ТРУДНЫЙ КЛАСС
Менделеев заглянул в учительскую на минутку, а задержался до конца перемены. Журнала 9 «Б» в который раз уже не было на месте.
«Ну, Пушкин!» – мрачно подумал Менделеев, пристраиваясь на подоконнике, рядом со столом, за которым писали объяснительную трудовики братья Черепановы.
– Ты чего в лохмотьях, Иваныч? – спросил один из них, не поднимая головы. – И пахнет от тебя как-то странно…
– А-а… двоечники эти, Бутлеров с Зелениным, опять нахимичили, –махнул рукой Менделеев. – Скоро от школы одни развалины оставят.
– Вы классному руководителю говорили? – подняла голову правившая расписание уроков Крупская. – Пусть принимают меры!
– Скажу, – осторожно ответил Менделеев.
– А кто у них классный? – заинтересовался подошедший Ключевский. – Павлов?
– Нет, в 9 «Б» – Циолковский, астроном, – сказал Менделеев, размазывая носовым платком по лицу черные полосы.
– Астроном! – переглянулись братья Черепановы. – Ну, этот только вверх смотрит!..
– 9 «Б» еще ничего класс! – вмешалась в разговор Мария Кюри. – Почти все правило буравчика знают! И чтоб такого, как в 7Д, там нет!
– А что в 7 «Д», – спросил Ключевский.
– Есенин полы мыть отказался. Ходит без второй обуви, на уроках свистит, дневника нет! И правила буравчика не знает!
Мария Кюри возмущенно поджала губы.
– Трудный класс! – поддержал физичку Мичурин. – Там Солженицын есть, так он вообще правопорядка не признает. Всех критикует! Ты ему слово, он тебе два, ты ему два, он тебе десять! Точно, в тюрьме будет!
– Это лобастенький такой? – уточнил Ключевский. – В очках?
– Нет. В очках Сахаров, – сказала Кюри. – А Сахаров правило буравчика знает! Солженицын, он с Поповым сидит. У них там все время под партой то писк, то голоса. Я говорю, Солженицын, прекрати чревовещать! А он мне: « Это Попов радио изобрел».
– Распустил их Александр Сергеевич! – строго сказала Крупская. – Будем выносить на педсовет! Каждый день кто-нибудь уроки пропускает. Сегодня Пржевальского не было!
– Пржевальский был. Он в школу лошадь привел! – сказал Мичурин. – Гибрид! Я такой еще не видел!
– Во-во! Он на этом гибриде во время уроков по всем этажам разъезжал! – засмеялись братья Черепановы. – Девочек катал. А потом в мастерской с Миклухо-Маклаем подрался. Не-е, с ума сойти! Каждый день пацаны пластаются!
– Из-за чего они только дерутся? – пожала плечами Кюри.
– Из-за Цветаевой! – сказал появившийся в учительской Пушкин.– Влюблены, вот и дерутся! Я тоже из-за любви сколько раз дрался!
– В которую влюблены? – Ключевский полез в карман за записной книжкой. – В старшую? В младшую?
– В обеих сразу! – беззаботно отозвался Пушкин. – В 7 «Д» все во всех влюблены, и все дерутся. Там только Рерих тихоня.
– Наверное, мальчика порет дома отец, – предположил Мичурин.
– Во! – вскричали братья Черепановы. – Во! Давно пора в школу розги вернуть! Помнится, у нас перед учителями всегда страх был! Ну, так в люди и вышли!
Приоткрыв дверь, в учительскую заглянул возбужденный Дзержинский. Отыскав глазами Менделеева, закричал:
– Дмитрий Иванович! А там Бутлеров с Зелениным в дневниках двойки растворяют!
«Господи, когда я только периодическую таблицу закончу?» – тоскливо подумал Менделеев и, выхватив из рук Пушкина журнал, выскочил из учительской.
ОСЕНЬ В ГОРОДЕ
Нулевого урока у Пушкина не было, и он проверял тетрадки в учительской. Это было неразумно, но больше деваться было некуда: кабинет заняли по расписанию старшеклассники.
Трижды пришлось отвечать на вопросы коллег, дважды поднимать телефонную трубку и звать к телефону Мичурина, минут десять выслушивать маму совершенно чужого двоечника, которой не терпелось нажаловаться кому-нибудь на жизнь и правительство.
Потом в учительскую заглянул дежуривший по школе Менделеев, потоптался рядом и произнес сочувственно:
– Александр Сергеевич, зайдите в спортзал. Там Есенин на урок пьяный явился…
Пушкин застонал про себя. Положил стопку тетрадей в шкаф и спустился на первый этаж.
Есенин сидел в тренерской на стуле, свесив набок кудрявую голову, и мычал: Увяданья золотом охваченный, я не буду боше молодым…
Физрук развел руками, капнул на ваточку нашатырки, поднес ее к носу Есенина. Тот резко откинул голову и чуть не свалился со стула. Заметив Пушкина, обрадовался:
– А-А-Александр Сергеевич…я…я…
– Идем, я тебя домой отведу, – произнес Пушкин, закинул руку Есенина себе на шею, обнял его и повел из школы. Пьян тот был неимоверно.
К счастью, жил он недалеко, родителей дома не оказалось, объясняться и слушать ахи не пришлось, и Пушкин успел вернуться к началу урока.
Класс был тише обычного.
– Это что, новая мода – пьяным на физкультуру являться? – поинтересовался Пушкин, когда все сели.
– Он не виноват, Александр Сергеевич, – вступилась за Есенина Цветаева.
– Неужели?
– Его обманули!
Все заговорили одновременно, перебивая друг друга.
– А я знаю, почему он напился! – кричал Наполеон. – Чтобы на контрольную по географии не идти!
– Если я по географии пару схвачу, я тоже напьюсь! – кричал Миклухо-Маклай.
– В карты проигрался, вот и запил с горя! – предположил Достоевский.
– Спокойно, господа, спокойно! – сказал Пушкин, подняв руку. – Кто точно знает, что произошло?
Половина голов повернулась к Цветаевой. Та смутилась.
– Мы с ним у книжного киоска стояли. А у дороги какие-то парни в машине сидели. Сережку увидели, вылезли и говорят:
– Заработать хочешь? Мы рекламные ролики на телевидении делаем, рекламируем напитки. Лимонов пять получишь…
– А-а-!.. Я их знаю! – вскричал Дзержинский. – Это Смирнов и Распутин. Деловые! Они любят лохов подкалывать!..
Цветаева замолчала.
– Дальше что было? – тихо спросил Пушкин, уже сочувствуя Есенину. В город тот переехал недавно и был еще по-деревенски наивен и доверчив.
– Они Сереже бутылку водки дали и говорят: это тебе для пробы. Выпьешь, и если до школы дойдешь, возьмем.
– И он выпил? – ужаснулся Пушкин
– Выпил…
– Всю бутылку?!
– Всю.
– А эти…
– Они за Сережей до самой школы в машине ехали и смеялись. Меня в машину приглашали. А потом крикнули, что пошутили и уехали.
– А Есенин?
– Он на физкультуру пошел.
Цветаева опустила голову.
– День ото дня не легче, – помрачнел Пушкин, думая о том, как он все это будет рассказывать на педсовете.
– А сели бы они…,–он замолчал, спохватившись. – Ладно, все ясно!..
– Александр Сергеевич, а можно, я ему завтра рассол отнесу, – с серьезным видом спросил Никулин.
По классу прокатилась волна смеха.
– Можно, – улыбнулся Пушкин. – А сейчас давайте займемся делом. – Что там у нас сегодня? – Пушкин заглянул в план уроков. – Ах, да, изложение…
Он взял мел и крупными буквами написал на доске тему: «Осень в городе».
ОН ПЕРВЫЙ НАЧАЛ!
Пушкин вошел в класс.
Девочки сразу встали, мальчишки продолжали заниматься своими делами.
Попов с Солженицыным слушали радиоприемник. Рерих черкался на обложке тетрадки. Левенгук рассматривал через лупу рисунки на парте. Остальные шумно обсуждали вчерашний боевик.
Пушкин подождал, пока все поднимутся, поздоровался, сел сам.
– А где Кутузов?
– Они с Наполеоном драться ушли, – сказал всезнающий Дзержинский.
– Как драться?
– Вон они! – крикнул любивший смотреть в окно Коперник.
Все бросились к окнам. По газону катались, молотя друг друга кулаками, Кутузов с Наполеоном.
– Спорим на блок жвачки, что Бон Мишку уделает? – предложил Гобсек. – Кто спорит, пацаны?..
Ему никто не ответил.
Пушкин выскочил из кабинета, сбежал по лестнице. Но опоздал.
Мимо прошмыгнул Кутузов с низко опущенной головой, спрятался в туалете. Наполеон с ревом убегал прочь от школы, грозя кулаком и ругаясь.
Пушкин подошел к дверям туалета, но заходить не стал, сказал только:
– Миша, придешь в себя, поднимись, пожалуйста, в класс.
Из-за дверей раздалось всхлипывание и журчание воды из крана.
Пушкин заторопился в кабинет. Класс был трудным, оставлять без присмотра ребят было нельзя. И точно, на лестнице Есенин уже задирал Маяковского, обзывая его облаком в штанах.
– К директору захотели? – рассердился Пушкин. – Немедленно в класс!..
В классе вовсю обсуждали драку, показывая как кто кому врезал.
Пушкин написал на доске тему урока, вызвал отвечать Минина и Пожарского, поставил и тому и другому по двойке, заставил Дубровского прочитать вслух новый параграф, и постепенно урок пошел в свою колею, хотя и расплывчатую, но для 7 «Д» и это было неплохо.
Оживление вызвало лишь появление Кутузова в разорванной рубашке, с подбитым глазом. Кутузову Пушкин сразу дал карточку с заданием. Тот сел за парту и мрачно уставился в текст. Все повернулись к нему.
– Ребята, не отвлекаемся! – сказал Пушкин.- Через пять минут я спрашиваю Мишу на оценку.
Но через пять минут дверь широко распахнулась и в класс вошла завуч с мамой Наполеона.
– Я тебя убью, гада такого! – сразу закричала родительница, угрожающе надвигаясь на Кутузова. – Я тебя, гаденыша, под суд отдам!..
Кутузов быстро вскочил и отбежал по проходу.
– Он первый начал! – закричал он отчаянно. – Он первый начал!
– Разберемся, – сказала Крупская, и все замолчали. – Кто знает, из-за чего драка?
– Бон на перемене у Мишки деньги просил, – сказал Дзержинский.
– Так.
– А Мишка ему сказал: «Иди на фиг!»
– Так.
– Тогда Бон говорит: «Пошли махаться».
– Так.
– А Мишка ему снова сказал: «Пошел на фиг!»
Крупская взглянула на Кутузова.
– Ты должен был деньги Бонапарту?
– Ничего я ему не должен! – закричал Кутузов, всхлипывая и вытирая рукавом слезы. – Он у всех деньги требует! А кто не дает, он Македонского из 9Б зовет!.. Я им вчера все отдал, а он говорит: «Давай еще!» Ничего я ему больше не дам!
– Достаточно! С тобой я потом разберусь! – строго сказала Крупская и направилась из класса. Мать Наполеона, сверля Кутузова ненавидящим взглядом, тяжело двинулась следом.
Кутузов обреченно опустился на стул и, не в силах себя больше сдерживать, разревелся окончательно.
– Он мне рубашку порвал! Мне дома влетит!..
Все притихли. Сквозь кутузовские рыдания было слышно только, как лузгает семечки Есенин.
Урок был сорван. Пушкин вздохнул и посмотрел в окно.
С деревьев падали листья, у коммерческого ларька толпились третьеклашки, у автобусной остановки покупал для кого-то цветы Дантес…
МАЛЬЧИК С ТОПОРОМ
«…мне хочется убить эту старуху», – прочитал Пушкин и, оторвав взгляд от тетрадки, посмотрел на Достоевского. Тот старательно выполнял задание.
Не работал только Коперник, как всегда, меланхолично уставившись в окно.
– Коля-я…
Пушкин постучал по столу ручкой. Коперник повернул голову от окна и, тяжело вздохнув, уткнулся в учебник.
«Она страшно богатая и противная, летом обозвала меня вшей вонючей, а я и не вонял даже, ну, может, немножко, потому что мы с ребятами жгли за гаражами костер, и шел дым, а потом, когда я бежал домой, она выехала из-за угла на своем «мерсе», хотя по тротуарам ездить на машинах нельзя, и чуть не сбила меня, она была сама виновата а…»
В коридоре загремел звонок.
«И когда только он точки ставить научится», – подумал Пушкин, закрывая недопроверенную тетрадь.
– Домашнее задание на доске! Все свободны!
– Вперед солдатушки, бравые ребятушки! – закричал, взвившись из-за парты, так и не подросший за лето Суворов. Впереди была физкультура, и он не мог сдержать радости.
Пушкин прошел вдоль рядов, заставил Рериха стереть с парты рисунок, а Жуковского поднять бумажные самолетики. Подождал, когда все выйдут, закрыл дверь кабинета и направился в учительскую.
Обменял журнал, прочитал на доске информации план работы курсов повышения квалификации, записался на семинар «Изучение библии» в седьмом классе» и отправился назад.
Но только вышел из учительской, как на него с визгом налетела стайка пятиклассниц.
– Александр Сергеевич! Там ваш мальчик из седьмого «Д»! Он нас чуть топором не убил!
– И меня!..
– И меня тоже!..
– Где?
– На первом этаже!
Пушкин уже бежал к лестнице.
– Его Федей зовут!..
«О, Боже!» – Пушкин вспомнил сочинение Достоевского, и ринулся вниз, перепрыгивая через ступеньки.
По коридору первого этажа, с топором в руке медленно двигался Достоевский. Старшеклассники уступали ему дорогу, малыши отбегали в сторону.
Стараясь не топать, Пушкин догнал Достоевского и негромко позвал:
– Федя!
Достоевский остановился и повернул лобастую голову.
«Сразу отобрать?» – подумал Пушкин, прикидывая как ловчее выхватить у мальчика топор. Но что-то остановило его.
– Что, Александр Сергеевич? – спокойно спросил Достоевский.
– У вас сейчас какой урок будет? – спросил Пушкин, не придумав ничего лучшего.
– Физкультура.
– Ах, да…А куда ты…с топором, если не секрет?
– В компьютерном классе папа Плеханова раму чинил. Он меня попросил топор в кабинет труда отнести.
– Фу-у-у… – осторожно выдохнул Пушкин и, отпустив Достоевского, вытер платком со лба холодный пот. Про выбитое на днях Плехановым стекло он и не сообразил. А ведь видел родителя.
Сзади осторожной приблизились пятиклассницы.
– Александр Сергеевич, он вас не убил?
– Ну и вопросик? – усмехнулся Пушкин и покачал головой. –Успокойтесь! Не собирался он никого убивать. Топор был нужен, чтобы отремонтировать раму. Вот и все.
– Да? – растерялись девчушки. – А мы думали…
Они переглянулись и, со смехом побежали прочь.
« Ну, погодите! – мысленно пригрозил им Пушкин. – Всех завтра к доске вызову! И только попробуйте не ответить!.. Ну, Пушкин!.. Ну, идиот!..»
И он треснул себя журналом по лбу.
Проходившая мимо «иностранка» бросила на него изумленный взгляд.
У нее не было классного руководства.
ПОДЕЛЬНИКИ
Пушкин тряхнул ручку, и стержень начал писать.
Так, Наталья! Признаюся
Я тобою полонен…
В прихожей прокурлыкал звонок. Взлаяла Каштанка. Пушкин вздохнул, отложил ручку и побрел открывать дверь.
На лестничной площадке стоял Суворов. У ступенек, непринужденно опираясь на перила и делая отсутствующие лица, имели место Гобсек и девятиклассник Македонский.
– Здравствуйте, Александр Сергеевич! – сказал Суворов. – У вас спичек не найдется?
«Курить настроились, – сообразил Пушкин. – Значит, спички все равно раздобудут. Хотя с другой стороны, этак они ко мне в следующий раз посреди ночи и за стаканом явятся…»
– Вот так надо, Александр Сергеевич! – провел ребром ладони по горлу Суворов.
– Интересно, у кого они сигаретами разжились? – размышлял Пушкин, не зная, как реагировать на непривычную просьбу. – У Менделеева? Или на улице окурков насобирали?.. Ведь черт те какую болезнь подхватят! Отдам-ка я им чаадаевскую пачку! Сигареты у него крепкие, накашляются, может, курить и разохотится!..»
– Сейчас принесу, – сказал он и сходил в комнату.
– Вот. Сигареты у меня друг оставил, так что дарю.
– Спасибо, Александр Сергеевич! – обрадовался Суворов и победоносно оглянулся на приятелей.
– Курите на здоровье, – пожелал Пушкин, представляя, что стало бы, наблюдай эту сцену завуч.
Он закрыл дверь, потрепал Каштанку и вернулся к стихам.
Стихи не шли.
С тоской поглядывая на стопы тетрадей, Пушкин походил по комнате, перебазировался на кухню, заварил чай и какое-то время сидел на табуретке, отпивая из кружки и тупо уставившись в окно.
Вновь прокурлыкал звонок. Вновь взлаяла Каштанка.
– Не-ет, не будет мне покоя!..
Пушкин открыл дверь и увидел предовольного Суворова, который разве что не светился от счастья.
– Ты чего такой довольный? – улыбнулся Пушкин.
– Кайф от курева ловишь?
– Да я не курю, Александр Сергеевич, – удивился Суворов. – Вы же знаете!
Просто мы с Македонским поспорили на пару бутылок, дадите вы нам спички или нет. Я говорю, дадите, а он говорит, нет. А вы еще и сигарет дали. Он так-ак обалдел!.. вот, держите, одна ваша. Честно заработали!..
– И сунув растерявшемуся Пушкину в карман халата бутылку, Суворов побежал вниз.
– Саша, вернись! – крикнул Пушкин.
В ответ лишь хлопнула подъездная дверь.
Пушкин вытащил из кармана бутылку. «Живая вода», тонизирующий напиток.…О, черт!..
Пушкин кинулся на кухню, схватил ручку и начал торопливо записывать неизвестно откуда всплывшие вдруг в голове строчки.
Целый день, как ни верчуся,
Лишь тобою занят я…
Через час вернулась с работы Наталья и, пока, довольный собой Пушкин, мылся в ванной, намурлыкивая « Лукоморья больше нет», выкинула бумажку со стихотворением в мусорное ведро.
Стихи она считала пустой тратой времени.
Зато за «Живую воду» Пушкин был удостоен поцелуя.
ВЕШНИЕ ЛУЖИ
«Надо хлеба купить, – подумал Пушкин, выходя из школы. – На Наталью надежды нет».
Обходя ручейки и лужи, зашагал к магазину.
Но хлеба купить было не суждено. В дверях булочной столкнулся с Крупской.
– Вы что же это, Александр Сергеевич, – гневно заговорила она, грозя мокрым зонтиком. – Вы почему план внеклассной работы до сих пор не сдали? Такое ощущение, будто у вас в голове одни стихи! На педсовете сегодня не были! А зарплату, между прочим, получаете!
Пушкин не ответил, глядя, как возле лужи, у экскаватора, Тургенев привязывает к шее Муму кирпич. За Тургеневым внимательно наблюдала, попинывая коленками сумки, треть седьмого «Д». Чуть в стороне маячил девятиклассник Македонский.
– Извините, Надежда Константиновна, – решительно произнес Пушкин и побежал к ребятам прямо по лужам.
– Вот вы какой! – возмущенно прокричала завуч. Она кричала что-то еще гневно и требовательно, но Пушкин не слушал. Он подбегал к Тургеневу, который уже поднял Муму и готовился бросить ее в грязную воду.
– Прекратить немедленно! – крикнул Пушкин.
Тургенев замер.
– Что здесь происходит? Феликс!
–Я тут ни при чем, Александр Сергеевич, – тотчас среагировал Дзержинский. – Это все Клепка.
– Какая еще Клепка?
– Из восьмого «А», которая с родителями из Египта приехала. Вон она идет!
Все оглянулись. По дорожке, помахивая сумочкой из крокодиловой кожи, шла окруженная подругами Клеопатра. Тургенев смотрел на нее круглыми, как у филина, глазами, зрачки которых то увеличивались, то уменьшались. Казалось, в них бьется сердце.
– Не понял, – нахмурился Пушкин.
– Влюбился он, Александр Сергеевич, – пояснил спрыгнувший с гусеницы экскаватора всегда жизнерадостный Утесов и пропел, дурачась. – Любовь нечаян-но нагря-янет, когда ее совсем не жде-ешь…
– Ну, а собака при чем? Она, что, ее покусала?
Тургенев отрешенно повел головой из стороны в сторону.
– Александр Сергеевич, – Дзержинский показал кулак Утесову. – Клепка Ванькину любовь проверяет. Если он утопит Муму, значит, любит.
– Из-за любви собак не топят! – не сдержался Пушкин.
– Еще как топят! – крикнул издали Македонский и выдул огромный жвачный пузырь, который тут же лопнул.
– Господи ты, боже мой! – хлопнул себя по бедру Пушкин. – Да животное-то в чем виновато?!
– Любовь зла, полюбишь и козла, – сказал Утесов и снова перешел на пение. – Любовь нечаян-но нагря-янет, когда ее совсем не жде-ешь…И ради девичьей улыбки-и на преступленье ты пойдешь…
В это мгновение Тургенев, собравшись, наконец, с духом, бросил Муму в лужу.
Все замерли. Лишь мелькнула в воздухе курточка Суворова, прыгнувшего на выручке случайной жертве любви. Он шлепнулся в воду животом, вскрикнул, забарахтался рядом с ошалевшей, ничего не понимающей Муму и…растерянно поднялся на ноги.
– Ребята, тут мелко…
Все облегченно засмеялись.
Тургенев резко повернулся и, не оглядываясь, побежал прочь.
Македонский презрительно выплюнул жвачку, поддел ногой банку из-под пива и двинулся к спортплощадке.
К луже подошли девочки.
– Неужели...,– шевельнула тонкой бровью Клеопатра и, скользнув по Пушкину рассеянным взглядом, вздохнула нарочито, обращаясь к подругам. – Придется мне, девочки, Ваньку поцеловать…
Засмеялась и пошла дальше, покачивая легкими бедрами. Подружки, смеясь и шушукаясь, потянулись следом.
– Как много девушек хороших, – пропел Утесов, засунув руки в карманы. – Как много ласковых име-ен. Но лишь одно из них тревожи-ит. Ах, где же мой аккордео–он…
Мальчишки, не отрываясь, смотрели вслед Клеопатре.
Стоя в луже, худенький Суворов отвязывал от шеи Муму кирпич. Муму скулила и рвалась за Тургеневым.
ЧЕРНЫЙ СКАЛОЛАЗ
После фильма «Скалолаз», который бесплатно прокрутил в школе какой-то благотворительный фонд, 7 «Д» охватила страсть покорения вершин.
Мальчишки взбирались на гаражи, деревья, столбы, крышу школы. Во время перемен висели на шкафах, деревьях и классной доске. Последняя и сорвалась с гвоздей, травмировав ногу мирного Пирогова.
День туриста, естественно, решили встретить на скалах.
Пушкин позвонил в райцентр однокашнику, тренировавшему скалолазов, договорился, что тот поработает с ребятами, переговорил с директриссой и, получив добро на отмену уроков в пятницу, объявил о поездке.
На вокзал явились почти все, кроме нескольких девочек и попавшего в руки хирургов Пирогова.
В электричке заняли полвагона и под стук колес стали жевать бутерброды и дурачиться. Достоевский достал карты, Наполеон извлек из рюкзака мощный полевой бинокль. Абалаков вытащил путеводитель по Памиру и Тянь-Шаню, Утесов расчехлил гитару.
Ты скалолаз, Мишка,
А это значит…
Пассажиры постарше без обид и ворчаний потихоньку перебрались в соседние вагоны. 7 «Д «был доволен и счастлив.
На одной из станций в вагон села группа спелеологов. Инструктор подошел к Пушкину, поинтересовался кто, откуда, куда. Узнав, что едут на Лысые Скалы, посуровел лицом и предупредил:
– Нехорошее место.
– Почему? – поинтересовался Пушкин.
– Черный Скалолаз…
– Расскажите!– вмиг загорелись Пржевальский и Рерих.
Почувствовав, что намечается интересное, стали подсаживаться ближе и остальные.
Польщенный вниманием спелеолог за три часа рассказал жуткую историю любви и предательства, мужества и подлости, отваги и трусости.
–…и вот после гибели он бродит среди скал, заглядывает в лица скалолазов, туристов, ищет друга-предателя…
Все содрогнулись. Кроме Гобсека.
– Никаких черных скалолазов не существует! – сказал он, поправляя очки. – Все это бред, вздор, чепуха и чушь собачья!
– Ну-ну, – с легкой усмешкой произнес спелеолог, и его группа стала высаживаться.
Через несколько часов покинул дружелюбную электричку и 7 «Д».
Углубившись в осенний лес, с несколькими привалами, к вечеру вышли на Лысые Скалы. Не приближаясь, разбили лагерь, разожгли костер, наварили каши. Поужинали.
Пушкин забрался в палатку и под перебор утесовской гитары уснул.
Разбудил его душераздирающий крик.
Чуть не порвав спальник, Пушкин вскочил на ноги, ткнулся головой в брезент, не сразу сообразил, где он, чудом не свалился на лежавших рядом мальчишек, кое-как расстегнул замок палатки и вывалился наружу.
На черном небе сияла красавица луна, ярко светили звезды. У соседней палатки, на траве, сидел до смерти перепуганный Гобсек и кричал, показывая рукой на темнеющий лес:
– Черный Скалолаз! Черный Скалолаз!.. Он меня за ноги из палатки вытащил! В лицо смотрел!..
Выбрались наружу и все остальные, загомонили, предлагая устроить погоню, прочесать лес, догнать и надавать по шее.
Но в лес идти все же не решились, быстро замерзли, высмеяли Гобсека и по одному подались назад, в палатки Пушкин побродил у кострища, вглядываясь в равнодушные скалы и темноту леса, закоченел и тоже забрался в спальный мешок. Заснуть не мог, лежал с открытыми глазами, вслушиваясь в густую тишину, прерываемую тревожными криками сов.
Но вот где-то рядом послышалась возня и вновь раздался истошный вопль.
На этот раз Пушкин выскочил наружу в мгновение ока и увидел, как из крайней палатки вытаскивает кого–то за ноги Черный Скалолаз. Заметив Пушкина, Черный Скалолаз побежал к лесу. Пушкин бросился следом, догнал его у края опушки, схватил за шиворот и повернул к себе.
Черный Скалолаз на поверку оказался Абалаковым с вымазанным пеплом лицом.
– У тебя совесть есть? – спросил запыхавшийся Пушкин. – Ты чего людей пугаешь?
– А чтобы ногами к выходу не спали!
– Почему это?– оторопел Пушкин.
– Ну-у, в горах так не принято. Если снежная лавина палатку накроет, ногами вперед из нее не выберешься. А если будешь головой к выходу спать, то есть шанс спастись. Горы, они легкомысленных не любят! Ой, что это?!
У Абалакова отвисла нижняя челюсть.
Пушкин обернулся. На гребне скалы темнела фигура человека, неподвижно смотревшего вниз на взбудораженный лагерь.
– Женя, возвращаемся, – сказал Пушкин, но Абалакова рядом уже не было.
Пушкин вернулся к палаткам, взял у Наполеона бинокль. На скале стоял его одноклассник, мастер спорта по альпинизму Райннхольд Месснер.
Помахав всем рукой, Месснер закрепил веревку и стал спускаться по отвесной стене, то и дело, пропадая в черной тени, которую отбрасывали выступы скал.
Таяли на голубеющем небе звезды, клонилась к верхушкам елей молодая луна.
Со стороны леса с охапкой хвороста бодрой походкой шагал Абалаков. Лицо его было светлым и чистым, глаза, не отрываясь, смотрели на скалы.
Оценили 0 человек
0 кармы