Крылья

Когда-то тебя Тот, кто дал тебе крылья, наделил даром — помогать. Давать силы, надежду, поддержку, подталкивать, тащить за собой. Давая, предупредил, что за эти крылья ты не получишь ровно ничего — ни благодарности, ни славы, ни богатства, ни признания. Ангелов никто не видит, никто не замечает, их заслуги остаются только в их памяти.

Ты не поверил, и лишь гордо подставил плечи, позволяя вонзиться туда новым суставам, формирующим крылья, покрытые белыми перьями. Было больно… Ты даже не думал, что это будет ТАК больно. Но терпел — сам же захотел. Крылья приживались тяжело, рвали твое тело дикой пульсирующей болью, взмахивали с натугой, приподнимать над землей не спешили. Ты терпел — тебе больше ничего не оставалось. Иногда, кидая взгляд на Того, кто тебе их дал, ты ловил вопрос в его ответном взгляде — хочешь ли? Или прекратить? Вырывать их обратно будет не менее больно, но это лишь ограниченный период страдания. Ты стискивал зубы, терпел, давил горлом крик, а глазами — слезы, повторяя себе снова и снова, что крылья ты попросил сам, и хочешь помогать бескорыстно, лишь бы помогать, лишь бы спасать человеческие жизни, как бездомных котят на улице — из любви, из жалости, не думая даже, вспомнит ли тебя потом этот выживший, лежащий в тепле и уюте толстенький и пушистый котик.

Боль прошла. Ты расправил два тяжелых, но уже уверенных в себе крыла — и полетел. Медленно, пугаясь высоты, но потом — все быстрее и быстрее, ускоряясь и наслаждаясь полетом. Ведь впереди — так много тех, кому ты нужен, ради кого ты терпел страдания, пока огнем жгло твою спину.

Первый спасенный, поднятый тобой с земли, тебя даже не заметил. Ругнулся, отряхнулся, выматерился вдогон мерцающим огням фуры, едва не размотавшей его кишки на десяток метров по замерзшему шоссе, приложился к бутылке, зашагал прочь. Ты смотрел ему вслед, тяжело дыша, но — улыбаясь. Успел! Спас! Твои крылья трепетали в зимнем воздухе, горделиво, радостно, поднимая маховыми перьями вихри из свежевыпавшего снежка. Взмахнув ими, ты рванулся в небо, гордый собой.

Был и второй спасенный. Он бил жену. Бил жестоко, так, чтобы убить, тяжело, с оттяжкой, с воплями и ревом, гася ими стучащееся в его душу чувство вины. Ты аккуратно, почти незаметным движением, взял его за плечо, слегка сдавил его пальцами, находя тонкую связку, соединяющую плечевую кость с суставной впадиной. И отпустил.

— АААААА, СУКА! — орал спасенный, катаясь по полу, хватаясь за вывихнутое плечо. Избитая жена, роняя тягучие кровавые сгустки с уже опухших губ, обнимала его, плакала, хромая, добралась до двери соседей, постучала, попросила вызвать бригаду скорой помощи. Ты сидел с ними в машине, летевшей по ухабистой дороге, мягко обнимал за плечо избитую женщину, которая рыдала вполголоса, бросая пугливые взгляды на лежащего на носилках мужа, завывавшего от боли и обещавшего убить, расчленить, закопать всех — ее, фельдшера, соседей, всех на этом свете. Они развелись, ты знал это и тогда — но ты спас его от тюрьмы, а ее — от смерти. Стоя у загса через полтора месяца, ты видел, как она плакала, вздрагивая всем телом. Осталась одна… без мужа… пусть даже и такого… Слышал, как матерился он, уходя прочь, придерживая руку в гипсовой лонгете. Проклятья неслись в адрес твари-судьбы, которая не дала завершить начатое — а теперь развод, имущество делить… Тварь-судьба — это ты, ангел.

Потом были другие. Кто-то молча принимал твою помощь, кто-то обкладывал тебя за нее в пять этажей, кто-то лениво говорил мантру «слав-те-хоспади», прежде чем продолжать делать то же самое, от чего ты его с таким трудом спас. Тебя никто не видел. Никто не пускал в свою душу. Никто не благодарил тебя. Зато все чаще ты слышал проклятья в свой адрес — и, глядя на свои крылья, ты видел, как каждое из проклятий отрывает, одно за другим, сверкающие белые перья с них. Как-то, взмахнув крыльями, ты с ужасом понял, что так высоко, как раньше, тебе уже не подняться. Крылья, когда-то мощные, сильные, горящие белым пламенем, теперь стали похожи на скелет ископаемого археоптерикса. Они смогли оторвать тебя от земли лишь на пару десятков метров — прежде чем ты рухнул обратно. И долго лежал на земле, тяжело дыша, глотая сухим горлом, сумасшедшими глазами смотря в небо. Почему, беззвучно кричал ты, обращаясь к Тому, кто дал тебе крылья, почему так?

Он молчал в ответ.

Ты стиснул зубы и принял решение, которого всегда страшился. Следующий зов о помощи ты просто проигнорировал, молча наблюдая, как молодой парень, у которого в перспективе была успешная карьера адвоката, две книжки стихов и очень удачный брак с той, которую он не добился в институте — умирает от передозировки на грязной кухне, скорчившись, суча ногой в дырявом носке, роняя пену рвоты на липкий линолеум. Ложка, в которой варилась «черняшка», покачивалась на книжке с надписью «Гражданский кодекс». Вокруг него, шатаясь, метались его… наверное, друзья, хотя смешно было бы так назвать людей, сбежавших через полчаса с этой квартиры. Ты лишь молча смотрел, как судорожно дергалось его горло, как сжимались и разжимались пальцы рук. Посмотрел на свои крылья — перья были в порядке. Не выпадали. Но их и не прибавилось.

А потом был крик матери, случайно задевшей локтем кастрюлю с кипящей уже водой — и тонкий визг ее трехлетнего ребенка, неудачно подошедшего, на которого этот кипяток выплеснулся. Ожог больше 90% поверхности тела… приговор. Ты тут же забыл все, всю обиду, всю злость, забыл про ослабшие крылья и предательство Того, кто тебе их дал — просто рванулся сквозь ночную мглу, из последних сил, чувствуя, как редкие перья натужно месят воздух, подстегиваемый лишь одной мыслью:

«Успеть! Успеть! Успеть!!».

Ты успел. Успел коснуться сна женщины из соседнего дома, которая оказалась фельдшером, успел ее из этого сна выдернуть, указал ей путь до квартиры, откуда несся дикий вопль матери, подсказал ей взять с собой сумочку, которую она держала «на всякий случай», вложил туда ампулы с новокаином и стерильные салфетки… Еще удачно подстроил, что мимо проезжало такси (район отдаленный, ждать его — час минимум), включил свет им в подъезде (электричество вырубалось очень часто), усадил на сиденье машины…

Потом, сидя в приемном отделении, ты смотрел на эту самую мать, которая орала на женщину-фельдшера, которая поехала вместе с ними.

— ТЫ, ТВАРЬ, ТЫ ВО ВСЕМ ВИНОВАТА!!! ЕСЛИ БЫ НЕ ТЫ, ОН БЫ ВЫЖИЛ! МРАЗЬ, НЕНАВИЖУ!

Звонкий удар по побледневшему лицу женщины прозвучал как похоронный звон. Ты почувствовал, как твои крылья за спиной безжизненно опускаются, опадают на пол, роняя последние перья на залитую электрическим светом плитку в приемном отделении областной больницы.

Шатаясь, ты вышел на улицу. Шел густой снег, укутывающий деревья, дома, залепляющий даже фонари. Сделав несколько шагов, ты упал на колени, закрыл лицо руками.

Кто-то обнял тебя. Ты поднял голову.

Он стоял перед тобой. Снег падал на его голову, добавляя седины и без того белым волосам.

— Почему. — почти беззвучно прошептал ты. — Почему… так? Я же… все, что мог… я же старался… я же…

Его рука гладила тебя по голове.

— Как и я — в свое время. Тоже старался. Изо всех сил. Но не смог.

— Зачем их спасать тогда? — этот хриплый, злой, ненавидящий голос никак не мог принадлежать тебе. Но он был твоим. Как и были твоими крылья — мертвые, лишенные перьев, нелепо валяющиеся за твоей спиной на снегу, прочертив на нем кривые борозды.

Тот, кто дал тебе их, грустно улыбнулся.

— Потому что, ангел, они сами себя спасти не в силах. У тебя сейчас есть выбор. Я могу их сломать — и ты больше никогда не будешь чувствовать то, что чувствуешь сейчас. Могу снова дать им перья — но знай, что рано или поздно они снова будут сожжены тем, что сожгло их сейчас. И тебе снова будет больно. Думай, ангел. Выбирать тебе.

Падал снег. Вы молчали — ты, стоящий на коленях, обнимающий его, и он — обнимающий тебя, стоящий перед тобой, ласково гладящий тебя по голове.

Мимо нас прошла женщина-фельдшер, молча, глядя куда-то вдаль, проводя ладонью по щеке, по той, по которой ее ударили. У нее в кармане зазвонил телефон.

— Да, Сереж, — услышал ты. — Да, могу говорить. Какая температура? А как давно? Что давали? Да все нормально у меня с голосом, просто проснулась недавно.

Ты видел слезы обиды на ее щеках, боль в ее глазах.

— Да, да, поняла. Слушай, давай я сейчас приеду, зайду. Через полчаса. Да, нормально будет, не переживай.

Спрятав телефон в карман, она провела тыльной стороной ладони по глазам, встряхнула головой и пропала в темноте.

— Дай мне крылья… — прошептал ты.

— Уверен, ангел?

— Дай!

И они тут же распахнулись за твоей спиной — могучие, сильные, сияющие в ночной темноте, разбавленной вялым светом ламп уличного освещения, взметнулись, разгоняя снежинки, заставив их закрутиться маленькими вихрями.

Тот, кто тебе их дал — исчез, словно его не было. И следов на снегу не осталось.

Ну и хорошо.

Ты поднял голову к ночному небу, черному, сочащемуся белыми цветами, холодно кусающими лицо. На миг помедлил, колеблясь. Взмахнул новыми, более сильными, более мощными, более долгосрочными крыльями, которые тебе все равно предстоит потерять.

И рванулся в небо.

© Олег Врайтов