По событиям в Одессе
Я думаю, что в Одессе у Кобзона ничего не получилось, потому что Жванецкий на стороне Пугачёвой в этом конфликте, он давно с ней дружит:
http://www.veoh.com/watch/v708...
В книге "Как перед Богом", изданной в 2005 году в издательстве «Известия» Управления Делами Президента Российской Федерации, Кобзон написал о Жванецком:
----
Теперь, когда многие плюются от того, что Жванецкий делает в наши дни, мне не стыдно, что я когда-то ему помог. Потому что сейчас это совершенно другой Жванецкий. И я это дал понять ему достаточно откровенно. Особенно после того, как он стал высказываться в разных интервью и в передачах Андрея Максимова насчет Кобзона. Как только разговор каким-то образом заходил обо мне, Жванецкий тут же начинал отпускать свои глубокомысленные замечания в том смысле, что… чего же вы хотите, если Кобзон комсомольско-молодежный певец и… всегда с начальством?!
Когда мы встретились на юбилее одного хорошего общего друга в Киеве, тут он получил от меня сполна. Я сказал все, что о нем думаю. Я сказал: «Понимаешь, в чем дело? Если бы не „мой комсомол“, ты бы вообще неизвестно где был бы… Если бы не „комсомольский певец“, о котором ты говоришь с таким упоением, вызывая ажиотаж и ехидные улыбки, кто бы тебя знал, кроме соседей по коммунальной квартире в Одессе? Так бы ты там и жил, пока сам себе не надоел… Ты что себе позволяешь? Какое ты имеешь право? Собственно говоря, и в Москве-то тебя прописали только потому, что просил за тебя именно тот самый „комсомольский певец“, над которым ты теперь так посмеиваешься. Как же тебе не стыдно? Почему ты такой неблагодарный? Почему ты удивительно хамский человек по отношению к людям, которые делают тебе добро?» Вот где-то в таком духе я ему все высказал.
Конечно, можно сказать, что Жванецкий взялся за Кобзона, потому что остался без темы. Хотя, скорее всего, причина в том, что он почувствовал себя великим, когда перестал им быть, когда ушло его время. Однако хочется показать, что ты еще есть и еще ого-го какой бесстрашный, независимый и абсолютно свободный во всем вольный художник. Сейчас он то же самое повторил и в отношении Лужкова, который обеспечил его всем. И его проживание в Москве, и квартиру, и место для строительства дачи выделил в Серебряном Бору. А Жванецкий в ответ: «Лужков? Ну что… Лужок, конечно, хороший мэр, если бы не эти вот „церетельчики“, его окружающие…» Какое хамство! Вообще неприкрытое… Это — не провинциализм. У хамов нет столицы. Они везде одинаковы — и в городе, и на селе. Хам есть хам. Отличительная его черта — отсутствие культуры человеческих отношений. Хотя, может быть, это и есть проявление провинциальности (?) вырвавшегося из грязи в князи: «Я теперь вот какой. И могу все, что захочу!» А получил по башке, испугался, затих и сразу на попятную, и тут же давай прятаться за чьи-то могущественные спины или бежать на «запасной аэродром».
Для этого у него, у Жванецкого, есть дом в Америке, у него оставленная семья в Америке, а здесь есть другая семья, и живет он, так сказать, на два лагеря… Живет в Америке и стесняется этого, словно боится, чтобы кто-то не узнал это и… как-то не так понял…
А в связи с обвинениями в конъюнктуре и связях с властью хочется спросить: «Чего же ты сам ходишь по кабинетам и просишь себе то машину, которую у тебя украли, чтоб ее заменили, то клинику, чтоб тебя полечили… „на шару“, то еще что-то?… Что же ты сам ходишь к тем, кого так поливаешь? Зачем сам делаешь то, за что так критикуешь других?»
----
А вот о Пугачёвой оттуда же:
----
Я стал народным депутатом. И вот однажды уже в качестве народного депутата нахожусь я в Омске. Смотрю телевизор. И что, вы думаете, я вижу? Я вижу на экране ядовитую и вездесущую писательницу Толстую, какую-то даму и… Пугачеву (в канун 8 Марта). В прямом эфире Алле задают вопрос «Алла, как ты относишься к тому, что сейчас (в годы перестройки) многие творцы пошли в политику?» (Тогда действительно в составе съезда народных депутатов СССР было очень много режиссеров, художников, народных артистов, поэтов, писателей и кинематографистов.) И Алла выдает: «Ну… если вы имеете в виду Кобзона, то ему, наверное, уже пора сидеть там, а я-то еще попою…» Это вызвало бурный ажиотаж. Пошли разговоры, аплодисменты. «Ах ты, Господи!» — думаю.
А у меня как раз в Омске было три концерта: в двенадцать, в шесть и в девять. Выхожу на первый концерт. И зал с аплодисментами встает, как бы протестуя против ее высказываний. Я пою, как будто ничего не случилось. Возвращаюсь в Москву. Меня спрашивают: «Как вы прокомментируете слова Пугачевой?» Я говорю: «Да никак! Дура есть дура. Что тут комментировать?» А тогда уже у Аллы был роман с Женей Болдиным. Он ее продюссировал. И вот Болдин, встретившись со мной в концертном зале «Россия», говорит: «Иосиф, прости ее, пожалуйста! Ну, ляпнула баба…» Я говорю: «Женя, а почему ты за нее прощения просишь? У нее что, голос пропал? Пусть она сама объяснит: почему она так сказала о человеке, который ей кроме добра ничего не сделал?! Уступил ей место в студии, чтобы не сорвалось ее первое выступление по Всесоюзному радио. Пробил ей звание лауреата, что позволило поехать на конкурс „Золотой Орфей“ и стать знаменитой… Или, может, я сделал плохо, что помог получить квартиру, когда ей с Кристиной жить было негде? Какое она имела право вообще меня трогать? Тем более что она, наверное, понимает, что я не самый плохой певец в этой стране…»
— Ну, дура, Иосиф, и есть дура! Прости!
— Нет, — говорю, — Женя, ты меня не убедил. Пока она сама не опомнится, я буду при всех удобных случаях уничижать ее, несмотря на то, что она женщина…
Меня спрашивают: «Что ей за шлея под хвост попала?» Отвечаю: «Никакой шлеи нет! Скорее, это эйфория, что она все время будет на пьедестале. И от этого она может унизить и оскорбить кого угодно: и Соню Ротару, и Иру Аллегрову, и Ларису Долину… Кого угодно! На нее обиделась и наша „прибалтийская звезда“ Лайма Вайкуле. Что тут нужно делать? Да все просто! На нее просто надо реагировать соответствующим образом. Брякнет она что-то, а в ответ ей: „Да пошла ты…“ И она сразу (!) успокаивается. И становится на место».
----
Оценили 76 человек
89 кармы