Почему Китай не сможет стать главной державой планеты

Китайское руководство пытается опровергнуть один из главных страхов последнего времени – о том, что КНР уже в ближайшие десятилетия будет вместо США диктовать мировую повестку. Станет ли Китай в будущем мировым гегемоном? Будет ли, как Америка, навязывать свои ценности другим народам и посылать авианосцы для бомбардировок своих противников? Есть основания полагать, что вряд ли – и вот почему.

Вот уже несколько лет западные СМИ ведут масштабную кампанию по демонизации Китая. Пишут о том, что китайцы агрессивны, что они хотят захватить весь мир, стать «царем горы» вместо американцев и навязывать всем свой, китайский порядок. И если к американскому – со всеми его плюсами и минусами – мы привыкли, то вот подстроиться под китайский будет на порядок сложнее.

Власть трех китайцев

Китайцам, понятно, такие разговоры не нравятся. И на днях президент Китайской Народной Республики Си Цзиньпин, выступая на масштабном экономическом форуме, рассказал, что будет собой представлять китайский порядок. «Каким бы сильным ни стал Китай, он никогда не будет искать гегемонии, экспансии или сферы влияния. Не станет он участвовать и в гонке вооружений», – заявил товарищ Си. По его словам, КНР всегда выступает за глобализацию и межнациональную торговлю, а также считает, что правила и нормы международных отношений не должны устанавливаться лишь одной или несколькими странами. По сути, чистая, незамутненная никаким национальным или идеологическим диктатом многополярность.

Конечно, в каких-то вопросах китайский лидер явно лукавит. Например, в пункте про сферу влияния, каковой Китай считает, например, как Среднюю, так и Юго-Восточную Азию. И если в первом случае Пекин согласен делить ее с Москвой (просто потому, что Россия не мешает там китайской экспансии, да и взгляды двух стран на состояние и вектор развития региона по большей части совпадают), то Юго-Восточная Азия рассматривается Китаем как его эксклюзивный задний двор. КНР пытается выдавить оттуда как внешние страны (США), так и азиатские (Индию, Японию), а также так или иначе поставить тамошние государства под свой контроль.

И тому есть яркие примеры. В частности, один из российских бизнесменов рассказывал автору, как пытался заключить серьезный нефтегазовый контракт с руководством одной из ключевых стран Юго-Восточной Азии. После того, как он побывал в правительстве и все согласовал, ему был сделан звонок с предложением о встрече для «уточнения» деталей контракта. В итоге на встречу пришли три китайца, пояснив, что в этой стране и в этом секторе все решают они, и что договариваться ему нужно с ними. Бизнесмен отказался, после чего на следующий день ему позвонили из профильного министерства и сказали, что передумали сотрудничать.

Однако в этом лукавстве нет ничего странного и даже предосудительного. Что бы там ни говорили американцы о «новом мире без старых геополитических терминов», сферы влияния есть у любой мало-мальски серьезной региональной державы. У России, Турции, Франции, Ирана – и, естественно, самих США (Западная Европа и Южная Америка). Размер этой сферы определяется исключительно исходя из аппетита государства и ресурсно-идеологических возможностей эту сферу контролировать. Равно как и возможности по экспансии – тот же Китай, например, прямо сейчас чуть ли не колонизирует Африку. Потому что может и потому, что ему нужны африканские ресурсы.

Куда важнее то, правду ли говорит товарищ Си о том, что Китай «не будет искать гегемонии» просто потому, что не хочет? Ответ прост: китайский президент говорит правду лишь наполовину.

Китай действительно не будет стремиться к гегемонии. Но не потому, что не хочет (все-таки не стоит недооценивать жадную до всего природу человека, а также искушение вседозволенности, которое постоянно одерживает верх над принципом целесообразности со времен Адама), а потому, что не может. Для гегемонии у Китая нет ни экономических, ни военно-политических, ни идеологических ресурсов. Ни (что тоже очень важно) достаточной внутриполитической устойчивости.

Дорого и без проекции

Да, китайская экономика является второй в мире (а по расчетам паритета покупательской способности – первой). Да, китайская хай-тек-отрасль серьезно теснит западных и южнокорейских конкурентов. Да, у китайского юаня есть шанс стать глобальной валютой – особенно если национальная экономика будет расти, а доверие к американскому доллару продолжит падать. Ну или если американцы станут сами, своими руками толкать к Китаю союзников в этом богоугодном деле. Так, западные СМИ пишут о том, что вот уже несколько лет Москва работает вместе с Пекином над тем, чтобы юань потеснил доллар на международной арене. Якобы стороны не просто обмениваются пожеланиями и заявлениями, а реализуют продуманный многоступенчатый план.

Однако даже для Китая гегемония может оказаться непомерно дорогим удовольствием. Это сотни миллиардов долларов трат на военно-политические операции. Это финансирование своих союзников и федератов. Это дискредитация собственных финансовых институтов и возможностей ради сдерживания политических противников (как поступают американцы, вводя односторонние санкции и подрывая тем самым доверие к своим институтам глобального управления). Америка, напомним, надорвалась после всего лишь полутора десятилетий такой гегемонистской политики.

Что же касается военных возможностей, то да, по расходам на армию Китай находится на втором месте в мире (уступая – хоть и в разы – лишь Соединенным Штатам). При этом масштабные инвестиции в китайские вооруженные силы продолжаются, а сами они пока не дискредитируют себя какими-то громкими и/или демонстративными внешнеполитическими акциями. «Китай отправляет свои военные корабли или самолеты-шпионы к берегам Соединенных Штатов? Китай продает оружие Гавайям или Аляске, пытаясь способствовать их отделению от США?» – задает риторические вопросы представитель китайского консульства в Чикаго Шен Цивень.

Однако, во-первых, мощь государства определяется не только наличием силы, но и способностью ее проекции во внешний мир. У китайцев для этой проекции нет ни авианосного флота, ни разветвленной сети военных баз. Более того, у китайцев пока нет даже политического желания защищать свои интересы военным путем – и в Африке, и в Латинской Америке Пекин часто отступал перед военно-политическим напором Вашингтона.

Для гегемонии у Китая нет глобальной идеологии. Набора национальных ценностей, которые могут быть распространены и приняты населением всего мира в рамках глобализации. Условных «макдаков, английского языка, либеральной демократии».

Китайская еда и культура отнюдь не носят массовый, универсальный характер (даже японцы с их анимэ и суши тут обошли китайцев). Китайский язык крайне сложен для изучения и построен на чуждых тем же европейцам и американцам принципах.

А что такое интеграция?

Наконец, у Китая проблемы с толерантностью (в нормальном смысле этого слова). Китайская система даже не способна интегрировать уже находящиеся под ее контролем территории, где живет этнически, культурно или идеологически отличное население. Речь о Внутренней Монголии, Тибете, Синьцзяне и, конечно же, Гонконге. Везде вместо интеграции китайцы пытаются использовать подавление, перевоспитание (вплоть до создания специальных центров в Синьцзяне), что лишь порождает ответное насилие со стороны меньшинств. Китайцы, конечно, могут силой его подавить – но не уничтожить в зародыше саму идею национальной идентичности, превращающейся в контридентичность. В период слабости государства эта гниль может снова проявиться и даже распространиться по плоду.

Но даже в том случае, если Китай будет силен, пример Синьцзяна или Гонконга будет демонстрировать всем внешним странам нетолерантность Китая к «чуждым» идеям. Ряд соседей уже ощутили эту нетолерантность на себе – так, например, жители и элиты Средней Азии жалуются на высокомерное отношение со стороны китайцев, на пренебрежение к слабым. А это – идеальная чашка Петри для распространения синофобии.

Китай не любят не только в Средней Азии, но и в его собственном регионе. Пекин не может создать никакого «Восточноазиатского НАТО», потому что почти все страны Восточной Азии хотели бы создать такую систему коллективной безопасности для защиты от самого Китая.

У значительного числа стран с КНР территориальные проблемы, в которых китайские власти не идут на уступки, пытаясь силой принудить соседей принять свои условия. И это враждебное окружение, по сути, сдерживает рост возможностей Китая, ограничивает его способность проецировать силу в другие регионы мира.

Главным ограничителем из числа соседей является, конечно, Тайвань. По сути, это ахиллесова пята Китая. Тайвань не хочет возвращаться в состав КНР, и с каждым годом это нежелание лишь сильнее (вырастают новые поколения, воспринимающие остров как самостоятельное независимое государство). Китай не способен предложить острову приемлемую для того модель интеграции. В то же время и отпустить эту территорию в свободное плавание Пекин не может. Поэтому американцы по щелчку (например, дав добро местным элитам на провозглашение независимости) могут заставить Пекин либо начать военные действия против острова и стать агрессором, либо признать новый статус Тайваня и тем самым потерять лицо. Причем не только на внешней арене, но и среди населения КНР.

Государство с таким количеством уязвимых точек просто не может серьезно претендовать на роль глобального гегемона. Поэтому у Китая есть лишь один путь наверх – создавать многополярный мир. Своего рода глобальный совет директоров, коллективно решающий мировые проблемы и совместно несущий политические, экономические, а также военные расходы на осуществление этих решений. Совет, где одна-две державы будут отвечать за отдельные регионы и при этом уважать права, интересы и сферы влияния других «членов совета».

Вот только будет ли создан такой совет?

Источник