«Самовары» и «Танкисты» КОРЧАГИНСКИЙ ХАРАКТЕР

В седом лесу под Юхновом лежат густые тени,

И ели, как свидетели безмолвные,стоят.

А в роте, в снег зарывшейся, Ванюша из Тюмени —

Единственный оставшийся нераненый солдат…

Юрий Визбор

ИЗ ДОСЬЕ:

На фронтах Великой Отечественной погибло 28 миллионов 540 тысяч бойцов, командиров и мирных граждан.

- Ранено 46 миллионов 250 тысяч.

- Вернулись домой с разбитыми черепами 775 тысяч фронтовиков.
- Одноглазых — 155 тысяч.

- Слепых — 54 тысячи. 
- С изуродованными лицами — 501 342. 

-С оторванными половыми органами — 28 648. 
-Одноруких — 3 миллиона 147 тысяч.

-Безруких — 1 миллион 10 тысяч.
-Одноногих — 3 миллиона 255 тысяч. 

-Безногих — 1 миллион 121 тысяча. 
-С частично оторванными руками и ногами — 418 905. 

-Так называемых "самоваров", безруких и безногих, — 85 942…

Судьбы этих «обрубков войны» до сих пор остаются как бы за кадром. Но я ещё в детстве впервые узнал, что были люди, которых называли «самоварами» и «танкистами». Инвалидов без ног на низеньких тачках­платформочках на роликах, отталкивающихся от земли руками с зажатыми в них специальными приспособлениями («утюжками»), — я ещё застал. Они в моём детстве разъезжали по моему городу детства в основном на шумном базаре и вокзалах: водном, железнодорожном, автовокзале, где­-либо что­-то чинили (сапожничали, точили ножи­ножницы, шурум­бурум, кричали и т. д.), либо просто просили милостыню. И я подавал им копейки.

В нашей области убогих или, как здесь их зовут улогих, героев притесняли власти. Ещё в 1948 году советская власть и её правоохранительные органы, готовясь к 70­летию со дня рождения

И. В. Сталина, решила убрать с улиц сёл и городов всех нищих и инвалидов. Их были сотни тысяч, потерявших семьи, жильё, никому не нужных, без денег, зато увешанных гремевшими наградами. Их собрали за одну ночь специальными нарядами милиции и госбезопасности, отвезли на железнодорожные станции, погрузили в теплушки типа ЗК и отправили в дома­-интернаты. У них отобрали паспорта и солдатские книжки — фактически перевели в статус заключённых…

Об одном таком скромном Герое и пойдет повествование

Итак,

Хочу рассказать об инвалиде 1­й группы Александре Трухачёве (1923—1991), 

работавшем бухгалтером (счётоводом) в колхозе «Россия», который остался без кистей рук и ступней ног и всю жизнь ездил на работу (!) в маленькой инвалидской машине, которого знал лично, о котором много рассказывал мне отец, а ему — Рускай Ялымов, вернувшийся с войны. Я с детства собирал книги о подобных железных людях: Николай Островский «Как закалялась сталь», Алан Маршалл «Я умею прыгать через лужи», Владислав Титов «Всем смертям назло…» и др. Александра не бросили в беде мать и отец в такое сложное послевоенное время, когда инвалидов гнобили, и он, возвращённый к жизни заботой коллектива и целебной силой труда, прожил интереснейшую жизнь, достойную книги.

Я в то время был маленьким мальчиком, но хорошо помню Александра Филипповича, его машинку. Он был дружелюбным и открытым человеком.

…Саша родился 19 августа 1923 года в семье председателя колхоза с. Перво Филиппа Петровича Трухачёва и его супруги Прасковьи Петровны. Саша был старшим из 6 детей. Рос, как и все: помогал родителям, бегал с друзьями, играл в войнушку в овраге под названием Гужовка, ходил в школу. Учился хорошо, окончил семилетку с четвёрками. Стал помогать колхозу. Жизнь, казалось, текла по своим законам. Но наступило утро 22 июня 1941 года. Фашисты напали на нашу Родину. И его детство закончилось… Саша видел, как уходили на фронт односельчане. Затем настал и его черёд защищать Родину. В сентябре 1941 года, полный сил и здоровья, он ушёл на фронт. Было ему восемнадцать.

После медкомиссии направили в десантные войска. Полгода шло обучение по подрыву мостов и другая спецподготовка. Научили его стрелять из «ППШ­41», по нескольку раз молодые воины прыгнули с парашютом, и их отправили на фронт, на задание. Война шла жестокая. Немцы отступали от Москвы, которая им оказалась не по зубам, но сражались за каждый населённый пункт. Шли тяжёлые, кровопролитные бои. Однажды, в начале зимы, пришёл приказ: под прикрытием ночи высадить десант и выбить немцев из деревень в Смоленской области.

До войны в д. Жердовке (числилась в Юхновском районе Калужской области) насчитывалось 50 дворов. 28 февраля 1942 года ещё буйствовали морозы. В Жердовку вдруг прибыла вражеская рота, а спустя некоторое время из соседней (за речкой в восьмистах метрах) Костинки сюда передислоцировалась ещё одна рота немецких солдат. Оба подразделения были выделены из полка пехоты, сильно потрёпанного в боях под Москвой, расквартированного в Костинке. Отдыхая, ушлые гитлеровцы выставили усиленные посты охраны с пулемётами в крайних домах, из которых выселили местных жителей. На один из таких постов «стратегического узла» неожиданно и наскочила небольшая группа десантников на лыжах.

Десантникам было приказано обойти с северо­востока Жердовку и выйти на исходные позиции для наступления на Иванцево, чтобы действовать одновременно с батальоном. Но наша рота на подходах к Жердовке наскочила на немецкий телефонный провод. Лыжники в белых маскхалатах без зазрения совести перерезали кабель и продолжили путь вдоль речки Сегоси, стараясь скрыться в предрассветном тумане. Но на подходе к мосту были вдруг обнаружены немецкими связистами, посланными для починки связи. Затрещали первые одиночные выстрелы, и тут же впереди справа с высокого берега от крайних изб вступили в перестрелку немецкие пулемёты. Поднятые по тревоге пехотинцы выскочили на улицу и тут же заняли оборону на восточном краю деревни. Обстрелянные с двух сторон десантники замерли в снегу. (Возможно, были у неприятеля и ротные миномёты, а может, воронка осталась от бомб, когда бомбили мост.) Бойцы решили не вступать в бой, а подождать, пока подтянутся ближе к ним остальные товарищи, которые ещё не успели перейти через мост на их сторону речки, лёд на которой вскоре был разбит, и они оказались в зоне огневого шквала. Но через несколько минут наши парашютисты вынуждены были открыть ответный огонь, так как фрицы своим правым флангом, считай впритирку, продвинулись к перелеску и вели губительный огонь уже оттуда. Завязался невыгодный для десантников бой, поскольку они находились на пологом и открытом берегу речки, который простреливался со стороны деревни.

Когда же к гитлеровцам, находящимся в Жердовке, подоспело подкрепление со стороны Костинки, десантники оказались зажатыми практически с 3 сторон и вынуждены были вести почти круговую оборону двумя сравнительно небольшими группами, располагающимися по­прежнему по обе стороны всклоченной речки. В течение многих часов они яростно отбивали атаки врага, уничтожили до роты гитлеровцев, но и сами потеряли на поле боя немало своих товарищей.

Теперь, говорят, там, на месте боя, стоит памятник с надписью: «Здесь похоронены 10 героев­ десантников 214­-ой бригады 4­-го воздушно­-десантного корпуса, погибших в феврале 1942 года при освобождении деревни Жердовки от фашистских оккупантов. Имена их неизвестны, подвиг их бессмертен. Памятник установлен отрядом красных следопытов “Непоседы” 25­-ой средней школы г. Смоленска. 1969 год». Один из павших — земляк Трухачёва из соседней д. Жданово — Николай Петрович Жидков. Уходившие посчитали мёртвым и Сашу…

Как же выжил в этой мясорубке Саша? Многие смоленские деревни встречали фрицев с цветами (есть документальные кадры в Интернете), многие деревеньки сжигали зимой партизаны по приказу Сталина, чтобы выгнать гитлеровцев на мороз. А перед битвами дома разбирали на укрепления. Многих населённых пунктов на современной карте не найти. Вот как сам Трухачёв о своём неожиданном воскрешении рассказывал родственникам. Всё это хранится в их памяти.

…Завязался кровавый бой. Рвались гранаты, строчили пулемёты. Было страшно, холодно, темно. Сверху с двух сторон строчили пулемёты. Немцы крепко окопались в деревнях. Рвались мины, оставляя воронки. Наши пошли в атаку. Вдруг Саша почувствовал резкую боль в ногах, и стало так горячо. Когда пришёл в себя от боли, он понял, что фашист пулемётной очередью прошил обе ноги. Ребята ушли вперёд. Саша был один в темноте. Он огляделся, увидел большую воронку от мины и решил отползти туда. Знал, что по всем известной военной примете снаряд в одну и ту же воронку не попадает. Бой продолжался день, а помощи не было. Под утро ударил мороз. Саша очнулся уже в госпитале. Руки были забинтованы — он отморозил их. Ноги тоже были забинтованы — боль ужасная. Потом пришёл доктор и сказал, что нужно делать операцию. На ногах начинается гангрена. Ступни отрезали. Потом ампутировали руки. Левая отпилена почти по локоть. И у другого локтя такая же коротышка, но уже с двумя пальцами, искусственно сделанными. Хирург расщепил на правой руке мышцы так, что получилось два толстых пальца. Саша потом много раз с благодарностью вспоминал этого доктора. Затем много позже он научился держать этими пальцами ложку, а потом и карандаш. Больше месяца учился писать заново. Сперва карябал, как курица лапой, а со временем выработал почти каллиграфический почерк. Он вновь научился писать, да так, что учителя русского языка позавидуют. Но это будет потом. А пока Сашу перевозили из одного госпиталя в другой, всё дальше в тыл. Ему подрезали, укорачивали ноги, то одну, то другую. Болезнь отступала с трудом. Саше было всего 19 лет. Он не сдавался…

В письмах домой он писал родителям, что идёт на поправку. Медперсонал ухаживает за ним, как за родным сыном. Однажды пришло письмо, казённое, отпечатанное на пишущей машинке. Оказывается, сын лечился недалеко в г. Владимире, и начальник госпиталя сообщил, что к нему можно приехать. Председатель разрешил и дал самую быструю лошадь доехать до Касимова, а там на попутке до ближайшей железнодорожной станции — Тумы (теперь Клепиковский район Рязанской области). Дальше на «кукушке» по узкоколейке. Поезд ходил до Владимира. Но сына в госпитале уже не было — отправили санитарным эшелоном дальше для излечения. Военный в форме, с чёрной повязкой на глазу повёл отца к начальнику разбираться. А мать с корзинкой не пустили, и она случайно услышала разговор сестёр, что у Саши из Касимова нет рук и ног — калека. Велико было горе матери, но она не сдалась.

Трухачёвы всё же дождались Сашу, запомнив это на всю жизнь. Всё с. Перво собралось встречать скрипучую телегу у околицы. Когда инвалида войны комиссовали и привезли домой, начался долгий и трудный путь восстановления. Ещё в госпитале в Москве ему выдали его первые протезы со скрипом. На них стоять было невыносимо больно. А Саша научился на них ходить. Сколько слёз, крови и пота пролил этот мальчик, пока смог сделать свои первые шаги после того как появился в доме, где не был более двух с половиной лет! Это уже его личный человеческий подвиг.

Со временем не только писать выучился, но стал ещё подшивать маме валенки, что и здоровому не всегда удаётся сделать красиво! Кастрюли паял медным паяльником, который раскалял в печи. Попробуйте­ка без рук это выполнить. Заказы пошли, но мать запрещала селянам давать ему деньги, чтобы не получил слабинку и не начал гужевать с друзьями. Постепенно стал пилить дрова, прибив сверху планку на деревянные ручки двуручной пилы, к другой привязывал груз, и мебель стал ремонтировать. Колхоз выхлопотал ему инвалидную мотоколяску. Хорошо помню его «С­3А» («эс­три­а») — двухместный четырёхколёсный автомобиль­мотоколяску, получившую «народное» прозвище «моргуновка» по фильму Л. Гайдая, где на такой ездил Бывалый. Выданный позднее новый «Запорожец» Александр не любил.

Овладел авто самостоятельно. Камеры сам клеил, ремонтировал. Но больше всего ему хотелось научиться ходить. Пробовал шагать, сначала держась за мебель. Во двор вышел, а затем и до калитки соседнего палисада добрёл, где по весне благоухала сирень, а по осени трепыхались от ветра мальвы и желтели «золотые шары». Бывало, падал и, обливаясь потом, стиснув зубы, доползал до избы. И сколько ни падал — вставал и шёл! Однажды дошёл до берега Оки, там, где в бывшем барском доме находилось правление. Пособирал водосборы (аквилегии) и люпины, росшие здесь ещё с барских времен. Он не видел, что мать тайком шла за ним и контролировала каждый его шаг, держась за сердце, и как он в пылище ползал, тоже видела, но не подошла! Сашка не любил, когда его жалели. Здесь увидел, как взвешивали на больших весах машину капусты с огорода. И Павел Сотников — председатель в то время — подошёл и предложил инвалиду весовщиком стать. Мать схитрила и поговорила с руководителем заранее, втайне. Знала: лучшее лекарство — работа. И он, её старшенький, нашёл в себе силы и огромное мужество вновь стать нужным и полезным людям. Дальше ему предложили быть счётчиком молока на ферме. В 1950­х годах, когда свели в единый колхоз «Россия» все (при организации в 1929 году их было 13) близлежащие хозяйства, работы Александру Филипповичу прибавилось. Он уже работал в колхозе учётчиком молока всех ферм, а затем сам по книжкам выучился и на зоотехника, став незаменимым работником в хозяйстве. О нём очень хорошо отзывался новый председатель колхоза Пётр Молостов.

Родина тоже не забыла подвиг юного Саши: его представили к награде — офицерскому ордену «Красного Знамени». За ту атаку он был награждён орденом «Отечественной войны» I степени.

«Офицером не был. Больших наград не имею. Был рядовым тружеником войны. Что солдату прикажут, то и выполнял. Да стоит ли говорить, ведь мне в ту пору было всего восемнадцать лет». Личная трагедия так и не смогла сломить его железной воли.

У Александра Филипповича было много медалей, в том числе и за мирный труд, но первый орден он ценил дороже всех.

В 1991 году 26 сентября его не стало, но давайте не будем забывать о небывалом подвиге советского народа, победившего фашизм, о героизме и мужестве простого русского парня из села Перво Касимовского района Рязанской области. Он с честью и достоинством прожил свою жизнь.

Будем помнить обычных рядовых героев былых времён, которыми не рождаются, которыми становятся. 

Вечная им память!