Одной из особенностей философии как таковой является постановка вечных и бесконечных вопросов, затрагивающих самые основательные и значительные структуры бытия. Одним из таких вопросов, а точнее сказать рассуждений, является вопрос о взаимоотношении таких явлений сознательной общественной человеческой жизни (в рамках правовой науки даже, возможно, категорий), как мораль и право. Сложно найти хоть одного сколько-то значимого мыслителя или правоведа, который не ставил себе задачу ответить или хотя бы наметить ответ на этот вопрос, порой расширяемый до отношений, например, морали, права, традиции и культа (культуры). Среди правоведов нет точной определенности, когда именно возникла эта дихотомия: право и мораль; новейшие антропологические и археологические исследование могут много сказать о сакральном праве «допотопных» народов и моральных законах первых людских сообществ. В конце концов, ничто так не может способствовать складыванию первых осознанных коллективов людей, как мораль. Она залог их выживаемости. Одной из проблем нахождения той точки, в которой именно происходит это разделение морали и права, является сугубо методологическая проблема терминологии, так, правовая история, история философии, да и вообще многие гуманитарные науки имеют тот недостаток, что в отличии от прикладных или точных наук не имеют универсального однозначного языка, который у последних явился результатом целенаправленной деятельности становления позитивной науки.
Это можно легко проиллюстрировать: понятие кремний в неорганической химии у любой части научного сообщества всегда будет ассоциироваться с одним и тем же веществом, тогда как понятия права и морали, ввиду ,помимо прочего, чрезмерной содержательной емкости и в некоторых случаях двусмысленности (у первых дворцовых культур древности, практиковавших ритуальный каннибализм, тоже была своя мораль, но с этой позиции она является чуть ли не антитезой современному пониманию морали ), могут трактоваться, расширяться или ограничиваться почти как угодно. В этом случае у нас остается два варианта: пытаться сопоставлять те или иные определения, пытаясь нащупать формальные сходство или различие между понятиями, ничего по сути не сказав об тех абстракциях, которые этими понятиями отображаются. Тут дело не в сухих определениях. Французский историк М. Блок высказал ценную мысль на счет того, что терминологическая казуистика способна убить всякий познавательный пыл, всякое рвение, поэтому мы подойдем к проблеме несколько иначе, отчасти интуитивно, отчасти руководствуясь некоторыми правилами анализа и синтеза.
Однако следует все же определиться с точкой отсчета. Пускай ею станет Древняя Греция. Ученик Платона — Аристотель вполне оформил мысль двойственности права. А сколько мыслителей рассуждали об этом и после него. Сколько методов было испробовано. Разные методы и разные подходы породили множество правовых школ, теорий возникновения права. Аристотель и Платон, Зенон и Эпикур, Аквинат и Августин, Боден и Гуго Гроций; а какую плеяду мыслителей дал век просвещения... Гобс, Локк, Руссо, Кант, Гегель. 19 век подхватил эстафету: возникает социалистический утопизм, который потом эволюционирует в народнический социализм и в конечном итоге в научный марксизм, вместе с тем переживает ренессанс и религиозная философия, особенно в России. Имеет ли смысл пытаться втиснуть все это богатство в обычное студенческое эссе? Вероятно, книги В. Г. Графского справятся с этим лучше.
Мы же возьмем не самый благодарный, но пожалуй занятный метод. Метод per analogiam. Хотя он не является универсальным и абсолютно надежным методом, но в его защиту можно сказать, что отчасти его стараниями мы получили позитивную органическую общественную теорию Спенсера, да и Дарвин в некотором роде ей руководствовался также, а до них часть христианской схоластики. Несмотря на недостатки этого метода, две функции он выполняет вполне успешно — дидактическую (все мы учимся, да?) и эвристическую (некоторые аналогии способны подтолкнуть творческую интуицию и открыть некие незаметные атрибуты). Почему бы не построить аналогию между парами душа-дух и право-религия? А в понимании души и духа будем руководствоваться наставлениями... Нет, не Гегеля.
Мы возьмем таких разных, но скованных единой эпохой «железа и крови», Томаса Манна и Арнольд Гелена: метафизик и антиметафизик, фашист и антифашист, гуманист и технократ, но при этом оба немцы, оба так или иначе пытались понять глубины культурного воздействия на человека и его общество, а также формирование этих самых глубин.
Итак, как же мы собираемся понять мораль\право через дух\душа у таких разных людей? Я думаю некоторые базовые позиции так или иначе имеются. Вот что пишет о душе и духе Томас Манн. В прологе к роману «Иосиф и его братья» он доходит до предания о делении мира на три субстанции — материю, душу и дух. Героем предания становится склонная к авантюризму творческая душа человека, испытующая некий магнитизм по отношению к бесформенной материи. Материя, согласно Манну, (и Аристотелю в первую очередь) будучи косной, всячески держалась за свою первобытную беспорядочность, полностью отказывалась принять угодную душе форму и организацию. Видя муки души, Бог решил прийти ей на помощь и сотворил мир, создал прочные и основательные формы, чтобы от этих форм душа получила радость и породила людей, но, помимо этого, Бог отправил в человеческий мир дух — частицу себя, чтобы тот пробудил уснувшую душу и объяснить ей, что ее страсть к материи была грехом; все его увещевания направлены на убеждения души в бренной греховности дольнего мира, - душа должна вернутся в своей дольний мир покоя и счастья.
Уже на этом отрывке можно через аналогию показать ту связь, которая существует между моралью и право на примере отношений души и духа. Мораль появилась тогда, когда человек вышел из блаженного райского состояния инстинктов, «утраченного рая», как говорил хотя бы Виктор Франкл. Без нее общество даже самое примитивное было бы просто невозможным. В это же время происходят процессы осознания себя и окружающего мира форм как чего-то внешнего, а дух возник несколько позже, в связи с формированием порывов отрицающих жизнь и направленных на нечто ценимое выше жизни (преодоление инстинкта собственной сохранности во имя чего-то), причем у Манна он также моложе души. Ассоциация духа с правом возникает, когда он упрекает душу в ее греховных устремлениях в отношении материи. С чем связано появление права? С возникновением первых форм родовой собственности. По крайней мере это одна из теорий, одна из наиболее убедительных. Здесь мы исходим из того, что в отношениях душа <-> материя и в отношениях мораль<->материя возникает некоторая дезорганизация, которую призван устранить дух у Томаса Манна и право в начале его генезиса, т. к. и то и другое упорядочивает по сути отношения с материей, хотя и в разной степени. Манн реализует еще один тезис, дающий нам право на нашу аналогию: дух каким-то неопределенным образом родственен душе, но не является ее повторением, кроме того, его роль - это роль, когда-то принадлежавшая душе. Я думаю и без пояснений понятно, что мораль и право родственны, но не тождественны и роль морали частично была отдана праву.
Любопытно следующее высказывание Манна в некотором футурологическом аспекте применительно к нашей проблематике: «Слова о том, что душа и дух были едины, возможно, должны означать, что некогда они будут едины. Да, это тем более вероятно, что дух сам по себе представляет собой в основном принцип будущего, утверждение «будет», «должно быть», меж тем как душа, находясь в плену форм, благочестиво верна прошлому, священному «было». Диалектика единства и различия права и морали одна их самых вечных философско-правовых проблем. Пожалуй, труднее назвать отечественного мыслителя рубежа 19 и 20 веков, который не заинтересовался бы проблемой соотношения политико-правовых аспектов человеческого бытия с морально-нравственными. Это и правовое учение о христианском правовом государстве Вл. Соловьева и учение о «достоинстве» Ивана Ильина, это в конце концов Лев Толстой и «толстовство». Занятно, на наш взгляд, что, например, сравнивая характеристики права и морали у Соловьева и атрибуты духа и души Манна, можно подтвердить найденные связи per analogiam: мораль — это нечто внутреннее, а право нечто внешнее. Также и с душой, которая есть нечто внутреннее, а дух есть нечто внешнее, родственное душе, но богоданное, тогда как душа у Манна является ровесницей Бога. В плане отношения к материи — душа/мораль беспорядочно страстна в своих отношениях к материи, а право\дух стремиться это отношение урегулировать, ограничить; чистое право — наиболее оторванное от морали — даже стремиться эти отношения прекратить (смотри исторический опыт фривольного отношения с собственностью в диктатурах, воспринявших максимум позитивного право). Но данный отрывок из романа «Иосиф и его братья» интересует нас не этим, а выражением некоторой мечты, свойственной как правоведам, так и философам-антропологам. Это мечта о единстве, о преодолении дихотомии между правом и моралью, что конечно же будет этической утопией , если этому не будет предшествовать преодоление разделенности духа и души, а значит становление нового человека, способного этот новый этический идеал единства права и морали добровольно на себе вынести.
Попробуем теперь проделать схожую работу, но в направлении антропологической философии Гелена.
Надо заметить, что проблема взаимодействия души и духа у Гелена не является основной, так он вообще пытается преодолеть эту бинарность (или даже тройственность, хотя он явно не говорит об этом), выстроить «нулевой антропологический дискурс», но так или иначе из его суждений нам можно заключить нечто о душе и духе: дух у Гелена это нечто, что противостоит жизни, некая внемировая опора человека в жизни, а также признак метафизических бинарных оппозиций. Сравнивая дух Томаса Манна и оный в философии Гелена можно искуситься их мнимым на первый взгляд сходством: вроде бы и тот и другой оппозиционно настроены к жизни (материя+душа=жизнь), но разница тут лежит в сфере мотивов. У Томаса Манна дух преследует в каком-то роде благую в отношении души цель, он хочет вернуть ее к умиротворенности. Вообще Гелен ничего не говорит о отношении души и духа, но мы склонны полагать, что он хочет преодолеть их в равной степени, как и понятие тела. Избежать этого деления. Описать человека через что-то стороннее. Применима ли такая позиция к праву? Почему бы и нет... В идеальном технократическом обществе мораль и право, скорее всего сольются в экстазе абсолютного позитивизма, холодящего душу любой личности, отказавшейся, по тем или иным причинам, от участи быть объектом Веберовской всерегулирующей бюрократии, а впоследствии будут упразднены, как не отвечающие ценностям эффективности менеджериализма. Говоря простым языком, идеальное технократическое общество, питаемое жаждой эффективного регулирования и жаждой власти (там, где есть эффективное управление, вряд ли найдется место метафизики => останется единственный осадок — жажда (воля к) власти) вряд ли решиться оставить такую помеху как моральный выбор и, скорее всего, сбросит его в угоду некой форме нового псевдоправового регулирования, а значит преодолеет по сути и мораль и право. Безусловно, можно поставить такую аналогию под сомнение, как и всякую иную, приведенную мной, сославшись на то, что найденное сходство не является необходимым, а скорее случайным, акцидентальным, но этим страдает любая аналогия. Почти ничего не говоря о взаимоотношении души и духа (во всяком случае не так красочно, как это делает Томас Манн) Гелен так или иначе описывает душу в рамках выстроенной им нулевой антропологии. Геленовская душа, в отличии от духа, имеет более различий нежели сходств с душой Томаса Манна. Душа у Гелена это некий отстойник, нарушение связи с действием (тот самый «нулевой» термин через который он описывает человека), тогда как у Манна она сама суть действие, причем не абы какое, а творческое. У деловых людей нет души – сообщает нам Гелен. А мораль у них есть? - задаемся мы вопросом. Видимо тоже нет. Какая мораль в отсутствии души? Да и сермяжная практика бытовой жизни показывает: либо ты повесишь и повесишься за прибыль (что там говорил Маркс на этот счет?) , тогда ты делец, либо ты, по Гелену, сердечный человек с богатым внутренним миром и распухшей душой, мешающая нам жить. Душа это бездна, которая отделяет наши желания от наших действий, поэтому человек сердечный, в отличии от человека с волей к жизни, не может эффективно действовать. Я думаю аналогия человека сердечного с человеком моральным напрашивается сама собой. А вот право у деловых людей, безусловно есть — это их дух, а именно то, на что они уповают и одновременно желают сбросить, но не могут, ибо у них нет души, а значит погибнут, вернее утратят форму.
Можно заключить, что аналогия парных понятий — право\мораль и дух\душа может быть уместна, во всяком случае в отношении рассмотренных мыслителей. Причем в зависимости от содержания, которое вкладывают в душу и дух Гелен и Манн можно рассматривать право и мораль под разными углами. У Манна душа — затейница, обладает некой склонностью так или иначе допускать дезорганизованность того пространства в котором возник человеческий мир, но это и не удивительно, ведь эта душа суть творческая; она чем-то напоминает живую динамическую мораль, такую, которая не костенеет под грузом накопившихся традиций и не желает постоянно спотыкаться о памятники и могилы былых времен. Дух у Манна несет функцию в чем-то подобную оной у права: он пытается разумно где-то ограничить динамизм души в отношении материи, где-то старается вернуть ее к былому блаженному спокойствию, словно право, ставящее рамки порой чересчур вольно трактуемой морали и в любом случае регулирующее тот хрупкий мирок материальных отношений, который был бы смятен моралью обывательской (в обществе с распухшей душой не всегда одобрительно смотрят на дельцов, лишенных этой самой души). Геленовское отношение к души и духу лежит в сугубо негативистском ключе, оно и верно, ведь основная цель нулевой геленовской антропологии - встать выше метафизики и преодолеть всякое бинарное разделение человека, отложить проблематику дуальности человека, помыслить его за рамками дискурса о душе и теле. Несмотря на это, нам ничего не мешает увидеть другую сторону морали сличая через аналогию ее с тем местом в структуре европейской ментальности, которое занимает геленовская душа. Получается, что и мораль — это нечто лишнее, ослабляющее, мешающее, заведомо даже менее желательное, чем дух (право), что-то в общем говоря неэффективное, а дух — это жизненная необходимость, хотя он и противостоит ей; просто по Гелену деятельный человек, чтобы действовать, не может не опираться на что-то, что не является частью мира. В позитивном праве тоже всегда есть что-то мертвящее... и необходимое в то же время, способное поддерживать динамизм всех социальных систем. Перетолковывая Гелена на правовой язык, можно даже представить, что государство, не имеющее морали вообще, но имеющее значительную правовую систему будет функционировать, возможно даже успешно. Но не наоборот, ведь геленовская душа пассивна.
Может быть метод аналогии далеко не самый надежный метод, но какие-то связи он все-таки способен показать наглядно, что мы и надеялись доказать.
Оценил 1 человек
3 кармы