Спозаранку, только вернувшись с заутрени Григорий обнаружил в приказном дворе мальца переминающегося с ноги на ногу. Караульный стрелец ответил кратко:
- Вас дожидает.
- Ну, отрок малый, скажи-ка, на службу государеву проситься пришёл?
- Нет. Деда вас к себе зовёт в Каменную Палату. А что можно на службу?
- Это смотря что ты умеешь...
Парнишка достал из-за пазухи свирельку, видом совершенно неказистую, и выдал несколько задорных, громких трелей.
- Удал! А лет тебе сколь?
- Осенью будет дюжина! Но дед говорит, что я расту быстро!
- Маловат ещё однако, было бы годка на два больше, да коли ты бы нашего сиповщика передудел, то взял бы точно!
- А если я сейчас его передудеть смогу?
- Михайлу нашего? Ты видал его? У него не грудь, а меха кузнечные.
- Это мы ещё посмотрим! - отрок не хвастался, но говорил с уверенностью, буднично, словно он и не таких ещё одолевал.
Григорий пришёл в Каменную Палату не откладывая. Его встретил сам голова Приказа, Михаил Алексеевич Сморожанский. Осматривая небольшую комнатку, что занимал голова отметить можно было только одно - огромное количество самых разнообразных бумаг - судя по всему списков* жалованных грамот и чертежей.
Без долгих приветствий, только лишь рассказав кое-что о себе, да чем занимается его Палата, Сморожанский начал - с места в карьер:
- Камень - это душа города... Деревня строится из дерева. Из глины можно сделать деревню. Землянок накопать в конце концов. Но город это камень и только камень. Город начинается со стены. Нет стены, нет города. И слово-то само "город" от "городить", "ограды". А стена это только камень!
- Но ведь много городов деревянными стенами обнесены! - Григорий возразил, немало удивившись таким рассуждениям. - Самара разве каменной стеной обнесена? Нет же!
- Самара... Самара это большая деревня, которая только становится городом. И окружена Самара не стеной, а тыном. Потому и говорят про пищальников, что из-за тына этого стреляют - затинщики... Сам подумай, попробуй понять - для чего он нужен, город?
- В городе жить лучше, и жизнь здесь другая, чем в деревне.
- Ну а чем другая?
Григорий задумался. Никогда до этого момента он не думал чем город от деревни отличается. Для него город был одной большой деревней и теперь мысль билась не на торном пути, а нехоженной стезёй шла. Старик Сморожанский молчал, терпеливо дожидаясь когда Григорий надумает ответ.
- Раз город это стена, значит главное в городе - береженье от врага.
- Не совсем так, Григорий. То есть да, ты верно подметил, стена это защита. Но защищают что? В чём сила города? Что городу даёт силу, а что деревне? Представь что врага нет... вообще нет!
- С деревней всё ясно - там сила в земле. Если земли много - деревня сильная, мало, альбо худая земля - слабая будет деревня, - вдруг Григорий вспомнил о своей пустоши со смешным названием Волосырка.
- Ну а в городе в чём сила? Для чего он, город, надобен?
- Так-то - силу военную, людскую копить, богатство. Скоп людской много чего сделать может.
- Так и в деревнях можно много людей вместе согнать! Города-то не получится! Что такое город, Григорий? А откуда богатство то берётся, не с неба же падает!
- Город это ремесло! Богатство трудом добывается.
Старик хлопнул ладошкой по столу.
- Вроде просто, да? Город это ремесло. Тут в городе нет крестьян, тут ремесленники живут, служивые люди, купцы. Вот скажи Григорий, могут стрельцы жить в деревне? А купцы?
- Могут и даже живут!
- А ремесленники могут? - Сморожанский что-то хитрил. Вопрос-то был с подвохом.
- Вроде тоже могут.
- Нет, брат, не могут ремесленники жить в деревнях. Знаешь почему?
- Но ведь кузнецы в каждой деревне есть! Нет деревни без кузнеца!
- Да, но кузнец не в деревне живёт. Где живёт кузнец? За околицей, на выселке, на клине.
- Чтобы деревню не спалил.
Тут Григория озарило, глаза вспыхнули - он нашёл ответ:
- Огонь! Огонь сила города! Ремесла без огня не бывает! Вернее сложного ремесла без огня нет. Всё долговечное огнём делается!
- Верно - там где огонь, там и город. Сила города в огне. А огонь и дерево сам понимаешь... Почему Гончарная слобода за рекой от Кремля? Да они как горшки свои начинают обжигать - чуть не досмотрел и всё - пожар. Оттого Гончарка вся из глины и кирпича выстроена, а не из дерева.
- Огонь же обуздывается камнем. Точно! Когда я был а Лондоне, то ездили мы с моей Мэри в Вулвич - там Арсенал находится. Так вот, там нет ни одного деревянного здания! Ни одного! Вулвич - царство огня, металла и камня!
- Верно говоришь. Возможно когда-нибудь ты поедешь в Рим - называют его Вечным городом. И там ты увидишь здания, построенные ещё императорами. Некоторые из них стоят со времён Христа. А слышал ли ты когда-нибудь про вечную деревню?
- Дивно звучит. И глупо. Как деревня может быть вечной?..
- Потому я и сказал, что камень душа города. Не огонь, так время убьёт дерево...
- А ты Михаил Алексеевич, был в Риме?
Лицо Сморожанского озарила грустная улыбка.
- Можно сказать был... Видел я Вечный город. И в Царьграде был, в Константинополе. На турской галере гребцом горб свой зарабатывал. Дай-то Бог, ты Григорий туда, в Рим и Константинополь своей волей попадёшь, а не моим манером... Но отвлеклись. Рим, Константинополь, Иерусалим - вот города. Багдад, Бомбей, Париж, Берлин...
- Копенгаген! - добавил Григорий, вспоминая и стены "Хорошей гавани" и каменные дома и ремесленные кварталы.
- И вот смотри - Москва город, али большая деревня?
Григорий смекнул, что правильный ответ не тот что первым в голову идёт.
- Москва это ремесленники - значит город вроде. Говорят ещё Москва белокаменная... Но Москва в основном-то деревянная, а значит для ремесла не гожая, стало быть деревня, которая хочет стать городом, да не может!
- Летом почему дома топить запрещают? Почему снедь на огородах готовят, да на пустырях? Потому, что половина города крыши соломой кроет! Деревня и есть! Понимаешь теперь на какую службу собачью тебя нарядили? Москва будет гореть. Никуда от этого не деться.
- Да уж! Что ж делать, Михаил Алексеич?
- Головой думать, соображать, кумекать, мороковать. Коль сила города в огне, огонь должен быть обуздан, покорён, загнан в стойло. Думай голова стрелецкая, шапку тебе куплю!
Григорий окунулся в градоустройство. Сморожанский не просто взял его в оборот - он заразил молодого слугу государева страстью, которая буквально охватила его так же как некогда охватила и самого каменного мастера.
- Читал ли ты Писания, когда писано там о Церкви как о Невесте Христа-Спасителя? Помнишь ли сии слова "Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною посредством слова; чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна"? Иногда я думаю, что так же вот и Москва должна предстать перед Всевышним! Градом безупречным, красивым, не имеющим порока, не имеющим изъяна. Нужно все силы и весь жар души положить чтобы стольный град стал настоящей жемчужиной среди всех богатств земли.
- Далеко мы от того стоим!
- Нет, Григорий Онисимович - нас от сего отделяет только одно - мало жаждем сих перемен! Я в тебе сразу увидел тот огонь, что город созидает, что может многих к тому побудить - чести для Отечества хочешь и славы ему жаждешь. Не себе, а России-матушке служишь, не для прибытка, а для благополучия земли праотеческой. Давай-ка возьмёмся и поднимем Москву из того упадка, что её постиг небрежением бояр, да воевод.
- Под силу ли нам такое?
- А мы не своей силой поднимать будем, а Божьей и народной - Бог, да народ всё могут!
- Красно слово, да как же такое сотворить?
Михаил Алексеевич передал Григорию футляр в котором было наверное два десятка планов города и черетжей, реестры сгоревших строений, места пустырей и брошенных изб.
- Возьми сие, изучи. Обязательно людей, что тебе под руку поступят наряди сии места привести в Божий вид, составить подробный сказ к чему такие места после расчистки предуготовить, как от огня впредь пасти. Сначала будет трудно - но справив эту службу ты сам поймёшь, что Москва она живая и за ней надо правильно ходить, правильно рОстить.
- Ох, Михаил Алексеич, когда ж я буду своих стрельцов ратному делу учить? Ведь меня не на то ставили, чтобы я в Каменной Палате у вас науку постигал, а на то, чтобы люди мои город от хищений сберегали, а вы-то гораздо больше на меня ношу валите! Будет большая головомойка мне от Тимофея Матвеича!
- Не только службу свою справишь, не только город сбережёшь. Но научу тебя хитростям военным - как подкопы под стены вести, как наоборот подкоп тот не допустить. Научу воду от города отвести, коли захочешь колодцы у осаждённых осушить, научу и как воду в городе добыть буде кончается она, а колодцы пересохли. Сие наука воинская не менее важна чем бердышом рубить, да пищалью разить!
Григорий и так не сомневался, что дело это захватит его целиком, но теперь последние сомнения отступили.
- Плохо дело, Григорий Онисимович! - Фока Ильич, старшина артели каменщиков указал на яму, которую они выкопали накануне. - Вода стоит и не уходит. И не уйдёт. Болото.
- Что-то можно сделать с этим? Голова палаты Каменной сказывал есть способы беде той помочь.
- Можно. Морока будет и дёшево то не станет... Но можно. Справимся, сробим!
- Я подумал, Фока Ильич. Дай руку, коль не передумал ко мне идти. Нужен мне толковый человек с твоей сметкой, да с твоим опытом. Одного я боялся, что ты слишком уж умён и опытен - не стрелецкой ратной службы хочешь, а думаешь, что городскую службу нести будешь.
Старшина артельщиков расплылся в улыбке и пожал протянутую руку.
- Нет, ратно Отечеству послужить большая честь. А что до пятистоской избы - сделаем, Григорий Онисимович! В лучшем виде будет! А ну, робяты, скажите-ка сробим как должно?
- Само собою! Сделаем! Куды она от нас денется-то! - нестройно ответили каменщики.
Григорий на месте будущей пятисотской избы, чуть в стороне от намеченного подклета, разбил палатку, поставил стол и устроил что-то вроде штаба нарождающегося дела.
Расписывая порядок своих действий - вчерне - Григорий и за работой артели посматривал, особенно за старшиной, заправлявшим уверенно, хватко.
"Вот бы мне так..."
- Здрав будь, Григорий! - это на Щепку прискакал полуполковник Моховской. - Так и не увиделись с тобой вчера! Поздравляю, братишка, теперь мне вдвое меньше головомоек будет - на тебя часть падёт. А ты хоть узнаешь как оно у Полтева в подчине ходить.
Моховской выглядел щеголевато, хотя день был самый будничный, а его обязанность была доглядывать за стрельцами, что стояли в караулах по городу, не предполагала франтовства.
- Благодарю, Еремей Андреич! Что заехал, нашёл меня, ценю безмерно.
- Тебя ещё и Мартьяша ищет - прослышал, что ты каменщиков подыскал, хочет чтобы и ему они поработали.
- А казны даст?
- Смирной-то? - Моховской засмеялся. - Хошь скажу что он скажет?
- А ну!
- "Грех Богу за деньгу роботать!" - Моховской пробасил, получилось не больно-то похоже, но смешно.
- А ты, Еремей Андреич, как-то удивительно нарядно изоделся? Деньга в мошне завелась?
- Где уж там! Коня себе справить уже второй год хочу, да всё на приказном езжу. То одно, то другое. Однако не век же мне одному вековать, зазнобу пора бы завести, а то вот у Егорки Туменова ужо третий спиногрыз народился...
- У Туменова? Вот не знал! А ведь молчит, не говорит ничего. А почему ты его Егоркой зовёшь?
- Дык он уж почитай с Рождества сам так в бумагах пишется.
- А веру не переменил?
- Не веру не переменит. В магометанстве твёрдо стоит - хрен поддастся...
То и сё обсудили, и когда увидели подъезжающего на своём битюге Смирного, Моховской поспешил проверять караулы. Мартьян и в самом деле стал просить каменщиков "на два только денька", но Григорий сказал, что договариваться стоит со старшиной артели, и едва не покатился со смеху, когда услышал как Мартьян сетует на то, что "никто от души Богу пороботать не хочет".
- Ты, служивый, сам понимаешь - коли животы у нас будут урчать, пока мы церкву возводим, то сие будет оскорбительно звучать в ушах Божьих. Вот ещё о чём подумай - хочешь ли ты Богу и своим товарищам отстроить церковь, которая тебе ничего не стоила, или же ты хочешь Господу преподнести драгоценный подарок? В копеешной церкве будет ли благодать? То-то!
Мартьян не раздумывал - довод Фоки Ильича показался ему не просто верным, а единственно верным, и он без обиняков предложил сто рублей серебром, достал пять целковых* из своего поясного кошеля, и не колеблясь и не медля вручил старосте. Ударили по рукам - Мартьян крайне довольным отправился восвояси.Староста удивительно мотнул головой и сказал своим артельщикам:
- Ну, похоже робята это лето спать нам не доведётся - и там и здесь поспевать надобно!
Илья Данилович Милославский после удара, что с ним приключился оправился довольно быстро, но до сей поры у него была слабость в правой руке, да и ногу правую он стал слегка приволакивать. В народе первое время слышалось злорадное ликование - "Господь Илейку Милославского судил, да карал за воровоство против Государя и за муки народные!", но постепенно из-за того что о Милославском ничего не было слышно, о нём позабыли. Его не видели в храмах вместе с царём и царицей, он не выезжал на праздники и на охоты. С глаз долой из сердца вон. Однако в Иноземном Приказе его рука по прежнему была крепка. Милославский почувствовав, что положение его шаткое стал усиливать Приказ и даже ослабил хватку, давая подотчётным ему людям продохнуть. Неслыханное дело - Милославский стал требовать от дьяков вдвое меньше посулов - "лишь бы немчины нами пасомые довольны были". Приказ наполнился новыми людьми, сначала удвоившись, а затем и утроившись - теперь под началом Милославского было больше пятидесяти человек. Даже Земский и Разрядный не могли соперничать с ним. С новыми людьми пришли и новые порядки.
- Зазывайте к нам всех офицеров, что сыщете! Хоть бы и ляхов - лишь бы клятву давали и крест целовали.
Милославский готовился к войне.
Вместе с видимой частью Приказа росла и невидимая его часть - лазутчики и просто "люди на деньге", готовые за небольшую мзду продаться хоть чёрту постоянно слали Илье Даниловичу свои отчёты. Это-то и удерживало боярина на плаву - ведь царь-зять давно уже звал его "не-тестем" и глядел косо. После Медного бунта Алексей Михайлович не разу не звал его к себе, ни разу не спрашивал о его здоровье. Но никто лучше Милославского не знал силы врагов, да и силы России.
Если бы его дочь не была царицей ему давно бы отрубили голову - даже одной той опасности, что он может метнуться к неприятелю и раскрыть врагам всё - даже эта опасность была слишком велика, чтобы пренебрегать ею. Но Илья Данилович в дочерях своих души не чаял. Да и внукам был предан не менее.
Цепкая его память от удара не пострадала, поэтому лежа разбитым параличом он вынашивал множество хитроумных планов и к тому моменту, как доктор позволил ему больше ходить деятельность его развернулась в полную силу.
Корпея над бумагами Милославский удовлетворённо улыбался. По всему выходило, что к осени польский король бросится в последнюю отчаянную попытку переломить ход войны и привести к покорности отложившиеся окраинные земли казаков, вернуть Смоленск и разгромить войска царя. Конец лета обещал быть особенно кровавым и лютым, но Милославского это не пугало - рати соберутся против ляхов немалые, да и казачьи земли хотя и разорены в конец, но люди там озверевшие, до белого каления доведённые жестокой войной. Не было никаких сомнений, что Россия перенесёт удар, а может быть и ответит крепко.
В коридоре стало как-то подозрительно тихо, но при этом раздался стук - словно кому-то вздумалось намеренно громко ступать по полу.
- Кто там тарабанит, што твой татарин в ворота?
- Так-то большой боярин царя встречает неласково? Чем же я прогневил тебя? - царь насмешливо улыбался, никакого почтения к жёниному родителю.
- Чем обязан, Государь?
Царь поставил посох в угол- оперев на книжный шкаф, сбросил дорогую накидку-ферезею, и сел в хозяйское кресло, что стояло рядом с большим витражным окном.
- Чем обязан? Да вот зашёл посмотреть как Приказ твой дела вершит, да всё ли справно.
- Богу Всевышнему слава - управляемся преоотлично!
- А слыхал ли ты, Илья, что немцев твоих башкиры побили люто? По счёту более сотни рейтаренинов полегло, когда кочевья за Камнем зорить пошли.
Милославский улыбнулся, царя кто-то ввёл в заблужение, а у него Милославского был на руках настоящий отчёт о произошедшем.
- Немцев погибло не боле сорока, да ещё с полсотни раненых. Да и не с башкирами бились они, а с самоядью, при том разорили четыре стана, собрали ясак, после чего прибились к воеводе Полуэктову. Не поражение это и стыд, а успех!
- Верно ли тебе доводят? Не лыгают?
- По сю пору человек сей исправно цифирь слал, без украшательства. Коль хочешь, Государь, могу отрубить ему голову, ежели подозрение на нем крепкое.
Алексей Михайлович понял, что Милославский его так ставит на место. Глупо было играть жизнью верного человека, пусть даже он служил интригану-Милославскому.
- Человека награди, коль честно службу правит. Другое ответь - послал я Второй выборный полк в Киев, но ты его с дороги вернул - как сие понимать?
- Понимай так, Государь, что не вернул я его, а задержал в пути. Второй полк Бутурлина ещё оружьем новейшим снарядить надобно, да провианта наготовить, чтоб не о пропитании думали солдаты, да деревни дорогою не грабили.
- В кои-то веки ты вдруг стал о смердах да холопах пещися? Господь образумил?
Милославский и ухом не повёл на эту колкость.
- Разве не так должно нашему войску по нашим, да и не по нашим землям ходить? Как защитники пойдут, не как грабёжники.
- Баско поёшь, баско! Вижу я в Приказе у тебя порядок, службу держишь. Но вот что я скажу - мошну Илья Данилович развязывай, да всё с народа награбленное воровством медных денег верни в казну. Поскупишься - все животы твои, всё что имеешь отпишу на себя, да на внука твоего, а тебе малую долю на корм оставлю.
- Вот, Государь, зри бумаги куда деньгу свою без счёта спускаю. Тут всё кажу, и деньги те сходят с руки моей честно - а чего эти бумаги стоят ты сам знаешь. Лучше меня никто не ведает, что в мире творится. Даже Посольский Приказ супротив моего желторотики сопливые. А по другим деньгам - готов я хоть три полка немчин выставить в рейтарском доспехе и с оружьем.
- Полных числом, не малых полков?
- Полных числом!
- Пять выставишь - рейтарских, особо пушкарский большой наряд при них. И два полка пеших людей отборных.
Милославских охнул, но с готовностью кивнул. Обдумывая незадолго до того своё безрадостное положение он полагал, что царь вообще заставить пять тысяч войска под знамёна собрать, поэтому охи-вздохи его были показными.
- Государь! - подал голос Милославский когда царь встал и взяв посох хотел выйти. - Немилостью своей наказуешь, непереносимо то! Дозволь службы с тобой в святом храме править.
- А раскаялся ли ты в мздоимстве, да в поборах? То-то же! Не только у тебя верные люди есть, но и я имею тех, кто сердца людей ведает. Пока покаяния не принесёшь как должно, пока в монастыре грехов не отмолишь, по чину - не бывать тебе ни в Успенском, ни где ещё.
Несмотря на то, что Милославский согласился снарядить войско со своих денег, царь всё равно был сердит на него. Сейчас глаза его метали молнии и Милославский даже усомнился на мгновенье - "Уж не напрасны ли его труды переменить сердце зятя к милости?"
День выдался беспокойный, но уже отходя ко сну Мэри внезапно стала терзать Григория:
- Гриша, давай съездим до вотчины* нашей, Государем данной? Пока дела не навалились надо хоть одним глазком взглянуть... - Мэри упрашивала Григория уже второй день, понимая, что ещё немного и дела раскрутятся так стремительно, что о поездке можно будет забыть.
- Маэл Муйре, не вотчина то, а поместье. Пока служу - владею, как только отставят меня, заберут обрат в казну. Да и дела навалились - тебе ж ведомо!.
- Да хоть бы и так, всё одно надобно нам туда съездить - недалече же! В один день на наших-то стремительных умчим!
- Почитай сто пятьдесят вёрст! Не на ковре-самолёте же - лошадь, хоть Рюзгар, хоть Касирга не смогут в день сто пятьдесят вёрст отмахать. Касирга же вообще меня признаёт только через кнут, а лупцевать её нет моей мочи - жалко же.
Но Мэри настаивала на своём, упрашивала, уговаривала.
- Честно скажу, любовь моя, боюсь я туда ехать! Ну какой из меня господин, хозяин, владетель?
Мэри засмеялась, ещё крепче обняла Григория и стала его целовать пуще прежнего.
- Нашёл чего бояться. Башкир мятежных он не боялся, а холопов своих испужался. Да они сами тебя боятся. Но всё будет хорошо! Поверь мне!
Григорий не мог нарадоваться своей красавице - она в любом деле была превосходной помощницей, и даже здесь, где Григорий выказал слабину виду не подала, что он в чём-то её разочаровал.
- Помнишь как в Арсенале мы встречали моих крестьян? Они все очень любили и уважали и моего отца и меня. Здесь так же будет - ну кто взглянув на тебя не захочет тебя слушать? Ты же государев человек, лучший стрелок страны, в состязаньи непровзоёдённый. Молодой, а уже смотри-ка стрелецкий полуполковник! Все тобой гордиться будут!
- Вот приедем, что я там вообще делать буду?
- Гриша, оставь это всё мне. Можно я всё там сама сделаю?
Памятуя как Мэри умеет управляться с лошадьми, что она знает о кораблях, о самых разных ремесленных хитростях начиная от литейного дела, заканчивая часовыми механизмами, Григорий не сомневался, что в деревенском быте она разбирается великолепно.
- Только, чур, ты мне всё расскажешь чего я не знаю и всему научишь.
- Так мы едем?! Едем! - она захлопала в ладони и тут же засыпала Григория поцелуями.
- Мэри, ну что ты так радуешься? Думаешь эта самая Волосырка это рай на земле? Не пойми вообще что там... Приедем - где остановиться? В курную избу тебя потащу? Будешь спать, а на тебя будет сажа сыпаться?
- Что бы там ни было это твоя земля за которую ты в ответе. Это наш собственный феод, А коли служба твоя пойдёт удачно эта земля точно будет навечно закреплена за тобой и за нашими детьми!
- Вот как значит ты мыслишь! Вот почему ты так рвёшься туда! Мало тебе в Москве сего гнёздышка - как ты всё тут ладно устроила, так ты ещё и где-то под Тверью гнездовье вить надумала?
- Ну конечно! Где-то там когда мы совсем состаримся и помрём - непременно в один день - где-то там, мы найдём местечко и нас там закопают. И эта земля станет навечно нашей, а многие и многие поколения наших потомков будут приходить на наши могилы и благодарить нас за эту прекрасную землю! Так и будет!
- Не рано ли ты помирать собралась, голубушка моя?
- Я вообще не собираюсь помирать! Нет! Мы с тобой стоим у истока нового рода, который всенепременнейше будет славным и могущественым! И в потомках мы будем жить вечно - во всяком случае мне так мой отец говорил, а я так буду говорить нашим деткам!
- Верю-верю тебе! В конце концов ты в этом прекрасно разбираешься, как веточка рода древних королей, прекраснейшая Мэри Дигби, баронесса Оффали. Но ты что-то часто стала поминать деток, будущее и всякое тому подобное - уж не ждёшь ли ты одного из них?
Вопрос застал Мэри врасплох.
- Нетплохо было бы, любимый. но как будто нет... Интересно как будет звучать титул - боярин Григорий Онисимович Волосырский!
Тут уж Григорий прыснул, рассмеявшись от нелепости такого титулования, а Мэри деловито заметила:
- Нет, так не годится! Надо будет как-нибудь переименовать этот удел! Негодно, чтобы над нами смеялись - боярин Волосырский!
- Спи уже, свет очей! За день-то утрудилась, ночью себе покоя не даёт.
- Да, пора уж и на боковую, - Мэри последний раз поцеловала мужа, и только коснувшись подушки головой задремала.
- Эко быстро у тебя засыпать выходит... - прошептал Григорий, не переставая удивляться этой особенности своей любимой.
Но самому ему не спалось. Хотя переживаний за минувший день было слишком много, но только слова Сморожанского не давали покоя, жгли и терзали. Иногда хотелось вовсе не спать смежив веки, а сесть за подробную роспись всех своих будущих начинаний.
Не скоро, но всё-таки Григорий забылся тяжёлым, тревожным сном. Снилось ему всякое - и кочевники, что стреляют и стреляют огнём, и горящие стены города - как будто Москвы, и горящие, но не сгорающие дома. Смутно, гадательно он увидел глыбу "Кёниксберга" которая горела, но никак не сгорала. Видел горящий государев щепной двор, объятый пламенем и выбрасывающий огромные языки, что доставали, казалось до самого неба. Тяжело, тревожно, страшно в горящем городе... И вдруг зашелестели крылья ангелов, которые спускались с неба, большими белыми птицами. Их крылья смахивали языки пламени, столбы дыма и город угасал, огонь отступал, забирался в своё логово. Главный же ангел спустился с неба с огромным свитком в руке, а в другой он держал длинную медную трубу... шелест его крыльев успокаивал и прогонял тревогу.
А на улице шёл дождь.
Утром Москва утонула в грязи - потоки воды местами разливались озёрами луж, мешая всякому движению, причём всё усугублялось тем, что хозяева дворов старались отвести беду от себя и насыпали рядом с заборами вальцы, что преграждали путь воде и гнали её назад на улицы. Забитые грязью канавы воду отводили плохо, а большая часть подьячих, что распоряжались в слободских съезжих избах в ус не дуло. "Само схлынет"... Пожалуй только на Песках такой беды не было - вода уходила в землю оправдывая название, но многие слободки буквально выли от напасти.
- Чего бы не собраться всем вместе да не навести порядок на улице? - ворчали многие, но дальше слов дела не шло.
Царь как раз был в Москве, но утром он из Кремля не выходил, а уж там-то был порядок и Алексей Михайлович так и думал, что дела по всей Москве идут своим чередом. Земский приказ, в чьё ведение входило в том числе и мощение улиц в столице не сильно то беспокоился тем, что чёрный люд месит грязь на мостовых и вне их.
Тимофей Матвеевич Полтев воздвиг себе палаты на Причестенке, куда уже как-то зазывал Григория перебраться, пока не узнал, что царь его в жильцы произвёл. Григорий хотел увидеть полтевские палаты неоднократно, да всё времени не находил, а теперь вот настал день и час, когда следовало это сделать - Полтев приболел и прислал в приказ нарочного - вызывая к себе.
- Здравия желаю, Тимофей Матвеевич. Чудно вас хворым видеть.
- Хворь моя притворная. Замордовали уже каждый день то в Коломенском, то в Измайлове со стрельцами на часах стоять.
- За притворную хворь Государь не осерчает?
- Напротив - Сам меня отослал, сказав, что вид слишком уж болезный. Только не могу на боку лежать. Соскочил с петухами, в церкву сходил и что, снова на боковую? Как хворать правильно не ведаю. Вот тебя вызвал - докладывай, что да как. Что в приказе, что у тебя на Щепках? Как дела двигаются? Но для начала я тебе палаты свои покажу!
Как оказалось Полтев сам не знал что у него и где устроено, а потому вызвал одного из слуг, что был при доме неотлучно. Григорий, бывавший в Теремном дворце конечно уже не удивлялся громадине здания, но всё-таки понимал, что великоваты хоромы для полтевского семейства. У Тимофея матвеевича было четверо сыновей, а старший Яков уже женившись жил в "дальнем крыле", но всё равно дом казался пустым.
- Всё прекрасно, лучше и пожелать нечего. Со временем стены изукрасятся узорочьем и шпалерами, но что-то я не вижу, как свет будет здесь гореть? Камельки, фонарики масляные или свечные? Просто свечи?
Григорий увидел только несколько подсвечников во всём доме.
- То и беда, что я довольствуюсь малым светом, а когда гости или событье какое - так приходится свет к лампадках из домовой церкви возжигать. Просил уж хозяйку свою, но Марфа Петровна ни в какую! Упёрлась и не желает ничего слышать - пожара боится! Что Гришка, глаз намётываешь? Смотришь-зыркаешь сколь камня выйдет коли палаты мои погорят да завалятся, - засмеялся Полтев, толкая подчинённого в живот. - Уж-то смотри-ка каменюку себе на брюхе завёл? Ну-ка стань!
Григорий встал напрягшись, особо укрепив мышцы пресса, но Полтев врезал ему так, что дыханье перехватило сразу. Коренастый и крепкий он несмотря на то, что начал заплывать жирком был настоящим богатырём и тягаться с ним было непросто.
- А крепок. Думал чутка пожиже будешь, но не подкачал!
Григорию нечего было ответить - он хватал воздух, силясь прийти в себя.
- А хозяйка моя, когда дом два года назад сгорел теперь пожара боится пуще всего на свете. Потому-то и держит свет в строгости, не забалуешь у неё! - как ни в чём ни бывало продолжал стрелецкий голова. Чуть в том пожаре Денис и Максимка наши не задохлись, не зря боится.
- Раз так - покажи-ка мне своё противуогненное устройство. Я как начальный в этом деле правом наделён проверку чинить любому московскому горожанину исключая больших бояр, да патриарших людей.
- Экий гусь важный!
- Ну, а что Тимофей Матвеич - ты мне проверку учинил, в пузо так дал, что ни жив ни мёртв стою. Теперича твоя очередь удар держать.
- Я ж для твоего блага расстарался, а ты серчаешь на меня.
- Вот уж благо - дышу еле-еле. Да и я ко благу вашему радетелем выступлю. Где у вас надворный колодезь?
Слуга отвёл их за дом и показал не только колодец, но и противопожарные канавы, рассказал, что дом ставил толковый зодчий - всё как государевы люди требуют сделал.
- А это что?
- Сие набор для огнеборческой команды, буде нужно спешно её собрать.
- Что набор - вижу, почему вместо пожарного топора обыкновенный плотницкий предуготовили? Где медные трубы пожарные водолейные?
Полтев сконфузился - он прекрасно знал, что на его дом положено шесть саженей медной трубы иметь, да всё думал, что никто к стрелецкому голове с обходом не грянет.
- Тимофей Матвеич, а ежели пожар? Прибегут к вам люди за трубой, что им дадите?
- Господь упасёт - не будет пожара! Откуда пожару на Причестенке? Что могло сгореть - сгорело!
- Ежели такие слова скажет один, и трубу не предуготовит, скажет другой, третий, то как воду на пожар давать будете? Вёдрами таскать? Шайками, ушатами? Чем?
- Да вот был два года назад у нас пожар и что? Сильно труба пригодилась?
- Знать ничего не хочу! Государева служба предписала - быть трубе! Нет трубы медной - пеня.
- Ох и строгой исправник ты, Гришка! Попробуй тебя не послушай, хучь я и твой командир. Будет труба, коль ты так на меня наседаешь. Сей день же распоряжусь раздобыть...
Григорий заулыбался, "Ну что в расчёте?" говорили его глаза.
- Вот что, Григорий сын Онисимов, собирайся-ка и дуй в свою Волосырку. Чую я, что другого случая тебе не предоставится, трудное лето впереди - лях попрёт! Быть нам к августу на войне - такой слух идёт. С прибором в новые сотни, что тебе Государь нарядил набрать - сам справлюсь.
- Мэри! Сам Бог велел нам собраться в путь! На Щепках делать нечего - потоп! На Песках и без меня управляются - Полтев отпускает, а за городом всяко получше дорога . Готова ли ты, лапочка?
- Мне собраться только подпоясаться! - воскликнула прекрасная амазонка. Одета она была как раз для дороги, а уже через минуту слуга тащил большую суму с дорожными вещами.
- Это ты называешь подпоясаться? - удивлению Григория не было границ. - ты наверное всё наше имущество собрала в этот вьюк!
- Тут только самое необходимое!
- Тогда мы не сможем двигаться налегке.
Но переубедить Мэри было невозможно. Оседлали всех четырёх лошадей - Рюзгар и Касирга пошли под сёдлами, Воронко под вьюком, а Тат налегке.
- Как мы найдём дорогу?
- Дорогу на Кимры всякий знает, через Димитров. А наша пустошь находится меж Талдомом и Кимрами. Там наверняка любой встречный укажет путь.
Начало 1662: https://cont.ws/post/219136
Начало 1663: https://cont.ws/post/252207
==========
список - копия.
целковый рубль - рубль одной монетой. В отличии от "начётного" рубля - т.е. составленного из мелочи.
Оценили 14 человек
29 кармы