т.п.

+++

Трагедия Рязанова-художника в том, что он «однолюб», он мастер одного амплуа. Меняться, искать новые миры он не умел, да и, кажется, не захотел. Он всегда любил её величество Пошлость, и в 50-е, и в 90-е, но зритель пошлость в 90-е уже разлюбил: накушался ею до тошноты. А Рязанов – не разлюбил…

Но одно дело – эзоповым языком иронично фрондировать во втором ряду азарменной шеренги, уставшей от команды смирно». Одно дело – гримасничать среди безликости, вертеть фиги с задней парты отвернувшейся грымзе-училке.

И совсем другое дело показать вдруг, при полном отсутствии цензуры и полном карт-бланше, что у тебя ничего нет за душой, ни мировоззрения, ни идеалов, ни пути, ни истины, ни жизни…

Рязанов всю жизнь любил пошлость – и добился её полного торжества. Он буквально бросил это торжество под ноги пошлости, как любовник бросает меха к ногам любимой.

Но торжествующая пошлость – неотделима от крысиной серости, а крысиная серость не умеет ни создавать шедевров искусства, ни ценить их. Единственной альтернативой советскому образу жизни (разумеется, не идеальному), который Рязанов подготовил, вскормил, как молоком матери, в душе своих зрителей – стала запредельная, звенящая в пустоте от своей безальтернативности пошлость.

Скажу, может быть, главное во всей статье: пошлость – это тление и разложение, распад, не предполагающие взамен разрушению никакого нового созидания. В этом разрушении без возврата – весь Рязанов, а не в его, в общем-то, не так уж ярко выраженном антисоветизме.

Антисоветчики бывают и покруче, вспомним Игоря Талькова или Жанну Бичевскую. На мой взгляд, они безумны – но в пылкости обоим не откажешь. Ломая – они тут же противопоставляют сломанному собственные идеалы, какие-то, вымученные в их нездоровой фантазии «век золотой Екатерины» и «венчать нового «Царя»…

Ничего даже близко к этому, пусть нездоровому, но накалу нет у Рязанова! Как его герои дышат слабоволием и приспособленчеством, так и он сам страдает малодушием, кислым «непредрешенчеством», по кадетски увилистым стремлением каждому понравится.

Пошлость – она любит быть любимой. Но сама никого не любит.

Чудовище это, которое он вводил в нашу жизнь на поводке, заботливо и нежно, начиная с чёрного хода «Карнавальной ночи» – в итоге выросло, окрепло и съело самого поводыря.

И дело не в том, что он – убеждённый антикоммунист, антикоммунисты бывают дьявольски талантливы, а он скатился к полной бездарности, ныне стыдливо скрываемой его любителями. Которые очень боятся, что полюбившие Рязанова зрители новых поколений задумают «вдруг» посмотреть его последние фильмы, после 1991 года…

Не об этом ли говорит Откровение Иоанна Богослова (3:15): «…знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих».

Никто лучше Рязанова не отразил на экране явления, в Церкви именуемого «теплохладностью», и потому эти строки Святого Писания, на мой взгляд, лучшая ему эпитафия…

 https://whatisgood.ru/raznoe/p...

---------------------------------------------------------------------------------

Эльдар Рязанов родился 18 ноября 1927 года. Его отец Александр Семенович был как раз родом из крестьян, в 16 лет стал большевиком, а в 19 – дивизионным комиссаром на Гражданской войне. В 1922-м его послали разведчиком в Китай, затем перевели в Персию. Мать Софья Михайловна, в девичестве Шустерман, влюбилась в разбитного красавца и ушла к нему. Вместе с мужем работала в советском торгпредстве в Тегеране, а рожать сына уехала к родителям в Самару. Мальчика назвали Эльдаром, что на тюркских языках означает «владеющий миром». И имя оказалось пророческим: Рязанов воистину стал властителем умов и сердец миллионов. Некоторое время спустя отца перевели в Москву и назначили начальником винного главка. Неудивительно, что на такой должности Александр Семенович пристрастился к алкоголю, а жена, не выдержав скандалов, забрала трехлетнего сына и ушла жить к подруге. Затем она вышла замуж за инженера, вдовца с ребенком.

Несмотря на государственный антисемитизм, еврейское происхождение не стало для режиссера серьезной помехой в жизни – очевидно, благодаря славянской фамилии. Но в 2007 году, выступая на творческом вечере в Самаре, он прочел стихи – крик души, выплеск затаенной боли:

Во мне бурлит смешение кровей…

Признаюсь, по отцу я чисто русский.

По матери, простите, я – еврей,

Но быть «жидом» в стране родимой грустно.

Разорван в клочья бедный организм.

В какой борьбе живет моя природа!

Во мне слились в объятьях «сионизм»

Навек с «Союзом русского народа».

То хочется мне что-то разгромить,

То я боюсь, как бы не быть мне битым.

Внутри меня – семит с антисемитом,

Которых я не в силах помирить.

 https://a.kras.cc/2015/11/blog...

----------------------------------------

Пикантные откровения о Рязанове народного артиста России Александра Панкратова-Черного (в "Экспресс-газете" от 06.05.2006 г.)

Рязанов и Гурченко

- Я дружу с Рязановым, снимался в нескольких его работах. Я же Паратова должен был играть в «Жестоком романсе». Он пригласил Сережку Шакурова. Шакуров поставил условие: «Только с Гузеевой».

Любовницей его была в то время. Рязанов идет на это - утверждает Шакурова и Гузееву. И вдруг Шакуров получает роль в театре им. Станиславского - Сирано де Бержерака. Это мечта всей его жизни. И Шакуров уходит с картины.

Рязанов - Никиту. Никита уже дает согласие, и тут бах - «Очи черные» с Марчелло Мастроянни. И говорит: «Все, Эльдар, извини, я ухожу». Ну, ему говорят: «Возьми Панкратова - они с Никитой похожи». Начинаем делать кинопробы, но рядом с Алисой Фрейндлих я - мальчишка. Не прошел пробы…

Рязанов - еврей хитрый. У него если с фильмом не происходит ничего, что-нибудь сам, б…, придумает, чтобы шумиху создать. Да он в маразме уже. Старческий маразм. А Рязанов, кстати, с актерами никогда не работает. Он просто набирает уже известных мастеров, которые сами все придумывают, но монтирует хорошо. Сейчас «Андерсена» он пробил. Это уже просто для наживы. Фильма не будет хорошего - я на сто процентов уверен. Это миллионный проект, нахапал деньги, говорит: «Ухожу из кино» - значит, миллиона два долларов ему упадет. Жена его Эмма - хапуга еще та! Она была администратором в Свердловске, в Центре молодежи. Она устраивала там творческие встречи для киноактеров. Как только премьера в Москве - она за большие деньги, край-то богатый, приглашала артистов. Мы с удовольствием туда ездили. И всегда зарабатывали намного больше, чем в других городах. И вот она была администратором всех этих дел.  Ниночка чудная жена была у Эльдара. Она умерла, и он приехал с премьерой какой-то картины в этот Центр молодежи. Эмма его и подженила. А ему че? За ним нянька нужна - он же диабетик, он страдал полнотой. И че ему делать? Наташа, дочь от первого брака, не разговаривает с ним. У него же первая жена была, которая его вытащила в художественное кино. Жена эта была документалист крупный, а он тоже был документалист. И подженился он на талантливой бабе. И она ему сказала: «Элик, тебе не надо в документальном кино работать».   То есть намекнула, что он бездарен. А так как чувством юмора обладаешь - иди в художественное. И начал он сразу с «Карнавальной ночи». Снимал один режиссер. Но завалил картину. И Эльдар подсуетился к Пырьеву, а Пырьев тогда был директор «Мосфильма». «Иван Александрович, на оставшиеся деньги давайте я сниму эту «Карнавальную ночь». Но только актрису надо другую. И Пырьев шел по коридору, а навстречу - Гурченко. Только ВГИК закончила. И идет, жопой виляет и напевает. И он говорит: «Ну-ка, соплюшка, иди сюда! Ты кто такая?» - «Я - Гурченко» - «Гурченко, ты откуда?» - «Я ВГИК закончила у Герасимова» - «Что? И поешь?» - «Пою!» - «И танцуешь?» - «Танцую!» - «Ну-ка, зайди в кабинет».И вот так Гурченко и пошла сразу! Потом ее слава немножко сбаламутила. И Рязанов проснулся знаменитым...

      https://www.eg.ru/relax/7829/