Феликс Юсупов: «В одном глазу – Бог, а в другом – чёрт»

В 1903-м Валентин Серов приехал в Архангельское, чтобы написать портреты мужа и сыновей княгини Юсуповой.
В отличие от своей матери — княгини Зинаиды Николаевны, Феликс Юсупов вызывал неоднозначные эмоции и у современников, и у потомков.
Одни считали его едва ли не мессией, другие — позором почтенного рода.
С уверенностью можно утверждать только одно: жизнь его была увлекательнее всякого голливудского фильма.

На Феликса Юсупова-младшего (ему тогда было 16) Серов произвел неизгладимое впечатление.
Воспоминания о встречах с художником он хранил всю жизнь.
«В перерывах между сеансами я уводил его в парк, усаживал в лесу на свою любимую скамейку, и мы всласть говорили.
Идеи его заметно влияли на мой юный ум» — писал последний из князей Юсуповых в своих мемуарах.
Что именно говорил Серов Феликсу, какие конкретно идеи высказывал, нам, увы, неизвестно. 
Однако
в 17 лет, нарядившись в женское, Феликс Феликсович пел в кафе-шантанах,
в 29 убил Распутина,
в 30 впервые получил предложение взойти на российский трон,
в 45 успешно засудил голливудскую студию MGM, сочтя недостоверным фильм, в котором его сыграл Джон Бэрримор.

Трудный ребенок

Первый сюрприз князь Феликс Феликс Юсупов-младший преподнес родителям, едва родившись.
Княгиня ждала (и хотела) девочку, и «приданое» ему было пошито розовое.
По его собственным словам, родился он слабым и некрасивым.
Врачи считали, что он не протянет и суток.
А четырехлетний Николай, увидев брата, взмолился:
«Выкиньте его в окно!».
В течение пяти первых лет мать утешалась тем, что наряжала князя в женское — некоторая экстравагантность привычек закладывалась в нем уже в младенчестве.
Графа Сумарокова-Эльстона нельзя было упрекнуть в чрезмерной заботе о сыновьях.
Дважды в сутки — утром и вечером — Николай и Феликс целовали отцу руку.
Ничего более доверительного между ними не случалось.
С братом Феликс на первых порах тоже близок не был.

Мальчиком он был смышленым, капризным и неловким.
Его детские воспоминания полны историй об увечьях, которые он регулярно наносил окружающим в силу своей неуклюжести.
Феликс Феликсович не без удовольствия вспоминал, как однажды едва не выбил теннисным мячиком глаз Великому князю Михаилу.
Несмотря на болезненную худобу (которой юный князь очень стеснялся и даже пил тайком какие-то волшебные «восточные пилюли», чтобы набрать вес), он часто дрался со сверстниками.
И детские шалости его зачастую не были такими уж невинными.
Больше других комнат в Юсуповском дворце на Мойке Феликс любил «мавританскую залу», расположенную рядом с отцовским кабинетом. Мозаичные стены, мраморные колонны, фонтан — здешняя обстановка будоражила воображение юноши, и он устраивал тут «живые картины».
Однажды, нацепив мамины украшения, он собрал в комнате слуг-мусульман.
Назначив «провинившимся невольником» лакея-араба, он — жестокий султан — вооружился кинжалом и велел несчастному просить пощады. Феликс уже замахивался, когда в комнату вошел отец.
После этого инцидента юный сатрап был из «мавританской залы» изгнан навсегда.
В другой раз, когда в гостях у них (по мнению молодого Феликса) слишком засиделся обер-прокурор Святейшего синода, мальчик нарядил в платье и парик своего пса Клоуна, «густо набелил и нарумянил его, как старую кокотку» и выпустил в таком виде в гостиную.
Клоун вызывающе, на задних лапах (недаром Валентин Серов называл этого пса «своей лучшей моделью») прошествовал прямиком к гостю — тот был «скандализирован» и немедленно удалился.

Гостиные Юсуповых были всегда полны «сумасбродов, психопатов и шутов гороховых», в обществе которых было весело Феликсу Юсупову-старшему.
Княгиня, чтобы угодить мужу, проявляла по отношению к ним удивительную кротость и терпение.
Что касается Феликса-младшего и Николая Юсупова, они терпеть не могли чудаковатое окружение отца — это несколько сближало братьев.
Учился молодой князь скверно.
Гувернанток и учителей подвергал нешуточным испытаниям.
Свою первую няню-немку, он, к слову, довел до сумасшедшего дома. Буквально.
Когда Феликсу исполнилось 15, его отправили в Италию — родители надеялись, что там он, равнодушный к наукам, хотя бы увлечется искусством.
В компанию ему был ангажирован Адриан Прахов — известный историк искусства, арт-критик, археолог, человек редкой эрудиции, тот самый Прахов, в чью жену Эмилию, некогда был безнадежно влюблен Михаил Врубель.

Поездка началась в Венеции, а окончилась на Сицилии.
И всюду не знавший усталости Прахов (ему тогда было 56) носился по музеям и церквям, читая импровизированные лекции и собирая вокруг себя толпы туристов.
Феликс же по большей части скучал и изнемогал от жары.
В Неаполе он часто оставался в отеле один — Прахов уходил к знакомым, которых у него здесь было немало.
Однажды, выйдя на балкон гостиничного номера, Феликс познакомился с молодым кучером — тот показался ему славным малым, да к тому же понимал по-французски.
Юноша пожаловался кучеру на скуку, и тот обещал заехать за ним вечером.
В 11, когда Прахов уснул, Феликс тихонько вышел из номера и сел в подъехавший к крыльцу фиакр.
Кучер привез его в странное место, которое юноша поначалу принял за зоологический музей (с потолка свисало чучело крокодила).
Впрочем, для зоологического музея здесь было многовато красного плюша и зеркал.
Все смеялись, пили шампанское, многие — в чем мать родила.
В самый разгар веселья дверь отворилась и в бордель вошел Адриан Прахов.
Смущенный Феликс спрятался было за спину кучера, но наставник уже заметил его и распахнул объятия:
«А, дон Феличе!».
С этого момента поездка стала куда более увлекательной.
Когда полуденная жара спадала, путешественники приобщались к прекрасному в музеях, а вечером отправлялись на другие экскурсии в компании кучера.
«Безумно жалею, что так дурно распорядился своим итальянским временем," - писал в мемуарах Феликс Юсупов. Должно быть, имея в виду первую часть поездки.

То ли девочка, а то ли…

В 1903-м шестнадцатилетнего Феликса было решено отдать в военную школу.
Разумеется, он от такого плана в восторг не пришел.
На вступительном экзамене молодой князь Юсупов затеял богословскую дискуссию: он утверждал, что Христос накормил пять человек пятью тысячами хлебов, а вовсе не наоборот, как принято думать.

Родители так просто не сдались, и отправили юношу в некую частную гимназию — учебное заведение особо строгого режима, куда брали самых отпетых.
Феликс собирался действовать по проверенному плану, и был неприятно удивлен: родители уговорили директора принять его без экзаменов.
К такому коварству он был не готов.
Став гимназистом, он начал сближаться с братом — Николай увидел в нем равного, стал посвящать в свои переживания и дела, приглашать в свою компанию.

Среди биографов семейства Юсуповых чрезвычайно популярен жанр надрывных куплетов про «прекрасного принца» и «паршивую овцу». Николай был целеустремленным многообещающим молодым человеком, его безвременная гибель положила конец надеждам рода Юсуповых на будущие славные свершения.
А Феликс, с его экстравагантными выходками, склонностью к мистике и коммерческим авантюрам, только позорил фамилию.
Это, разумеется, упрощенный взгляд — достаточно вспомнить, что первый выход Феликса в свет в женском образе состоялся под руководством и по инициативе старшего брата.

У 21-летнего Николая Юсупова была любовница — простая девушка Поленька, жившая неподалеку, в квартире на Мойке.
Феликс любил бывать здесь в компании брата и его друзей.
Самовар, водка, романсы под гитару — такая жизнь контрастировала с чопорным блеском юсуповских дворцов, казалась юноше полной свободы и чрезвычайно привлекательной.
Однажды Николай и его хмельная компания решили продолжить веселье у цыган.
Феликс был тогда обязан носить гимназический мундир, в котором его в увеселительные заведения не пустили бы.
И Николай предложил переодеть его в Поленькино платье.
Макияж и украшения дополнили картину — никто не сомневался в том, что перед ними юная дама, многие находили ее очаровательной. Позднее, будучи с братом в Париже, одетый в женское Феликс посещал оперу (оправданием служило то, что пришли они на маскарад). Некий пожилой субъект через посыльного даже пытался узнать у Николая Юсупова имя «его прекрасной спутницы».
Феликс не без гордости вспоминал в мемуарах, что субъект оказался королем Эдуардом VII.

Именно старший брат, унаследовавший от матери артистическую натуру, и игравший в любительских постановках, привел переодетого женщиной Феликса к директору шикарного петербургского кабаре «Аквариум».
Шесть выступлений на сцене «Аквариума» прошли с успехом (то, что имя новой «певицы» держали в секрете, еще больше интриговало публику).
После седьмого в благородном семействе разразился скандал — какие-то приятели Юсуповых опознали Феликса по матушкиным бриллиантам.

Аморально устойчив

Нужно заметить, что княжна Зинаида Николаевна с ее скромностью, тактом, образцовым браком и безупречной репутацией была, скорее, исключением.
Остальные Юсуповы едва ли могли похвалиться умеренностью. Прапрадед Феликса — князь Николай Борисович — помимо прочего, славился своей «любовной комплекцией».
Разносторонний ценитель прекрасного, он заказывал художникам портреты своих любовниц — таких портретов в его усадьбе Архангельское накопилось более 300.
Прабабка также была легендарной искательницей приключений.
О романах Зинаиды Ивановны судачили даже после ее смерти. Говорили, к примеру, что уже в 1920-е, при обыске в одном из петербургских особняков в ее спальне большевики обнаружили потайную дверь.
А за ней — мужской скелет в саване.

Что касается пресловутого «морального облика» Феликса Юсупова-младшего, он был предопределен не только генами.
Дефицит мужского воспитания, близость с матерью, роскошь и вседозволенность, сопутствовавшие ему с младенчества — все это сыграло свою роль.
Сам Феликс никогда не выступал ни с громкими каминг-аутами, ни с пылкими опровержениями.
Современники считали его геем — у них были веские основания.
Когда в 1914 году он женился на княжне Ирине Романовой, многие говорили, что это лишь ширма: мол, у Юсупова были отношения с родственником Ирины — Великим князем Дмитрием Павловичем.

Впрочем, вполне вероятно, что князю Юсупову нравились и мужчины, и женщины.
Он возглавлял Первый русский автомобильный клуб, учился в Оксфорде, во многом опережал свое время.
Человек столь прогрессивных взглядов просто не мог допустить какой-то дискриминации по половому признаку.

«Часто говорили, что я не люблю женщин». — Писал он в мемуарах. — «Неправда. Люблю, когда есть, за что.
Иные значили для меня очень много, не говоря уж о подруге, составившей мое счастье.
Но должен признаться, знакомые дамы редко соответствовали моему идеалу.
Чаще очаровывали — и разочаровывали.
По-моему, мужчины честней и бескорыстней женщин».

Великий перелом

В 1908 году Николай Юсупов погиб.
У него был бурный роман с замужней женщиной, оскорбленный супруг — конногвардеец граф Мантейфель — потребовал сатисфакции.
На дуэли Юсупов дважды выстрелил в воздух: фактически Мантейфель совершил хладнокровное убийство.

Смерть брата заметно изменила Феликса Юсупова.
Он ощутил, как скоротечна жизнь.
Кроме того, 21-летний юноша как-то вдруг осознал, что теперь он — единственный наследник несметных юсуповских сокровищ.
И начал задумываться о том, какая к ним прилагается ответственность.

В те годы на Феликса Юсупова сильно повлияла Великая княгиня Елизавета Федоровна — давняя подруга его матери и некогда главная ее конкурентка на балах и приемах.
После смерти мужа (в 1905-м Великий князь Сергей Александрович погиб в результате теракта на Сенатской площади) она отошла от светский жизни и посвятила себя исключительно богоугодным делам. Последним ее «светским» жестом стал заказ Михаилу Нестерову эскиза весьма изысканной рясы для монахинь Марфо-Мариинской обители (которую княгиня построила и была в ней настоятельницей).

Елизавете Федоровне удалось увлечь благотворительностью и Юсупова.

Вспоминая, как он кичился своим происхождением и богатством, молодой князь испытывал чувство стыда.
Он начал задумываться о смерти, судьбе, духовном развитии и прочих бесконечно далеких от былого загульного угара явлениях.
Даже на собственный портрет кисти Серова он теперь смотрел иначе. «Серов — подлинный физиономист», — писал Юсупов, —
«Как никто, схватывал он характер.
Отрок на портрете предо мной был горд, тщеславен и бессердечен».

Впрочем, страсти к экстравагантным выходкам Феликс Феликсович не утратил.
К примеру, совершив с Елизаветой Федоровной паломничество в Соловецкий монастырь, Юсупов привез из поездки здоровенного белого медведя, предвкушая, как напустит зверя на «докучливых визитеров на Мойке».
В 1909-м Феликс Юсупов уехал учиться в Оксфордском университете. За три года, которые он провел в Англии, князь не терял времени даром.
Прослыл дьяволопоклонником и ввел в Лондоне моду на черные ковры.
Едва не стал главным подозреваемым в похищении греческого принца Христофора (после очередной эпической попойки Скотланд-Ярд насилу отыскал принца, спящего под роялем в скромной «студенческой» гостиной Юсупова).
Попал в автокатастрофу, в которой чудом не погиб.
Пытался под покровом ночи похитить у некой забывчивой старушки корову (которую честно купил накануне), и был обстрелян из ружья. Кутил с невиданными в этих краях размахом и выдумкой.
Словом, покорил тамошний высший свет.
Духовные трансформации, происходившие с молодым князем Юсуповым, ничуть не умерили его жажды приключений.
Анна Павлова, с которой Феликс был дружен, говорила, что в «одном глазу у него — Бог, а в другом — чёрт».

Вскоре после возвращения из Англии, Феликс Юсупов обвенчался с княжной Ириной Александровной, таким образом, породнившись с царской семьей.
Брак этот не был чисто «политическим» решением.
Своей невестой князь был очарован.
«В сравненье с новым переживанием все прежние мои увлеченья оказались убоги. Понял я гармонию истинного чувства», — писал он.

Свадьба эта разбила сердце Великому князю Дмитрию Павловичу. Впрочем, дело было не в отношениях между Феликсом и Дмитрием, о которых давно судачил весь петербургский свет.
Оказалось, что Дмитрий Павлович тоже был влюблен в свою кузину и так же рассчитывал на ней жениться.
После свадьбы Юсупова князья отдалились друг от друга.
Снова сошлись они только через два года — в 1916-м.
Когда задумали большое и благородное общее дело — убить Распутина.

А он встал и пошел

Феликс Юсупов познакомился с Григорием Распутиным в 1909 году. Репутацию тот имел, мягко говоря, противоречивую. Экзальтированные поклонники говорили о нем как о «божьем избраннике», «великом подвижнике», «святом старце» (к слову, в 1909-м старцу едва исполнилось 40).
С другой стороны имя его было окутано плотным туманом мистики и сплетен самого разухабистого толка.
О похотливости «старца» слагали легенды.
Сеансы изгнания из «барышенек» бесов и прочие богоугодные радения он предпочитал проводить в банях.
По многочисленным свидетельствам очевидцев, знакомясь, «старец» не упускал возможности облобызать и тщательно ощупать визави, особенно, если это женщина.
Притом многие (в том числе особы вполне знатного происхождения) чувствовали себя польщенными или впадали в благоговейный транс — Распутин обладал даром гипноза.

Его неоднократно обвиняли в «хлыстовстве» — принадлежности к секте, члены которой практиковали экстатические обряды с языческим душком.
Впрочем, вину его доказать не удавалось — у Распутина были высокопоставленные заступники.
Знакомство произвело на Юсупова тягостное впечатление: под личиной юродивости он увидел опасного амбициозного интригана.
В 1916-м влияние, которое Распутин оказывал на Николая II и — особенно — на императрицу, было практически абсолютным.
Каким-то образом «старец» помогал цесаревичу Алексею переносить приступы, вызванные редкой болезнью — гемофилией.
По воспоминаниям Юсупова, Распутин не таясь рассказывал, что прибегал к шантажу, напоминая царской чете, что без него наследник умрет.
Он хвастал, что ему «достаточно стукнуть кулаком по столу, чтобы „сам“ и „сама“ сделали все, что он потребует».
О том, что панибратство Распутина переходило всякие границы, свидетельствовали и другие.
Потомственная дворянка Татьяна Григорова-Рудыковская вспоминала в мемуарах, как Распутин демонстрировал гостям обновку:
«Ты видишь? Кто рубашку-то вышивал? Сашка!», –имея в виду императрицу Александру Федоровну.
Распутин выбивал для своих сомнительных протеже министерские портфели.
Напрямую влиял на ход Первой мировой войны.
В целом, Распутин ратовал за мир.
Юсупов считал, что вольно или невольно «старец» льет воду на германскую мельницу.
Его — новоиспеченного англофила — идея сепаратного мира, разумеется, не устраивала.

Что касается ореола мистики, он был для Юсупова едва ли не важнейшим раздражающим фактором.
Дело в том, что князь и сам был склонен к мистицизму.
В позднем младенчестве, вместе с братом, он практиковал «столоверчение» — вызывал духов.
А будучи в Англии, подхватил «странную хворь» — видел некоторых людей неясно, будто в тумане; все они вскоре умерли.
Словом, сплетни о распутинском колдовстве, его прозрениях, пророчествах и т. п., он воспринимал более чем серьезно.
«После всех моих встреч с Распутиным, всего виденного и слышанного мною, я окончательно убедился, что в нем скрыто все зло и главная причина всех несчастий России: не будет Распутина, не будет и той сатанинской силы, в руки которой попали Государь и Императрица» — вспоминал он.

Убедившись, что Распутина невозможно ни подкупить, ни запугать, Юсупов начал втираться к нему в доверие.
Распутин к нему благоволил.
Часто приглашал к себе и «к цыганам», то и дело просил спеть, лечил Юсупова «от усталости и всех хворей».
При всей своей интуиции, никакой угрозы со стороны Феликса он не чувствовал.
Когда тот пригласил его во дворец на Мойке, Распутин сразу согласился — княжна Зинаида Николаевна (открыто демонстрировавшая свою к нему неприязнь) была в отъезде.
Кроме того, «старец» давно хотел познакомиться с женой младшего Юсупова.

К встрече Юсупов готовился основательно и загодя.
Заручился поддержкой единомышленников.
В их числе, кроме старого друга — Великого князя Дмитрия Павловича, были доктор Станислав Лазоверт, поручик Сергей Сухотин и депутат Госдумы Владимир Пуришкевич.
Другой депутат — Василий Маклаков — сослался на занятость.
Но вручил Юсупову — на всякий случай — резиновую гирю.

В подвале Юсуповского дворца была оборудована «приемная».
Стол накрыли так, чтобы было похоже, будто недавно здесь пировали. Оставшиеся на столе пирожные и вино приправили цианистым калием. Юсупов предложил Распутину подождать здесь, пока «разойдутся гости жены» — «старец» хотел сохранить свой визит в тайне.
Четверо сообщников князя ожидали развязки снаружи (впрочем, некоторые исследователи считают, что их было пятеро).
Согласно воспоминаниям Юсупова, Распутин съел отравленные пирожные, выпил отравленное вино и потребовал еще.
От выпитого он лишь порозовел — яд на него не действовал.
Тогда Юсупов выстрелил ему в грудь.
Распутин упал и через некоторое время затих.
Доктор Лазоверт констатировал смерть.
Еще через несколько минут Распутин восстал, растолкал своих горе-убийц, легко открыл запертую дверь и выбежал во двор.
Депутат Пуришкевич выстрелил в него еще четыре раза, а Юсупов размозжил ему голову той самой резиновой гирей.
Для верности тело сбросили с моста в Неву.

Что касается таинственного пятого соучастника, им, возможно, был оксфордский приятель Юсупова Освальд Рейнер.
Некоторые историки считают, что рейнер был любовником Феликса Юсупова.
А еще — агентом МИ-6, что превращает казнь Распутина в эндшпиль партии, сыгранной германскими и английскими спецслужбами.

Детали убийства известны в основном из мемуаров Юсупова.
Зная его любовь к мистике и драматическим эффектам, несложно предположить, насколько он сгустил краски.
Почему не подействовал яд?
Действительно ли Распутин на время восстал из мертвых?
Почему, когда в реке обнаружили труп, руки и ноги его были крепко связаны?
Почему после прихода к власти Временного правительства, документы по делу были изъяты из полицейских архивов, а труп Распутина эксгумирован и сожжен?
И кем в этой истории был Феликс Юсупов — спасителем отечества или английским шпионом?

Все эти вопросы будут кормить еще не одно поколение редакторов таблоидов, создателей телевизионных ток-шоу и фильмов категории «В».

Так или иначе, на заговорщиков вышли быстро — в процессе они изрядно наследили.
Убийство сошло им с рук: как бы ни гневалась императрица, Николай II не мог серьезно наказать членов семьи.
Кроме того, слишком многие поддерживали Юсупова, считая, что он действовал в интересах России.
Председатель Государственной думы Михаил Родзянко предлагал князю взойти на трон, с тем же предложением к нему позднее обращался адмирал Колчак.
Юсупов отказался.
«А ведь предложение это взялось из убийства.
И тому, кто, убивая Распутина, пытался спасти монарха, предлагают самому захватить престол!» — сокрушался он. Впрочем, возможно, просто инстинкт самосохранения был в нем сильнее тщеславия.

Из России с Рембрандтом

Слава «убийцы Распутина» не раз играла Юсупову на руку, порой — спасала ему жизнь.
После революции 1917-го Юсуповы бежали в Крым.
Здесь было немногим спокойнее, чем в Петербурге — жили в страхе, в постоянном ожидании расправы.
Однажды юсуповский дом окружили всадники — морская кавалерия, «головорезы, которых боялись даже большевики».
Один из матросов спросил, правда ли, что Юсупов убил Распутина.
И, получив утвердительный ответ, заявил, что коли так, бояться ни ему, ни его семье нечего.
Выпив за его здоровье, всадники унеслись прочь под знаменами, на которых было написано «Смерть буржуазии!».
В марте 1919 годе Юсуповы покинули Россию на борту английского линкора Мальборо.
Как оказалось, покинули навсегда.
Старшие Юсуповы отправились в Италию.
Феликс с супругой — в Лондон.
Им удалось вывезти с собой кое-что из фамильных драгоценностей, а также двух Рембрандтов — «Портрет господина в высокой шляпе с перчатками» и «Портрет дамы с веером из страусиных перьев».
Этих крошечных осколков несметных юсуповских богатств могло бы хватить на долгие годы безбедной праздной жизни.
Но только не Феликсу Феликсовичу.
В Лондоне молодые Юсуповы с головой ушли в благотворительную деятельность.

Связавшись с русским отделением Красного Креста, князь взялся организовывать мастерские, чтобы трудоустроить эмигрантов.
Он лично принимал беженцев — нескончаемый поток людей.
Впрочем, по-настоящему полезен он был, когда нужно было очаровать европейских толстосумов, привлечь в дело их средства.
Время от времени Юсупов устраивал благотворительные культурные мероприятия, действуя с тем же размахом, с каким прежде кутил.
На «Синий бал», который Юсупов закатил в Алберт-Холле, было продано шесть тысяч билетов (неудивительно, если учесть, что в шоу участвовала Анна Павлова и ее труппа).
Дело ширилось, в юсуповский центр шли уже не только эмигранты из России.
Однажды к нему прибыла делегация англичан, желавших записаться в белую армию добровольцами.
Потом белых окончательно разгромили в Крыму — исход гражданской войны был решен.

«Двери на родину для нас закрылись». — Писал Юсупов. — «Белой армии более не существовало. Работать на Белгрэйв-сквер стало не для кого. Эмигранты большей частью ехали во Францию. Мы решили ликвидировать все дело в Лондоне и переехать в Париж».

Во Франции дела пошли не столь бойко.
Волна симпатии к русским пошла на убыль, деньги таяли на глазах. Драгоценности пришлось заложить, картины Рембрандта — продать американскому коллекционеру Джо Виденеру.
По условиям сделки Юсупов мог выкупить картины за ту же цену (Виденер сторговался до 100 тысяч фунтов) плюс восемь процентов в течение следующих четырех лет.
Однако, почуяв бедственное положение князя, американец вынудил его подписать еще один документ, усложнявший процесс.
Юсупов тяжело переживал потерю Рембрандтов и не один год судился с Виденером.
Впрочем, безрезультатно.

Дом в районе Булонского леса, в котором жили Юсуповы, был всегда переполнен — сюда стекались их несметные друзья и поклонники, случайные знакомые, беженцы, профессиональные приживалы. Никому не приходило в голову, что князь Юсупов может быть стеснен в средствах, тот; в свою очередь, делал все, чтобы поддерживать всеобщее заблуждение.

В Европе Юсупову приходилось переживать по-настоящему голодные дни.
Однажды, будучи в Лондоне, он зашел в зоомагазин и увидел бульдога — точь-в-точь такого, какой был у него еще во времена Оксфорда.
Денег на бульдога не было, и Юсупов грустил.
Узнав причину меланхолии, португальский король Иммануил — старый приятель князя — купил ему бульдога.
В другой раз, ужиная в лондонском ресторане Юсупов заказал бульдогу паштет, а себе «Пулярку по-Юсуповски».
Счет втрое превышал имевшуюся наличность, и Юсупов «расплатился» паспортом — узнав, кто его гости, хозяин счел за честь накормить их бесплатно.

Его то и дело осаждали кредиторы, приставы, периодически приходили описывать имущество (Юсупов в таких случаях посылал за водкой и доставал гитару — это удивительным образом срабатывало).
Потом, ему удавалось что-нибудь перезаложить или обаять очередного мецената (нужно сказать, князь охотно пользовался щедростью сочувствовавших ему богачей).
И постные дни сменялись эпическими гуляньями — Юсупов, как никто другой умел закатить пир во время чумы.

Энергичная натура князя не позволяла ему сидеть на месте и предаваться ностальгии, он охотно бросался навстречу всякой возможности.
Вместе с женой он открыл ателье, которое супруги без лишних затей назвали IrFe.
На первых порах от клиентов не было отбоя: одна дама требовала во время примерок чая и непременно из самовара, другая желала поглядеть на «князя, у которого глаза светятся, как у хищника», третья заказала роскошный кокошник и, по слухам, не расставалась с ним даже в ванной.
Юсупов умело пользовался не вполне здоровым интересом к своей персоне.
Его жена — княгиня императорской крови — сама демонстрировала на подиумах наряды: такая модель, разумеется, тоже была мощным магнитом для парижской публики.
Скромное ателье вскоре превратилось в солидный модный дом.

На волне этого недолговечного успеха Юсуповы основали собственную парфюмерную линию, пробовали себя в качестве рестораторов, открывали магазины.
Впрочем, хорошим бизнесменом Феликс Юсупов не был — все его предприятия довольно быстро пошли на дно.

В 1929-м князь внезапно сделался одержим рисованием.
«Отдался рисованию с жаром.
Приковало к столу, точно колдовской силой» — вспоминал он. Явление это, как и многое в жизни Юсупова, имело налет мистики. Рисунки получались достаточно зрелые — удивительно, если учесть, что князь никогда прежде не держал в руках ни карандаша, ни кисти. «Получались у меня не ангельские создания, а кошмарные виденья.
Это я-то, любитель красоты во всех видах, стал создателем монстров!
Словно злая сила, поселившись во мне, владела моей рукой. Словно кто-то рисовал за меня» — оправдывался Юсупов в мемуарах.
Бросил рисовать он так же внезапно, как начал.
Нарисовав 15 уродцев (каждый олицетворял какой-нибудь порок), он потерял к рисованию всякий интерес.
И больше к этому занятию не возвращался.

Гори, Голливуд, гори!

В 1932 году голливудская студия MGM выпустила в прокат ленту «Распутин и императрица».
Юсупова (в фильме названном князем Чегодаевым) играл Джон Бэрримор — к слову, дедушка небезызвестной Дрю Бэрримор.
По сюжету, невеста князя — Наташа — была любовницей Распутина. Друзья Юсуповых увидели в фильме оскорбление.
Юсуповы — возможность.
Им удалось отсудить у MGM 25 тысяч фунтов плюс 75 тысяч отступных за разрешение дальнейшего проката.
С тех пор голливудские фильмы снабжают титром:
«Все имена и события — вымышлены, любые совпадения с реальными людьми — случайны».
Князь Юсупов даже в Голливуде умудрился создать прецедент.
Незадолго до смерти, Юсупов попытался разыграть ту же карту — подал иск на 1,5 миллиона против компании CBS.
Князь требовал убрать из сетки телевещания хоррор «Распутин, безумный монах».
Это сражение он проиграл.

Жизнь как чудо

В 1938 году Юсуповы купили дом в Сарселе.
Тихую уединенную, почти сельскую жизнь в парижском пригороде князь вспоминал как «самое счастливое время за все годы житья в эмиграции».
Дочь Ирина — выросла, вышла замуж и уехала в Италию.
Юсуповы по большей части копались в саду, балов здесь не устраивали, шумных гостей не принимали.
Увы, сарсельская пастораль длилась недолго.
В 39-м умерла княгиня Зинаида Николаевна.
Если смерти отца Феликс практически не заметил, утрату матери переживал тяжело.

Вскоре в Париж вошли немцы.
Фашисты предлагали ему сотрудничать — сулили безопасность и безбедную жизнь, заговаривали о реставрации российского трона. Юсупов держал дистанцию, стараясь не выдать брезгливости.
Он полагал, что Россия с Германией «попали под власть двух монстров, ублюдков гордыни и ненависти — большевизма и нацизма».
То и другое он ненавидел одинаково.

Еще во время оккупации он приобрел скромный дом на улице Пьер-Герен.
После войны князь продолжал привычно колесить по Европе — жил в Биаррице, часто наведывался в Англию.
Но этот дом, перестроенный в жилище из старой конюшни, любил больше блистательных дворцов и приморских вилл.
В доме на Пьер-Герен он и умер в 1967 году, в возрасте 80 лет.

В последние годы чета Юсуповых избегала «судорог светской жизни».
«Многих баловней судьбы повидал я на своем веку, аристократов, богачей, знаменитостей.
Мог бы видеть и дальше, да охоты не стало» — писал Феликс Феликсович в мемуарах.

Его долгая, на зависть яркая жизнь не оставила однозначных ответов. «Убийца Распутина», отчаянный прожигатель жизни, породистый аристократ и неисправимый позер, повеса, храбрец, немного гений и чуть-чуть злодей — он был весьма разносторонней личностью.
Отчасти — герой, отчасти — авантюрист, фантазер и безусловно прохвост.
Но прохвост — в высшей степени обаятельный: если бы сегодня в Голливуде снимали фильм о Юсупове, его, наверняка, играл бы Ди Каприо.

Последний из князей Юсуповых пережил две мировые войны, он видел как рушатся под собственным весом империи, как катятся в площадную пыль головы и короны.
И все же, до последнего дня не терял надежды.
«В простой, безоглядной и нерассуждающей вере я обрел подлинное счастье: мир и равновесие душевные... — говорил он. — А ведь я не святой угодник».

artchive