Критика правого консерватизма с позиций здравого смысла (вариация)

 Данная статья представляет собой попытку-набросок критически осмыслить так называемую идеологию правого консерватизма

Для начала следует внести некоторое разграничение в довольно пестрый спектр правых идеологий, что мы и сделаем основе довольно абстрактного, но при этом весьма показательного отношения правых к исторической роли и смыслу российской государственности и народа держателя оной. По большому счету их два: условно их назовем «уменьшит елями» или «хватиткормителями» и с другой стороны расширителями или «имперцами». Содержание двух подходов как правило не исчерпывается выдвинутым выше атрибутом, но он является как бы смыслообразующим каркасом всех остальных идеологических наслоений (читай отношения к экономике, административному устройству, соц. Политике итп).

Итак, уменьшители — это некий слой политически активных граждан, которые рассматривают проблематичность российской современности через призму ущербности российской истории в целом и существования российской государственности, как некоего символа этой истории, в 21 веке в частности. Наиболее последовательное, хотя, с точки зрения здравого смысла, и наиболее противоречивое выражение этого подхода можно прочувствовать в российской национал-демократической идеологии, представляющей собой некий парадоксальный сплав мещанского уменьшительного национализма с радикально русофобским либерализмом. Подробно разбирать в этой статье внутренние противоречия идеологем этого направления так называемой правой мысли мы не будем, т. к. этому была посвящена отдельная статья — http://evrazia.org/article/2613.

Нас интересует разбор и рассмотрение расширительного патриотического направления политической философии и практики, которая, как и в случае с уменьшителями не может исчерпываться одним только отношением к проблеме российской государственности и истории. Вот эти нюансы, эта некая неисчерпанность внутреннего патриотического дискурса и представляется наиболее любопытной; в самом деле, если собрать в одно место разных людей называющих себя правыми патриотами-имперцами и задать им конкретные темы для обсуждения (это важное уточнение, т. к. нацдемы тоже считаю себе патриотами... Республики Русь или Московии), то в лучшем случае они не договорятся, а в худшем начнут ссориться из-за вот этих вот нюансов, связанных с большим уровнем ограничения абстрагирования и с большей конкретикой. На каком основании, например, может договориться монархист легитимист и монархист соборянин? А среди легитимистов — сторонник одной ветви Романовых и со сторонником другой? Какой тут может быть компромисс? А какой компромисс может быть у религиозного реакционного фашизма (черносотенства) с фашизмом светским модерновым( правый уклон НБП и Штрассеризм ) ? Уже одно только отношение к несчастному 1917 году ставит прочный клин в ряды многих правых — некоторые личности тяготеющие к патерналистическим формам управления обществом видят в Сталине царя? А кого в нем видят монархисты?... Что видят в роли ордынском нашествии на Русь евразийцы, а что в нем видят, например, солидаристы?

Вот таких вопросов масса. А ведь это все еще довольно высокий уровень абстрагирования.

Такое положение дел свидетельствует на самом деле о двух тенденциях: 1. Правой имперской идеологии в законченном варианте не было и нет! Есть масса псевдоидейных направлений во многом аморфных и противоречивых, очень часто романтически мечтательных и совсем непоследовательных (романтический национализм), апеллирующих, как правило, либо к делам минувших дел, которые во многом уже совсем неактуальны с точки зрения реальной политики, либо к мечтательной религиозной философии, которая, при всей ее важности, NB не может быть заменить философию политическую, т. к. отсылает к мистическим недоказуемым началам, тогда как в планировании развития державных вопросов упование на удачу или чудо является политическим инфантилизмом. 2. Боясь вышеописанных противоречий, а также связанных с этом дискуссий и собственного бессилия вся «правая мысль» ушла надолго и далеко в выси наиболее широкого обобщения, которое исключает решение конкретных проблем, а значит и настоящего сплочения, совместной выработки политической практики (с точки зрения этого «обобщающего» подхода легитимист и соборянин идентичны, т. к. оба — имперцы, но если дать им решать конкретную проблему, например, формы правления — они ее решат по- разному, т. к. первый выступает за Романовых, а второй за выборы нового царя — отсюда разный состав высших органов власти). Этой боязни правое патриотическое движение обязано своей аморфностью и не проработанностью даже базовых мировоззренческих принципов, а также возникновению некой атмосферы преобладающего интуитивизма и недосказанности, некой тайны, практически мистической загадки и полунамеков, что является при наличии намерения заниматься реальным (а не фантастическим) политическим строительством залогом невозможности привлечь новых сторонников и объяснить им решение даже базового набора проблемных вопросов (хотя бы насущного вопроса стагнации экономики или технологического отставания). В свою очередь, корень боязни уходит в три весьма бесхитростных человеческих эмоции, свойственные почти всему отечественному политическому полю вообще: 1. В условиях совсем низкой численности актива возникает боязнь потерять людей на фоне выяснившихся разногласий, поэтому правая псевдоидеология строится по принципу «за все хорошее против всего плохого» (идеологемы построены по принципу наибольшего охвата «электората», а не по принципу мировоззренческой последовательности и разработанности, отчего идеология остывает и не способна зажечь человеческий дух) 2. Боязнь выглядеть глупо\не патриотично в рамках классической мысли или наоборот слишком умно. Первое отсылает к презрительному отношению многих отечественных правых, причем порой неосознанно, а как бы в рамках тренда, к подавляющему большинству западных мыслителей и зацикливанию, как выразился Бердяев на «палочных философах», имея ввиду конкретного философа истории. Второе же отнесем на счет парламентских партий, которые судЯ по своему активу, считают народ тупым, а любую мысль устаревшей, скучной, непонятной, неспособной завлечь электорат, непригодной в отношении «честных выборов». 3. Ну и наконец, следует заметить, что правые проектисты повторяют ошибки идеалистов 18 века, (при том, что даже идеализм у правых отступил под натиском интуитивизма, конспирологии и мистики) веря в безграничную мощь человеческого усилия. Забавный парадокс получается: проекты правых отдают настолько невообразимым утопизмом, например, это относится к ожиданию некоторых из них возвращения весьма определенного Средневековья при условии сохранения целостной и боеспособной России в отношении Запада, что притворить их в жизнь могут только титаны воли и разума, тогда как роль воли и разума правыми отрицаются и отступают перед силой проведения.

Вышеперечисленные аномалии правого мыслестроительства привели, я повторюсь еще раз, к формированию довольно аморфной системы тезисов, аналогий, метафор, которые видится возможным деконструировать. Возьмем ряд самых распространенных: 1. «Нам необходима иерархия» 2. «Нам необходима кшатрийская элита» 3. «Некий выдающийся человек не равен менее выдающемуся» 4 Нужна «новая опричнина» 5. Нужен «новый царь. Он будет дарован Богом, царя надо заслужить.» 6. «Экономика будет социалистическая, но предпринимательство тоже будет». Нужна Сталинская экономика. 7. «Новую идентичность нужно искать в прошлом.» 8. Основа хозяйствования — радикально антимарксистский подход (физиократия + придумки правых), основа хозяйства сельское хозяйство. 9. Основа культурной политики православное христианство (это относится не ко всем правым, но к большинству) 10. Православное христианство — это полный примат эсхатологии, фатума, отрицание свободной воли и свободы вообще (кроме свободы от греха). 11. Тоже самое, что п. 10 но вместо православного христианства язычество. 11. Формула «cogito ergo suum» проклята. 12. Диалектика проклята 13. «Изба с интернетом», кафтан, брадолюбие 14. Теории истории не существует. Весь смысл истории в субъективном начале и происки тайных сил: масонов, жидов, троцкистов, американских промышленников. 15. Материальное и позитивное объяснение мира несостоятельны. 16. «государство создается не для того, чтобы создать рай на земле, а для того, чтобы не допустить ада.» 17. У Сталина была опричнина. 18. Представители других конфессий чудесным образом станут православными христианами.

Данные метафоры не относятся как какой-либо организации и взяты усредненно, однако на 80% отражают чаяния многих правых консерваторов.

Да и следует еще упомянуть, что подобные мыслегубительные тенденции возникли не без популистско-популярного стиля Фурсова и Катасонова,апеллирующих не к глубине, а к мелкому интересу, наподобие того, который вызывает исторический роман, а также к примату некоего духа (русского, скифского, ордынского итп), априорно объясняющего многие достижения отечественной истории, что является следствием реакции на вульгарный истмат прошлых лет и представляется вполне закономерным.

Перед тем как начать их разбор следует усвоить один постмодернистский метод, которым не брезгают любые проектисты — это принцип двоемыслия и, следующий из него, принци двуязычия.

Пожалуй, что первый тезис не наиболее наглядно иллюстрирует этот инструмента.

1. «Нам необходима иерархия»

Что такого специфического в иерархии? Со времен возникновения протогосударсвтенности иерархия существовала в любых людских общежитиях в любое время, поэтому этот тезис является таким же трюизм, как, например, фраза — мы за то, чтобы люди дышали воздухом. Не все так просто. Ключом к первой фразе является вторая (2. «Нам необходима кшатрийская элита» ) и все становится на свои места: под фразой «Нам необходима иерархия» скрывается совершенно иной смысл — актуальный только для групп владеющих этим ключом. Это сделано исходя из принципа «за все хорошее, против всего плохого», дабы не отпугнуть потенциальных неофитов, поэтому нужно,чтобы свои вкладывали один смысл, а чужие другой. Не скажешь же, в самом деле, что нам нужно жесткое сословно-кастовое общество? Но с другой стороны, правые говорят о свободном обществе (один из тезисов — п. 6 свободное предпринимательство, правые вообще-то выступают за творчество масс итд). Возникает прецедент двоемыслия, когда нужно мыслить противоположные тезисы как нечто единое. Ярким примером двоемыслия является желание избавиться от модернового научного мышления и при этом сохранить и развить науку. То есть двоемыслие это вкладывание в одну идею разных смыслов, порой противоположных.

Вернемся к тезисам. Как выяснилось, нужно сословное общество с некоторой кшатрийской элитой. Кшатрии в классическом понимании — это одна из индийских каст. Онтологически закрытая воинская часть индийского общества, субъективные идеалисты, судя по описанию их у Ю. Эволы. В истории Российского общества и государства такой феномен не прослеживался никогда: дворянство, на которое наталкиваемся по аналогии с кшатрийством, не имело ограничений на иной вид деятельности, например, на торговлю, и оно же могло выполнять функции выработки мысли, легитимирующей основы феодального общества. Дворянини мог быть лишен своего титула. Кшатрй — никогда. С другой стороны, купец мог подняться до дворян. И даже крестьянин, например, Комиссаров. Многие опричники были из крестьян, посадских, «знакомцев» или дворовых людей. Строго говоря, в опричнине аристократом был только Вяземский. Поэтому данная аналогия, хотя и поучительна в дедактическом плане, но совершенно неуместна, если заводить речь о чем-то традиционном для российской истории, а именно этим критерием оперируют многие правые (мол, если нечто из-за рубежа, то это гадость. В чем-то с ними можно согласиться, но тогда уж нужно быть и в этом последовательными — относить к зарубежному новью не только западные идеи и ценности, но и восточные), да и практически такая мера бессмысленна, т. к. мастерство владения военным искусством в 21 веке не сводится к этике или духу, а скорее к обладнию технологией и мозгами, да и опасна, т. к. кшатрий субъективный идеалист. Для него важна ЕГО слава, а не государственная.

Двуязычее на этом не заканчивается — п. 3. «Некий выдающийся человек не равен менее выдающемуся». Этот тезис — неуклюжая попытка правых (особенно старых представителей НС) обозначить для окружающих «общественную справедливость» и поставить в противодействие принципу равенства. Однако, по-моему, итак понятно, что общества равных людей не существует и никогда не было, хотя бы потому, что разные компетенции порождают разный круг прав и обязанностей, но за ней, за этой фразой, прячется уже совершенно другой, более традиционный, в отличии от кастового, вид разобщения людей, - социально-экономическое неравенство взятое в принцип. Важно не то, что выдающий ся человек что-то может, а не выдающийся — нет и даже не то, что не выдающийся может научиться, а то, что выдающийся человек богат и влиятелен и никогда не позволит занять его место какому-то выскочке, не даст этому выскочке научиться и встать рядом с ним, потому что «стиль выдающегося человека» суть «элитный стиль», его нужно оберегать от посягательств плебеев, от быдла, от проклятых шудр и чандалов. В этом заключается основной этический и эстетический (!) принцип правых консерваторов- выдумать и закрепить неравенство даже там, где его можно избежать.

Тезис № 4 о новой опричнине тоже базируется на зыбком поле аналогии с эпохой Ивана 4. В данном случае имеется ввиду исключительно эмоциональное пристрастие к некоторому стилю жесткой бескомпромиссности в отношении реальных и вымышленных врагов, стилю безусловно животно-жестокому, но обоснованному и по духу тогдашнего времени и по насущным целям династической обороны русского царя от посягательств крупной старой аристократии. Какое отношение династическая оборона имеет к эпохе, затерявшейся на границе модерна и постмодерна, непонятно; не будет ли это вкупе с принципом кшатрийства не новой опричниной, а новой преторианской гвардией? Непонятным остается также как правые консерваторы собираются совмещать закрытое элитное кшатрийство и открытую посадско-холопскую опричнину...

Тезис № 5, касающийся монархии, является ключевым по линии раздела светских и религиозных правых — условно, монархистов и фашистов, но и сами монархисты разделились на основе этого принципа, т. к. часть из них осталась верна осколкам семьи Романовых, многие из которых не помнят русского языка и публично отказались от любой политической борьбы на территории или вне территории России, поэтому легитимисты действуют как скорее как культурно-досуговая ниша, интересная всяким рафинированным мальчикам и девочкам, желающим примерить экзотическую идентичность; да, иногда они по инерции ворчат на Ленина. Наиболее последовательными из монархистов являются соборяне — сторонники созыва Собора-референдума с целью выбора нового царя. Следует отметить, что эта позиция хотя бы возможна к реализации, т. к. может быть облечена в рамки закона и осуществлена силами людей, в отличии от позиции монархистов-мистиков, ожидающих дарования царя России Богом. Даже не обсуждая никакие религиозные аспекты и возможность чуда, хотя на этой ниве можно подискутировать с правыми относительно ереси царебожия и хлыстовства, следует отметить, что такая позиция зловредна в практическом плане, т. к. лишает мотивации к действию и оставляет все на упование в чудотворную силу — зачем что-то делать, если это априори уже не в моих силах?

Основным моментом с точки зрения государствоведения является момент правовой связи гражданина и подданного: у первого политико-правовая связь существует с гос-вом, а у второго с конкретной личностью, что не всегда служит благом для государства. Очень наглядными тут являются зарисовки из исторического романа Фейхтвангера «Гойя или тяжкий путь познания», когда личные интересы и амбиции правящей аристократической верхушки и некоторых представителей королевской семьи сильно отличались от блага испанского государства. Можно конечно утверждать о тождественности таких интересов и государственного блага, но при чем тут тогда компонента государственного величия и примата его блага над частным интересом, пусть даже интересом правящей династии?

Тем более, что подавляющее большинство правых, вскормленных мифами о неэффективности, забюрокраченности, как чем-то необходимо присущем прошлому социалистическому советскому государству как бы по инерции признают благое влияние на устройство экономических и социальных дел такого частного интереса. Однако, понимая подсознательно, что, со одной стороны, становый хребет государства все-таки его собственный экономический сектор, а с другой стороны, противопоставляя себя либералам с их априорно позитивным отношением к всякого рода Laissez-faire, правые выступают за смешанную экономику, как правило, не давая более развернутых сентенций на этот счет. По Конституции РФ в России и без этого существует смешанная экономика, но, как мы выяснили выше, принцип двуязычия не дает возможности напрямую заявить, что государству нужна национал-социалистическая модель хозяйствования, т. е. некий союз государства с монополистами и мелкими лавочниками при сохранении частичной самостоятельности последних. Беда такой разновидности модели в том, что она имеет слишком специфический национальнообусловленный характер и была создана под конкретные внешнеполитические цели, строго говоря, такая модель даже не является экономической, а скорее некой промышленно-мобилизационной доктриной на которой нельзя долго сидеть без видимых последствий для народного хозяйства. Вся логика экономики Рейха была построена исходя из будущих завоеваний, на это были направлены меффо-векселя и все остальное, т. е. это был некий комплекс мероприятий по обеспечению будущих внешнеполитический амбиций, а не полноценная модель хозяйствования. Если эти мероприятия убрать, то останется классическая монопольная буржуазная экономика — очень типичная для германского милитаризма, тем более, что даже в контексте мобилизационных мероприятий выгодоприобретателями в конечном счете является монополистический капитал, а не государство (если бы было иначе, этот капитал просто ушел бы из Германии). Вроде бы ничего страшного, но вот это «ничего страшного» отражается германскую специфику ведения хозяйства, а не Российскую: Германская торгово-промышленная элита, будучи частью западноевропейской семьи, могла не бояться, выражаясь современным языком, санкционного давления при возникновении внешнеполитической напряженности, если сохраняла участие в своих прибылях других бенефициаров-представителей зпадноевропейской семьи народов. Помимо этого, ввиду постоянных издержек, несвойственных Европе, накопление капитала в РФ идет медленнее, чем в других странах, тем более, что правые отрицают Маркса и его подходы к орагнизации экономики (п. 8 Основа хозяйствования — радикально антимарксистский подход), ставят во главу угла сельское хозяйство, что безусловно важно с точки зрения продовольственной безопасности, но никак не способно обеспечить любую иную безопасность, кроме оной. Вот тут мы плотно подошли к вопросу идентичности, связанному у правых с с\х -7. «Новую идентичность нужно искать в прошлом.»

Вопрос идентичности, между прочим очень важный вопрос. Правые эту идентичность ищут в прошлом и совершают глубокую ошибку атрибуции, искажают представление об идентичности в прошлом, переносят ее, искаженную, в будущее и выдают в качестве готового продукта. Получается забавная ситуация, когда выдуманная идентичность является более русской или более православной, чем она была скажем таковой в заправдошнем деле. Складывается, по выражению Мышлаевского, образ «мужичка-богоносца достоевского », «святоого землепашца, сеятеля и хранителя», который не соответствует исторической действительности, т. к. согласно официальной царской статистики большинство этих мужичков жило в проголодь и, вероятно, не осознавая своей великой роли держателя русской идентичности, хотело эту идентичность скинуть (отсюда поддержка всех партий, предлагавших решить земельный вопрос в пользу крестьянства, уход на заработки в город, появление пьянства, становление специфической религиозности, отличной от официальной итп). В современной России такая идентичность является недопустимой, даже без оглядки на экономические предпосылки ее формирования в прошлом, т. к. приковывает человека к земле и к определенному стереотипу жизни в котором нет место ни высшим порывам духа, ни творчеству, ни знанию, ни государственническому мышлению. Ярким примером опасности такой идентичности являются украинские селюки в вышиванках с вилами. Ничего в них хорошего нет — это сознательное сковывание созидательных сил народа, сужение его кругозора «хатой с краю», попытка вывести массы из политической и культурной жизни раз и навсегда.

Такое положение дела правые консерваторы пытаются сгладить привитием высокой духовности православного христианства, которое действительно сыграло важную роль в формировании культуры и вынесло в том числе неизменный идеал коллективности и людского братства, но основная проблема тут не в том вопросе, который любят ставить религиозные и светские люди друг другу — о наличии божественного бытия или его отсутствии, а в том, что такое православное христианство и каковы могут быть его функции в 21 веке в России. С позиции правых складывается ощущение, что православное христианство это одна лишь эсхатология, понятая как инволюция, как умирание и приближение конца; а также странный, практически языческий, фатализм, который преследует бытие любого общества и человека, отсюда отрицание свободы воли человека и свободы, кроме свободы от греха, вообще. Этим правые консерваторы пытаются легитимизировать свой специфический принцип «иерархичности» и «кшатрийства». Только непонятно какое это отношение имеет к православному христианству? Имеет! - Говорят правые: православные не христиане! На вопрос «а кто же?» следует стандартная тактика полунамеков и загадочного флера. И действительно складывается ощущение, что учение Христа о любви и братстве, прошло мимо этих людей, которые остервенело пытаются втиснуть в свои политические построения фатум, от которого пытались укрыться древние христиане, т. к. смысл христианства заключался в прорыве сквозь неизбежность — не зря Христос попрал неизбежную смерть, и эсхатологию суть которой в политической философии остается непонятной: возможно, так правые оправдывают свою пассивность — мол, какая разница, что делать, все равно конец света (а именно так они понимают эсхатологию) настанет и все, что угодно, уже будет неважно, но в таком случае логичным было бы объявить дату конца света и решить — стоит ли прятаться или пока можно пренебречь этим основанием. (9. Основа культурной политики православное христианство (это относится не ко всем правым, но к большинству) 10. Православное христианство — это полный примат эсхатологии, фатума, отрицание свободной воли и свободы вообще (кроме свободы от греха).)

Очень близко к логике предыдущего тезиса стоит тезис 16. «государство создается не для того, чтобы создать рай на земле, а для того, чтобы не допустить ада.» - он как бы закрепляет идею политического фатума и эсхатологии. В нем же правые расписываются в собственной политико-философской импотенции — создают искусственным образом посредством умозрения инволюцию, сравнивая произвольные исторические эпохи, консервируют ее и начинают ныть «о недопущении ада», причем, что интересно практически не один из социологов, например, 19 века будь то Дюркгейм и Фуллье или Гиддингс и Тард , даже из тех, вроде Спенсера, Конта и Маркса, что отрицали роль личности в историческом закономерном процессе, не говорил о историческом развитии как об инволюции. А Бенжамен Кидд в своей «социальной эволюции» даже прогнозировал усложнение и расширения поля действия этических норм через расширение так называемых сверхъестественных санкций, т. е. попросту через рост специфической «религиозности-духовности». Но правые консерваторы, несмотря на все это, упорно превозносят, как единственный верный авторитет, некоторых отечественных палочных философов и продолжают консервировать инволюцию, коея не является чем-то внутреннепресущим истории как таковой, и расписываться в своей немощности, возможно, еще из-за того, что любые капитальные выправления инволюции поставят под угрозу итак непонятное положение эсхатологии в правой политической мысли..

Забавным на этом фоне выглядит противоречивое утверждение некоторых правых об отсутствии теоретических аспектов исторического процесса(14. Теории истории не существует. Весь смысл истории в субъективном начале и происке тайных сил), т. е. получается парадокс — инволюция суть закономерный нарастающий атрибут истории, но теории истории у правых нет (история у них рассматривается как продукт рока), следовательно и законов ее нет... Интуитивно правые чувствуют в любых теориях истории с одной стороны угрозу объяснительной силе принципа «некой специфической духовности», а то вдруг окажется, что история и соц развитие совершалось по законам ничего к ней не имеющим, а сдругой стороны, любая теория подходит к любой исторической эпохе как к частному ( имеющему данности времени и места) собственной теоретической закономерности, а значит не предает особого статуса той или иной исторической эпохе, что также ставит под удар громадную роль «специфической духовности»; отсутствие возможности теоретизировать и проводить на основе этого анализ правые компенсируют «конспиротой» - заговорами жидомассонов и всякой чушью, ставшей уже предметом анекдотов.

Далее следует разобраться с отношением правых к познанию вообще. Оно у них не имеет специфических черт, кроме некоторого негативизма, который выражается в неприятии почему-то именно формулы «cogito ergo suum», диалектики, этического учения Канта и любого позитивно-научного объяснения мира, причем ненависть к политическим построениям Поппера отчего-то перекинулась на его фальсификационизм, с которым современная наука уже давно отчасти распрощалась, отчасти интегрировала его в другие концепции научного познания, но с другой ролью.

Итак, по порядку. Формула «cogito ergo suum» являет нам ту истину, которая по мысли Декарта, является несомненной. Что такое мышление с точки зрения философии 17 века? Это некая деятельность Разума. Разум не тождествен мозгу: мозг есть и у животных, Разум — только у человека, посредством мыслительной деятельности которого, человек обладает сознанием, осознающим свое «я», в отличии от животных, которые руководствуются инстинктом, интересом особи и вида , а не индивидуальным «я». Осознание собственного «я» посредством мыслительной деятельности Разума — это констатация собственного существования в том смысле, что отсутствие этой констатации равносильна отсутствию существования: «я мыслю — и, созерцая своё мышление, обнаруживаю себя, мыслящего, стоящего за его актами и содержаниями."Из этого можно сделать вывод, что, например, живое тело, находящееся в коме, как бы живет, но сознания, вот этого «я» в нем в данной ситуации нет, оно не может осознаться. Также и древнейший полудикий человек не обладал «я», т. к. не был способен посредством мышления созерцать себя самого за ним, осознать свое «я» (т. е. созерцать свое собственное аутентичное существование, без которого личность становится просто особью). С точки зрения картезианства, если подойти к нему с герменевтической позиции, ни дикий человек, ни животное не обладали вот этим «существованием» в смысле сознания\осознания. Формула «cogito ergo suum» констатирует, что все же человек посредством отношения к своему мышлению, сумел осознать существование своего «я». Для нас является загадочным, чего такого крамольного в этой формуле усмотрели правые консерваторы, вряд ли их беспокоила судьба дикаря или собаки, не имеющих существования собственного «я». Скорее всего они усмотрели в ней очередную угрозу своей «специфической духовности» или какой-нибудь сомнительной традиции, забыв при этом, что только благодаря этой формуле они смогли разграничить свое сознание и традицию, которая по отношению к ним стала чем-то выделенным, сторонним, чем-то, что может стать объектом в отношении субъекта-сознания-«я», а следовательно стала пониматься ими как традиция. Не хочется также думать, что отрицая эту формулу правые консерваторы радеют о возвращении человека к самой первой некой дикой людоедской традиции, которую кстати предполагал в своих архетипических построениях Юнг, когда действительно «я» не манифистировалось посредством мышления.

Дальее идет диалектика. Правые консерваторы упорно не хотят мириться с двумя фактами в отношении этой системы: 1. Они почему-то упорно не хотят видеть в ней объективную идеалистическую систему, считаю почему-то ее материалистической 2. Упорно не хотят принимать объяснительную силу диалектики, как метода,считая ее ненужной.

Первое заблуждение скорее всего относится к непониманию, чем идеалистический системы отличаются от материалистических. Возможно, правые считаю, что идеализм понимается как что-то идеальное, т. е. благородное, одухотворенное, тогда как материализм у них ассоциируется с чем-то корыстным, стяжательным, потребительским, но ведь это не философское, а обывательское понимание. Отметим, хотя бы, что существуют материалистические учения, признающие бытие бога, а есть идеалистические, которые его не признают. Для правых консерваторов это повод задуматься. Ну а объяснительную силу диалектики правые не хотят принимать по той же причине, что и «cogito ergo suum» - считают, что это объяснение не от Бога (Бог ведь не дух? Или дух?), что из-за него человек забыл божий промысел (при чем тут бог?), боятся анализа и синтеза своих мистических построений, причем активно ратуют за развитие науки, не понимая, как они будут группировать и управлять научным знанием и информацией, не имея соответствующих методов. Далее следует оппозиция правых Канту — вот уж где действительно загадка.... Скорее всего это следует из того, что этический принцип Канта не совпадает с этическим принципом некоей «специфической духовности», которая, кстати допускает казни, пытки и все прочие прелести не мыслящего человека, якобы в целях справедливости. Позитивно-научное объяснение мира правые не любят по двум причинам, причем тут опять работает принцип двуязычия (двоемыслия): Как правило, несостоятельность позитивно-научной картины мира декларируется либо с позиции философского релятивизма, либо с позиции субъективного идеализма, либо с позиции интуитивизма. С точки зрения философии это может быть правомерно, хотя теми же самими философскими трюками можно добиться доказательства условности и не истинности любых консервативных традиций — если научные истины относительны, то почему истины некой «специфической духовности» безотносительны? Верю, ибо абсурдно? Первые в отличии от последних дают, допустим не истинное, но хотя бы эмпирически допустимое объяснение мира, что безусловно способствует, помимо прочего и выживанию России в 21 веке: принимая за истину верифицированные объяснения ядерной физики проще нарастить ядерный арсенал, чем сделать тоже самое, основываясь на спекулятивных теориях,отрицающих возможность достоверного познания или всяких интуициях. Причем, автор статьи не в коем случае не покушается на безусловно заслуживающие уважения построения некоторых религиозных философов, а также на ту положительную роль, которую играют традиционные конфессии в современном мире, но причем тут позитивная наука? К сведению, даже в духовных семинариях, даже при крупных монастырях, ученики проходят, например, светские уроки географии... Никто из современных образованных религиозных деятелей не станет, например, отстаивать средневековое объяснение космоса, тем паче, что оно также не имеет никакого отношения к религиозному мировоззрению в современном мире, более того, в церковной среде это считается юродством и чудачеством, но правых консерваторов это не останавливает, ведь их «специфическая духовность» не исчерпывается религиозностью вообще, но также включает все старые суеверия и даже дохристианские философские построения, которые и составляют «физиономию» вполне определенной традиции.

Занятным видится рассмотрение формулы 13. «Изба с интернетом», кафтан, брадолюбие. Изба с интернетом — это одновременно и цель и метафора соединения традиции с некой технической развитостью. Только упор почему-то делается на интернет. Почему именно с интернетом, а не с солнечными батареями, например? Все просто — интернет в 21 веке основа коммуникации, но также основной инструмент постмодерна. Каким еще образом можно насадить моду на специфическую духовность, стиль и традицию, как не с помощью контроля за информацией и ее коммуникацией? К сожалению, многие правые не гнушаются привлекать постмодерн для достижения своих целей, т. к. понимают, что подлинная традиция, прошлое, некая духовность — ушли безвозвратно и возможен только суррогат, внешнее подражание, кривлянья с вышиванками и вилами на камеры для youtub'а. Другие правые понимают даже и это — в них обнаруживается та самая политическая импотенция, о которой я писал выше и они начинают искать погибели миру, что выражается в превознесении эсхатологии с отбрасыванием всего остального.

17. У Сталина была опричнина. Некоторые Сталинисты любят эту фразу благодаря «историку» (а еще, как оказалось стороннику сверъестественного происхождения пирамид) Фурсову. Такая фраза не несет в себе никакого смысла, т. к. с одной стороны не отражает специфики Сталинского времени, а с другой неправомерно расширяет понятие опричнины, снижая познавательную ценность этого понятия. Кроме того, у нее нет никакой эвристической ценности, постольку поскольку она наводит на вполне очевидные факты и действия, понятные большинству хоть сколько-нибудь образованных людей и без этой фразы.

Ну и наконец, завершая: 18. Представители других конфессий чудесным образом станут православными христианами. Тут и комментировать что-либо невозможно, т. к. агентом этого события являются трансцедентные силы, а само это событие — чудо.

Думаю читатель и без расшифровки понял, что фраза «специфическая духовность», присутствующая в тексте, апеллирует ко вполне конкретной античеловеческой традиции, присущей гностическому пониманию мира, как чего-то переходного, акцидентного, непостоянного, и, следовательно, уродливого. Глубокий разбор этой традиции, связанных с ней религиозных построений и мимикрии под православное христианство требует отдельной статьи.