«Никто не забыт, ничто не забыто». Кто не помнит эту фразу, она встречается на многих мемориалах, а в День Победы смотрит на нас чуть ли не с каждого плаката. Не забыты бесчисленные жертвы войны, не забыта и автор этой великолепной строки – поэтесса и писательница Ольга Берггольц, судьба которой была тяжела и трагична.
Литературный путь Ольги был довольно успешным. Она активно училась, публиковалась, контактировала с известными деятелями своего времени, в том числе с Владимиром Маяковским, занималась журналистикой. Но творческие триумфы тесно соседствовали с бедами.
1930-й год выдался богатым на события. Ольга развелась с первым мужем и вышла замуж за Николая Молчанова, в будущем журналиста и литературоведа. Тогда же она уехала в Казахстан в качестве корреспондента. Через два года Ольга рассказала о своем опыте в книге «Глубинка», родила, но девочка умерла спустя год.
В 1935-ом году вышел первый поэтический сборник Ольги, после которого к ней пришла известность. Буквально через год умерла от болезни ее дочь от первого брака – Ирина. Малышке было всего семь лет. Ольгу одолела тяжелая депрессия. Спустя еще год ее исключили из Союза Советских писателей, из-за связи с Леопольдом Авербахом, известным литературным критиком. Ходили слухи, что Ольга была его любовницей. На допрос она пришла, будучи беременной. После этого поэтесса попала в больницу. Она, потерявшая Майю и Ирину, лишилась еще одного ребенка.
В 1938-ом году расстреляли поэта Бориса Корнилова, первого мужа Ольги. Через некоторое время ее снова вызвали на допрос – и она снова была беременна. 171 день провела в тюремной камере, в итоге Ольга родила мертвого ребенка прямо в тюрьме. Неутешительный диагноз: больше у нее детей не будет. Ольге Берггольц всего 28 лет.
В 1939-ом году ее все-таки освободили и признали полностью невиновной. Удивительно, но Ольге удалось пережить нечеловеческие страдания и унижения, а также справиться с подорванным здоровьем.
Однако беды не собирались прекращаться: приближалась война и Ольга пристрастилась к алкоголю.
Голос Ольги, звучащий из динамиков радио, стал одним из немногих лучиков света в жизни блокадного Ленинграда. Поэтесса призывала всех быть сильными, причем сама она тоже находилась в городе. Ее вместе с мужем должны были эвакуировать, но не успели: Николай зимой 1942-ого года умер от голода.
Она держалась, бросила пить. Ее заслуги были очевидны, еще в 1942-ом году Ольге присудили награду «За оборону Ленинграда», но дополнительного питания ей, судя по всему, не давали – она выживала, как и все, и при этом не забывала поддерживать других словом. После прорыва блокады выяснилось, что у нее дистрофия.
После войны Ольга снова вышла замуж, но брак был омрачен вынужденным помещением в психиатрическую больницу, где поэтессе пришлось лечиться от алкогольной зависимости. Закономерный итог вполне понятен – столько бед и тягот не могли не наложить свой отпечаток.
Ольга справилась и с этим. Она вылечилась, продолжила писать и публиковаться, активно участвовала в увековечивании памяти о блокаде. В 1959-ом году на мемориальной стене на Пискаревском кладбище в Ленинграде появились ее бессмертные строки: «Никто не забыт, ничто не забыто».
Последние, одинокие годы своей жизни, полные страшных воспоминаний, Ольга заливала вином, но не прекращала писать. Она умерла в 1975-ом году в возрасте 65-и лет. Ей хотелось, чтобы ее похоронили на Пискаревском кладбище, вместе с жертвами Ленинградской блокады. Но советская власть определила «блокадную мадонну» в «Литераторские мостки» на Волковском, где похоронены многие советские писатели.
Стихи о себе
И вот в послевоенной тишине
к себе прислушалась наедине…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Какое сердце стало у меня,
сама не знаю, лучше или хуже:
не отогреть у мирного огня,
не остудить на самой лютой стуже.
И в черный час зажженные войною,
затем чтобы не гаснуть, не стихать,
неженские созвездья надо мною,
неженский ямб в черствеющих стихах.
Но даже тем, кто все хотел бы сгладить
в зеркальной, робкой памяти людей,
не дам забыть, как падал ленинградец
на желтый снег пустынных площадей.
Как два ствола, поднявшиеся рядом,
сплетают корни в душной глубине
и слили кроны в чистой вышине,
даря прохожим мощную прохладу, -
так скорбь и счастие живут во мне
единым корнем — в муке Ленинграда,
единой кроною — в грядущем дне.
И все неукротимей год от года,
к неистовству зенита своего
растет свобода сердца моего,
единственная на земле свобода.
Оценили 10 человек
20 кармы