Дамоклов меч новой опричнины

С большими мучениями установленный памятник Ивану Грозному в Орле вызвал новую волну критики и споров вокруг, пожалуй, самого обсуждаемого русского царя. В основе этой дискуссии лежит не желание объективного разностороннего анализа выдающегося государственного деятеля России, а приступ ненависти, вызванный живым страхом части политических элит перед возмездием за воровство и предательство.

Либералы-западники, начиная еще с князя Курбского, рисуют царя Ивана Грозного черно-кровавыми инфернальными красками, где нет полутонов. Палач, нелюдь, замучил тысячи невинных, в страхе держал сотни тысяч, страну разорил и обезлюдил. И это все на ровном месте, в окружении прекрасных бояр и соседей – так сказать, по злодейской своей сущности. Лучше всего выразил такое примитивное видение Грозного создатель не оцененного россиянами киношедевра «Царь» Павел Лунгин: «О Грозном известно уже почти все. Он был сыноубийцей, женоубийцей, внукоубийцей. Лично принимал участие в пытках. Прерывал молитву и диктовал, кого и как надо пытать. Известно, что этот человек был настоящим злодеем. Более того, известно, что он проиграл все войны за 20 последних лет правления. И результатом его правления стал один из мрачнейших периодов в истории России. Он разделил страну на своих и чужих».

Собственно, перед вами краткий пересказ фильма, который отличается только образностью бесноватой фигуры Ивана в исполнении Петра Мамонова. Этакий исторический вариант «50 оттенков серого». Смакование русского варварства, преступлений азиатского полоумного деспота. В фильме, который стал квинтэссенцией отношения к Грозному либеральной общественности, никакой пощады российскому государю, не говоря уже, не дай Бог, о попытке понять трагическую фигуру самодержца, представшего перед троном сиротой в окружении вцепившихся друг другу в горло бояр и князей (мать Елену Глинскую сжили со свету, когда ему было всего восемь лет).

В отличие от нынешних западников, выдающийся историк Василий Осипович Ключевский, не жаловавший Иоанна и считавший его психически неуравновешенным, признавал чрезвычайные условия, в которых рождались опасения и будущие решения молодого царя: «Скандалы боярского правления постоянно поддерживали в нем эту думу (о власти на Руси – прим. автора), сообщали ей тревожный, острый характер. Его сердили и обижали, выталкивали из дворца и грозили убить людей, к которым он привязывался, пренебрегая его детскими мольбами и слезами, у него на глазах выказывали непочтение к памяти его отца...»

Ключевский указывал также на то, что боярское самоуправство, а лучше сказать – беспредел, начались еще при отце Ивана Василии III, когда князья Шуйские и Бельские «распоряжались государством по-своему» и при этом «повели ожесточенные усобицы», в результате чего весь народ российский увидел, что такое «боярская анархия», а точнее, олигархия.

И здесь мы натыкаемся на главный нерв всей деятельности Ивана Грозного – реального, а не вымышленного, на скрытую причину исключительной ненависти к нему. Дело в том, что в годы правления Иоанна Васильевича становление Русского государства вступило в болезненную фазу жизненно важной централизации государственной власти вокруг московского царя. Русская земля стояла на перепутье перед выбором, как ею будут править – самодержавно или кланово, под видом слабой царской власти. Спор с Новгородом, да и ранее с Тверью даже – это не столько спор конкурирующих центров Руси, сколько столкновение типов власти. Основанной на воле личности царя, напрямую обращающегося к воле народа и владеющего страной непосредственно, и власти, подконтрольной воле прослойки богатых влиятельных мужей, подчиняющих государственные интересы клановым. Собственно, Россия стояла перед историческим выбором формы правления – республиканской или самодержавной.

Процесс политической централизации на Руси начался задолго до Грозного. Еще его дед Иван III, по сути, бросил вызов олигархическому строю Новгорода, но в самой Москве наблюдалось относительное взаимопонимание между царем и боярством: пока усмиряли и подчиняли чужих, внутренние противоречия откладывались на второй план. К слову, Иван III переселял многих новгородских бояр к себе – и тем самым, с одной стороны, усиливал боярскую прослойку, а с другой – это обернулось впоследствии обострением потребности в ресурсах.

Прямое противостояние с богатыми родовыми кланами, которые со времен раздробленности и первых десятилетий собирания земель привыкли видеть себя большой политической силой, наступило уже после смерти Василия III. Ему предшествовала боярская вольница детских лет Ивана, когда Шуйские, Глинские, Оболенские и прочие семьи превратили Кремль в подобие дома приемов ЛогоВАЗа 1990-х годов. Нет, Смута и Семибоярщина наступят после длительного периода противостояния Грозного и бояр, однако начало ее было положено именно в те годы, когда первенствующий боярин князь И. В. Шуйский ставил ногу на постель отца Иоанна, демонстрируя тем самым, кто в стране хозяин.

Став уже государем, Грозный в переписке с Курбским выскажет всю горечь от этого непочтения к самодержавию и к нему как символу единоличной власти в России. И в тех словах – не только уязвленное самолюбие, как это обычно объясняется даже державными историками, но политический и религиозный манифест против приватизации русского трона в частных интересах. Никто – даже самый родовитый и богатый – не вправе указывать самодержцу, как управлять страной. Более того, сама родовитость была поставлена Грозным под вопрос – точнее, ее значение в государственных делах. Впервые московским боярам, которые считали себя небожителями, показали, что самодержавие опирается на тех, кто служит стране, а не на тех, кто родился в знатном доме.

Реформа земского самоуправления, пусть и не доведенная конца, но отменившая кормление и выведшая на верх государственной системы избираемых людей, получавших ответственные посты за хорошую службу стране, фактически лишила боярства монополии на политическое влияние. Той самой избранности по факту рождения. И, как следствие, богатства, потому что оно могло быть отнято вместе с жизнью в любой момент за любую провинность. Тем самым в России при Иоанне Грозном было установлено доминирование государственной власти над крупной собственностью, а не наоборот.

Понятно, что такой поворот дел не мог понравиться владельцам этой собственности и небожителям – боярам. Против самодержавия началась хоть и скрытая, но ощутимая борьба. Она выражалась не только в противодействии новым властным институтам, но и велась лично против Грозного, вылившись в череду заговоров и попыток сжить его со свету. Сейчас до конца нельзя определить, по какой причине появилась огромная доза мышьяка в его организме – то ли травили, то ли он сам употреблял, чтобы не отравили, но факт в том, что уничтожение таким способом царя являлось вполне реальной угрозой, осознаваемой обеими сторонами. В конце концов Иван Васильевич, будучи действительно прямым и эмоциональным человеком, не выдержал подпольного противостояния и стал все чаще срываться на радикальные меры, венцом которых стала опричнина.

Привычно много расписывают жестокость опричников, не вдаваясь в политическую суть этого явления: изначально Иоанн Грозный создал опричнину как некую территорию, свободную от боярства, где есть только государь и его слуги (служащие государевой власти). Одновременно с тем опричнина стала карающим мечом против бояр, оставшихся как бы вне идеального государства Грозного. Несомненно, мечом жестоким и подчас малоразборчивым – смертельные удары обрушивались на весь род, на их слуг и дом, на тех, кто даже близко не мыслил ничего против самодержца. И это не может не вызывать осуждение в деятельности Грозного, хотя резонно замечено, что, учитывая реалии тех веков, такое решение политических вопросов было нормальным даже для той же цивилизованной Европы. Тамошние власть имущие, в отличие от правителя Руси, не держали ответ за погубленные души перед Богом и не раскаивались. Зато западные современники Грозного вовсю «свидетельствовали» о кровавом русском царе, что затем легло в исторические труды в качестве достоверных источников. Попытка разоблачения таких «источников», предпринятая в диссертации Владимира Мединского, вызвала вал обвинений не по существу, а по частностям. В чем же дело?

А в том, что кара Ивана IV настигала и многих из тех бояр, кто действительно вел хитрую и подлую борьбу против самодержца и в целом Российского государства. Опричнина уничтожала именитых воров, беспредельщиков и предателей (перебежчик Курбский не единичный случай, он выступал с обвинениями от многих бояр). Вот что на самом деле вызывает буквально физическую ненависть к Иоанну Васильевичу у проворовавшихся представителей политической элиты во все времена. Явление Ивана Грозного и его опричнины – это крайняя реакция российского самодержавия (шире – государственной власти) на беспредел бояр, прослойки богатеев, которые пытаются перехватить власть и предать страну. Когда пугают Иваном Ужасным (английское прочтение более точно передает отношение западников), то боятся не конкретного исторического персонажа, а политической практики по жестокому наказанию воров и смутьянов. Всех шором, без щепетильности и разбирательств, электронных браслетов и освобождений под многомиллионный залог.

Но, на первый взгляд, опасения эти в нынешнее время преувеличены и не имеют оснований. Стиль правления Владимира Путина, уравновешенный и основанный на балансе разных сил при постепенной трансформации доставшихся в наследство «неправильных бояр», на поиске консолидирующих элиты позиций, больше напоминает модель управления Иоанна Третьего, чем Грозного. Показательные порки олигархов в начале 2000-х, отодвинувших их от политического центра принятия решений, затем сменились плавным перенаправлением деятельности капитала в пользу государства, не отнимая при этом источников богатства и позволяя заниматься лоббизмом частных интересов в госструктурах.

Однако, учитывая скорость развития событий и жесткость внешнего давления, не исключена вероятность того, что хозяин Кремля, посчитав исчерпанным способ постепенной национализации элиты через уговоры и экономические инструменты, будет вынужден для очищения государства от казнокрадов и компрадоров прибегнуть к опыту опричнины, с поправками на реалии XXI века. И тогда меч государев примется карать направо и налево с опорой на волю народа, который с удовольствием поддержит возмездие за многолетнее игнорирование воли народа и национального лидера.

Подчеркну, что это отнюдь не самый лучший политический механизм установления доминирования государственных интересов над клановыми, воспринимаемый российской управленческой традицией все же как экстраординарный. Однако призрак Ивана Грозного, равно как и Сталина, постоянно витает в коридорах Кремля и всегда готов воплотиться в реальности. Да и нынешние «бояре» прекрасно помнят, что Владимир Путин способен на самые нестандартные и волевые решения, если иначе будет невозможно сохранить страну. Другое дело, что все будет юридически выверено и без произвола, с увесистой доказательной базой, которая наверняка все эти годы собиралась.

Вот истинная причина ненависти к русскому самодержцу середины XVI столетия нынешних свободных и либерально мыслящих оппозиционеров и встроенных во властную вертикаль. Очерняя Ивана Грозного, рисуя его исчадием ада, они пытаются как бы отвести от себя карающий государев меч, поскольку войну против российского государства они действительно ведут. Конечно, есть и те, кто поддался огульной критике Иоанна Васильевича и повторяет штампы Лунгина и Сванидзе по недомыслию. Но источник этих штампов именно таков, как я описал выше.

Опричнина 2.0, вероятно, никогда в России не наступит, но она нужна хотя бы как постоянная угроза нынешним владельцам дорогих яхт и зарубежных вилл. Дамокловым мечом она напоминает им о том, что первая же попытка приватизировать государственную власть и диктовать Кремлю свои условия, «случайно» совпадающие с западными, приведет к воплощению самых ужасных страхов «бояр».

Эдуард Биров
газета "Взгляд"