Кармическая чурчхела несудьбы

Примечание: Все грамматические, орфографические и политические ошибки в тексте допущены намерено для введения в дополнительное заблуждение всех и так ни хрена не непосвящённых в эзотерические тайны украинского быдло-масонства.

Белая горячка (Пролог)

Великий кормчий жёлтой суб-марины и вечно синее солнце украинской демокраси пан президент соображал, причём соображал не абы как, а «на троих» - на пана гаранта, пана головокомандуючого и пана делового. Однако жалким людишкам из окружения пана президента казалось, что пан президент соображает «по-чёрному», в полном одиночестве.
В общем, все три ипостаси пана президента пребывали в дежурном запое уже третьи сутки, сумерки которых ознаменовались рукоприкладством между паном гарантом и паном деловым на предмет методики запоеисчисления. К счастью, пан головокомандуючий сувенирной булавой с Андреевского спуска очень доступно растолковал обоим штатским говнюкам, что запоедлительность определяется не делением общего количества потреблённого бухла на среднюю суточную норму потребления, а народными арийскими приметами, согласно которым длительность запоя определяется количеством белочек, заглянувших «на огонёк», причём размер этих белок также имеет огромное значение.
В качестве доказательства этой изящной теории пан головокомандуючий метнул недопитый коктейль «Пгокугог» (три пшика микстуры от кашля на литр односолодового самогона) в дальний угол кабинета. Яркая вспышка пламени осветила огромную резиновую шину, которая тут же запылала, выкатилась из угла и начала приближаться к бухим ипостасям.
Первым увидел белок, естественно, именно головокомандуючий.
- Вот они, вот они - видите?! Целых три! Уй, здоровенные…
Белок действительно было трое – они сидели в пылающем колесе в позе лотоса и медленно перебирали лапками, приводя колесо в движение.
- Красивые какие… - мечтательно зажмурился пан президент. – Давно я таких не видел… Скидываемся, хлопцы - быстро!
- У меня невроз на липецкой почве, мне ничего покупать нельзя даже по себестоимости – могу сдохнуть… – подал голос деловой.
- Опять за тебя из бюджета Минобороны платить? – хихикнул головокомандуючий. – Ты вообще в курсе, что проходишь по бухучёту как «Джавелин одноразовый, надувной»?
- Не ссы, ещё и наварим! – поддержал головокомандуючого президент и смело вышел навстречу огненной шине. - Здравствуйте, белочки! Биткойны принимаете?
- По 12 000! – хором ответили белки и прыгнули на його высокоповажнисть…

Белочка первая, древнеримская

Этой ночью августейший пан цезарь Петроний Поросений спал просто отвратительно – ему снилось, что ему мешают спать далёкий хриплый рёв трембит и чей-то противный голос…
- Пан цезарь, пробудитесь, - бубнил этот противный голос над самым ухом. – Вам пора в Сенат, отчитаться за ваши эллинские оффшоры, сахарную латифундию в варварских землях и инвалидские сестерции…
- Шоб ты здох, Антоний, - благодарно прошептал Поросений. – И пошли шкиряка пошустрее к прокуратору Луцию с повелением тому дышать на меня сегодня в Сенате неразбодяженным фалернским, а не поганой «гройсманкой» с винницианского рынка...
- Прокуратор уже дожидается вас, пан цезарь, - доложил голос. – Он всю ночь боролся с коррупцией в буфете Сената, так что перегар у него такой, як трэба. А ещё он по секрету накартавил, что хорошо бы вам кольчужку под тогу натянуть - уж очень вас в Сенате ждут, уж очень…
- Шустрый картавый, - прокряхтел Поросений. – А лягаш… тьфу ты, твою Юнону… Легат Авакий в Сенате будет?
- Должен быть, пан цезарь, - заверил голос. - Во всяком случае, он в FaciemLiber написал, что будет в Сенате с сюрпризом…
- С моими политическими оппонентами по термам таскаешься, Антоний? – резюмировал Петроний. – Не посмотрю, что ты лицензированная полит-prostibula – и распну без всяких сюрпризов…
- Не распнёте, пан цезарь, - захихикал голос. – Меня никакие гвозди не выдержат…
- Тогда тащи кольчужку, боров, - Петроний пнул ногой туда, откуда доносилось хихиканье. - Да ту тащи, которая из страны руссов – я галльскому и прочему древнеНАТОвскому говну не доверяю...
…Спустя час Петроний стоял на ступенях Капитолийского схрона в окружении преторианцев, приставленных к нему заморским императором Баракием Обамианом Тонконогим три года назад. Преторианцы были, как обычно, одеты в строгие чёрные доспехи, прятали глаза за кружочками чёрной слюды и аппетитно жевали древесную смолу. Петроний до усрачки боялся легата Авакия, торжественно поклявшегося богиней газов и пролежней Юлией Тимохией напихать ему полную задницу окаменевшего рахат-лукума, и вид грозно пасущихся преторианцев, а также общение с плоским кувшинчиком, спрятанным в складках тоги, подействовали на Поросения успокаивающе.
- Таки аве и шолом вам, гажданин цезаг, - поприветствовал Петрония прокуратор Юлий Луций, протискиваясь к нему между преторианцами. Приветствие насторожило Петрония – гражданином его не называли уже очень и очень давно… Но ещё больше его обеспокоила длинная палка в руках Луция, в которой Петроний узнал прошлогоднего лидера продаж его латифундии - леденцовый дротик «Спартак».
- Рад видеть вас без клейма и ошейника, любезный прокуратор, - улыбнулся Поросений, любуясь толщиной и длиной «Спартака». - Почём брали - если это не секрет следствия?
- Это подагок, - покраснел прокуратор.  
- От кого и кому? – поинтересовался Поросений.
- Вам, пан цезаг, - кокетливо лизнул дротик Луций. – От Сената и нагода Гима…
- Сената и каво-каво? – переспросил Петроний.
- Гимского нагода! - уточнил Луций и сплюнул себе на калигу. – Пгоклятая латынь… Так будете бгать?
- Буду, буду, - заверил прокуратора Поросений, пытаясь подолом тоги прикрыть свои калиги. - Просто уточняю - подарок и от вас тоже, любезный прокуратор?
- И от меня, и от всей фгакции! – подтвердил Луций.
- Фракии? – переспросил Петроний, косясь на дротик. – Причём тут Фракия?
- Фгакия тут как газ и не пгичём! – выкрикнул Луций. – Фгакции, а не Фгакии! Фгак-ци-и!!!
- Франции? – опять переспросил Петроний. - Так до Франции ждать ещё семьсот лет…
- Аве Гиму! Гегоям аве! – страшно взвизгнул Луций, располовинил «Спартака» об коленку и лихо, что твой Ганник, замахал его половинками, отчего преторианцы с боевым кличем «Факингум шитус!» бросились врассыпную. В суматохе Петроний потерял Луция из виду, обретя вместо него резкую проникающую боль…
…Всё дальнейшее пан цезарь, лёжа вверх жопой на ступеньках Капитолия, видел будто через чёрную преторианскую слюду - бегущих к нему легионеров Авакия с дополнительными карамельными дротиками наперевес, пьяных ветеранов в камуфляжных тогах, торгующихся за любовь с крашеными хной волонтёрками, наёмных гладиаторов с набитыми на спинах «колизеями», предлагающих свои гладии для решения проблем в личной древнеримской жизни, обкуренных зелёным лотосом студиозусов, декламирующих «спартанскую читку» под грохот нубийских барабанов из кожи шкиряков и – о, фарион! - уличных папарациусов, лихорадочно запечатлевающих на папирусах процесс внесения пана цезаря в Историю с жопой, полной леденцового щебня…
От боли и обиды Петроний издал душераздирающий вопль «Эх, коротка кольчужка!!!», проснулся - и заплакал от счастья, что этот кошмар оказался лишь сном.
А, наплакавшись всласть, вновь забылся беспокойным сном…

Белочка вторая, варяжская

И приснилось ему, будто он, великий князь киевский Питерим Кучерявый, изрядно отпив 40%-го сбитня из хрустального ведра, вызвал к себе в опочивальню воеводу своей персональной варяжской дружины.
- Слышь, ты, овца наёмная, - подчёркнуто официально обратился Питерим к воеводе, представшему перед ним в стильной кольчуге с накладным лифом поверх жёлто-синего полевого сарафанчика. – Арестуй-ка ты этого архидьяка из Внутреннего приказу... Авакакий или как его там…
- Шо, вот так вот просто взяць и ареставаць? – воевода приподнял усыпанный стразами «Сварогски» эксклюзивный шишак и вытер влажной берестой невысокий лоб. – Я, по-твоему, совсем дура, шо ли?
- Ты как с гроссэ кнэзэ гутаришь?! – Питерим попытался было встать с ложа, но быстро постиг тщету усилий. – Ты это… того… Я ведь могу и на кол посадить!
- На! – задрал сарафан воевода. – Нанизывай, варяжская марионетка!
Даже во сне Питерим прекрасно понимал политические намёки.
- Олегий Рюрикович, я вовсе не собирался… - начал было он, но воевода не дал ему кончить и плаксиво взял на октаву выше:
- Я верчусь, как последняя хазарская волонтёрка, даже ноги побрить некогда! Я закрываю его своим роскошным телом каждую ночь от кинжалов и клопов, я лайкаю его берестяные грамоты в Ликокнижии, а оно мне за это… Короче, я с такими ногами арест производить не буду!
- Олежек... – ещё успел произнести гроссэ кнэзэ, но Олежек взвизгнул «Не буду - я сказала!» и с рыданиями выскочил из княжеской опочивальни.
Питерим задумчиво налил ещё сбитня, задумчиво выпил его, задумчиво срыгнул и задумчиво послушал, как зраднык Аскольдик манерным фальцетом отдаёт своим бородатым сёстрам-побратымам приказ покинуть chill-out’ы и грузиться в парадных латексах на драккары. Питерим в который раз почувствовал обиду на своих наёмных мужеложцев - в трюмах их драккаров никогда не находилось места для продукции его Леденцового ряда, зато для конфиската из Узкоглазой слободы и контрабанды из Новгорода место завсегда было...
И вот теперь все титла над буквицами расставлены…
И так обидно стало гроссэ кнэзэ, что перестал брать его сбитень скифский, перестал вставлять мёд половецкий и плющить табак ямайский… И лишь укус заморского жука-коксовика мог бы возрадовать князя, но…
Но не успел, не успел жучиный сок пойти по венам - рухнули ворота терема княжеского под ударами кастетов сволочи Авакакиевской, собранной им по кабакам Троещинской слободы, и грозный дьяк лично предстал перед паном князем в синем парадном зипуне и кокошнике, усыпанном серебром и перхотью.
- Челом бью, великий князь! – Авакакий треснул великого князя лбом об пол. – Ну шо, погутарим дэржавною?
- Я с грядущими лазутчиками грядущей Москвы не гутарю без присутствия жидовина-стряпчего! – гордо ответствовал чуток пришибленный Питерим. – Ни дэржавною, ни альбионскою…
- Тогда продолжим, как в Ликокнижии, на языке агрессора, - охотно согласился Авакакий. - Слава твоя, князь, далеко растеклась по канавам посольским - об леденцах твоих в землях вражьих, об скифских пекторалях в сокровищницах византийских, об пристрастии к сбитню халявному…
- Брешешь, пёс хазарский! – выкрикнул Питерим. – Нету у меня никаких пекторалей и пристрастий, а леденчики мои из лабазов княжеских только мои подданные и сосут!
- Сосут, князь, ещё как сосут…Да не об том разговор... - Авакакий приглушил голос. – В землях франкских да фряжских молва пошла - мол, княгиня твоя у сирот полушки медные воровала и потом алхимничала их в плавильнях заморских в золото самоварное… Как сие опровергнешь, князюшка?
- Уж кто б гутарил, да не ты, подстилка варяжская! – возмутился князь. – Сам-то ты мешки заплечные для дружинников по два целковых за штуку продал, а им цена, иттить твою кикимору  – пятак с НДС… Ты лучше о себе покумекай, дьяк – когда первое упоминание о Москве в летописях появится, куда лапти намылишь - к тевтонам али на историческую Хазарию подашься?
- А тебе какая печаль? - пожал плечами Авакакий. – У меня пять грамот проездных от пяти царей имеются – от савойского, саксонского, фряжского, франкского и Соломона… И ты мне зубы не заговаривай, Ярило тебе в седалище! Я тут по дороге к тебе Рюриковича небритого повстречал… Мои хлопцы его, конечно, утешили, но, сдаётся мне, князь, что остался ты нынче без дружины своей лазоревой… А какой ты князь без дружины, Перун тебе в уста?
- Чур меня, чур! – заголосил Питерим. – Изыди, мент хазарский, сгинь и пропади!
- А за мента ты у меня челом сызнова ударишься, - недобро прищурился Авакакий и, немедля свершив челобитье и пнув пана князя, для пущего глуму, в нижние регалии, оборотился к своим татям:
– Гей, молодцы бирюзовы и девицы розовы с росписью нательной, гой вы еси! Пришла пора для смуты великой, для бардака широкого! Так покажите себя - свершите импичмент глубокий, бессмысленный и жестокий, петушками на палочках, сахарными да бугристыми!
…Душераздирающий вопль гроссэ кнэзе «Будь проклят день грядущий, в который я отожму кондфабрику имени Маркса!!!» на мгновение заглушил крики экстаза беснующийся гойской черни - и от этого вопля гроссэ кнэзэ проснулся и долго плакал в темноте от счастья, что этот кошмар оказался лишь сном.
А наплакавшись, вновь забылся вещим сном…

Белочка третья, евросоюзная

И приснилось ему, пану императору Пьерлеону Бонапоршу, что собирательный образ его революционного народа, шатаясь от неразделённой любви к пище, протягивает к нему худенькие ручонки и просит беззубой пастью хлебушка. Бонапорш, сам будучи выходцем из немного другого народа, искренне плевать хотел на этот этнос, однако политика и во сне – политика...
- На шоколят, mon cher народ, - метнул Бонапорш половинку барбариски в народное хлебало и, естественно, промахнулся.
- Сунь её, le падла, себе в le жопу… - с гиднистю ответствовал народ и ломанулся подбирать барбариску.
- Фи, - поморщил подбородки пан император. - Никакой куртуазности, кроме определённого артикля...
Народ угрожающе завыл «Майданьезу», царапая найденной барбариской дёсны в кровь, но ворвавшийся в сон прокурор-женераль Жорж Сент-Луц дю Пьянь с присущими ему тактом и слюноотделением пинками прервал приступ сольфеджио - и отмудоханный народ покинул сон пана императора.
- Бун жуг, бон жуг, - загнусил прокурор-женераль. - Как самый обгазованный пгокугог за всю истогию втогой Фганции, я гад…
- Д’аккор! – перебил Сент-Луца император, впервые в жизни обрадовавшись появлению дю Пьяня.
Но прокурор-женераль с улыбкой профессионального терпилы продолжил:
- Да, я таки гад - гад напомнить вам, шо ваша попегедница Магия-Антуанетта уже пгобовала покогмить нагод сладким - и де тепегь та Маша?
- Интересно, а старожилы, которые помнят вас трезвым, ещё живы? – поинтересовался пан император, запивая бургундским самогоном булочку с мышьяком, на который Бонапорш подсел на острове Эльба. – Это ж по сколько им сейчас?
- Ну, хто б говогил… - скривился прокурор-женераль. – Вы читали сплетни из Люксембугга? Ваша мадам Жозе-Марина наггела бедных сиготок на мильйоны ливгов – и мне жутко завидно!
- Я ж тебе «лексус» на паровой тяге по себестоимости подарил, Жорж, – перешёл на «ты» пан император и тайно нажав тайную кнопку тайного вызова тайной полиции. – Завидуй лучше Пагубийону… Слушай, а ты можешь быстро сказать «Прошу руководителей фракций пройти в президиум»?
- Замогю пегегагом! – взвизнул дю Пьянь. - Заплюю насмерть!
- Я ж тебе ящик бургундского подарил со скидкой на тридцатилетие твоего алкоголизма, - укоризненно покачал головой Бонапорш. – Я ж тебя прокурором назначил за смешные пять лимонов ливров… А ты – заплюю, заморю… Ну, чего ты раскартавился? Не с той взятки проснулся?
- Пгишло вгемя положить конец, пан импегатог! - не стал амикошонствовать дю Пьянь. – Я пегешол на стогону гвагдейцев д'Авакяна! Вы теперь – кговавый тиган и именем геволюции ваши кговавые оффшогы тепегь пегеофогмлены на моё имя! Мне теперь есть, что тегять!
- Какие такие оффшоры? - проворковал пан император. – Ты что это такое картавишь, Пьянь?
- Либегтэ, алиготэ, фратэгнитэ,! Свобода или тганш! Кгедит или смегть! – забесновался в ответ дю Пьянь и вдруг запел: - Отгечёмся-я-я от польско-о-о-го са-а-ала…
Бонапорш с наслаждением слушал картавую «Майданьезу», прикидывая, как будет визжать прокурор-женераль, когда тайная полиция будет тайно его арестовывать, сажать в Бастильский СИЗО и пытать, пытать, пытать, поджаривая шпик «Богарнятко» у него на заднице, но вдруг осознал, что тайная полиция до сих пор тайно не явилась на его тайный зов.
У императора заныло под ложечкой, которую он всегда носил с собой «на счастье» в заднем кармане панталон - ложечка эта ещё никогда не подводила Бонапорша и всегда сигнализировала об угрозе той части тела, которая под ней располагалась.
Встревоженный мрачными перспективами, Пьерлеон решил не дослушивать «Майданьезу» до конца (а кто бы вообще смог бы?) и повернулся к прокуратору спиной, чтобы с достоинством смыться, но прокуратор с криком «Гагдэ, туше и антгакт!» совершил карамельным Дантоном классический фехтовальный выпад и…
…Кошмарный сон опять завершился болью, ужасом и истошным воплем його высокоповажности, но на этот раз вновь забыться сном не удалось – страшная ночь, истерзавшая своими кошмарами ранимый ливер його высокоповажности, наконец, кончилась…

Бодун, суровая явь

Похмельное утро влетело в окно особнячка на Банковой босоногой Надькой-вертолётчицей и наградило пана президента шикарным тонизирующим бодуном, отчего тому в голову полезли всякие грустные маты - он внезапно вспомнил, как был октябрёнком, пионером, комсомольцем и чуть было не стал коммунистом, но тут подоспела нэзалэжнисть и…
…С тех пор прошло почти тридцать лет, и сейчас, сидя на вышитом свидомыми пауками покрывале-саване, подаренном ему министеркой заживозахоронения Супрун Бесссмертной, його высокоповажнисть вдруг с ужасом понял, что именно тогда, тридцать лет назад, он и совершил самую страшную ошибку в своей жизни...
Надо, надо, надо было ему стать коммунистом!
И не просто коммунистом, а генеральным секретарём ЦК КПСС - и не допустить распада Советского Союза! Ведь, если бы Союз не распался, у него был бы не одна несчастная кондфабрика с филиалом в ближнем зарубежье, а вся пищевая промышленность СССР принадлежала бы ему. Да что там – пищевая! Вся лёгкая, тяжёлая и не очень промышленность была бы сейчас в его распоряжении! Собственно, и ближнего зарубежья как такового тоже сейчас не было бы, и ему не приходилось бы лизать жопы всяким прибалтам , а также латиносам, ниггерам, полякам и прочей сволочи из зарубежья дальнего. Но, что было самым немаловажным, никто бы на протяжении всей истории человечества не совал бы ему с кармической неизбежностью его же продукцию в задницу.
Но вот это как раз можно было ещё исправить…
Пан гарант нажал кнопочку вызова своего самого доверенного человека – главного технолога фабрики им. Карла Маркса, временно исполняющего обязанности главного технолога фабрики «Рошен».
- Пиши за моей подписью! - деловито скомандовал пан президент.
- Предсмертную записку? – с надеждой вопросил главный технолог. Только ему можно было так шутить його высокоповажнистю – без совкового опыта старого технолога пан президент так бы и остался простым местечковым говном, случайно заплывшим в столичный говноколлектор и сгинувшим там без суда и следствия с незакрытым гештальтом в портфолио.
- Приказ пиши, ворог нацийи, - проворчал гарант. – Немедленно прекратить любое производство любой твёрдой продукции любой цилиндрической, параллелепипедной, конической и пирамидальной форм!
Главный технолог вскинул на пана гаранта неисправимо-совковые глаза и пан президент сорвался на визг:
- Пиши, говорю!!! Никаких трубочек! Никаких вафельных стаканчиков! Никаких батончиков!!
Його высокоповажнисть поперхнулся и закашлялся. Старый технолог привычно разбодяжил десять капель воды стаканом коньяка и пан президент выпил этот целебный напиток, хотя и содрогаясь от отвращения - он ненавидел пресную воду за её подлое визуальное сходство с водкой и наглое отсутствие сивушного послевкусия.
- Второе… - вновь задиктовал пан президент. – Ко всем фирменным магазинам прикомандировать взвод Нацгвардии под командованием младшего лейтенанта-товароведа, и всех, кто зайдёт в магазин и попробует потом выйти, забривать в АТО на 25 лет с конфискацией имущества и права скачивать Джамалу и Приходьку! Третье…
Його высокоповажнисть, по мере заполнения его душевной пустоты коньяком, отдавался на волю икотки вдохновения – и диктовал, диктовал, диктовал…И туманные очертания его оффшоров становились всё отчётливее, все резче проступали бланки с тропическими банковскими реквизитами, но…
Внезапная боль в сфинктере пронзила его, сведя на нет весь обезболивающий эффект от «конины» и разыгравшегося воображения.
- Хто там и таки за шо? – прохрипел пан президент, пытаясь вывернуть шею так, чтобы увидеть, кто именно вторгся в его организм. Но за спиной у него никого не было – если не считать недодекоммунизированного технолога с шариковой ручкой в руках. Но в его руках была уже не ручка, а огромная и бугристая человекоподобная чурчхела, напоминающая кого-то до ужаса знакомого пану президенту... 
- Вах, биджо, - сказала чурчхела с мягким грузинским акцентом. - Как харашо палучилось... 
- Товарищ Сталин? - простонал пан президент. - Это вы?
- Да щаз, - отозвалась чурчхела, поправляя мятый пиджак и штанишки с расстёгнутой ширинкой. - Бери више - до самой криши! Я от Авакова ушёль, я от Луценко ушёль, а сейчас в тебя вошёль!
Чурчхела изобразила ныряльщика - и ацкая боль вновь поселилась в тазобедренной области пана президента.
- Мишико!!! - взвыл пан президент и все его загранпаспорта пронеслись у него перед глазами. - Шени тракши шевеци!!! 
- Нэт, дарагой, - глухо донеслось в ответ откуда-то из глубины пана президента. - Это я тебя тракши шевеци...
- Ах, какой гарант погибает… - ощущая конец и пытаясь придать хоть какое-то историческое величие ситуации, процитировал пан президент одного из своих  древнеримских попередников.
- Помирать вам ещё ранова-а-а-ато, есть на вас у Следкома дела-а-а-а, - приятным тенором пропел недобитый совок-технолог, раскачиваясь взад-вперёд на манер гребцов-байдарочников и орудуя торчащей из пана президента чурчхелой, как веслом.

За этим занятием его и застали передовые отряды Красной Армии, ворвавшиеся в Город…

Эпилог

Дальнейшая судьба пана президента покрыта толстым слоем просроченного шоколада на пальмовом масле…
Говорят, его регулярно видят в фешенебельном гей-клюбе «Лысый пуштун и бородатая женщина» на Троещине, где он исполняет некий сногсшибательный и головокружительный акробатически-эротический номер с дрессированной чурчхелой. Некие сомнительные очевидцы утверждают, что однажды группа граждан с аусвайсами неизвестного происхождения пыталась арестовать бывшего гаранта прямо во время исполнения, но, досмотрев номер до конца, группа граждан разрыдалась и отказалась арестовывать бывшего гаранта, обосновав это тем, что Бог, мол, уже наказал его и кто они такие, чтобы усугублять?

Что ж, и я не буду усугублять…