- И в чём эта тайна заключается?- поинтересовался Панас.
- Все эти события, с тем, что я заблудился и попал в Ваш дом, и все настоящее окружение, предметы, книги в вашей библиотеке. Не обычная речь Ваша. Напомнили мне один случай, который произошёл в моём общении и Николая Михайловича.
-С интересом слушаю Вас!
-Непременно сейчас все изложу, но сначала нужно предварительных пояснений, – и гость продолжил:
« В молодости Николай Михайлович попал в среду масонов. Тайные общества и мистические веяния, нередко увлекают молодые и пытливые умы. Но после своего двадцатилетия, он постепенно потерял всякий интерес к масонству. Увлекся наукой, литературой и историей, а в двадцать три года отправился путешествовать в Европу.
Из своего путешествия писал записки друзьям, и именно уже в то время и состоялся как известный литератор и зачинатель нового словесного стиля.
Вернувшись в Москву, создал журнал, в котором публиковал свои произведения и друзей своих. Его работы были замечены в Санкт-Петербурге и заинтересовали лично Императора Александра I, который своим указом назначил его на должность историографа.
Сам факт этой должности и события предшествующие назначению на неё были довольно не просты. Лично я уговаривал Николая Михайловича получить эту должность при Дворе. В свои ходатаи, я избрал Михаила Никитича Муравьева, бывшего тогда статс-секретарем и попечителем Московского университета.
Николай Михайлович, по вступлению в должность, настолько увлекся написанием своего труда «История государства Российского», что практически отошел от дел литературы и журналистики.
В кругу своих друзей, мы видели в нем и политика, и патриота, и критика, и моралиста. Не было его богаче, в его талантах к сочинению.
Всё это я веду к одному важному для настоящего разговора событию. Ранее я подметил, что именно Карамзин и стал, своим творчеством создавать стиль нового русского языка. Как раз в это время и появилась критика этого нового стиля, почитателями славянского архаистического направления. В числе коих и присутствовал, в первых рядах многими уважаемый, Александр Семёнович Шишков.
Поскольку критика стала вполне значимой и стала крайне заметной, то я предложил Николаю Михайловичу дать ответ Шишкову. Я даже сомнений допустить не мог, что Карамзину будет достаточно мысли и его это не приведет в затруднение.
Но именно на эту мою просьбу, Николай Михайлович отвечал несколько раз неизменным отказам. И только через моё неотвратимое упорство, в последствии, дал согласие, но при своём условии, что и я выполню его просьбу. На том и порешили.
В назначенное время, Николай Михайлович предложил моему вниманию тетрадь с ответом на критику почитателей Шишкова. Он самолично, один на один, мне её всю прочитал.
При этом я был в глубоком восторге и в тоже время в бескрайнем удивлении от услышанного.
В своем ответе Николай Михайлович, обозначил русский язык, как живой организм, способный к своему изменению и вбиранию в себя самых лучших свойств и оборотов от других, даже инородный словестных форм. Именно не через заимствование галлицизмов, а приумножая и воспроизводя себя из глубин своих, но непрестанно новыми качествами.
Этот ответ был для меня настолько необычен и ошеломителен, что я на мгновение ощутил мистическое присутствие чего-то возвышенного. Тем более что в речи своей Николай Михайлович, затронул тему тайных обществ, связанных с «Хранителями Руси» и даже возможность доступа его к утраченной и такой же мистической библиотеке Ивана Грозного.
Когда он закончил, я не смог в ответ произнести и слова. Он спокойно сказал, что выполнил мою просьбу и теперь надеется, что и я выполню ранее данное ему обещание, касаемо ответа Шишкову.
Я сказал, что готов.
-Тогда мой любезный и дорогой друг, Иван Иванович, прошу тебя больше меня не тревожить с ответом на всю критику в мой адрес. Я в этом участвовать не собираюсь!- попросил он и бросил исписанную им тетрадь в горящий камин.
Мне ничего не оставалось, как сдержать своё обещание и больше никогда не возвращаться к этой теме.»
Иван Иванович остановил свой рассказ и о чем-то задумался. Встал из-за стола. Прошелся, разминая ноги, по садовой лужайке. Подошёл к дремавшему Тихону и стал его гладить. Тот громко мурлыча, развалился. Подставил брюхо и потянулся, заразительно зевая.
-История необыкновенная и крайне увлекательная, но в чем, же трагедия и выбор Николая Михайловича, о которых Вы упомянули?- спросил заинтересованный Панас.
- Вот именно, что воспоминания о муках и терзаниях Николая Михайловича и вогнали меня в расстройство, которое вынудило меня опрометчиво выйти на прогулку и заблудиться. Дело как раз в следующем…
Оценили 6 человек
15 кармы