Рассмотрение образа женщины в русском фольклоре правомерно начать с того, как формировались женские божества у славян. Очень важное место в языческом пантеоне божеств занимали мифические силы плодородия и самой жизни – рожаницы, юные девы-сестры, которые обитают повсеместно: на небе, на земле и под землей, в пещерах и в жилищах. Они распоряжаются судьбой человека.
Среди рожаниц особое распространение получили Лада и Леля. Культ их предшествовал культу мужского патриархального божества Рода и значительно пережил его – вплоть до XIX века.
Но подробных сведений о культе рожаниц не сохранилось. Вероятно, по этой причине некоторые исследователи отрицают присутствие в славяно-русской мифологии такого божества, как Лада, а признают лишь мифологический символ Лада, фигурирующий в более поздних обрядах. Однако известно, что куклу в честь Лады сжигали на исходе "макушки лета" (первое воскресенье после Петрова дня по христианскому календарю). Трапезу в честь Лады и Лели устраивали и в праздник рождества богородицы или на следующий за ним день. По форме и по своей ритуальной наполненности это был праздник урожая.
Лада – воплощение весны и летнего плодородия – стала известна и как богиня любви и красоты Ее связь с брачными узами подтверждается сохранившимся до наших дней называнием супруги (га) и возлюбленной (го) ладой.
Но применительно к мужчинам скорее употреблялось слово "ладо" – так называли древнего супруга Лады. Ладо считался богом свадебных пиршеств, веселья, любви и согласия. Юноши приносили ему жертву для обеспечения успеха в предстоящем брачном деле. К нему обращались в надежде, что Ладо будет способствовать счастливой супружеской жизни.
Супруги Лада и Ладо не являлись единственными воплощениями любви, красоты и супружества, что вполне соответствует мифологическому принципу множественности, когда целое разлагается на части, но каждая часть представляет собой целое или, по крайней мере, его ипостась.
Дочерью Лады и Ладо считается Леля. Сведений о ней также сохранилось мало, но образ Лели известен по весенне-летней календарной обрядности во время буйного расцвета природы. Одно из местных названий весеннего праздника "ляльник", очевидно, восходит к древнему празднеству в честь Лели, называемой также Ляля.
В славянской мифологии встречается Дилилия, дочь Лады, – покровительница деторождения и новорожденных. Они известны по фольклору и по русским литературным источникам.
В архаический период рядом с двумя рожаницами Ладой и Лелей изображалась Макошь с турьим рогом изобилия. Ее могли окружать девы-русалки, призванные орошать нивы.
Макошь – древнейшая славянская богиня земли, а точнее плодоносного слоя почвы. Ее эпитет "мать-сыра земля" в дальнейшем приобрел самостоятельное значение и отчетливо указывает на плодородящую функцию самой Макоши. Как богиня плодородия и плодовитости она обеспечивала связь между небом и землей. В этом случае ее изображали в виде женщины с большой головой и с простертыми к небу длинными руками.
Типологически Макошь, поскольку она любит прясть, также близка греческим Мойрам, прядущим нити судьбы. Непосредственным продолжением Макоши является домовой дух в облике женщины, который прядет по ночам оставленную кудель и стрижет овец. В связи с этим поверьем сложилось правило: убирать на ночь шерсть, а то "Макоша опрядет".
Память о Макоши сохраняется до середины XIX века, хотя в христианское время ее функции во многом перешли к Параскеве Пятнице.
В "Повести временных лет" Макошь завершает список основных божеств. Об ее противопоставлении мужским богам можно судить по тому, что и в других списках она занимает по отношению к ним обособленное место.
Надо отметить, что центральным образом древнерусского фольклора была Мать-сыра-земля – олицетворение земли, орошаемой влагой и взращивающей на себе посевы. Неоглядная ширь ее "разметнулась ровнем-гладнем на полсвета, бесконечным простором – как материк без границ: рельеф ее мало изрезан, аморфен, характеры людей не резко выражены".
Вполне возможно, что именно такие смутные ощущения и порождали идеал женской красоты: красавицей считалась полная, с высокой грудью, румяная, дебелая женщина2. Или, как отмечают некоторые авторы, красота женщины ценилась на "вес", а употребление большого количества румян и белил доводило лицо до общепринятого стандарта.
Кроме неба и земли, то есть мира видимого, древний человек признавал в равной мере и мир невидимый – мир, куда уходят мертвые. Сама граница, отделяющая "свой" и "чужой" мир, жизнь и смерть, светлое и темное, основательно мифологизирована. В этой связи особое значение приобретает Баба-Яга.
Слово "Яга" – огрубленное "Яшка". Яша в славянских песнях называли ящура – некогда жившего на земле и исчезнувшего прародителя всего живого; отсюда наше более понятное – пращур. Баба Яга изначально – прародительница, очень древнее положительное божество славянского пантеона, хранительница (если надо – воинственная) рода и традиций, детей и околодомашнего (часто лесного) пространства. В период насаждения христианства всем языческим божествам, духам, в том числе и оберегавшим людей (берегиням) придавались злые, демонические черты, уродливость внешнего вида и характера, злые намеренья. В этом приняли участие и недалекие мусульмане арабы. Они наблюдали ритуал, когда женщина, изображающая Ягу, клала младенцев в печь. В печи была камера, куда не попадал ни огонь, ни жар. Это был ритуал очищения огнем, но арабы всем говорили, что Баба Яга – ест младенцев. Так языческая строгая прародительница была превращена в злобного демона, которым пугают наших же маленьких детей.
В древности Баба-Яга была одной из мифологических персонификаций смерти. Она имела облик змееподобного существа разрушительной, хаотической природы. Баба-Яга, вероятно, считалась хозяйкой мира мертвых, мира тьмы. На ее принадлежность к "темным" силам указывает то, что в одном из вариантов она является слепой, то есть "темной". Она обитает в дремучем и непроходимом лесу, где нет света. Костяная нога позволяет соотнести Бабу-Ягу с вредоносными и смертоносными персонажами, потому что они, как правило, имеют "дефекты" тела, чаще всего ног.
В волшебных сказках Баба-Яга больше стала известна как старуха-волшебница, которая всегда готова вредить герою, а в своих помыслах способна и съесть его. Признаки ее "прошлого" красноречиво говорят об этом: забор вокруг избушки из человеческих костей, на заборе – черепа, вместо засова – человеческая нога, а вместо запоров – руки, замок заменяет рот с острыми зубами.
Вот как описывает Бабу-Ягу исследователь древней языческой культуры славян Глинка: «Это очень злая, старая и мощная колдунья или волшебница вид у нее страшной. Она не столько в аде живет, сколько на этом свете. Дом ее избушка на курьих ножках, стоит и сама повертывается. Древние наши богатыри всегда её нахаживали лежащею на лавке; нос ее висит через грядку (шест в избе для вешания укрепленный). Сия старая колдунья не пешком ходит, но разъезжает по белу свету в железной ступе (т.е. колеснице самокатной); и когда она в ней прогуливается, то понуждает оную бежать скорее, ударяя железною же палицей или пестом. А чтоб для известных ей причин не видно было следов её, то заметаются они за нею особенными к ступе проделанными мелом и помелом».
Баба-Яга имеет свой род, хотя "родственники", как правило, живут друг от друга на значительном расстоянии. Известно, что у нее есть три сестры – Ягишны. Ее братья (или сыновья) – шести-, девяти- и двенадцатиглавые Змеи. Упоминается сын Бабы-Яги Олешка-коротенькая ножка или три сына: Сини, Вези, Пузи, которые в сказках отождествляются с чертями.
Подчас огромные размеры Бабы-Яги позволяют соотнести ее с Лихом Одноглазым, представлявшимся некогда бабой-великаншей – она пожирает людей и покоится на ложе из человеческих костей, голова ее лежит на покути, а ноги упираются в печку. Если Лихо встанет, то будет ростом выше леса. Но иногда выглядит обыкновенной женщиной, правда, с одним глазом. Встреча с ней приводит к потере парных частей человеческого тела (рук или ног), а то и вовсе к гибели.
Однако женщина-великанша Лихо сама не воплощает смерть, а ревностно ей служит. Это подтверждается древним обычаем – во время тяжелых эпидемий и больших несчастий разводили жертвенные костры на изображениях одноглазого женоподобного существа, то есть "жгли" не саму Смерть, которую в таком случае следовало представлять в виде чучела, а того, кто ей способствует. Позднее Лихо стало также воплощением плохой, несчастной доли, горя, нагрянувшей на человека беды.
Встреча героя с Бабой-Ягой сродни испытаниям посвященных в обрядах инициации. Эти испытания превратились в загадывание загадок герою, от ответа на которые зависит его судьба, в троекратное (трехгодичное) служение Бабе-Яге. После испытаний она из противника героя становится его помощницей.
Детей, попадающих к Бабе-Яге, она пытается усадить на лопату, изжарить и съесть. Подобное ритуальное поведение запечатлено в реальной практике "перепеканья" больного рахитом новорожденного. Для этого его заворачивали в большой сочень ("материнское лоно"), на хлебной лопате сажали на короткое время в истопленную печь, а вынутого из печи покрывали поганым корытом. Ритуал означал как бы второе рождение ребенка после первого, неудачного.
Зловещая избушка Бабы-Яги расположена на границе "своего" и "нездешнего" пространства. Недоступность избушки, которая обращена к лесу передом, а к герою задом, свидетельствует о том, что она скорее принадлежит миру мертвых, а не живых. Только чудодейственные слова заставляют избушку развернуться.
Наиболее близкими прообразами избушки на курьих ножках являются древние "домовины" – срубные домики размерами два на полтора метра, с двускатной крышей и маленьким оконцем. Причем четвертой стены в срубе могло не быть. Во время поминальных ритуалов внутрь домовины ставили различные угощения покойникам. Это надмогильное сооружение являлось своеобразным местом встречи живых со своими предками-родителями, местом совместной трапезы и беседы с ними
Возможно, что избушка на курьих ножках восходит и к более древним временным строениям, которые сооружались вдали от селения. Там во время обрядов инициации проходили испытание и обучение подростки. Эти строения считались священными и были доступны только для посвященных. Отправляясь туда, молодые люди "умирали" для своей прошлой жизни и возвращались "возрожденными" в качестве взрослых.
Нечистую силу представляли в зоо- и антропоморфном облике – в виде белки, зайца, кошки, ласки, собаки, свиньи, мыши, лягушки, змеи, рыбы, старика или старухи, женщины или мужчины, девушки, парня и даже ребенка. Человекоподобный облик, как правило, усиливался зооморфными признаками: рогами, хвостом, копытами, когтями, черной и длинной шерстью; аномальными чертами: хромотой, беспятостью, огромными отвисшими грудями, отсутствием спины, большой или заостренной головой. Сходные с человеком персонажи облачены в черную или белую одежду либо представляются нагими. Нечистая сила может появляться в виде неодушевленных предметов и явлений: катящегося клубка, вороха сена, камней, огромного водяного или пылевого столба. Наконец, она способна проявлять себя, оставаясь при этом бесплотной.
Условно можно выделить два разряда нечистой силы. К первому относится та, что приносит человеку исключительно зло: щекотит до смерти, насылает болезни и бессонницу, похищает детей, соблазняет женщин, вызывает неотвратимые наваждения и кликушества. Ко второму – та, что в зависимости от поведения и деятельности человека творит как злые козни, так и помогает по хозяйству, дает полезные советы и чудодейственные средства, обучает мастерству, предупреждает о бедствиях.
Наиболее опасной для людей нечистая сила считается в Зимние святки, в ночь на Купалу, а также в полночь, в полдень, между заходом и восходом солнца. Опасны и определенные периоды жизненного цикла: время беременности женщины и появления новорожденного – до их очищения, время умирания и похорон. Отдельные персонажи активизируются в особое время: в русальную неделю – русалки, в Зимние святки – кикиморы, в конце святок – шиликуны.
Непосредственно связанными с нечистой силой представлялись колдуны и ведьмы. Ведьмы (вещицы, колдуньи) шире известны на Украине и в Белоруссии, чем среди великороссов. Они способны прорицать, наделены поэтическим даром, искусством исцелять болезни и привораживать. Но более всего "славятся" вредоносными действиями: как и колдуны, насылают порчу, вихри, град, похищают росу, дожди и небесные светила, оборачиваются в разных существ и становятся невидимыми. Посредством зеленого прутика, палки или плети ("кнута-самобоя") превращают людей в животных. То же проделывают, набрасывая на человека звериную шкуру или подпоясывая его нашептанным поясом из мочалки. "Портят" и с помощью "клади", когда в подушку или в перину зашивается какой-либо предмет: женский волос, взятая на кладбище косточка, опаленные с концов три лучинки, несколько "волчьих" ягод.
Ведьмы рождаются от связи женщины с нечистой силой или со Змеем. В повести XVII века о бесноватой Соломонии рассказывается, как нечистые увлекли ее в воду, после чего она родила несколько демонов.
Особенно опасными ведьмы становятся во время календарных праздников, когда их вмешательство могло повредить урожаю. Полагали, что 18 января у всех ведьм праздник, и поэтому люди принимали в полночь знахаря, противника ведьм, чтобы заговорить трубы и насыпать на загнетку золу из семи печей. Для отвращения ведьмы забивали клинья под князек – гребень двускатной крыши. Подобные обереги устраивали у изгороди на краю села. Ведьма, подлетая к изгороди, либо убивает себя, либо улетает в другое место.
Главные сборища ведьмы устраивают трижды в году: во время встречи весны, в ночь на Купалу и в Зимние святки. У разных славянских народов распространено представление о Лысой горе, которая привязывалась к каким-то местным горам. По русскому поверью, ведьмы постоянно хранят воду, вскипяченную вместе с пеплом, и когда необходимо лететь, сбрызгивают себя ею. Во время шабаша люди старались охранять своих лошадей, чтобы ведьмы не захватили их и не измучили быстрой ездой. Если ухватиться за ведьму, когда она собирается лететь на Лысую гору, то можно попасть на место сборища. Там ведьмы предаются дикому разгулу, любовным наслаждениям, объедаются и пьянствуют, поют и пляшут под звуки нестройной музыки. Хотя у русских нет сюжетов, связанных с Лысой горой, рассказы о летающих ведьмах достаточно известны.
Подобно колдунам, ведьмы умирают в страшных муках. Душа покидает тело ведьмы, после того как она передаст свое тайное знание и умирающую перенесут через огонь. В этот момент трясется земля, воют звери, нет отбоя от ворон и воронов. Воронье – воплощение нечистой силы – схватывает душу ведьмы и со страшным криком уносит в свой мир.
Так мифологическое сознание человека и ритуальная практика воссоздавали целый мир видимых и невидимых противников людей не только в эпических и сказочных произведениях, но и в обыденной жизни, в праздничных действах.
Надо отметить, что женские мифические персонификации и божества появились значительно раньше, чем собственно мужские боги. Древнее традиционное представление о значимости женского рождающего начала, покровителя всего живого, отразилось и в более поздних фольклорных образах.
Древнее ритуально-мифологическое существо вроде Мары, Морены, Мараны, воплощавшее мертвящее и живительное начала, несомненно, повлияло на образ степной богатырши Марьи Моревны, в чьем имени двукратно усиливается ее связь со смертью: "мара" – древнее смертоносное существо, "мор" – повальная болезнь со смертельным исходом. Она обладает большой силой, умом, находчивостью и превосходит в этом героя волшебной сказки. Марья поучает его, может выполнить за него любую трудную работу, побить целое войско и даже пленить самого Кощея. Близки к ней сказочные Царевна-лягушка и другие женщины-помощницы.
Герою волшебной сказки Марья Моревна запрещает входить в один из чуланов. Несмотря на запрет благосклонной к нему Марьи, Иван проникает туда и видит Кощея, который висит на двенадцати цепях. Герой доверчиво выручает Кощея, а тот похищает Марью Моревну и мчит на коне в свои края.
Главной помощницей Ивана, отправившегося на поиски жены, является Баба-Яга. Она предварительно испытывает его работой, после чего Иван получает чудесного коня. Помощниками Ивана становятся также благодатные природные стихии в виде Орла (ветер), Сокола (гром), Ворона (дождь, град). Лишь на третий раз, когда в процессе погони волшебный конь Ивана убивает копытом Кощея, герою удается увезти Марью.
Похищение Марьи Моревны Кощеем можно сопоставить с мифологическими представлениями о замирании природы на зиму, а освобождение Марьи – с периодом оживления природы, с началом земледельческого цикла. По наблюдениям Б.А. Рыбакова, время отсутствия пленницы при первых двух попытках бегства совпадает с периодом весенне-летних полевых работ вплоть до осенних праздников урожая с их ритуальной едой и пивом. Вот как говорит конь Кощея о времени возможного отсутствия беглецов: "Можно пшеницы насеять, дождаться, пока она вырастет, сжать ее, смолотить, в муку обратить, пять печей хлеба наготовить, тот хлеб поесть – да тогда вдогон ехать, и то поспеем!". При втором увозе Иваном пленницы конь отвечает Кощею: "Можно ячменю насеять, подождать, пока он вырастет, сжать-смолотить, пива наварить, допьяна напиться, до отвала выспаться – да тогда вдогон поехать, и то поспеем!".
В наиболее древних былинах Кощею противостоят Анастасия или Мария. Если значение имени Мария соотносится со смертью, то Анастасия означает "возрождающаяся", "воскресающая". Следует обратить внимание на отчество былинного героя, действующего вместе с Анастасией (Марией), – Годиныч. "Год" ранее обозначал время вообще. Иван Годиныч увозит просватанную за царя Кощея героиню и тем самым как бы возрождает ее на летнее время. Кощей нападает на него и вызывает на поединок. Ивану удается одолеть Кощея, но льстивый Кощей уговаривает Анастасию помочь ему. Хитрость удалась, и он привязывает Ивана к дубу.
На дуб садится вещая птица, сообщающая, что Кощею не владеть Анастасией. Разозлившись, Кощей стреляет в нее из лука Ивана. Но герой заговаривает стрелу так, что она возвращается обратно и убивает Кощея. Мстя за измену, Иван рассекает Анастасию на части.
Имена героев, увоз невесты, временное торжество Кощея, разрубание царевны, подобно ритуальным "похоронам" Костромы и Ярилы в виде соломенных чучел, которые не только сжигали, но и разрывали на части и разбрасывали по полям, – все это соответствует мифологическим представлениям об умирании и возрождении природы.
Родовые отношения периода матриархата нашли отражение в Елене Прекрасной. Она сама живет во дворце, а при случае становится единственным претендентом на царский трон, который затем передает своему мужу Василию-царевичу, хотя он и уступает ей во многих отношениях. Ее могущество подчеркивается связью с природными стихиями, воплощенными, в частности, в ее брате Ясном Соколе, который помогает ей выполнять порученные работы. Она прямодушна, достойно выдерживает не только разные испытания, но и строящиеся против нее козни.
Подобна мифическим нимфам Василиса Премудрая, дочь Морского царя. Она способна оборачиваться голубкой. Иногда о Василисе Премудрой говорится, что она живет одна на краю света, где восходит красное солнце, то есть в солнечном царстве. Не случайно в сюжет вводится и обитательница тех мест Жар птица (одна из персонификаций солнечной стихии), которую приходится добывать герою прежде, чем он едет за Василисой Премудрой. О связи героини с морем свидетельствует то, что ее подвенечное платье хранится под камнем на дне океан-моря. Добывание героем Жар-птицы, царевны и ее подвенечного платья, купание в кипятке и превращение в красавца царевича – все это соответствует мифологической основе обрядов инициации и свадебных обрядов.
В случаях, когда Василиса Премудрая оказывается превращенной в Царевну-лягушку, особо выделяется ее роль повелительницы птиц, буйных ветров и покровительницы женской домашней работы. Собственная страна Царевны-лягушки находится где-то в глухих лесах и болотах.
Образцом женской преданности и супружеского долга стал эпический образ Настасьи Микулишны, жены Добрыни Никитича. Муж, отправляясь на поиски врагов, завещал ей ждать его шесть лет. По прошествии срока она решает:
– Я исполнила-то его заповедь уж ровно шесть годов,
Я еще ее исполню шесть годов, шесть долгих веков! –
И ждет, несмотря на притязания Алеши Поповича. На образе Настасьи Микулишны еще лежит отпечаток былого могущества женского рода, и поэтому верная жена может противостоять даже такому сильному свату, как Владимир Красное Солнышко.
Эта мифологическая и эпическая традиция продолжается в древнерусской литературе, когда вымысел и реальность еще не были разделены и в одинаковой мере воспринимались как правдивый рассказ. Апофеозом истинной любви и супружеской верности стала "Повесть о Петре и Февронии Муромских", насыщенная мифологическими элементами. Верной покойному мужу остается героиня "Повести о целомудренной жене", проявляющая острый ум и находчивость при испытаниях своего поклонника и не нарушившая своего обета. Затем "женскую" тему продолжают "Повесть об Ульянии Осорьиной", "Повесть о Марфе и Марии", "Повесть о Соломонии Бесноватой" и др.
В русских былинах женщины ни в чем не уступают, а зачастую превосходят мужчин, пользуясь заслуженным уважением. Так, в одной из былин киевского цикла Добрыня попадает в плен к поленице, которая, схватив его за волосы, приподнимает с земли; сам непобедимый Илья Муромец находит себе достойную противницу в Палке, дочери Соловья-разбойника; с женою богатыря Дуная не может сравняться ни один киевский стрелок.
Образ женщины-богатырки, широко распространенный и в народных сказках, был связан, очевидно, и с "наследственностью" сарматских воительниц, и с жизненной необходимостью продолжения рода, воспроизведения здорового потомства. Для девушек, как и для юношей, существовала система инициации, связанная в числе прочего с физическими испытаниями. Отголоски ее долго сохранялись в обрядовых танцах, а затем в народных плясках и подвижных играх, где ценили подвижность и быстроту реакции.
Но сила и ловкость – не самые главные качества, присущие женщине. Древние славяне склонны были видеть в женщине колдунью, имеющую сношения со сверхъестественными мирами и обладающую могучими чарами. Даже вселяемую женщиной любовь приписывали колдовству. Истоки такого отношения к женщине ведут, вероятно, еще к первобытному обществу, в эпоху матриархата, когда в силу специфических телесных особенностей и выполняемых физиологических функций женщина рассматривалась как существо другого порядка, наделенное магическими свойствами, и потому вызывающее страх. В женщине многое пугало, древний человек не переставал ее бояться. В условиях матриархата этот страх стал основой религиозного почитания. Отголоски культа рожениц сохранились в мотивах вышивок и архитектуре до XIX века. Позднее, во времена патриархата этот же страх перед женщиной дал повод для объявления ее существом "нечистым". В Древнерусском государстве матриархатные традиции долго не уступали новому общественному строю, что в значительной мере отразилось в народных обрядах, преданиях, фольклоре. Длительное сохранение матриархата можно объяснить тем, что значительную часть нашей страны занимали племена, которые греки называли женоуправляемыми6.
Вероятно также, что отголоски этих верований проявляются в более позднее время расцвета патриархального строя, сохранившись в виде различных табу – видеть, говорить, есть с женщиной – в некоторые моменты ее жизни (например, родины).
Народная традиция сломилась только под влиянием Византии и татарского ига. А патриархальная организация нанесла ей решительный удар, создав новый порядок вещей, сущность которого прекрасно передается народной поговоркой: "Кому воду носить? – Бабе. – Кому биту быть? – Бабе. – А за что? – За то, что баба"
Характерен и фольклорный идеал женщины. В русских народных сказках мы не встретим образа спящей принцессы. Напротив, сказочные героини всегда в заботах: содержат дом, помогают женихам или мужьям выполнять сложные царские задания. Подтверждая идею о том, что образ человека каждой эпохи зависит от основной тенденции века, народная сказка (или часто в переработанном виде религиозно-нравственное поучение с тем же сюжетом) рисует образ добродетельной, терпеливой, работящей девушки (чаще всего падчерицы). Счастьем, в лице супруга и детей, она вознаграждается за терпение и незаслуженные страдания.
Народное представление о женской внешности состоит из нескольких клише: лицо должно быть бело, румяно, брови – черна соболя, глаза – словно звезды, ясна сокола, осанка – лебединая, походка – павиная. Эти народно-поэтические представления сохранились в былинах, сказках, народных песнях. Интересен такой факт: как красивая, так и "безобразная" внешность и мужчины, и женщины описываются одинаково: например, у былинных героев тоже глаза ясна сокола, брови черна соболя, русы кудри; Поперек себя толще, Ни рожи, ни кожи, ни виденья; Глядит, как сова, выпучив глаза – эти и подобные им высказывания можно равно отнести к обоим полам.
В.Н. Телия отмечает, что «для русского обыденного самосознания нехарактерно восприятие женщины как "слабого" пола и противопоставлениe ее "сильному" полу...». Действительно, если мы обратимся к фольклорному материалу, то обнаружим в нем интересный тип – женщина-богатырша, "поленица удалая": "Едет поленичища удалая, Ай удала поленичища великая" (был. "Илья Муромец и дочь его"). Поленицы вступают в бой с богатырями, они могучи, храбры. Или, например, известные строки из поэмы Н.А. Некрасова: "... Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет".
Этот идеал, сложившийся в Древней Руси, сменился на другой вместе с принятием христианства. И. Забелин в своем исследовании, посвященном быту русских цариц, отмечает, что женщина стала восприниматься как существо зависимое, подневольное именно потому, что она "вышла из ребра Адама", это его "часть", "неотъемлемая принадлежность".
Безусловно, христианство оказало огромное влияние на русское мировосприятие и сформировало два типа женщины – праведницы и грешницы. Первый тип (это представление идет от образа Марии) отличается целомудренностью, терпением, покоем. Она – идеал, и прежде всего идеал материнства для любого христианина (христианки). Тип "грешница" возник из библейского предания об Адаме и Еве. Ева – грешница, вечный соблазн для мужчины, символ падения. С другой стороны, именно Ева, а не Мария, согласно Библии, дала потомство, которое населило Землю.
Христианизированная русская культура устраняла женщину из мира (общества), "делала ее принадлежностью только домашнего мира, во главе которого стоял муж". Это отразилось в наивной картине мира. Если девушка, по народным представлениям, должна быть красивой, то замужней женщине следует забыть о привлекательности, т.к. Хорошая (пригожая) жена – лишняя сухота; Не хвали жену телом, а хвали делом!; Не наряд жену красит – домостройство.
Для русского мифопоэтического самосознания характерно сравнение, отождествление девушки с белой лебедью: Настасья – белая лебедь (был. "Женитьба Добрыни"), Молодой жены да белой лебеди (был. "Дунай и Добрыня сватают невесту князю Владимиру"), "белая лебедушка" из одноименной сказки. Лебедь – символ благородства, чистоты (целомудрия, а также души), женской грации. В сб. Кирши Данилова в былине о Потоке читаем:
И увидел он белую лебедушку,
Она через перо была вся золота,
А головушка у ней увивана красным золотом
И скатным жемчугом усажена.
В сказках существуют различные формулы, подчеркивающие исключительность красоты сказочной героини: Что ни в сказке сказать, ни пером описать; Зрел бы, смотрел – очей не сводил! Век бы очей не отвел, все бы смотрел да смотрел!
В традиции русского фольклора обычно сравнение стати, поступи девушки с "павой": И походочка у ей да как павиная; У ей походка павиная; И походочка у ей чтобы упавая (данные формулы повторяются во многих песнях и былинах). Сравнение с павой (павлином) восходит к народным представлениям о том, что именно эта птица воплощает идеал красоты, достоинства. Походка девушки (тем более царевны) должна быть именно с достоинством, величавой.
При этом, важно отметить, что внешняя красота сама по себе не вызывает в народном самосознании уважения и восхищения. Гораздо важнее внутренняя красота. Например, в сказке "Финист – ясен сокол" старшие дочери думают только о своей внешности ("наряжаются в сарафаны нарядные, достают платья новые, надевают бусы золоченые"), а младшая не просто красавица, которую "что ни в сказке сказать, ни пером описать: брови соболиные, очи соколиные, русая коса до пояса", она еще и "умница-разумница". Или в сказке "Серебряное блюдечко и наливное яблочко": старшие дочери – "белоручки, ленивицы", младшей сестрой помыкают, пестро и нарядно одеваются, а младшая Машенька – все за работой, "все сделать готова", "вся краса у Маши – русая коса, до земли падает, цветы задевает" (волосы – символ жизненной силы, мудрости). Именно такие героини добиваются счастья, гармония внешней и внутренней красоты помогает им преодолеть все препятствия.
Таким образом, можно сделать вывод, что в русской картине мира слились два взгляда на женщину: сосуд скудельный и богородица. Первый воплощен в народных представлениях, а второй – в литературе (поиск идеала женщины, гармонии). При этом русская фольклорная традиция соизмеряет требования идеальной внешности с внутренними качествами, душой.
Продолжение следует....
Оценили 16 человек
29 кармы