21 июня исполняется 220 лет со дня рождения Вильгельма Карловича Кюхельбекера. В истории русской литературы он так и остался нелепым долговязым Кюхлей, героем бесчисленных анекдотов и эпиграмм, великим неудачником. Как-то не сразу вспоминается, что этот человек был другом Грибоедова, Рылеева и Пущина. «Мой брат родной по музе, по судьбам», – назвал его Пушкин.
Семья Кюхельбекеров никогда не была особенно знатной и богатой, хотя и имела некоторые шансы разбогатеть и оказаться в числе «взысканных счастьем». Карл-Генрих фон Кюхельбекер, переселился в Россию из Саксонии в 1722 г, а до того учился праву в Лейпцигском университете одновременно с Гете и Радищевым, знал толк в горном деле, был, судя по всему, толковым и умелым аграрием. Он управлял Каменным островом, принадлежащим великому князю Павлу Петровичу, а позже – его имением Павловском.
В семье росло 4 ребенка, у Вили, родившегося 21 июня 1797 года, был младший брат Миша и старшие сестры – Юлия и Юстина (Устинья). Жена Карла-Генриха, Юстиния Яковлевна, нянчила маленького князя Михаила Павловича – родившегося, когда Виленьке не исполнилось и года. Их судьбы ещё скрестятся.
Лицеист Кюхля
По домашней легенде, император Павел весьма благоволил к Кюхельбекерам, честному и знающему директору Павловска прочили императорский фавор. Но в результате заговора жизнь императора оборвалась – и верный Карл-Генрих предпочёл оставить Петербург, а вскоре умер от чахотки. Благодаря хлопотам влиятельной родни, сирота Вильгельм, начинающий поэт и явный гуманитарий, попал в Лицей (от семейства можно было определить лишь одного ребенка). Брата его Михаила определили в военно-морскую службу.
Вильгельм Кюхельбекер, 1820-е. И. Матюшин. Гравюра с неизвестного оригинала. Фото: ru.wikipedia.org
Бог весть, как сложилась бы судьба юного Кюхельбекера, если бы в 1811 году он не вошел в число 30 мальчиков, ставших первыми лицеистами. Инспектор Лицея Мартын Пилецкий дал Кюхле следующую характеристику: «Кюхельбекер Вильгельм, лютеранского вероисповедания, 15 лет. Способен и весьма прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, от того в вещах его мало порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен, с некоторою осторожностью, усерден, склонен ко всегдашнему упражнению, избирает себе предметы важные, плавно выражается и странен в обращении».
Жизнь Кюхельбекера в Лицее была несладкой: ещё в детстве он почти полностью оглох на одно ухо – и товарищи, особенно Саша Пушкин, жестоко изводили его своими издёвками, впрочем, Кюхля, вообще-то вспыльчивый, легко остывал и прощал друзей. Детское приятельство с Пушкиным позже перешло в обожание: Кюхельбекер был одним из тех, кто сразу и бесповоротно распознал гениальность в насмешливом и невыносимом подростке.
Кстати, в Лицее Кюхельбекера считали недурным поэтом – и песню в честь Лицея, сложенную на стихи Кюхли, потом распевало несколько поколений лицеистов. Вильгельм закончил Лицей с серебряной медалью и отличным аттестатом (в отличие от Пушкина, по успеваемости шедшего 26-м из 29 учеников), в сущности, у него были все шансы сделать недурную карьеру. Брат его, Михаил Карлович, младший на год, моряк Гвардейского морского экипажа, ходил в полярную экспедицию под началом Лазарева, его отмечал И. Ф. Крузенштерн. Сестра Юстиния вышла замуж за Гр. А. Глинку, воспитателя великих князей Николая и Михаила Павловичей, а сестра Юлия состояла классной дамой в Екатерининском институте.
Из Парижа на Кавказ
Молодой Вильгельм был зачислен вместе с Пушкиным в Коллегию иностранных дел, а попутно преподавал русский и латинский языки в Благородном пансионе при Главном Педагогическом институте.
Ученики, среди которых были Миша Глинка и Лёвушка Пушкин, очень любили своего чудака-учителя за открытый характер и постоянное благородное горение. Увы, в 1820 году Пушкин был отправлен в Южную ссылку, а пылкий Вильгельм разразился длиннейшим и весьма тяжеловесным стихотворением «Поэты». Там он запальчиво заявлял, что «сычи орлов повсюду гнали» – и, чтобы уж окончательно стало понятно, что за орёл имеется в виду, выразился предельно ясно:
И ты — наш юный Корифей,—
Певец любви, певец Руслана!
Что для тебя шипенье змей,
Что крик и Филина и Врана?—
Лети и вырвись из тумана,
Из тьмы завистливых времен.
Всё это было прекрасно в качестве подвига дружбы, но недопустимо для воспитателя юношества. Как-то скандал замяли, но работу Кюхельбекер потерял. Друзья пришли ему на помощь.
Обер-камергер А. Л. Нарышкин отправлялся в заграничное путешествие и нуждался в секретаре, владевшем тремя языками. Обратились было к Дельвигу, но тот отказался, отрекомендовав Кюхлю, полиглота, умницу и серебряного медалиста. Нарышкин был знаком с родителями Вильгельма, и 8 сентября 1820 г. Кюхельбекер покинул Россию.
В пути он много работал над путевыми заметками, знакомился со знаменитыми литераторами по примеру «русского путешественника» Карамзина – и даже имел счастье встретиться с великим Гёте. Тот подарил молодому поэту свою книгу с дарственной надписью.
Казалось бы, всё было хорошо: хорошо оплачиваемая работа у высокопоставленного лица, новые впечатления, тёплые отношения с Нарышкиным – острословом, знатоком музыки и меценатом, но… Во Франции Кюхельбекер читал лекции в либеральном научном обществе «Атеней». Лекции были посвящены русской литературе, речь в них при этом шла и о русской республике Новгороде, и о Петре I (в довольно негативном ключе), и о крепостном праве. Энгельгардт позже написал своему выпускнику Ф. Матюшкину, мореплавателю: «Приехав в Париж, Кюхельбекер вздумал там завести lectures semi-publiques sur la litterature russe. Невзирая на уродливость его фигуры и отрицательный его орган, слушали его с должным участием, но чёрт его дернул забраться в политику и либеральные идеи, на коих он рехнулся, запорол чепуху, так как Нарышкин его от себя прогнал, а наш посланник запретил читать и, наконец, выслал его из Парижа».
В итоге, Кюхельбекер оказался в России без средств, с испорченной репутацией и под сильным подозрением – никто не торопился брать его на службу.
Через Жуковского его попробовали пристроить чиновником для особых поручений к всесильному и могучему генералу Ермолову, полновластному правителю Кавказа. Там Кюхля познакомился с Грибоедовым – и прикипел к нему всем сердцем. Практически на глазах Кюхельбекера создавалось «Горе от ума», Вильгельм был первым читателем комедии, всегда горячим, всегда одобряющим и превозносящим талант друга.
Но с восторгом и безграничным принятием он относился, пожалуй, только к Грибоедову. Выводов из своих предыдущих злоключений Кюхля не делал категорически – и умудрился поссориться с сослуживцем Н. Похвисневым, который, к тому же, был родственником Ермолова. Причина ссоры была совершенно пустячной, но Кюхельбекеру она казалась достаточной для дуэли. Грибоедов пытался примирить противников, впрочем не преуспел. Когда оппонент вполне резонно отказался от поединка, Вильгельм взорвался, наговорил лишнего и дважды ударил Похвиснева по щеке. Ермолов пришёл в ярость от такого поведения своего чиновника, тем более что он, старый военный, ненавидел всё это мальчишеское молодечество и полагал его вредной дурью. И хотя не драться после пощечин было невозможно, но Ермолов твердо решил избавиться от горе-подчиненного.
Дуэль закончилась, как и ожидалось, ничем. Противники стрелялись, но оба они друг друга стоили: их феноменальное неумение обращаться с оружием было притчей во языцех. Однажды во время очередной дуэли с Пушкиным последний крикнул секунданту: «Дельвиг, стань на мое место, здесь безопаснее!» Разозлённый Кюхельбекер немедленно выстрелил – и случайно прострелил Дельвигу фуражку.
Ермолов уволил Кюхельбекера, сославшись на «нервные припадки» молодого человека. Характеристику ему портить не стал, но все и так всё знали.
Среди декабристов
Это была катастрофа. Жить было и негде и не на что, новых вакансий не находилось, несмотря на все попытки. В результате Вильгельм был вынужден отправиться в поместье к сестре, где работал над своею драмой «Аргивяне» и поэмой «Кассандра», в Москве пытался издавать альманах (успех литературный и полный крах финансовый), преподавал, мечтал, влюбился в дальнюю родственницу Пушкина, и даже взаимно, но о свадьбе с таким нищим неудачником не могло быть и речи. Друзья доказывали свою привязанность делом: без их помощи Кюхельбекеру бы пришлось голодать.
В. Тимм. Восстание 14 декабря 1825 г. (1853 г.). Фото: pictures-hd8.ru
В 1825 году друг-поэт Кондратий Рылеев принял Кюхельбекера в Северное тайное общество – практически за две недели до восстания. Романтик и стихийный революционер, Кюхельбекер с головой погрузился в дела общества: выполнял все распоряжения, а 25 декабря, воспламеняя солдат пылкими речами, так торопился на Сенатскую, что вывалился в сугроб из саней – и забил пистолет снегом.
На площади Кюхельбекер был как в жару. Когда к восставшим подъехал великий князь Михаил Павлович и начал уговаривать войска разойтись, Кюхельбекер поднял пистолет и выстрелил в своего молочного брата. Пистолет дал осечку. Каховский взял пистолет Кюхельбекера и от греха подальше ссыпал оттуда весь порох. Спустя некоторое время Кюхельбекер снова стрелял, разумеется, безрезультатно, – но теперь в генерала Воинова. Около трёх часов на площади был смертельно ранен полковник Стюрлер. Среди людей во фраках со шпагами и пистолетами, которые преследовали Стюрлера, был и Кюхельбекер.
Ужасает такая кровожадность в сугубо штатском человеке, к тому же совершенно не умеющего стрелять. Но Кюхля сражался за свободу. Когда на взбунтовавшиеся войска обрушилась картечь, Кюхельбекер пытался остановить паническое бегство, построить людей и повести их в бой, но было уже поздно и бессмысленно. Он вернулся домой – и вместе со своим дворовым человеком Семёном Балашовым покинул Петербург. Кстати, чуть ли не единственный, кому это удалось, – и то ненадолго.
У сестры чудом разминувшись с курьером, который должен был его арестовать, Кюхля и Семён получили паспорта, одежду и немного денег и попытались бежать в Варшаву. З0 декабря в газетах появилось следующее объявление: «По распоряжению полиции отыски¬вается здесь коллежский асессор Кюхельбекер, который приметами: росту высокого, сухощав, глаза навыкате, волосы коричневые, рот при разговоре кривится, бакен¬барды не растут; борода мало зарастает, сутуловат и ходит немного искривившись; говорит протяжно, от роду ему около 30 лет». Описание составил Фаддей Булгарин, знакомец Пушкина и Кюхельбекера, друг и доверенное лицо Грибоедова. По этому объявлению Кюхельбекер и был опознан и схвачен. Семёна взяли, не поверив паспорту: молодому парню по документам было 50 лет – в спешке никто об этом не подумал.
За покушение на убийство великого князя и царского генерала Кюхельбекер был осужден как преступник I разряда: к отсечению головы. У него были все гарантии и возможности стать шестым на виселице. Но великий князь Михаил Павлович внезапно ходатайствовал за своего несостоявшегося убийцу – и Кюхельбекера помиловали. Смертную казнь ему заменили на двадцать лет каторжных работ, позднее приговор смягчили до 10 лет одиночного заключения (сказались семейные связи).
Кюхельбекеру предстояло выносить это 10 лет. Впрочем, в Динабургской крепости, где он отбывал 3,5 из 10 положенных лет заточения, Кюхле было полегче. В крепости служил генерал-майор Егор Криштофович, родственник соседей по усадьбе, мягкий и гуманный. Он сумел исхлопотать узнику прогулки по плацу, доставку книг и журналов – и даже переписку. Идя на огромный риск, устроил ему свидание с матерью у себя на квартире. Благодаря Криштофовичу Кюхельбекер мог перемолвиться словом с кем-то, кроме пастора по воскресеньям: многие офицеры Динабургской крепости и сами писали стихи, они знали сочинения Пушкина, Грибоедова и Вяземского – друзей своего узника – и очень высоко ценили стихотворения самого Кюхельбекера. «Как ясный месяц блестит среди бесчисленного множества тусклых звезд, так и его благородное, бледное, исхудалое лицо с выразительными чертами выделялось сиянием духовной красоты среди огромной толпы преступников, одетых, как и он, в серый "мундир" отверженных», – вспоминал позже офицер крепости Рыпинский, поляк, очарованный Кюхельбекером.
Когда Кюхлю перевозили из Шлиссельбурга в Динабург, в дороге произошла встреча, потрясшая его до глубины души. На станции Залазы внимание одного из проезжающих привлёк арестант «с чёрною бородою, в фризовой шинели». «Мы пристально смотрим друг на друга, – записал потом Пушкин в дневнике, – и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг к другу в объятия. Жандармы нас растащили... Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали». Кюхельбекер потом до самой смерти вспоминал это внезапное свидание как чудо – и не мог понять, как сумел Пушкин узнать его там, на станции, бледного, изможденного и обросшего бородой, нимало не похожего на прежнего Вильгельма.
Поэт в Сибири
После окончания заключения Кюхельбекера ожидала долгая дорога в Сибирь. Там, в поселении Баргузин, жил его брат, бывший морской офицер, отправленный туда после гражданской казни и лишения всех прав состояния и имущества. Михаил Карлович, человек практичный и энергический, завел своё хозяйство (конечно, не без помощи и поддержки родных), выращивал редкие для Сибири овощи и фрукты, добился изрядного благополучия и открыл у себя в доме школу и аптеку для народа.
Дом-музей В. Кюхельбекера в Кургане. Фото: dic.academic.ru
Дворянство кончилось: работать надо было по-крестьянски. Но после крепости Кюхельбекер как работник стоил мало: его буквально шатало ветром, и без того некрепкое здоровье было окончательно подорвано. Он честно пытался помогать брату и добывать пропитание своими руками, но сил на это, конечно, не было. Знания его были в Баргузине никому не нужны, там не было ни купцов, ни чиновников, да и просто грамотных было немного, а на литературные подработки в столичных журналах рассчитывать не приходилось: ему запретили печататься.
Брат женился на красавице-крестьянке – и жена не слишком жаловала чудаковатого и вечно раздражительного «бездельника»: с её точки зрения, поэзия была не работой, а бездельем.
Кюхельбекер, воодушевленный подвигом жён декабристов, некоторое время надеялся и мечтал, что его прежняя возлюбленная, Авдотья Пушкина, решится – и соединит с ним свою судьбу, приехав в Восточную Сибирь. Но, несмотря на нежные письма и любовь, женщина не желала ставить на себе крест и добровольно отправляться в сибирскую глушь. Вильгельм, как настоящий поэт, нашёл себе подругу. Это была 19-летняя дочка местного почтмейстера Дросида Ивановна Артенова. Кюхельбекер был полон надежд: семья, дети, круг родных по сердцу людей в чужом и жестком Баргузине. Он пишет Пушкину (как всегда и обо всём): «Великая новость! Я собираюсь жениться… Для тебя, Поэта, по крайней мере важно хоть одно, что она в своём роде очень хороша: чёрные глаза жгут душу; в лице что-то младенческое и вместе с тем что-то страстное, о чём вы, европейцы, едва ли имеете понятие». Почтмейстер Артенов тоже питал иллюзии, что отдавая дочку за дворянина, да ещё и брата самого Михайлы Карловича, он устраивает ей блестящее будущее.
Все пошло немного не так. Дросида Ивановна, хоть и была мила и молода, ни собеседницей, ни единомышленницей Кюхельбекеру не стала. После рождения сына Миши о семействе надо было заботиться всерьёз, а как это сделать? В крепости не было ни свободы, ни простора, ни счастья, но зато не надо было изыскивать пропитания, заботиться о крыше над головой, весь досуг можно было посвящать творчеству.
Друзья всё так же присылали книги, но читать их было просто некогда. В некотором отношении Баргузин и семейная жизнь оказались тюрьмой ещё более горькой – брат тоже не торопился открывать поэту объятия, кошелёк и постоянное бесплатное проживание: у Михаила Карловича самого было 6 детей. Хлопоты по поводу любой литературной работы в Петербурге и Москве, просьбы «сходатайствовать у государя императора дозволения питаться литературными трудами, не выставляя на них моего имени» ничего не давали. Молодая жена злилась и обижалась на лентяя-мужа. Несколько неурожаев подряд и суровые зимы поставили семью на грань выживания.
Большой радостью и спасением для Кюхельбекеров стало приглашение в 1840 г. от начальника пограничной крепости Акша майора А. И. Разгильдеева приехать к ним. Разгильдеев искал учителя для своих дочерей и с радостью приветствовал культурного человека с отличным образованием. Там же, в Акше, Кюхельбекер согласился давать уроки и другим детям – на круг выходило довольно приличное жалование. Кроме того, в Акше звучала музыка, были разговоры о литературе, не так далеко проживали братья Бестужевы.
Относительное благополучие продолжалось 2 года и кончилось очень глупо. Вильгельм умудрился влюбиться в собственную свою ученицу, Аннушку Разгильдееву, красавицу 15-ти лет, и сделал это очень зря. Началась запутанная и нудная история, потому что мать Аннушки, майорша Разгильдеева, сама увлеклась умницей-ссыльным, ревновала дочь, интриговала – и в конце концов майор махнул рукой и почёл за лучшее перевестись в другую крепость, подальше от соблазнов светской жизни.
Учеников не осталось, жить стало не на что. Кюхельбекеру год от года становилось всё хуже и труднее. Чахотка грызла его изнутри, кроме того он начал слепнуть. Родные неустанно хлопотали о нём – и наконец ему разрешили с семьей отправляться в Курганскую губернию, поближе к людям, да и климат там был помягче. В семье уже было двое детей – дочь Юстиния (в честь матери и сестры) и сын Михаил, два других ребёнка – Фёдор и Иван – не прожили и года.
По дороге Кюхельбекеры заехали к брату, как оказалось, попрощаться, к друзьям-декабристам, погостили у старинного лицейского друга и доброго товарища Ивана Пущина. Тот писал Энгельгардту об этом посещении: «Три дня прогостил у меня оригинал Вильгельм. Проехал на житье в Курган с своей Дросидой Ивановной, двумя крикливыми детьми и с ящиком литературных произведений. Обнял я его с прежним лицейским чувством. Это свидание напомнило мне живо старину: он тот же оригинал, только с проседью в голове. Зачитал меня стихами донельзя». Именно Пущин взял на себя труд разобрать литературный архив друга, пёкся о его детях и вдове – и дети Кюхли потом вспоминали его с неизменным почтением и благодарностью.
«Мне нужно забвенье, нужна тишина»
В Кургане Кюхельбекеры наконец-то смогли поселиться в собственном доме. Здоровье его ухудшалось стремительно. С детства Вильгельм был глух на одно ухо – а под старость совершенно ослеп, и, как часто бывает с чахоточными, нервы у него сдавали, накатывала страшная раздражительность, тоска и отчаяние.
Да! чаша житейская желчи полна;
Но выпил же эту я чашу до дна,-
И вот опьянелой, больной головою
Клонюсь и клонюсь к гробовому покою.
Узнал я изгнанье, узнал я тюрьму,
Узнал слепоты нерассветную тьму
И совести грозной узнал укоризны,
И жаль мне невольницы милой отчизны.
Мне нужно забвенье, нужна тишина
Ему разрешили отправиться в Тобольск, чтобы заняться здоровьем, и всё же было поздно. Началось кровохарканье. Друзья в Тобольске окружили его самым искренним вниманием и заботой, но увы – сделать ничего было нельзя. Его вдова, Дросида Ивановна, потом так писала дочери об этом дне: «Не хотелось ему умирать так скоро… он умер в Тобольске в 11 часов пополуночи 1846г… при смерти его были доктор и госпожа фон Визина. Он до самой почти смерти был в движении, а за день до смерти ходил по комнате и рассуждал ещё о том, что, несмотря на дурную погоду, он чувствует себя как-то особенно хорошо. Его похоронили на русском кладбище и, согласно желанию его, устроили ему могилу между могилами друзей его: князя Барятинского и Краснокутского».
Могила В. Кюхельбекера. Фото: panoramio.com
Ему не было и 50 лет, перед смертью он мучился страхом за будущее детей и жены, приходил в отчаяние, что жизнь кончается, а ещё столько не сделано и нужно ли кому то, что есть? Возможно, прав был Сергей Трубецкой: «Если б он имел частицу прозы своего брата, то был бы здоровее. Поэты с горячими чувствами долго не живут. Долго жили Вольтер, Гёте, люди холодные».
О семье покойного поэта позаботились родственники и друзья Кюхельбекера. Семилетнего Мишу и трёхлетнюю Тиночку взяла на воспитание его сестра. В 1855 г. Михаил поступил в университет на юридический факультет. В 1856 г., после амнистии, детям вернули фамилию отца и все права дворянства. Михаил Вильгельмович Кюхельбекер, майор, служил директором правления Общества для улучшения помещений рабочего и нуждающегося населения в Петербурге, дочь, Юстиния Вильгельмовна Косова, вышла замуж, оставила воспоминания об отце и его друзьях.
В 1924 году литературовед Юрий Тынянов получил от Корнея Чуковского заказ – подготовить брошюру о лицейском товарище Пушкина декабристе, каторжнике и ссыльном В. К. Кюхельбекере. Острое сочувствие и удивительная несправедливость судьбы к этому человеку настолько захватили Тынянова, что тот совершенно неожиданно написал о нём прекрасный роман («Кюхля»). Он же издал сохранившиеся произведения поэта.
Марина Богданова
Источник: http://www.russkiymir.ru/publi...
Оценили 6 человек
11 кармы