Хочу в СССР!

Исследования социологов показывают: советское детство сейчас в моде. 

«Хочу обратно в СССР.  

 Как хорошо тогда было — наверное, самое лучшее время в моей жизни» — все чаще и чаще эту фразу можно услышать не только от ветеранов, чья биография накрепко связана с советскими временами, но и от тех, кому едва-едва исполнилось 30. 

Люди, которым в 1991 году было по 13—15 лет, с любовью коллекционируют советские фильмы и обмениваются воспоминаниями о пионерском детстве. Ностальгия по советскому прошлому становится распространенным явлением среди тридцатилетних

«Нам повезло, что наши детство и юность закончились до того, как правительство купило у молодежи СВОБОДУ в обмен на ролики, мобилы, фабрики звезд и классные сухарики (кстати, почему-то мягкие)… С ее же общего согласия… Для ее же собственного (вроде бы) блага…«- это фрагмент из текста под названием «Поколение 76—82». Те, кому сейчас где-то в районе тридцати, с большой охотой перепечатывают его на страницах своих интернет-дневников. Он стал своего рода манифестом поколения.

Хочу в СССР!

Анализ молодежных ресурсов интернета и других текстовых источников показывает: отношение к жизни в СССР поменялось с резко негативного на резко позитивное. За последние пару лет в интернете появилась масса ресурсов, посвященных повседневной жизни в Советском Союзе. «76—82. Энциклопедия нашего детства», пожалуй, наиболее популярный из них. Само название говорит о том, кто является аудиторией данного ресурса — все, кто родился в период между 1976 × 1982 годом. Одноименное сообщество в ЖЖ входит в тридцатку наиболее популярных. Его завсегдатаи с искренней любовью обсуждают фильмы про Электроника, гэдээровские «вестеры», лезвия «Нева» для безопасных бритв и напиток «Буратино».

От «тупого совка» к «золотому веку»

Забавно, что всего лишь полтора десятилетия назад те же самые люди, которые сегодня с нежностью вспоминают символы минувшей эпохи, сами отвергали все советское и стремились как можно меньше походить на своих более консервативных родителей.

Странное беспамятство молодежи распространяется и на более близкое прошлое. На рубеже 80—х и 90—х значительная часть молодых людей мечтала вообще уехать — эмиграция даже в страну третьего мира считалась более привлекательной, чем жизнь в разваливающемся советском государстве:

«Хоть тушкой, хоть чучелом, только быстрее из этого бардака».

«Советская одежда — кошмар, убожество, носить невозможно, одни галоши „прощай молодость“ чего стоят.

Советская техника сделана явно не руками, а чем-то другим: не работает, не чинится. Советские продукты — это колбаса, на 90% состоящая из туалетной бумаги, масло из маргарина и пиво на воде»…

Кто бы лет пятнадцать назад осмелился отрицать эти аксиомы?!

Но, как известно, время — лучшее средство от детской болезни левизны. 

Повзрослев, молодые люди перестали быть столь категоричными. Теперь уже воспоминания о телевизорах «Рубин», магнитофонах «Вега», духах «Красная Москва», клетчатых рубашках, красных пальто, мороженом по 15 копеек и газировке в автоматах вызывают легкую грусть и сожаления о том, что их никогда уже больше не будет.

Хочу в СССР!

Советское прошлое стремительно обрастает трогательными легендами и на глазах превращается в прекрасный миф о золотом веке человечества. Современные тридцатилетние так жаждут сказку, что готовы ампутировать собственную память.

В конце 80— х годов мало кому из них пришло бы в голову восхищаться песнями советской эстрады или советскими фильмами — уж слишком примитивно. Важнее было понять, как побыстрее разбогатеть, получить максимум разнообразия в сексе, добиться успеха и признания в большом городе. Вместо ВИА «Самоцветы» и фильмов о деревенской жизни последние советские подростки хотели смотреть голливудские триллеры и слушать Scorpions и Queen.

Но время проделало с ними свой обычный трюк: 

сполна получив то, о чем мечтали на заре туманной юности, современные тридцатилетние стали мечтать о том, что так безжалостно когда-то презирали. И старые советские фильмы про войну и освоение целины вдруг обрели в их глазах смысл, который когда-то они видеть категорически отказывались.

Почему люди, отвергавшие все советское, вдруг стали ностальгировать по времени, которое они едва успели застать? Если верить социологическим исследованиям, причин две. Одна из них лежит на поверхности: ностальгия по Советскому Союзу во многом просто ностальгия по детству. Идеализировать детские годы свойственно всем. Плохое забывается, остаются только светлые воспоминания о том, какой замечательный вкус был у мороженого и как радостно выглядели люди на демонстрации.

Однако, похоже, для нынешнего поколения тридцатилетних ностальгия стала своеобразной религией, во многом определяющей их отношение к жизни вообще. 

Они гордятся тем, что им довелось жить в Советском Союзе, и считают, что именно советский опыт делает их несравнимо лучше современной молодежи, которая выросла уже после 91—го года:

«И все-таки если бы я выбирал — выбрал бы конец 80—х. Я тогда еще ничего не понимал. Мне было 17—19 лет. Я не умел общаться, я не умел влюбляться, я ничего не хотел от жизни и вообще не понимал, как и зачем люди живут… Из этих лет я не вынес ничего, а — мог бы (это я теперь только понял). Наверное, поэтому они — самые теперь мои времена, любимые, сумбурные, неясные», — пишет roman_shebalin.

Ему вторит другой автор интернет-дневника tim_timych:

«Как же я хочу вернуться в детство! В наше детство. Когда не было игровых приставок, роликовых коньков и ларьков с кока-колой на каждом углу. Когда не было ночных клубов и все собирались на репетиции местной рок-группы, игравшей ДДТ и Чижа. Когда слово стоило дороже денег. Когда были мы».

Причина такой «недетской» ностальгии, видимо, глубже, чем просто тоска о прошедшей юности. Идеализируя советское прошлое, современные тридцатилетние неосознанно говорят о том, что им не нравится в настоящем.

От несвободного государства к несвободным людям

«В детстве мы ездили на машинах без ремней и подушек безопасности. Поездка на телеге, запряженной лошадью, в теплый летний день была несказанным удовольствием. Наши кроватки были раскрашены яркими красками с высоким содержанием свинца. Не было секретных крышек на пузырьках с лекарствами, двери часто не запирались, а шкафы не запирались никогда. Мы пили воду из колонки на углу, а не из пластиковых бутылок. Никому не могло прийти в голову кататься на велике в шлеме. Ужас!» — это все из того же «манифеста».

«Мы стали менее свободными!» — этот крик отчаяния звучит во многих записях. Вот еще одна цитата:

«Вспоминаю о том времени, и основное ощущение — это чувство полнейшей свободы. Жизнь не была подчинена такому жесткому графику, как сейчас, и свободного времени было намного больше. У родителей отпуск был месяц, а если кто-то болел, то спокойно брал больничный, а не ходил еле живой на работу. Можно было идти, куда хочешь, и никто тебе не запретит. Не было кодовых замков и домофонов, не было охранников в каждом подъезде, в каждом магазине. Аэропорт был интереснейшим местом, откуда начиналось путешествие, а не частью зоны строгого режима, как сейчас. Вообще, табличек типа „Прохода нет“, „Только для персонала“, „Запрещено“ почти не было».

Происходит странная метаморфоза воспоминаний. 

В Советском Союзе грозных надписей «Проход запрещен!» было куда больше, чем сейчас. Но наша память о детстве их аккуратненько стирает, а память об увиденном пару дней назад достраивает эти пресловутые таблички.

Объективно советское общество было куда менее свободным, чем нынешнее. И не только в политическом плане. Жизнь человека двигалась по строго расписанному маршруту: районный детский сад — районная школа — институт/армия — работа по распределению. Вариации были минимальны.

Хочу в СССР!

То же самое и с бытом. Все ели одинаковые биточки, ездили на одинаковых велосипедах и вывозились на одни и те же «Зарницы». Длинные волосы, косуха с клепками, даже элементарные джинсы — все это могло вызвать внимание милиции или как минимум осуждающие взгляды старушек у подъезда. Сейчас — ходи в чем хочешь и, если ты не похож на узбека-нелегала, милиции на тебя наплевать, да и бабушкам тоже, тем более что их вместе со скамеечками у подъездов уже почти не увидишь.

Каждый мог стать революционером, нахамив по мелочи бригадиру или придя в школу без пионерского галстука. Сейчас мы живем в одном из самых свободных обществ за всю историю человечества. Речь опять-таки не о политике, а, скорее, о культуре и образе жизни. Государство по минимуму вмешивается в частную жизнь человека. Пресловутая «вертикаль власти», насквозь пронизывающая политический процесс, никогда не переступает порога квартиры. А само общество еще не успело выработать достаточно твердых норм и не может указывать гражданину, что можно, а что нельзя.

Откуда же берется это ощущение несвободы? Скорее всего, оно идет изнутри. Нынешние тридцатилетние сами загоняют себя в очень жесткие рамки. Нужно работать и зарабатывать, нужно выглядеть прилично, нужно вести себя серьезно, нужно иметь мобильник с «блютузом», нужно есть пищу без ГМ-добавок, нужно читать Минаева и Коэльо. Нужно, нужно, нужно!

У тридцатилетних настоящая свобода — это не свобода слова или собраний, а прежде всего возможность жить спокойно, не напрягаясь и иметь много свободного времени. 

А ведь от них ожидали, что они станут первым поколением, свободным от «совка», поколением энергичных строителей капитализма. В начале 90—х это примерно так и выглядело. Молодые люди с энтузиазмом занялись бизнесом, карьерой, с упоением окунулись в мир потребительских радостей. Но постепенно энтузиазм пошел на убыль. На каком-то этапе они просто «перегорели».

Сегодня для большинства из них работа и карьера остаются основными жизненными ориентирами. Однако нет уже того драйва, который был неотъемлемой частью их жизни в 90—е. Большинство по-прежнему оценивает жизненный успех как возможность потреблять как можно больше: «Чем больше квартира, чем дороже машина — тем успешнее человек». Но многие вещи уже куплены, впечатления получены, амбиции удовлетворены. Жить скучно!

КГБ в голове

Если провести контент-анализ, скорее всего, выяснится, что частота употребления слова «безопасность» за последние двадцать лет выросла в сотни раз. В СССР была всесильная организация — Комитет государственной безопасности. Ее боялись, о ней рассказывали анекдоты. Но сама идея безопасности не была столь навязчивой.

Зато сейчас это слово ключевое на всех уровнях — от высокой политики до собственной квартиры. Нас повсюду окружают секретные пароли. Войти в подъезд — код, открыть квартиру — несколько замков, включить компьютер — пароль, загрузить собственную электронную почту — снова пароль…

Но никто ведь не навязывает эти правила, люди их выбирают сами. И с грустью вспоминают детство:

 «Мы уходили из дома утром и играли весь день, возвращаясь тогда, когда зажигались уличные фонари — там, где они были. Целый день никто не мог узнать, где мы. Мобильных телефонов не было! Трудно представить. Мы резали руки и ноги, ломали кости и выбивали зубы, и никто ни на кого не подавал в суд. Бывало всякое. Виноваты были только мы, и никто другой. Помните? Мы дрались до крови и ходили в синяках, привыкая не обращать на это внимания».

Игрушки с помойки против китайских сабель

Детские игрушки и игры — это целый мир. У многих он оставляет куда более яркий след в памяти, чем взрослые забавы типа автомобиля «тойота» или должности начальника отдела.

У миллионов советских детей был любимый мишка — кургузый, линялый, неубедительный. Но именно ему доверялись важнейшие секреты, именно он исполнял роль домашнего психоаналитика, когда нам было плохо. А с каким упоением мы играли в «красных» и «белых», вооружившись винтовками, выструганными из палок!

Хочу в СССР!

Снова процитируем дневник пользователя tim_timych: «Каково было лазать по гаражным массивам, собирая никому не нужный хлам, среди которого иногда попадались такие жемчужины, как противогазы, из которых можно было вырезать резиновые жгуты для рогаток. А найденная бутылка ацетона с упоением сжигалась на костре, где из выброшенных автомобильных аккумуляторов плавился свинец для картечи, лянги и просто так, от нечего делать, ради интереса поглазеть на расплавленный металл».

Рыночная экономика породила простой принцип: все, что востребовано, должно быть коммерциализовано. Помните, как в дворовых компаниях играли в рыцарей? Как делали из найденного на свалке хлама щиты и мечи? 

Теперь пластмассовые доспехи и оружие продаются в любом киоске: хочешь — пиратскую саблю, хочешь — скифский акинак. Стоит это все копейки: чтобы купить набор легионера или ковбоя, достаточно несколько раз сэкономить на кока-коле.

Фейерверки и петарды продаются уже в готовом виде, и не нужно проводить химические эксперименты за гаражами. А плюшевых мишек китайского производства можно покупать мешками. Только все реже среди них обнаруживается тот самый косоухий уродец — любимый и единственный…

Глядя на своих детей, нынешние молодые люди испытывают двойственные чувства. С одной стороны, завидно: пойти в киоск и за какие-то копейки купить точную копию пистолета-пулемета «Скорпион» с магазином и боекомплектом в тысячу пуль — да за это мальчишка 80—х, не задумываясь, согласился бы продать душу или выносить каждый день мусор!

 Вот только нет в нем аромата уникальности. В него не вложен собственный труд (когда бледный аналог такой штуки делался своими руками), с ним не связана исключительность случая (если это был подарок, допустим, привезенный из-за границы).

И в итоге пылится это оружие где-то под кроватью: не беда — папа завтра новое купит. Папа не обеднеет, он хорошо зарабатывает.

А вот ребенка жалко.

Друзья остались в СССР

Еще один повод для ностальгии — легенда о чистых и открытых отношениях между людьми. Вот alta_luna вспоминает:

«Такой дружбы, какая была у моих молодых родителей с другими молодыми парами, больше у них в жизни и не случалось. Помню интересное — мужчины в командировках, женщины ждут».

В другом дневнике читаем: «У нас были друзья. Мы выходили из дома и находили их. Мы катались на великах, пускали спички по весенним ручьям, сидели на лавочке, на заборе или в школьном дворе и болтали, о чем хотели. Когда нам был кто-то нужен, мы стучались в дверь, звонили в звонок или просто заходили и виделись с ними. Помните? Без спросу! Сами!»

Тридцатилетние страдают оттого, что друзей становится все меньше. На них просто не хватает времени. Чтобы повидаться со старым другом, приходится договариваться о встрече чуть ли не за месяц.

Да и сами встречи становятся все короче и формальнее: все заняты, у всех дела. Возможность в любое время связаться с человеком и отменить или изменить предыдущие договоренности провоцирует необязательность:

«Извини, планы изменились, давай сегодня не в 5, а в 8 или лучше завтра в 5. А лучше давай завтра по ходу дела созвонимся и договоримся».

Времени нет

Большинство тридцатилетних недовольны своей жизнью, но не видят реальных возможностей ее изменить. Чтобы что-то менять, нужно время, а его-то как раз и нет. Стоит только на минуту приостановить стремительный бег, как сразу тебя отбрасывает на обочину. А этого тридцатилетние не могут себе позволить.

«Скоро 30. Времени нет. Тахикардия, пульс 90 ударов/мин вместо положенных 70. Пью лекарство, не читая инструкции, доверяю врачу. Некогда ознакомиться с инструкцией по эксплуатации купленной машины, только отдельные пункты. Договор кредита подписал в банке, пробежав глазами. Лишь убедился, что там моя фамилия и код, служащим тоже некогда.Когда последний раз пил пиво с друзьями? Не помню, больше года назад.

 Друзья — роскошь. Только для подросткового возраста. С мамой разговариваю, когда она позвонит. Нехорошо это, надо бы самому почаще. Прихожу домой, жена и дети спят. Поцелую дочь, постою над сыном, обниму жену. На выходных включаю телевизор, медитирую в экран, одновременно перещелкивая все каналы, один некогда смотреть, да и неинтересно уже. Какую книгу я хотел

дочитать? Кажется, «Анну Каренину», половина осталась. Не дочитаю, слишком большая. Не получается. Времени нет, бегу. Бегу. Бегу«, — жалуется на жизнь contas.

Революция во имя велосипеда?

«В последнее время очень часто думаю о том, какую великую страну мы просрали. Страна эта называлась СССР. Это была великая и свободная страна. Которая могла посылать всех и диктовать свою непреклонную волю всем на нашей планете Земля», — пишет в своем дневнике пользователь fallenleafs.

Ностальгия по собственному детству порой плавно переходит в ностальгию по политическому режиму. Советский Союз стал ассоциироваться с государственным развитием, размахом, имперской мощью, а также со спокойной, стабильной и счастливой жизнью:

«Это было время, когда не было безработицы, терроризма и национальных конфликтов, отношения людей были просты и понятны, чувства искренни, а желания незамысловаты».

Ностальгия по прошлому в различные эпохи оказывалась весьма мощной движущей силой общественно-политического развития. Например, возвращение социалистических партий во власть в некоторых восточноевропейских государствах уже в постсоветский период также во многом было вызвано ностальгией по советским временам.

Нам представляется, что в современной России ничего подобного произойти не может. Поколение тридцатилетних слишком аполитично, слишком погружено в личную жизнь, чтобы оказать серьезную поддержку хоть какой-то политической силе. 

И если неудовлетворенность собственной жизнью будет расти, это лишь еще больше подстегнет их политический абсентеизм. Вместо активных действий нынешние тридцатилетние выбирают тихую грусть о светлой поре своего детства, которая ушла безвозвратно.

Последнее поколение советской молодежи в целом было отмечено благодатной печатью глубокого безразличия к политике. Пока взрослые ломали советскую систему, а потом на ее развалинах пытались строить что-то новое, молодые люди занимались личными проблемами. Единственная сфера общественной жизни, в которой это поколение преуспело, — это бизнес. Именно поэтому среди них так много бизнесменов или менеджеров и так мало политиков или общественных деятелей.

Но желание связать безвозвратно ушедшее прошлое с безжалостным настоящим далеко не всегда может быть интерпретировано в русле политических акций. Ведь тоскуют не столько по социальному строю, сколько по плюшевым мишкам, казакам-разбойникам и первому поцелую в подъезде. Трудно представить себе революцию под лозунгом «Верните мне право кататься на велосипеде и быть счастливым!» Впрочем, в мае 1968—го французские студенты строили баррикады под лозунгами типа «Под мостовой — пляж!» и «Запрещается запрещать!».

Кажется, лишенные политических амбиций нынешние тридцатилетние видят проблему исторических перемен совершенно по-другому. Советский мир позволял им быть человечными, а современность — нет. После всех социальных катастроф ХХ века впервые становится понятно, что в любом политическом устройстве главной и единственно важной фигурой остается человек. И буйство потребительских инстинктов — такая же обманка, как и коммунизм, обещанный к 80—му году. У нас больше не осталось иллюзий, у нас больше нет ни одной надежды на то, что спасение человека придет откуда-то со стороны — от политики или экономики, не так уж и важно.

Нынешние тридцатилетние, похоже, первое поколение русских людей, оставшееся один на один с собой. Без костылей идеологии, без волшебной палочки-выручалочки в лице Запада. И тут воспоминания о советском прошлом действительно начинают жечь душу беспощадным огнем зависти.

Для того чтобы ощутить собственную человеческую ценность, возможностей было мало, но все они были отлично известны каждому. Все знали, какие книги надо прочитать, какие фильмы посмотреть и о чем говорить по ночам на кухне. Это и был личностный жест, дающий удовлетворение и вселяющий гордость. Сегодняшнее время при бесконечности возможностей делает такой жест почти невозможным или по определению маргинальным. Человек оказался перед лицом чудовищной бездны самого себя, собственного человеческого «я», которое до сих пор всегда было удачно закамуфлировано проблемой социального запроса.

Хочу в СССР!

Поколение тридцатилетних лишилось права на привычное местоимение «мы». 

Это растерянность не перед временем с его экономической жесткостью, но перед собственным отражением в зеркале. Кто я? Чего я хочу? 

Отсюда и медитации на тему юности. Человек пытается отыскать ответ на мучительные вопросы там, где он начинался как личность. Но это путешествие не в советское прошлое. Это путешествие в глубину собственной души и собственного сознания.

Что-то мы потеряли очень ценное и сокровенное в уходом страны.  Жванецкий:

Михаил Жванецкий о нашей советской Родине...

Она была суровой, совсем не ласковой с виду. Не гламурной. Не приторно любезной. У неё не было на это времени. Да и желания не было. И происхождение подкачало. Простой она была.

Всю жизнь, сколько помню, она работала. Много. Очень много. Занималась всем сразу. И прежде всего — нами, оболтусами.

Кормила, как могла. Не трюфелями, не лангустами, не пармезаном с моцареллой. Кормила простым сыром, простой колбасой, завёрнутой в грубую серую обёрточную бумагу.

Учила. Совала под нос книги, запихивала в кружки и спортивные секции, водила в кино на детские утренники по 10 копеек за билет.

В кукольные театры, в ТЮЗ. Позже — в драму, оперу и балет.

Учила думать. Учила делать выводы. Сомневаться и добиваться. И мы старались, как умели. И капризничали. И воротили носы.

И взрослели, умнели, мудрели, получали степени, ордена и звания. И ничего не понимали. Хотя думали, что понимаем всё.

А она снова и снова отправляла нас в институты и университеты. В НИИ. На заводы и на стадионы. В колхозы. В стройотряды. На далёкие стройки. В космос. Она всё время куда-то нацеливала нас. Даже против нашей воли. Брала за руку и вела. Тихонько подталкивала сзади. Потом махала рукой и уходила дальше, наблюдая за нами со стороны. Издалека.

Она не была благодушно-показной и нарочито щедрой. Она была экономной. Бережливой. Не баловала бесконечным разнообразием заморских благ. Предпочитала своё, домашнее. Но иногда вдруг нечаянно дарила американские фильмы, французские духи, немецкие ботинки или финские куртки. Нечасто и немного. Зато все они были отменного качества — и кинокартины, и одежда, и косметика, и детские игрушки. Как и положено быть подаркам, сделанным близкими людьми

Мы дрались за ними в очереди. Шумно и совсем по-детски восхищались. А она вздыхала. Молча. Она не могла дать больше. И потому молчала. И снова работала. Строила. Возводила. Запускала. Изобретала. И кормила. И учила.

Нам не хватало. И мы роптали. Избалованные дети, ещё не знающие горя. Мы ворчали, мы жаловались. Мы были недовольны. Нам было мало.

И однажды мы возмутились. Громко. Всерьёз.

Она не удивилась. Она всё понимала. И потому ничего не сказала. Тяжело вздохнула и ушла. Совсем. Навсегда.

Она не обиделась. За свою долгую трудную жизнь она ко всему привыкла.

Она не была идеальной и сама это понимала. Она была живой и потому ошибалась. Иногда серьёзно. Но чаще трагически. В нашу пользу. Она просто слишком любила нас. Хотя и старалась особенно это не показывать. Она слишком хорошо думала о нас. Лучше, чем мы были на самом деле. И берегла нас, как могла. От всего дурного. Мы думали, что мы выросли давно. Мы были уверены что вполне проживём без её заботы и без её присмотра.

Мы были уверены в этом. Мы ошибались. А она — нет.

Она оказалась права и на этот раз. Как и почти всегда. Но, выслушав наши упрёки, спорить не стала.

И ушла. Не выстрелив. Не пролив крови. Не хлопнув дверью. Не оскорбив нас на прощанье. Ушла, оставив нас жить так, как мы хотели тогда.

Вот так и живём с тех пор.

Зато теперь мы знаем всё. И что такое изобилие. И что такое горе. Вдоволь.

Счастливы мы?

Не знаю.

Но точно знаю, какие слова многие из нас так и не сказали ей тогда.

Мы заплатили сполна за своё подростковое нахальство. Теперь мы поняли всё, чего никак не могли осознать незрелым умом в те годы нашего безмятежного избалованного детства.

Спасибо тебе! Не поминай нас плохо. И прости. За всё!

Советская Родина.

/М. Жванецкий/